Обольщение в красном

Глава 7

— «Сообщается, что леди Дж. намерена провести неделю в уединении своего поместья в Суррее в компании наиболее близких слуг и одного гостя, весьма известного поэта. Возможно, он сочинит там очередное эпическое произведение»… — Лиззи читала светские сплетни равнодушным и утомленным тоном. Подбородок она придерживала рукой, а газету разложила на коленях.

Одрианна посмотрела на ее точеный профиль. Темные, убранные наверх волосы держались короной у нее на макушке, а свет лампы подчеркивал блеск голубых глаз и изысканные черты лица.

Вздохнув, Лиззи взяла другую газету. Ей не понравилось, когда Селия предложила развлечься таким образом. Можно было подумать, что Лиззи стесняется собственного увлечения скандальными сплетнями.

Лишь ее тихий голос нарушал тишину библиотеки. Дафна читала у камина, а Селия чинила порванное платье. Одрианна снова погрузилась в созерцание чистого листка бумаги, лежащего перед ней на письменном столе. Она никак не могла придумать, с чего начать послание матери.

— «Говорят, И. Эс. заплатил две сотни фунтов стерлингов за пару лошадей, которых он забрал у лорда М., — продолжала читать Лиззи. — Животные замечательные, с этим никто не спорит, однако ходят слухи о том, что лорд М. предложил И. Эс. взять лошадей в качестве частичной уплаты существенного долга джентльмена».

Нет, похоже, сейчас она не в состоянии писать письмо.

— «В Миддлсексе, неподалеку от городка Трилби, на берегу Темзы два юных фермера обнаружили о…»

Одрианна почти не слушала Лиззи, но сразу заметила, когда голос той внезапно изменился, словно в нотной тетрадке она не нашла заключительных аккордов музыкального произведения.

— Я устала читать вслух, — пробормотала Лиззи, откладывая газету в сторону. — Буквы уже стали прыгать у меня перед глазами.

— Ну ты хотя бы дочитай до конца последнюю новость, чтобы мы узнали, что там обнаружили фермеры, — сказала Селия недовольно. — Уж коль скоро мы с Одрианной бегали по городу в поисках этих газет для тебя, то не сочти за труд хотя бы познакомить нас с их лучшими материалами.

— А почему бы тебе самой немного не развлечь нас, Селия? — попросила Дафна. — Ты можешь спеть. У Одрианны готова новая песня, и ты могла бы разучить ее с нами.

Отложив рукоделие, Селия встала, подошла к Лиззи и выхватила у той газету.

— А я хочу узнать, что там нашли мальчишки, — проговорила она упрямо, просматривая газетный лист.

— «В Миддлсексе, неподалеку от городка Трилби, на берегу Темзы два юных фермера обнаружили обрывки ридикюля, запутавшегося в ветках упавшего дерева…» — стала дальше читать Селия заметку. — Ридикюля? Господи, какая ерунда! А я-то думала, что они нашли труп. — Она снова заглянула в газету. Похоже, продолжение заметки полностью приковало ее внимание.

— Что там еще пишут? — спросила Дафна. Селия продолжила:

— «Выяснилось, что ридикюль принадлежал пропавшей невесте лорда Хоксуэлла — так, во всяком случае, утверждает местный мировой судья…» Боже мой, похоже, мы все-таки доберемся и до трупа. Как это печально!

Дафна вернулась к своей книге. А Селия подошла к Одрианне и посмотрела на ее письмо.

— Какой у тебя хороший почерк, Одрианна. Не перестаю любоваться тем, как аккуратно и разборчиво ты пишешь. Сразу видно, что это рука настоящей леди, — сказала она.

Читая невидимые слова на пустом листке бумаги, Селия положила перед Одрианной ту самую бульварную газету и заметила:

— Жаль все-таки испорченный ридикюль и эту несчастную девушку, не так ли? Теперь я понимаю, почему Лиззи не захотелось читать эту трагическую заметку до конца. — Пальчиком Селия указывала на газетную статью, но только не на ту, которую читала, а на другую.

«В последних сообщениях из Брайтона часто задают вопрос о том, не вернулся ли знаменитый джентльмен, еще недавно известный как дикий скакун, но впоследствии якобы вставший на путь исправления, на прежние вольные пастбища. Судя по личности девушки, речь может идти о наихудшем способе обольщения, основанном на применении силы и угрозах».

Одрианна ошеломленно смотрела на слова. Несмотря на то что в газете не упоминали никаких имен, она была абсолютно уверена, что речь идет о ней и о лорде Себастьяне. Но это же чудовищная ложь! Не было никакого насилия, не было никаких вольных пастбищ — было лишь нелепое непонимание.

Одрианна посмотрела на Лиззи, не сводившую с нее глаз. Потом она перевела взор на Селию, которая была не в состоянии скрыть своего удивления. Юное личико Селии вновь укрылось вуалью зрелости. «Дело принимает опасный оборот», — словно говорило оно.

— Поскольку я — единственная, кто не знает причины этих многозначительных переглядываний и деланного безразличия, то, полагаю, вам следует поделиться со мной своим секретом, — промолвила Дафна.

Одрианна посмотрела на нее через плечо. Дафна закрыла книгу. Она ждала.

— Лучше покажи ей, — сказала Селия. — Она же все равно скоро все узнает, только из других источников.

Не только Дафна обо всем узнает. Все узнают.

Встав, Одрианна подошла к книжному шкафу и сняла с полки том, в котором спрятала картинку, на которую наткнулась в магазине мистера Троттера. Она протянула его Дафне.

Развернув листок, Дафна внимательно посмотрела на картинку. На ней, рядом с песней Одрианны «Моя непостоянная любовь», вместо обычных розочек можно было увидеть изображение двух людей. Мужчину, сильно смахивающего на Себастьяна, и женщину, очень похожую на Одрианну. Он зажимал ладонью рану на руке, она направляла на него пистолет.

— А газета? — спросила Дафна, не отрывая глаз от картинки.

Селия подала ей газету. Лиззи приблизилась к ним и тоже стала рассматривать газету.

— Боюсь, тебя полностью скомпрометировали, — промолвила Лиззи. Ее тихий голос выражал глубокую симпатию, но на вид она была совершенно невозмутима. Лиззи печально покачала своей темноволосой головкой. — Скандал будет чудовищный.

— А мне-то что тревожиться из-за этого? — пожала плечами Одрианна. — Поруганное имя моего отца уже скомпрометировало меня, да к тому же Роджер от меня отказался.

— Эта история куда хуже, — заметила Лиззи. — Даже сравнивать их нельзя. Она отразится и на твоей сестре, и на матери, и на твоих друзьях. Женщины будут шарахаться от тебя, чтобы спасти собственную репутацию.

— Боюсь, она права, — кивнула Селия. — И тебе это тоже известно, Одрианна.

Интересно, а ее здешние подруги тоже отвернутся от нее? Она могла бы не обратить на это внимания, если бы у нее было иное убежище, кроме этого дома, и семья. Но если и соседки по дому Дафны присоединятся к остальным…

— Да, это дело куда хуже, вы правы, — вступила в разговор Дафна. — Однако оно еще и куда лучше.

— Не могу согласиться с мрачными предсказаниями Лиззи, — проговорила Одрианна, хотя на самом деле она была почти согласна с ней. На вид держалась Одрианна уверенно, но на душе у нее кошки скребли. — Однако я все же не могу понять, каким образом это дело может быть лучше всего, Дафна.

— Возможно, самому лорду Себастьяну и наплевать на то, что его публично высмеивают и презирают, — вымолвила Дафна, взмахнув музыкальным листком. — Однако у него есть мать и брат, которые наверняка придерживаются иного мнения. И в отличие от историй с твоим отцом и Роджером на этот раз ты будешь вознаграждена за страдания. С позволения твоей матери я об этом позабочусь.

— Я бы предпочла, чтобы ты этого не делала, — заметила Одрианна.

Дафна внимательно посмотрела на нее. А затем поднялась, словно разговор уже был закончен, и поставила книгу на место в шкафу.

— Сегодня ночью будет очень холодно, — сказала Дафна. — Лиззи, пожалуйста, сходи в парник и разожги огонь в отопительных горшках. Селия, я буду тебе признательна, если ты ей поможешь.

Две девушки вышли из библиотеки. Одрианна устремила взор на огонь, пытаясь представить себе, что нужно для того, чтобы погасить нарождающийся скандал. Ведь он может быть очень длительным, как считает Лиззи.

Хотя, с другой стороны, может быть, и нет. Возможно, он вспыхнет и остановится в Лондоне. Так что не исключено, что здесь, за пределами города, никто ее так и не узнает. В конце концов, сколько человек, проходящих мимо дома мистера Троттера, тоже слышали касающуюся нее сплетню? К тому же, если подумать, нет ничего особенного в картинке, на которой изображена женщина, стреляющая в мужчину, если эта картинка находится над песней «Моя непостоянная любовь». Поэтому все может успокоиться, и…

— Одрианна, боюсь, я вынуждена нарушить собственное правило, — с удивлением услышала она за спиной голос Дафны.

Обойдя вокруг стула, на котором сидела Одрианна, Дафна вернулась на свое место. Наклонившись, она потянулась за рукой кузины.

— Как моя родственница и молодая женщина, едва вкусившая независимости, ты в этом доме не просто гостья, — проговорила Дафна. — Твоя мать согласилась на то, чтобы ты жила здесь, потому что считала, что тут ты будешь в безопасности.

— Но так оно и было! — воскликнула Одрианна.

— Как скажешь. Однако эта картинка… Вот что, я вынуждена просить тебя, чтобы ты еще раз рассказала мне, что произошло в «Двух мечах», Одрианна. Подозреваю, что о половине событий ты умолчала.

Себастьян посмотрел на стопку бумаг на своем столе.

Кроме той газеты, что была у Моргана, пять других были привезены из города по указанию Себастьяна. А сверху лежала музыкальная газета, издаваемая мистером Томасом Троттером, живущим на Альбермарл-стрит.

Музыка и слова были написаны не кем иным, как самой мисс Келмслей. «Моя непостоянная любовь». Читая слова песни, лорд Себастьян напевал про себя мелодию. Похоже, песня чудесная, полная непритворной боли от недавно разбитого сердца. Скорее всего сама мисс Келмслей недавно пережила сердечную болезнь такого типа, а потом выразила свои страдания в этой печальной небольшой песне.

Себастьян обратил внимание на несколько заметок в скандальных газетах за прошлую неделю. Его имя нигде не указывалось, но всем было известно, что произошло в «Двух мечах», стало быть, теперь это известно уже всему обществу. Поэтому не так уж трудно догадаться, к чему все это приведет. Скандал будет нешуточным. И очень долгим.

Себастьяна не так удивило, что его обвиняют в приставаниях к мисс Келмслей, хотя он и не думал к ней приставать. Он всего лишь намекнул сэру Эдвину, что они встретились, потому что были любовниками. Мир знал, что он далеко не святой, поэтому едва ли кто-нибудь будет по-другому смотреть на вещи.

Однако все эти картинки и заметки не указывали на связь между ними. Его обвиняли в том, что он, пользуясь своей ролью в деле расследования смерти ее отца, угрозами заманил ее в постель. Так что кто-нибудь может предположить, что ему стало известно что-то новое об использовании плохого пороха, но он скрыл эти сведения в ответ на благосклонность мисс Келмслей.

Таким образом, его выставляют негодяем из негодяев. Получается, что он — не просто тип, который цинично использует невинную девушку, но еще и компрометирует самого себя, используя собственное положение для получения сомнительных удовольствий.

Себастьян обратил внимание на то, что к мисс Келмслей, чье своенравное упрямство привело ко всему этому, в газетах относились с большой симпатией. На картинках ее изображали милой, невинной, напуганной, смущенной, растерянной, сопротивляющейся жертвой. Причем даже те, кто вкладывал в ее руку пистолет.

Зато уж его изображения были столь убийственными, что лорд Себастьян почувствовал себя не готовым к грядущему дню, когда пробило десять часов. Однако в покои Моргана он все же направился, не надев при этом ни галстука, ни сюртука.

Морган старался держаться спокойно, из чего Себастьян заключил, что брат относится к нему с некоторым неодобрением. Несмотря на свое болезненное состояние, он оделся в дневное платье.

— Как твоя рука? — поинтересовался Морган.

— Она опухла и все еще немного болит, но рана заживает хорошо, — ответил Себастьян.

За завтраком они почти не разговаривали. Собственно, они мало разговаривали с того самого мгновения два дня назад, когда Морган показал брату картинку.

— Дела становятся хуже, — промолвил Себастьян. — Я имею в виду скандал. Произошел неожиданный поворот событий.

— Знаю, — кивнул Морган. — Мама вчера принесла мне еще несколько картинок с гравюрами.

— Как это предусмотрительно с ее стороны, — съязвил Себастьян.

— Для нее положение в обществе значит очень много, — сказал Морган. — Более того, это все, что у нее есть.

— Мои тревоги куда более существенные, чем переживания нашей матери из-за каких-нибудь намеков, которые ей сделают во время светских визитов, — заметил Себастьян. — Изменилось отношение ко мне. Правда, совсем немного, но я не ошибаюсь. Мое влияние поставлено под сомнение. Я скомпрометирован, равно как и мисс Келмслей.

Реакция на скандал была нешуточной. Каслфорд немедленно отказался от серьезных переговоров. У некоторых членов парламента, которых повстречал Себастьян, глаза вспыхивали удовлетворенным блеском, когда они смотрели на него. Но еще более многозначительным стал тот факт, что его не пригласили на важную вечернюю встречу, хотя при обычных обстоятельствах лорд Себастьян непременно оказался бы среди приглашенных.

— Твои достижения могут кое-кого раздражать, — задумчиво промолвил Морган. — А твое растущее влияние кому-то может показаться слишком стремительным. Вокруг тебя всегда будут люди, которым окажется не по нраву человек заслуженный, во многом превосходящий их.

Да, возможно, некоторые заслуги Себастьяна помогли его карьере, но происхождение и кровь значили куда больше. Всем было известно, что, несмотря на активную деятельность в палате общин, лорд Себастьян заменял там своего брата. А его собственное место было в кармане Уиттонбери. Потому что Морган был не только маркизом: этот знатный вельможа принес собственные конечности в жертву доброй войне, а это придавало Себастьяну больший вес, чем его влияние.

Однако Себастьян подозревал, что эта непрямая атака на него была вызвана не только завистью. Человек не может быть успешным политиком и не иметь при этом врагов. Всегда были победители, а это означает, что были и побежденные. А поскольку Себастьян обычно оказывался среди первых, то, без сомнения, находись люди, которые пожелали ему отомстить, выжав из скандала все, что можно. Так что его теперь занимал только один вопрос: окажется ли он в конце концов абсолютно бесполезным человеком. Как сказал Каслфорд, не случится ли так, что он в конце концов просто «выйдет из моды»?

— Наша мать переживает только за себя, — сказал Морган. — Как ты заметил, вся эта история пару раз поставит ее в неловкое положение, ну или еще что-то в этом роде. Ничуть не сомневаюсь, что ты можешь позаботиться о себе, так что даже если случится самое худшее, я не опасаюсь того, что ты запьешь. А единственным человеком, который пострадает серьезно, станет мисс Келмслей.

Морган посмотрел на улицу в окно. А потом слегка приподнялся на руках, чтобы чуть сдвинуться с места. Допив кофе, он принялся доедать завтрак, а его слова о мисс Келмслей так и повисли в воздухе.

Морган всегда был немного скучноват, однако при этом он всегда оставался предельно честен. Откровенность, честность, искренность, прививаемые мальчикам с младых ногтей, а также какие-то жизненные нюансы нередко мешали ему. Именно поэтому он не умел управлять разговором и хитрить, как это произошло только что.

Непонятно, как этот добрый и порядочный человек, почти не имеющий грехов, мог появиться на свет в своей семье. На отца он похож не был, это очевидно. Судя по словам матери, Себастьян пошел по следам своего родителя. Но Морган и на нее не походил, в нем не было материнского беспощадного равнодушия к боли других людей.

— Я этого не делал, — промолвил Себастьян. — Я не добился благосклонности мисс Келмслей, пользуясь обстоятельствами, и уж тем более такими, о которых все вокруг только и судачат.

— А я и не думал, что ты виноват, — пожал плечами Морган.

— Черт возьми!

Морган испугался вспышки гнева Себастьяна.

— Что бы там ни произошло, она дважды стала жертвой, не так ли? Сначала из-за истории с ее отцом, а теперь из-за этих сплетен, — произнес Морган.

— У всех преступников есть семьи, которые становятся жертвами их поступков.

— Именно так говорит наша мать. Я не отвечаю ей, потому что она никогда и никого не слушает. Однако тебе я скажу, что мне не нравится, что этот преступник — если он, конечно, был преступником — имел собственную семью. И эта семья будет теперь страдать, потому что твои враги используют это… недопонимание.

Морган посмотрел на Себастьяна. Тот не отвел глаз. Остальная часть разговора прошла без слов. А потом братья вернулись к своему кофе и почте.

— Я расскажу правду о том, что произошло в «Двух мечах», — промолвил Себастьян, вставая. — Думаю, что для всех так будет лучше.

— Правда — это всегда лучше, — заметил Морган.

Так оно, черт возьми, и было.

Скандал стал причиной какого-то странного возбуждения, подумала на следующее утро Одрианна. Все обители дома были в похоронном настроении, однако в то же время рвались в бой.

Лиззи и Селия до ночи разговаривали о том, как можно было бы спасти Одрианну. Они обсуждали эту проблему с разных точек зрения. Лиззи считала, что понадобится не менее нескольких десятилетий безупречного существования и важной благотворительной работы для того, чтобы подняться после падения, вызванного, в частности, потерей добродетели. Селия придерживалась иного мнения: она полагала, что уверенное поведение, роскошный стиль и один влиятельный любовник помогут в сложном положении.

У самой Одрианны никто не спросил, что предпочла бы она сама. Она просто сидела на своей кровати и слушала, как они судачат о том, в какой кошмар превратилась ее жизнь.

На следующее утро они обе уехали в Камберуорт, чтобы отправить письмо, которое Одрианна наконец-то написала матери. Но через полчаса после их ухода стало понятно, что писать письмо не было необходимости. По улице проехал наемный экипаж и остановился напротив дома Дафны. Выглянув в окно, Одрианна сразу узнала пассажиров кареты.

В одно мгновение рядом с ней оказалась Дафна, и они обе стали наблюдать за тем, как из экипажа выходят мать и сестра Одрианны.

— Разумеется, она огорчена, — промолвила Дафна.

Она сразу заметила, какое выражение застыло на лице матери Одрианны.

Одрианна ни разу в жизни не видела мать такой утомленной, даже после смерти отца, даже в те дни, когда за ними без устали охотился лорд Себастьян, мама не была полностью сломленной. И вот теперь у нее такой вид, словно быть живой для нее мучительно больно. Она по-прежнему была одета в черное, несмотря на то что близкие друзья давно пытались убедить ее: время траура можно сократить, потому что отец покончил жизнь самоубийством.

— Похоже, твоя сестра Сара не на шутку сердита на тебя, — заметила Дафна.

— Нет, не на меня. Просто она знает, чего это будет ей стоить, — Имелся шанс, правда, совсем небольшой, что Сара может избежать самых серьезных последствий опалы отца. По прошествии нескольких лет скромной жизни она вполне могла бы выйти замуж за приличного человека, хотя ей и хотелось не совсем этого. Кстати, это было одной из причин, заставившей Одрианну уйти в дом к Дафне, ведь благодаря этому поступку мать смогла тратить то немногое, что у нее было, только на одну дочь, которая еще могла зажить благопристойной жизнью.

Одрианна следом за Дафной пошла к двери. Когда дверь открылась, обе женщины — и мать, и сестра — уже успели скрыть свои истинные чувства за маской симпатии.

— Дорогая тетя Мег! — воскликнула Дафна, наклоняясь, чтобы поцеловать тетушку. — Как хорошо, что вы приехали. Нам надо многое обсудить.

— До меня дошли абсолютно нелепые слухи, лорд Себастьян. — Говоря это, мистер Джон Понд, королевский астроном, смотрел в окуляр десятифутового телескопа, который недавно появился в обсерватории. Сдвинув на дюйм трубу, он снова посмотрел в окуляр. Находившаяся над их головами панель верхней части здания Гринвичского меридиана была сдвинута, и они видели звезды. — Я имею в виду эту историю, произошедшую на постоялом дворе «Два меча», что недалеко от Брайтона. Рассказывают какую-то длинную, неправдоподобную, затейливую чушь. Что-то о таинственном незваном госте и случайной встрече. Вашим друзьям следует придумать что-нибудь более приемлемое, если они хотят вам помочь.

Себастьян знал Понда уже больше десяти лет. Они познакомились, когда Себастьян еще учился в университете, а знаменитый астроном научил его кое-каким премудростям своей науки, которые было не узнать из книг и лекций. Знакомство переросло в дружбу, благодаря которой Себастьян мог иметь свободный доступ в обсерваторию, а Понд имел возможность свободно говорить с ним о чем угодно.

— У меня нет друзей, обладающих воображением, необходимым для того, чтобы выдумать такую историю, — ответил Себастьян. — Или настолько глупых, чтобы надеяться на то; что столь абсурдной правде поверят быстрее, чем еще более идиотской лжи. Дело в том, что все, что вы слышали, исходит не от кого-нибудь, а от меня.

Понд слегка повернул голову в его сторону:

— Хотите сказать, что все это действительно произошло с молодой женщиной?

— Да, даю слово джентльмена.

Понд продолжил изучать небеса.

— Никто этому не поверит, — заявил он.

Нет, возможно, нет. Но никто с уверенностью не скажет и того, что все это ложь. Потому что это может привести к дуэли. Однако лукавые улыбки и приподнятые брови могут сказать то, что уста не осмелятся произнести вслух.

Черт возьми! Правда, распространившая быстрее скандала, похоже, всего лишь породила разговоры о некоторых обстоятельствах. Само собой, все стали говорить, что дело касается отца мисс Келмслей.

Лучше уж вообще ничего обо всем этом не говорить!

— Небеса как-то непривычно чисты, — сказал Понд. — Вы пришли в хорошую ночь. Давно такой не было.

Давно — как и многого другого. Слишком давно у него не было женщины, хотя в данной ситуации это даже лучше. Слишком давно не ездил он верхом за городом — просто так, никуда, для удовольствия. Слишком давно он не тратил время на развлечения, требующие времени. Например, вот на эти астрономические занятия, имеющие единственную цель — получение удовольствия.

Заняв место брата, он должен был исполнять его обязанности, однако не хотел, чтобы правительство и долг полностью поглотили жизнь. Морган такого никогда не допускал. Однако Морган был маркизом, и ему не требовалось ничего доказывать.

Оттолкнувшись от телескопа, Понд записал что-то на листке, лежавшем возле его стула.

— Ну вот, я поработал, — сказал он. — Теперь ваша очередь. Я оставлю список звезд, за которыми наблюдал, и вы можете делать заметки.

Себастьян сел на стул, сконструированный таким образом, чтобы с него было удобно смотреть в трубу телескопа. Устроившись, он откинулся назад и приложил глаз к окуляру длинной трубы из темного металла, которую по бокам крепко удерживали на месте две массивные опоры.

— Уходя, не забудьте попрощаться с охранником, чтобы он смог запереть здание, — напомнил Понд.

Себастьян покрутил колесико настройки телескопа. А потом стал смотреть на темное небо, позволяя себе погрузиться в вечность, которую представляет собой космос. Ничто в его маленьком, переменчивом мире уже не казалось значимым, когда он смотрел на звезды. И уж тем более решение, заставившее его свернуть на дорогу в Гринвич, когда он катался верхом, чтобы хоть немного забыться.