Обольщение в красном

Глава 4

Время близилось к полуночи, когда двуколка, которую Одрианна наняла возле местного постоялого двора, доставила ее домой.

В свете фонаря двуколки ее дом казался высокой черной громадиной, но Одрианна едва не застонала от облегчения, когда увидела его простую и грубую глыбу. Расположенный в стороне от дороги, так далеко от Лондона, что при желании можно было бы делать вид, что этого города и не существует вовсе, этот дом и его обитатели дарили ей тот уют и то уединение, который люди находят в настоящих домах с настоящими семьями.

Одрианна жила у Дафны всего полгода, но ей было здесь лучше, чем где бы то ни было.

Здание погрузилось во тьму, лишь в окнах гостиной сиял золотистый свет. Впрочем, Дафна наверняка не спала. Кузина либо чинит одежду, либо читает, поджидая, пока Одрианна вернется домой.

Трудно описать роль Дафны в этом доме. Она была и матерью, и хозяйкой, и домовладелицей. Правила, которые установила Дафна, были одинаковыми для всех, и это касалось абсолютно всего. Однако, по правде говоря, все обитатели дома зависели от ее щедрости.

Отворив дверь в переднюю гостиную, Одрианна поставила на пол свои вещи.

Дафна сидела возле камина. Ее удивительно светлые волосы рассыпались по плечам. Дафна уже расчесала их на ночь, и они походили на шелковую реку. Бледно-желтый халат окутывал ее высокую стройную фигуру.

Дафна подняла глаза от книги. Ее милое точеное личико радостно засияло, но серые глаза внимательно оглядели грязный подол плаща Одрианны.

— Ты устала и, должно быть, голодна? — спросила она. — Пойдем в кухню, ты там перекусишь.

Как это похоже на Дафну: она не ругалась, но и не скрывала того, что увидела достаточно, чтобы отчитать Одрианну, если ей захочется.

Она пошла следом за кузиной по дому, и вскоре они свернули в узкий коридор, который вел в кухню. Прежде кухня была отдельным строением, но ее соединили с домом этим узким коридором, когда Дафна задумала расширять оранжерею.

В большом кухонном очаге едва тлели угли, и Дафна принялась разводить огонь.

— Мистер Троттер дал мне для тебя немного денег, когда я сегодня принесла ему твою новую песню, — поведала она кузине. — Двадцать шиллингов, — добавила Дафна.

Мистер Троттер издавал музыкальную газету; недавно он согласился напечатать несколько песен, написанных Одрианной.

— Это больше, чем я ожидала, — промолвила она.

— Он сказал, что «Моя непостоянная любовь» продавалась особенно хорошо. И еще он просил передать тебе, что твои печальные мелодии приносят больше денег, чем остальные.

— Я не уверена, что хочу сочинять только грустные песни, но постараюсь написать еще несколько, — отозвалась Одрианна.

— А я уверена, что все, что бы ты ни написала, будет пользоваться успехом, если песня написана от сердца, — заметила Дафна. — Именно поэтому «Моя непостоянная любовь» так хорошо продавалась.

Скорее всего так оно и есть. Одрианна сочинила эту песню, когда переживала из-за непостоянства Роджера, который бросил ее из-за недовольства отца. Ее глаза были полны слез, когда она работала над мелодией.

Открыв буфет, Дафна осмотрела его содержимое.

— Скорее всего миссис Хилл захочет подать остатки этой ветчины завтра на обед, так что лучше ее не трогать, — сказала она. — Так что давай-ка посмотрим, что тут еще можно приворовать.

— Кусочка сыра с хлебом будет достаточно, — промолвила Одрианна.

— Ты уверена? Если ты была в пути…

— Мне хватит хлеба с сыром, — упрямо повторила Одрианна.

Подав еду, Дафна села за стол напротив кузины.

— Ты ездила в Лондон повидаться с матерью? — спросила она.

— Тебе же известно, что я всегда заранее договариваюсь с ней о встречах, к тому же обычно мы видимся по воскресеньям.

— Я абсолютно ничего не знаю о твоем приключении, — заметила Дафна. — Ты ничего мне не сказала. Не оставила даже записки! И если бы Лиззи не заметила исчезновения твоего чемодана, я могла бы подумать, что ты упала в реку.

Итак, Дафна все же будет ругаться. Конечно, ей не следовало уезжать без предупреждения, ничего не объяснив. Однако если бы она хоть обмолвилась о том, куда едет, ей пришлось бы объяснять слишком многое, а этого Одрианне не хотелось.

— Хочу напомнить тебе о твоем же правиле обитания в этом доме, Дафна, — проговорила Одрианна. — Особенно о тех его разделах, в которых говорится, что мы не должны обсуждать жизнь и истории друг друга.

Их «семья», состоящая из одиноких и независимых женщин, добилась безопасности и ценила вежливость — и все благодаря правилу Дафны. Как старинные монашеские уставы, это правило строго регламентировало их поведение, что помогало женщинам избегать ссор, которые неизбежно вспыхивали бы в доме, учитывая пол его обитательниц. Когда Одрианна только поселилась здесь, правило показалось ей немного глупым, но она быстро оценила его мудрость.

— Ты права, — согласилась Дафна. — Это хорошая часть правила. И очень важная, — добавила она. — Однако это не означает, что мы не будем интересоваться делами друг друга или перестанем заботиться друг о друге, как сестры. Именно поэтому правило также включает уточнение о том, что если кто-то из нас собирается отсутствовать продолжительное время, он должен сообщить об этом остальным, чтобы они не волновались.

Нет, все-таки она не ругалась, несмотря на то, какие слова произносила. Да и голос у нее был достаточно мягким. В нем слышались забота, участие и симпатия, хотя и некоторый упрек, как намек на то, что скрытность Одрианны свидетельствовала о недостатке доверия.

Одрианна сосредоточилась на ужине, не осмеливаясь взглянуть на Дафну. Кузина отличалась удивительной мудростью, которая совсем не свойственна женщинам, не достигшим еще и тридцати лет. Одрианна опасалась, что если она посмотрит в глаза Дафне, то от ее смелости не останется и следа.

Белая рука протянулась через стол и коснулась руки Одрианны.

— Ты была с мужчиной, Одрианна?

Одрианна была вынуждена оторваться от еды. Ее удивил не только вопрос, но и серьезный тон, которым он был задан. Дафна говорила так, словно для Одрианны было нормальным провести ночь с мужчиной.

Осознав это, она почувствовала, как ее лицо заливает краской.

— Дело не в том, что я бы хотела вмешиваться в твою жизнь или интересовалась бы твоей добродетелью — промолвила Дафна, сделав вид, что она не заметила, как сильно покраснела Одрианна. — По сути дела, меня интересует, с достаточным ли вниманием и уважением отнеслись к твоей добродетели. Но только…

— Только — что? — перебила ее Одрианна.

— Я знаю, что ты все еще переживаешь из-за разрыва с Роджером и еще не справилась с разочарованием, которое вызвал у тебя этот разрыв, — сказала Дафна ласково. — Если ты была с мужчиной, меня это не касается, равно как и причина, заставившая тебя сделать это. Но я надеюсь, что не досада заставила тебя совершить опрометчивый поступок. Ни счастье, ни удовольствие не достанутся тебе, если ты совершила что-то от обиды, испорченных отношений или просто в знак протеста.

— Прошу тебя поверить в то, что у меня нет ни с кем никаких отношений, — сказала Одрианна. — И я очень благодарна тебе за место в твоем доме, дорогая кузина. Более благодарна, чем ты думаешь, — горячо добавила она. — Да, два дня я отсутствовала по личным причинам, но к сердечным делам они не имеют никакого отношения. И я прошу тебя больше не задавать мне никаких вопросов.

Дафна опустила голову — спорить она не собиралась. Судя по виду, ее слова не оскорбили кузину. И все же Одрианна беспокоилась, что обидела ее. Обычно они придерживались похожих точек зрения, а этот разговор совсем не походил на их обычные беседы и скорее напоминал ссору.

Вообще-то Одрианна была бы не против того, чтобы все поведать Дафне, но этим вечером она не знала, как все объяснить, что сказать. Ей нужно было хорошенько отдохнуть, чтобы все обдумать, рассортировать в голове все события и сложности чудовищной поездки.

Встав, Одрианна стряхнула крошки с платья и обняла кузину, которая, как обычно, держалась весьма холодно.

— А сейчас я пойду спать, — сказала она. — Утром увидимся. Спасибо за заботу и извини, что тебе пришлось из-за меня беспокоиться.

Повернувшись, Дафна поцеловала Одрианну.

— Спокойной ночи, дорогая.

Но когда та подошла к двери, Дафна снова заговорила:

— Ох, я совсем забыла, что должна сказать тебе еще кое-что, Одрианна. Пропал пистолет, который я хранила на верхней полке шкафа в библиотеке. Если найдешь его, сообщи мне, пожалуйста.

Себастьян поморщился, сунув руки в рукава синего фрака, который подал ему лакей. Его правая рука взбунтовалась в это мгновение.

Рано утром к нему приезжал хирург, чтобы наложить на рану мазь и свежую повязку. Он очень удивился, что рана не загноилась. Так что, похоже, единственным осложнением станет эта чертова скованность, которая охватила его конечность и продержится еще несколько дней.

Сунув руку в карман и убедившись, что часы показывают десять, Себастьян направился в покои Моргана.

Необходимости в таких ежеутренних визитах не было, однако он навещал брата каждый день. К тому же тот с нетерпением ждет их встреч. Порой они просто молчали, попивая кофе и просматривая почту и газеты. Порой обсуждали последние сплетни и решения правительства. Порой говорили о том, как остаться нормальными в тот день, когда слишком многое будет напоминать им о том, что слишком мало осталось вещей такими, какими они должны быть.

Доктор Фенвуд вышел в переднюю гостиную как раз в то мгновение, когда в нее вошел Себастьян. Вообще-то Фенвуд был не врачом в обычном понимании этого слова, а слугой, обладающим недюжинной силой и подобающей осмотрительностью. Сначала Морган стал называть его доктором в шутку, но потом это прозвище привилось, да так и осталось.

Так что теперь все именовали лакея доктором Фенвудом, а Морган мог делать вид, что человек, оказывающий ему неприятные интимные услуги, был профессиональным медиком. В этом доме многое было столь же притворным, так как все пытались помочь доброму человеку сохранить достоинство.

— Нынче утром здоровье маркиза в хорошем состоянии, — объявил Фенвуд. Титул Моргана слегка кружил ему голову, поэтому он выражал свое мнение с таким видом, будто понимал разницу между «хорошим» и «нехорошим» состоянием здоровья. — И милорд в отличном настроении, — прибавил он.

Именно это Себастьяну очень хотелось услышать. Брат часто предавался приступам меланхолии. Настоящий доктор предупреждал их, что такое поведение часто бывает свойственно инвалидам.

Себастьян вошел в комнату, служившую небольшой гостиной в просторных покоях хозяина. Брат не услышал, как открылась дверь, и продолжал читать письмо. Почты было немало. Общество по-прежнему посылало ему приглашения, зная, что они никогда не будут приняты. И Морган, третий маркиз Уиттонбери, читал каждое из писем, словно у него была возможность посетить несколько вечерних приемов.

Кресло Моргана было придвинуто к окну, чтобы он мог смотреть в него на город. Стол и темное одеяло прикрывали его неподвижные ноги, сделавшие его узником этих комнат с тех пор, как его привезли с войны, на которую он отправился по зову гордости и идеализма, правда, с опозданием и импульсивно.

То, что Морган так поздно оказался на войне, казалось Себастьяну горькой иронией. Невольно напрашивался вопрос: не приурочила ли судьба отступление французов в Полуостровной войне, чтобы погубить жизнь Моргана?

Себастьян сел и налил себе кофе. Ни слугам, ни лакеям не разрешалось беспокоить братьев в эти утренние минуты общения.

Морган оторвался от письма.

— Хорошо, что ты вернулся, — заметил он. — Я рад тебя видеть.

— Вчера меня задержал дождь, — сказал Себастьян. — Это было весьма неожиданно. — Если какие-то дела не позволяли ему зайти поутру к брату, он всегда заранее предупреждал. Но вчера вечером сделать этого он, само собой, не мог.

Себастьян был не против этого. Собственно, он сам придумал это требование и начал исполнять его, позволяя брату зависеть от него. Гости к Моргану заглядывали редко, поэтому лишь компания родного человека помогала ему скоротать день. И вот теперь, придумывая объяснение вчерашнему отсутствию, Себастьян обратил внимание на то, насколько изменилась его жизнь вместе с жизнью брата. Паралич, приковавший Моргана к постели и вынуждающий его оставаться в своих покоях, радикально повлиял и на судьбу Себастьяна.

— Я был неподалеку от Брайтона, — сказал Себастьян. — Искал кое-что, связанное с этим делом о Совете по боеприпасам.

— Полагаю, речь все-таки идет о халатности, как думают все, — вымолвил Морган.

— Ты сам в это не веришь.

— Нет, — едва слышно бросил Морган.

Морган внимательно следил за развитием скандала и качал головой всякий раз, когда в газетах писали, что войска оказались беззащитными из-за плохого пороха. Маркиз Уиттонбери мечтал, чтобы за гибель солдат кто-то ответил по справедливости, а Себастьян хотел, чтобы брат получил удовлетворение, узнав, что его товарищей по оружию оправдали.

— Так ты что-то узнал? — спросил Морган.

— Я надеялся встретить человека, которому кое-что известно, — ответил Себастьян. — И наша встреча могла бы привести к раскрытию правды.

Морган рассеянно кивнул. Затем взял одну из аккуратно разглаженных газет, которые ожидали его внимания.

Себастьян сделал то же самое. Его визиты стали обыденными. И оба брата соблюдали некий ритуал.

— Вчера днем заходила мать, — сообщил Морган, просматривая газету. —Она хотела поговорить о тебе.

А вот это уже не обыденность!

— М-м-м… Она хочет сказать тебе, что ты должен жениться, — вымолвил Морган. — И мама уже выбрала несколько подходящих девушек.

— Уверен, что это она считает их подходящими, — пробормотал Себастьян.

— Я сказал ей, чтобы она не обманывалась и не думала, что ты уж очень изменился. И еще я выразил предположение, что то, что она принимает за молодой листок, на самом деле — всего лишь листва, которую уложили таким образом, чтобы она прикрывала старую кору. Свобода действий — это не покаяние и не реформа.

— Что-то она часто приезжает к тебе в последнее время.

Морган кивнул:

— Да, чаще, чем прежде.

— Стало быть, слишком часто. Скажи Фенвуду, что ты не принимаешь, когда она приедет в следующий раз, — посоветовал Себастьян. — Не позволяй ей чувствовать себя тут как дома и приходить, когда ей заблагорассудится.

Всегда существовала опасность того, что их мать снова превратит Моргана в ребенка, если только дать ей такую возможность. Она будет приходить в любое время, ухаживать за ним, все за него решать, и Морган постепенно потеряет право быть независимым человеком.

Именно поэтому Себастьян переехал в дом к брату, когда тот вернулся с войны. Его присутствие держало мать на расстоянии и не давало ей устанавливать в доме свои порядки, особенно когда дело касалось старшего сына.

— Тебе всегда удавалось лучше управляться с ней, чем мне, — промолвил Морган. — Да и вообще со всеми.

Сказать на это было нечего, поэтому братья вновь занялись своими газетами.

— Так, говоришь, вчера ты был в Брайтоне? — вдруг спросил Морган. — А ты слышал что-нибудь о спектакле, устроенном в гостинице «Два меча»?

— О спектакле?

Морган указал на заголовок в газете. На его лице появилась усмешка.

— Любовница какого-то парня застрелила его. Думаю это было поистине театральное действо. Правда, она лишь выстрелила в него, но не убила. Но все равно скорее всего там сейчас только об этом и говорят.

— Что это ты читаешь? — поинтересовался Себастьян.

Морган покраснел.

— Да это мама принесла мне одну из своих любимых скандальных газет, — объяснил он.

— Из Брайтона?

— Из Лондона, — уточнил Морган.

Черт! Сэр Эдвин был прав. Слух о происшествии добрался до Лондона быстрее, чем его жертвы. Однако очевидно, что в газете не назвали имен его участников.

Пока.

Ритуал закончился в одиннадцать часов. Себастьян ушел и вернулся в свои покои. Лакей приветствовал его, помахав запечатанным конвертом.

— Место было указано неверно, сэр, — сказал он.

Себастьян взял у него письмо, которое написал мисс Келмслей.

— Она больше не живет в доме отца? — спросил он.

— Там сейчас живет миссис Келмслей, а также мисс Сара Келмслей, — ответил слуга.

Одрианны Келмслей в доме нет. Слуга навел справки и выяснил, что она поселилась в Миддлсексе недалеко от деревни Камберуорт.

Себастьян унес письмо в свою гардеробную. Открыв ящик стола, он посмотрел на пистолет, который привез с собой из «Двух мечей». Похоже, его попытка вернуть оружие оказалась безуспешной.

Конечно, можно послать слугу и в Камберуорт. Если мисс Келмслей действительно там обитает, то ее можно будет найти, задав всего несколько вопросов местным жителям. Можно взять пистолет, попросить слугу передать его ей и покончить, таким образом, с этим делом.

Себастьян представил пистолет в мягкой женской руке. Представил зеленые глаза, сначала пылающие гневом, затем сияющие от восхищения и страсти, а потом погасшие от переживаний. Он так и видел, как она идет через постоялый двор, делая вид, что не замечает, как все прожигают ее глазами и сплетничают.

Себастьян приказал лакею оседлать коня.