Обреченная

Глава 11

В конце концов я отыскала леди Регину. После выговора за то, что слишком долго несла ей шаль, меня отпустили переодеться из уже запыленной утренней униформы в вечернюю и съесть что-нибудь на обед, если хватит времени. Хотелось надеяться, что хватит; та липкая булочка, которую дала мне утром Ирен, оказалась слишком маленькой, чтобы возместить пропущенный вчера вечером чай. Должно быть, я была единственным голодным человеком на «Титанике», самом богатом корабле в мире.

Убедившись, что вокруг люди, я помчалась вниз, на палубу F, сквозь двери, разделявшие классы, и влетела в свою пустую каюту. В ней не было никого из моих спутниц и моей вечерней униформы тоже. И только я собралась выругаться хуже, чем наш садовник после пинты джина, как дверь отворилась и вошла Мириам. Ее густые темные волосы распушились и растрепались, как бывает, когда проведешь слишком много времени на влажной жаре. Но в руках она несла мою аккуратно свернутую форму.

— Ненавижу гладить, — буркнула Мириам.

— О, спасибо! — Я взяла форму и увидела, что Мириам проделала превосходную работу — платьем словно занимался профессиональный портной. — Правда. Это чудесно.

— Ты собираешься провести весь ланч переодеваясь или все-таки поторопишься, чтобы мы смогли поесть?

Следовало бы поправить Мириам: дневная трапеза называется ланчем только у богатых. Для нас это обед — основная еда в течение дня. А вечером, когда они обедают, мы всего лишь пьем чай. Иногда к чашке чая прилагается только кусок хлеба с маслом. Но кто знает, может, в Америке все по-другому?

Она не сказала этого напрямую, но предполагалось, что мы пообедаем вместе. Я торопливо переоделась, почистила и повесила утреннее форменное платье, надеюсь, что завтра оно будет выглядеть приличнее. Вот удивительно, хотя мы не обменялись ни одним дружелюбным словом, мы с Мириам каким-то образом подружились. До сих пор, помимо семьи, у меня не было друзей, в том числе и среди слуг в Морклиффе, так что это казалось странным, но при этом очень интересным.

Конечно, столовая в третьем классе выглядела не так роскошно, как в первом, но все равно это было яркое и веселое помещение со сверкающими белыми стенами и отлично отполированными полами. Мириам рассказала, что вчера вечером после ужина тут устроили танцы, потому что даже пассажирам третьего класса предоставили пианино. Какой-то итальянец вез с собой скрипку, а немец — аккордеон, так что они присоединились к пианисту-добровольцу неизвестной национальности и несколько часов играли для остальных,

— Даже некоторые корабельные офицеры пришли, — сказала Мириам как бы между прочим. — Ну, не капитан, конечно. Я уверена, он сюда даже носа не покажет.

Просто какие-то офицеры низшего ранга. — Я откусила большой кусок булочки и запила его чаем. — Как, например, седьмой лейтенант мистер Джордж Грин.

Мириам не стала ничего отрицать. Она подперла подбородок ладонью и задумалась.

— Он вовсе не похож на мужчину, которого я себе намечтала. Я думала про кого-нибудь из Ливана, может быть, нью-йоркского друга моего брата. А Джордж… о Тесс, он объездил весь мир! Даже в Индии был.

Было так забавно видеть ее мечтательные глаза, но я, конечно, не стала насмешничать. Проведя два дня с Алеком, я теперь гораздо лучше понимала эти чувства.

— Он кажется мне ужасно славным. И был так добр ко мне!

— Это правда, что у моряков есть девушка в каждом порту?

— Джордж не похож на такого. — Хотя откуда мне знать, какой он, этот Джордж? После всего, что мне стало известно за последние сутки, кажется, что я вообще ни про кого ничего не знаю, даже про самых близких людей. Я подумала об Алеке — человеке и монстре — и о времени, которое пообещала провести с ним завтра. — Очень трудно понять, когда можно доверять мужчине.

— Ты говоришь как девушка, у которой есть основания не доверять мужчинам. — Мириам выгнула бровь такой же безупречной формы, как крыло птицы. — А мне казалось, что у твоего ночного приключения есть какое-нибудь невинное объяснение.

Наши взгляды встретились. Мы обе долго молчали. Нас окружали звон тарелок и вилок и разговоры по меньшей мере на полудюжине самых разных языков, но воцарившаяся между нами тишина заглушала все остальное. Она меня поддразнивает… нет, Мириам в самом деле дает мне возможность признаться ей во всем, если я захочу. В некотором смысле я действительно этого хотела, но кто мне поверит?

— Ночью ничего неприличного не случилось, — сказала я,

— Ты отлично хранишь тайны.

— До чего блестящая дедукция! Ты просто Шерлок Холмс.

Мириам нахмурилась:

— Кто такой Шерлок Холмс?

Должно быть, в Ливане нет книг Артура Конан Дойля.

— Самый замечательный автор детективов на свете. Я скажу тебе названия его лучших романов. Приедешь в Нью-Йорк, поищи их в книжных лавках.

Правда, после вчерашней ночи я в жизни не стану перечитывать «Собаку Баскервилей».

Отличная попытка сменить тему, но Мириам продолжала озабоченно морщить лоб, так что я добавила:

— Это не моя тайна, вот почему я не могу тебе рассказать.

Мириам кивнула и спросила:

— Ну, если вчерашняя ночь не связана с любовными приключениями, то какому мужчине ты не доверяешь и почему?

Пожалуй, подойдет наименее запутанная часть правды.

— Завтра у меня выходной. Кое-кто просил меня провести его с ним. Алек.

— Ну что ж, в корабельном романе есть своя прелесть. — Ее вкрадчивая улыбка давала понять, что сама Мириам уже знакома с этой прелестью. — Впрочем, я удивлена. Когда ты успела познакомиться с кем-то из третьего класса? Ты же работаешь без передышки.

— Он не из третьего класса. — Я уставилась на картошку в своей тарелке. — Это пассажир первого класса. Алек Марлоу.

— Из первого класса?! — Ее это не впечатлило, а насторожило. — Я очень сомневаюсь в мотивах богатых мужчин, обративших внимание на бедную девушку.

— Да тут все совсем не так, — произнесла я как можно тверже.

С сомнением в голосе Мириам откликнулась:

— Может, американцы и другие.

— Может.

— Я скоро стану американкой. — Она глубоко вздохнула, и в ее улыбке появилось что-то новое. Предвкушение, неистовое и безрассудное, в точности как мое собственное. — Брат говорит, это чудесное место. Ничего похожего на старые глупые байки. Там полно народу и намного более шумно и грязно, чем можно себе представить.

— Думаю, это только в Нью-Йорке.

— Но я там и собираюсь жить, так что какая разница? Толпы народу, шумно, грязно и чудесно. И все всегда новое. Это мне и нужно. Совсем не такая жизнь, какую вела моя мать, а до нее ее мать, а еще раньше — ее мать.

Если подумать, у меня есть одна тайна, которую я могу раскрыть.

— Я тоже еду в Америку.

— Ну да, насколько я понимаю, именно туда наш пароход и направляется.

— Я имею в виду, навсегда. — Я еще ни разу не говорила этого вслух и, когда сказала, поняла, что теперь все кажется более реальным. — В конце плавания я уйду от Лайлов. И тоже начну все сначала в Нью-Йорке.

Поведение Мириам целиком и полностью изменилось. До сих пор она была готова выслушать меня и даже помочь, но сейчас впервые смотрела на меня как на человека, равного себе. Ее возбуждение удвоилось и накрыло нас обеих.

— Как здорово! Должно быть, тебя уже тошнит от работы прислугой! А где ты будешь работать?

— Вполне возможно, что снова стану прислугой, — призналась я. — Это то, что я умею делать лучше всего. Но зато можно будет работать не на такое противное семейство, если получится. И потом, я очень хорошо шью, вышиваю, делаю шляпки и все такое. Так что… думаю, что-нибудь да подвернется.

— Если честно, это не кажется мне хорошим планом.

Ее замечание задело меня очень сильно, потому что Мириам была права. Но как я могла искать работу в Америке, скрыв это от Лайлов?

Она прищурилась:

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что тот богатый молодой человек из первого класса решит все твои проблемы? Мне кажется, ты не настолько дура.

— Поверь, я о таком даже не думала. Я знаю, что это… за пределами возможного.

Я вспомнила Алека, такого, каким увидела его сегодня утром, лежавшего в почти бессознательном состоянии на кафельных плитках турецких бань. Каким он был красивым. Каким израненным. И каким смертельно опасным зверем всего за несколько часов до этого.

Да, это невозможно. По причинам, о которых можно сказать вслух, и по тем, о которых не расскажешь никому.

Мои обязанности в тот день были такими же скучными, как обычно, но после всего, уже пережитого мной на этом корабле, скука казалась облегчением. Я убралась после Беатрис, постирала французское шелковое кружевное белье Ирен, нарядила ее в красивое платье к обеду — на этот раз цвета морской волны, которое не шло к цвету ее лица еще больше, чем утреннее желтое.

Хорн заявила, что сегодня вечером хочет выпить чаю в столовой третьего класса, и велела мне остаться с малышкой Беа. Впрочем, не так это было и плохо, потому что настроение девочки улучшилось, а супа и пирожных нам хватило на двоих. Она легла спать вовремя, и я осталась на несколько благословенных минут совершенно одна, чувствуя почти умиротворение.

Пусть я одна, хотя этого быть и не должно, но корабль — одно из тех мест, где Михаил не решится нанести удар. Он пытается втереться в доверие к Лайлам, и вряд ли они, включая надменную леди Регину, будут в настроении весело болтать со своим новым знакомым, если обнаружат в своих комнатах труп. Так что Михаил наверняка не решится убить меня из спортивного интереса, навсегда утратив возможность заполучить Клинок.

Впрочем, он может выбросить мое тело за борт. Меня охватил озноб, когда я сообразила, что сделать это будет очень просто. Кто найдет мой труп, плавающий посреди темного океана?

Но нет. Он так не поступит. Я видела его клыки, слышала его насмешки. Михаил не просто убьет меня. Он… он меня сожрет.

«Но здесь он этого не сделает, — твердо сказала я себе. — Потому что тут будет очень грязно, а весь ковер пропитается кровью». Но сегодня рассудительность не успокаивала меня так, как обычно. Страх свернулся в тугой ком в желудке, еда рвалась наружу, горло перехватило.

И раз уж я думала о Михаиле и о том, как быстро он подружился с Лейтоном, могла бы предвидеть то, что случилось дальше, но этого я не ожидала. Дверь открылась. Я быстро вскочила со стула, чтобы поздороваться с семьей… и Михаилом, вошедшим вместе с леди Региной.

— Как забавно, что вы в далекой Москве слышали о дяде Хамфри, граф Калашников, — сказала она, бросив свою меховую накидку на стул. — Он был известным коллекционером, но, признаюсь, я всегда считала его несколько… эксцентричным.

— Иногда эксцентричные люди по-настоящему гениальны, — ответил Михаил.

Он произнес это так, как произнес бы любой льстивый джентльмен, но выражение глаз противоречило беспечному тону. С того момента, как он вошел в каюту, Михаил смотрел на меня. И только на меня.

Я торопливо убрала на место накидку леди Регины, надеясь, что он не заметит, как сильно я испугана. Изо всех сил избегая его взгляда, я смотрела на всех остальных в комнате: на леди Регину, возбужденную появлением нового поклонника, на Лейтона, опять пьяного, и на Ирен, которая выглядела такой изможденной, словно весь день работала вместо меня. Очевидно, никто из них не знал, почему Михаил интересуется дядей Хамфри, и они ничего не подозревали; они не замечали уз, связывающих этого человека с миром сверхъестественного.

— Как жаль, что вы не можете познакомиться с виконтом Лайлом, — щебетала леди Регина. — Он бы обрадовался встрече с другом покойного дядюшки.

— В самом деле жаль, леди Регина. — Михаил плавно сделал еще один шаг в мою сторону. — А что помешало виконту отправиться с вами в путешествие? Надеюсь, не плохое самочувствие?

— У него дела в Лондоне, — слишком быстро ответил Лейтон.

Мог бы просто поднять табличку с надписью: «Он пытается договориться с кредиторами, чтобы мы могли продолжать жить как богатые люди, хотя остались без денег».

Но Михаил замял секундную неловкость с легкостью, присущей любому джентльмену:

— Деловые вопросы — такое бремя! Надеюсь, он скоро присоединится к вам в Штатах и я буду иметь удовольствие познакомиться с ним.

Ирен увидела меня, наверняка белую как простыню, и слабо улыбнулась:

— Ты можешь идти, Тесс. То есть Дэвис. Больше ничего не потребуется.

— Мне тоже пора уходить, — тут же сказал Михаил. — Вечер был чудесным, однако я должен пожелать вам bonsoir. Но пообещайте, что мы с вами в ближайшее время поговорим о коллекции дяди Хамфри.

«О нет, не отпускайте его вместе со мной!» Скорее всего, мы окажемся в коридоре не одни, но вдруг? И тогда… я даже думать не хотела о том, что случится тогда.

Раз в жизни снобизм леди Регины сыграл мне на руку. Она ни под каким видом не собиралась так легко отпускать русского аристократа:

— Вы должны остаться выпить бокал бренди с Лейтоном.

— Чертовски верно, — буркнул Лейтон, пытаясь удержаться на ногах.

— Мы уже выпили бренди в салоне, и мне этого вполне достаточно… — Безукоризненная маска сердечности Михаила дрогнула; спеша к двери, я чуяла его нетерпение.

— Ирен, помоги же мне убедить графа. В наши дни так редко встретишь приличных светских молодых людей! Клянусь, этот Алекандр Марлоу от кого-то скрывается. Он что, намерен пропускать каждый обед на борту?

Михаил смотрел, как я уходила, отлично понимая, что попался в собственную ловушку. Уже выходя за дверь, я услышала, как он сказал:

— Может быть, мистер Марлоу просто не умеет получать удовольствие от жизни. В отличие от меня.

Оказавшись в коридоре, я пустилась бежать. Несмотря на толстый ковер, каждый шаг отдавался громким топотом. Хорошо одетым леди и джентльменам приходилось прижиматься к стенам, чтобы не столкнуться со мной. Зрелище было то еще, но меня это не волновало. Нужно вернуться в третий класс до того, как Михаил сумеет вырваться от Лайлов.

Я добежала до лифта, где лифтер служил мне гарантией безопасности, хотя и был всего лишь мальчишкой. Он улыбнулся мне, и я почувствовала себя виноватой. Не подвергаю ли я его опасности, просто находясь рядом? Вдруг Михаил убьет кого-нибудь другого, добираясь до меня?

Мальчик высадил меня в третьем классе, и я снова побежала. Глупо, конечно, — он никак не может преследовать меня тут. Но вечерний свет в коридоре показался мне не таким ярким, и я вообразила, что за спиной раздаются шаги.

Нет. За спиной действительно послышались шаги.

Я бежала все быстрее и быстрее, и шаги тоже ускорялись. Дверь в третий класс находилась прямо передо мной. Чтобы ее отпереть, придется остановиться, и в это время он меня догонит. Сердце колотилось как сумасшедшее, я решила повернуться и драться…

Резко повернулась и никого не увидела. И ничего не услышала.

Это эхо. Эхо моих собственных шагов.

Я рассмеялась над своей глупостью, но смех прозвучал как-то очень жалко, а сердце продолжало колотиться. Всю дорогу до каюты ноги мои дрожали.

В каюте было темно, пожилые норвежские леди уже спали, а Мириам еще не вернулась. Может быть, теперь моя очередь дразнить ее «ночными приключениями»? Но нет, еще совсем не так поздно. Наверное, они с Джорджем просто гуляют по палубе. Я могла бы сходить в столовую и посмотреть, не устроили ли там снова вечер танцев, но слишком устала, чтобы получить от этого удовольствие.

Этой ночью я хотела только спать.

Я надела ночную рубашку. Когда тонкий ситец скользнул мне на плечи, я вспомнила, в чем спала вчера — в нижней одежде, влажной от пара. И вспомнила Алека, запертого в турецких банях, снова превратившегося в волка. Воющего. Чудовищного. Ужасного.

Но когда я вспоминала, как болезненно дается ему превращение… когда представляла, через какую он проходит агонию (как Михаил), не имея ни выбора, ни надежды… нет, я не могла бояться Алека. Я испытывала только сострадание.

Уже собравшись залезть на свою верхнюю койку, я услышала шуршащий звук под дверью, посмотрела и увидела сложенный лист бумаги, просунутый в щель.

Какой-нибудь корабельный информационный листок? Я нахмурилась, опустилась на колени и взяла его. Сквозь щель под дверью проникало достаточно света, чтобы прочитать написанное.

На листке крупным почерком было написано:

Ты должна помочь мне, Тесс. Не стой у меня на пути. Чтобы доказать тебе серьезность своих намерений, в течение двух дней я причиню боль тому, кого ты любишь. Не тебе. Тебе я сделаю больно, если ты меня разочаруешь или если мне этого захочется.

Он не подписался, да ему это и не требуется.

Поняв, кто это написал, я сообразила, что свет, падающий из-под двери, прерывается в двух местах — как раз там, где должны стоять две ноги, если кто-нибудь находится по ту сторону двери и собирается войти.

Я не могла шевельнуться. Не могла закричать. Могла только оставаться на месте, сжимая в руке скомканную записку, и думать о том, что по другую сторону двери стоит Михаил. Мои спутницы уже крепко спали, но это две старые леди, которых он, не задумываясь, разорвет на части, чтобы добраться до меня.

А потом он ушел.

Не знаю, сколько времени я сидела, скорчившись, под дверью, но к тому времени, как сумела подняться, у меня болела каждая мышца. Дрожа, я забралась в свою койку и плотно закуталась в одеяло. Кому он сделает больно? На пароходе нет никого такого — Мириам, конечно, моя подруга, но, держу пари, Михаил об этом не знает.

Он не мог иметь в виду Алека. Не мог.

Я боролась со сном, потому что не знала, сумею ли проснуться.