Обреченная

Глава 4

Сердце билось уже медленнее, дыхание постепенно успокаивалось, и я попыталась понять, что же только что произошло в коридоре, но не смогла.

Теперь я знаю, что именно Михаил следил за мной, когда я поднималась на пароход, и, если бы Алек не появился вовремя, дело могло обернуться очень плохо. Но больше я ни до чего не додумалась.

Михаил хотел эту шкатулку — ту самую, что сейчас стоит на полу в каюте. Наверняка в ней лежат неисчислимые сокровища. Я уверена, что там и лучшие драгоценности леди Регины, и те немногие безделушки, что принадлежат Ирен. Более того, в Морклиффе, в комнате для прислуги, ни для кого не секрет, что семейство Лайл уже давно не такое богатое, как раньше. Ходят слухи, что это путешествие предпринято в основном ради того, чтобы подыскать Лейтону богатую наследницу какого-нибудь промывшенника, которая купится на его титул, — сам-то он никого очаровать не сможет. Конечно же, Лайлы предпочли бы выдать замуж Ирен, а сыночка и наследника женить на аристократке, но прелести Ирен слишком скромны, чтобы устроить подходящий брак. Поэтому Лейтону придется жениться на дочери какого-нибудь филадельфийца, который прокладывает железные дороги, или на девушке из Бостона, унаследовавшей состояние, заработанное на «заказах почтой».

Короче говоря, семейство Лайл намерено произвести впечатление на людей, которыми обычно пренебрегает, но у них ничего не получится, если они не будут путешествовать с шиком. Значит, в шкатулке лежат бесценные фамильные драгоценности, которые семейство виконтов Лайлов хранит вот уже четыре столетия, а сейчас намерено продать. Достаточно причин для ограбления. Но Михаил плывет на «Титанике» первым классом. Миссис Хорн говорит, что билеты стоят несколько тысяч фунтов — такую сумму я вряд ли увижу за всю свою жизнь, уж не говоря о том, чтобы потратить ее на единственное путешествие в Америку. Зачем человеку, который в состоянии заплатить такие деньги за одно-единственное плавание, кого-то грабить? Должно быть, он невероятно богат и почти наверняка богаче, чем Лайлы.

А то, как он на меня смотрел — ледяной взгляд, от которого кровь в жилах стыла, — это потому, что он решил, будто я подслушала что-то, не предназначавшееся для моих ушей, вчера или сегодня? Я уже поняла, что и наше вчерашнее столкновение вряд ли было случайным. Михаил выслеживает Лайлов, поэтому оказался рядом. Его первоначальная цель вовсе не я.

Но, возможно, теперь его целью стала я.

Быстро пряча шкатулку в железный сейф, я прогнала это леденящее ощущение. Разумеется, это просто наваждение. Если Михаил не вор, значит он просто из тех мужчин, которые считают, что могут поступать со служанками по своему усмотрению — угрожать им, издеваться, укладывать к себе в постель и избавляться от них за ненадобностью. Не так уж это необычно среди состоятельных джентльменов. После нескольких лет службы, когда мне приходилось уклоняться от похотливых дружков Лейтона по Кембриджу, я не нахожу в подобном отношении ничего удивительного. Как только я исчезну на нижней палубе, в своем третьем классе, Михаил обратит внимание на какую-нибудь другую невезучую горничную на корабле, а я смогу заняться своими делами.

И хотя я не особенно верила в такое разумное объяснение, все равно заставила себя принять его.

Дверца сейфа, громко лязгнув, захлопнулась, я тяжело опустилась на роскошную кровать, и мысли мои перетекли на более приятный предмет.

Я хотела думать про Алека, и только про Алека. То, что я узнала его имя, каким-то образом приблизило меня к нему. И он дважды спас меня от опасности. Если бы только я додумалась поблагодарить его! Я представила, как мои пальцы запутываются в его густых каштановых кудрях, он наклоняется, губы мои приоткрываются…

От этих грез щеки мои раскраснелись, а сердце бурно заколотилось. Наверняка я веду себя глупо, как любая другая служанка, которой вдруг выпал шанс остаться наедине с привлекательным мужчиной. Весь уклад домашнего хозяйства не давал нам, девушкам-служанкам, особых возможностей встречаться даже с мужчинами нашего круга — предполагалось, что мы не должны влюбляться и выходить замуж, а только все выполнять и выполнять нашу тяжелую работу, пока окончательно не истощимся, поседеем и потеряем все зубы. А я сейчас веду себя как идиотка и размечталась о молодом человеке, который не питает ко мне ни малейшего интереса, а то, что он вступился за меня, так поступил бы любой порядочный человек.

В особенности если учесть, что сегодня-то он меня защитил, а вот вчера вечером угрожал. Конечно, скорее всего, он не настолько опасен для меня, как Михаил, но это не значит, что Алек сам не представляет собой никакой опасности.

Пуховая перина такая мягкая — куда мягче бугристого тюфяка, на котором я спала последние четыре года. И это покрывало кремового цвета — вряд ли шелковое, но такое гладкое и приятное на ощупь, что вполне может быть из шелка. Эта спальня такая же элегантная и роскошная, как любая комната Лайлов в Морклиффе. Даже лучше.

На какое-то время я представила себя знатной леди, с шиком путешествующей на «Титанике». Вообразила, что на мне надето красивое неглиже из венских кружев, а не мрачное черное платье служанки. Я лежала на спине на мягкой-мягкой перине, мечтала закрыть глаза и уснуть. А затем открыть глаза и увидеть лежащего рядом Алека.

Не будь дурой, одернула я себя. Ты даже не знаешь его фамилию. Не знаешь, хороший он человек, плохой или что-то посередке. Ты ничего о нем не знаешь, кроме того, что у него скверная компания, он странный и грубый и достаточно богатый, чтобы плыть первым классом, а это значит, что от служанки он может хотеть только одного.

Но пока я лежала на мягкой постели, кожей ощущала шелковую ткань и предавалась той единственной соблазнительной мысли…

Я резко села и заставила себя вскочить с постели. На тумбочке уже стоял кувшин с прохладной водой, так что я побрызгала кодой на лицо и пришла в себя. Мне хватит времени грезить наяву, мечтать о любви и обо всем прочем, когда я доберусь до Нью-Йорка. А пока лучше всего придерживаться суровой реальности и думать о своих обязанностях.

В первом классе стояла почти полная тишина, зато третий класс гудел как улей.

— Permesso, permesso[4] — повторял смуглый мужчина, наверное итальянец, проталкиваясь сквозь толпу.

За ним пробирались его жена и не меньше пяти ребятишек, причем все болтали одновременно. Мужчины и женщины всех возрастов, размеров и форм толкали друг друга, разыскивая свои каюты. Здесь, на палубе F, пахло не полированным деревом и кедром, здесь честно пахло потом и нафталином.

Я предполагала, что этот бедлам вызовет во мне отвращение, но вместо этого он заряжал энергией. Пусть эта толпа была странной, зато счастливой. Я поняла, что впервые в жизни меня окружают люди, имеющие одну со мной цель — начать все сначала в Америке. Потому что огромные сундуки, которые они тащили, узлы с одеждой, которые прижимали к себе женщины, вовсе не походили на припасы для морского путешествия. Это основа для новой жизни.

Кроме того, даже третий класс на этом пароходе впечатлял. Конечно, он ни под каким видом не был таким же роскошным, как первый, но полы здесь были из полированного дерева, а стены свежевыкрашены белой краской. Медная арматура сверкала, а большое объявление извещало нас, что к ужину будет подан овощной суп, мясо, хлеб, сыр и сладости. Так много всего! Держу пари, сегодня ночью я не почувствую себя голодной. Все это куда лучше, чем моя сырая холодная каморка на чердаке, оставшаяся в Морклиффе, или хлеб с маслом, которым мы чаще всего должны были обходиться на ужин.

Наконец я увидела номер своей каюты. Стюард сказал, что меня разместили не с миссис Хорн, что уже само по себе везение. Я осмелилась надеяться, что окажусь в каюте одна; говорили, что во время первых плаваний любого парохода никогда не продаются все билеты, потому что люди предпочитают подождать, пока за один-два рейса не исправят все возможные неполадки. После того как мне много лет пришлось делить постель с одной, а то и двумя служанками, иметь спальню в собственном распоряжении казалось мне верхом роскоши.

Я открыла дверь. Увы, не повезло.

По обе стороны комнаты стояли белые железные двухэтажные койки. На одной из нижних коек сидела девушка, вероятно всего на год-два старше меня. И хотя я ожидала увидеть попутчицу, очень удивилась, поняв, что меня разместили в одной комнате с иностранкой.

Мне даже не требовалось спрашивать, иностранка ли она, я и сама поняла. Очень смуглая кожа, густые волосы такого черного цвета, что буквально отливают в синеву, юбка с великолепной вышивкой и шаль — ничего подобного я у англичан никогда не видела.

Но я всегда слышала, что иностранцы грязные, а эта девушка грязной не была. Одежда на ней хоть и странная, но чистая и довольно красивая. Лично мне нравилась красота «английской розы»: хрупкое сложение, бледная кожа, розовые щечки и белокурые локоны. Это описание тоже мне подходило, точнее, подходило бы, если бы мне хоть когда-нибудь удалось как следует отмыться и надеть что-нибудь нарядное. И все-таки эта девушка, темная, смуглая и статная, намного симпатичнее меня. Что еще более удивительно, она не вскочила, чтобы поздороваться со мной, попросить прощения или пригласить в комнату. Наоборот, она выглядела более недовольной тем, что нам придется плыть в одной каюте, чем я. Хотя я англичанка — как будто весь мир не равняется на Англию!

— И кто ты? — требовательным тоном спросила она. С сильным акцентом, но на хорошем английском.

Я подбоченилась:

— Я Тесс. А ты кто?

— Мириам Нахас. Зачем ты на этом корабле? — Это прозвучало так, будто она спрашивала, как я осмелилась сюда явиться!

— Я горничная достопочтенной Ирен Лайл, дочери виконта Лайла, которая плывет с матерью и братом, чтобы провести светский сезон в Нью-Йорке. — Я произнесла это так величественно, как могла. По крайней мере, их титулы должны придать мне некоторый вес. Но этого не произошло. Мириам ничуть не впечатлилась. Тогда я рявкнула в ответ: — А ты зачем на этом корабле?

— Я уехала из Ливана к своему брату и его жене в Нью-Йорке. — Она буквально сияла от гордости, но при этом я видела, как сильно она устала. Ну да, проделать весь этот путь из Ливана, а теперь еще пересечь океан. — У брата там одежный бизнес, и дела идут прекрасно. Я могу для них шить. Может, для таких, как ты, это и не изысканно, но мне подходит.

Это звучало прекрасно. По правде сказать, я завидовала. Мириам оказалась на этом корабле по той же причине, что и я, — эмигрировать в Соединенные Штаты, но, в отличие от меня, ее ждет семья и работа.

Может, это меня в ней и раздражало. А может быть, то, что она не повела себя почтительно и покорно, как я могла бы ожидать от девушки-иностранки. Но скорее всего, причина в том, что она с самого начала приняла в штыки меня — непонятно почему. Мы, прищурившись, уставились друг на друга, и я почуяла борьбу двух сил.

— Я заняла одну из нижних коек, — добавила Мириам. — Когда корабль плывет, они меньше шатаются.

— Значит, я займу вторую.

— Сюда придут и другие пассажиры. И тоже захотят нижнюю койку.

— Значит, им не повезет.

Она прищурилась:

— Они попытаются прогнать одну из нас, и это буду не я.

Я демонстративно уселась на вторую нижнюю койку:

— Не собираюсь соглашаться на худшее ради того, чтобы тебе было удобно.

— Я тоже.

— Послушай-ка меня. Я англичанка, и это английский пароход. — Этого должно быть достаточно.

Однако Мириам скрестила на груди руки и вздернула подбородок, и, несмотря на мое раздражение, я не могла не обратить внимания на ее безупречный профиль.

— Ты прислуга, — презрительно хмыкнула она. — А я отвечаю только за себя.

От гнева щеки мои вспыхнули, я открыла рот, собираясь высказать ей все, что думаю о наглых иностранках, но тут дверь каюты распахнулась и на пороге появились еще две наши спутницы. Первая дама была совсем древней, лет семидесяти пяти, а вторая — еще старше. Они проковыляли внутрь, держа в руках только по гобеленовому саквояжу. Их белоснежные волосы были заплетены в косы и уложены вокруг головы. Я не поняла, на каком языке они разговаривают, но на одном из саквояжей заметила значок вроде бы с норвежским флагом. На их морщинистых лицах появились улыбки, а то, что они говорили, звучало очень дружелюбно.

И разумеется, даже речи не могло быть о том, чтобы они заняли верхние койки.

Я мгновенно забралась на одну из верхних и повернулась, чтобы приказать Мириам сделать то же самое, но она уже тоже лежала наверху. Мы уставились друг на друга и потрясенно поняли, что, несмотря на наши резкие характеры, на самом деле мы вовсе не плохие девушки. Это было почти смешно. Будь мы знакомы чуть лучше, наверняка бы расхохотались.

Я легла на спину. Здесь кровать не такая мягкая, как в первом классе, но все равно лучше, чем та, что дома. И вполне удобная. Я представила себе, что это ковер-самолет, который унесет меня в другой, прекрасный мир.

— В Ливане рассказывают сказки про ковер-самолет? — спросила я Мириам, когда мы с ней шли по коридору палубы F.

— Мне кажется, ты отстала от жизни на несколько веков, — ответила она довольно дружелюбно.

Хотя я все равно считала ее грубой, а она до сих пор задирала передо мной нос, на несколько дней плавания можно с ней и поладить. Поскольку мне не нужно было возвращаться к Лайлам до тех пор, пока корабль не отплывет, я решила прогуляться по нижним палубам, а она ко мне присоединилась. Может быть, мы сумеем поговорить про эмиграцию в Америку — она первый человек за мою жизнь, у кого та же цель, что и у меня.

Конечно, я не собираюсь рассказывать ей про мою цель. Никто не должен знать, пока мы не доберемся до Нью-Йорка, но я все равно смогу что-нибудь выяснить.

Хотя в коридорах все еще суетились, все же здесь стало немного спокойнее, потому что почти все отыскали свои каюты и теперь устраивались. Среди толпившихся в коридоре людей я вдруг увидела корабельного офицера, и это меня удивило — мне казалось, что вниз будут спускаться только стюарды. Что еще лучше, я его узнала. Это был тот самый дружелюбный человек, который помог мне в порту. Он меня тоже вспомнил:

— Вижу, вы уже во всем разобрались.

— Да, сэр, все хорошо, спасибо.

Тут он глянул на Мириам — бросил на нее один-единственный взгляд — и пропал. Ее красота захватила его, словно муху мед. Я сразу заметила, что и Мириам он понравился, но она не стала перед ним лебезить, вести себя глупо и кидаться завязывать разговор, как делала я в те несколько раз, когда мне удавалось поболтать с молодыми людьми в деревенском пабе. Она просто улыбнулась ему в ответ, медленно и тепло и совсем неторопливо. Определенно это гораздо более правильный способ обращаться с мужчинами. Нужно запомнить на будущее.

Офицер снял фуражку, будто мы аристократки:

— Джордж Грин, седьмой лейтенант, к вашим услугам.

— Мириам Нахас. — Она едва заметно наклонила голову, не отрывая от него взгляда.

— Тесс Дэвис, — сказала я, просто чтобы они не забыли про меня. — Прелестный корабль.

— Самый лучший во всем флоте компании «Уайт стар лайн». Лучший в мире, если вы спросите меня. — Джордж показал на двери в дальнем конце коридора, те самые, через которые мы не должны были ходить. — Не желаете немного осмотреться? Времени у меня не много, но я моту провести вас, леди, по нижним палубам и все показать. Здесь, внизу, всего намного больше, чем кажется на первый взгляд.

Мириам заколебалась, не зная, что ответить, и он поспешно добавил:

— Здесь, внизу, у нас есть и удобства для первого класса, так что это будет полезно вам, мисс Дэвис. Я имею в виду, знать, как разбираться между двумя разными классами парохода, раз уж вам придется много бегать туда-сюда.

Очень приятно, когда тебя называют «мисс Дэвис», будто ты настоящая леди. И не думаю, что он просто пытался произвести впечатление на Мириам, во всяком случае не этим. В голубых глазах Джорджа светились искренняя доброта и вежливость.

— Будет очень интересно посмотреть на пароход, — сказала Мириам, словно сам Джордж не имел никакого отношения к ее решению пойти с ним.

Джордж, стремясь угодить, повел нас по палубе F, для начала показав столовую третьего класса. Длинные деревянные столы тянулись от одного конца огромной комнаты к другому. Она тоже была веселая и яркая, гораздо лучше, чем столовая для слуг в Морклиффе.

— Для вас имеются и наружные палубы, — сказал он. — Вы не будете заперты внизу все время путешествия, как это происходит на большинстве кораблей. На «Титанике» есть прелестная палуба для пассажиров третьего класса, так что вы сможете дышать свежим воздухом.

Мириам скрестила на груди руки:

— Какое особое отношение к людям, которым проверяли волосы и что-то выбирали из них, как у собак.

Проверяли волосы пассажирам третьего класса? Искали вшей, дошло до меня. Как оскорбительно. Слава богу, Джордж разрешил мне подняться на борт по трапу для первого класса.

Бедняга не знал, как извиниться:

— Умоляю о прощении, мисс Нахас. Это грубое и низкое обращение, и можете быть уверены, что причина не в политике «Уайт стар». Это все американские законы. Вы просто не поверите, до какой ерунды они доходят с карантином и всяким таким.

— Понятно. Во всем виноваты американцы. — Мириам тряхнула волосами, слегка (но не слишком) успокоившись. — Разумеется, скоро и я стану американкой.

Как бедняга Джордж выберется из этого? Взглянув на него, я не удержалась от улыбки. Но этот славный человек быстро собрался с мыслями:

— В таком случае, полагаю, они очень скоро исправятся, правда, мисс?

Ничего не ответив, Мириам лишь улыбнулась. Я ощущала себя лишней, но все равно шла рядом, скорее ради озорства.

Потом он огляделся, желая убедиться, что за нами никто не подсматривает, и подвел нас к тяжелой двери, отделявшей этот коридор от первого класса:

— Не могу провести вас тут, опять эти американские постановления, но при необходимости вы сможете проходить здесь, мисс Дэвис.

— А я не помешаю пассажирам в каютах?

Здесь нет никаких кают, — произнес Джордж тоном, ясно дававшим понять, что богатые люди ни за что не поплывут здесь, внизу, где ощущается движение парохода. — Только особые удобства для пассажиров. Вроде турецких бань.

Я недоверчиво рассмеялась. Мне почему-то всегда казалось, что подобные вещи существуют только в старых романах об экзотических странах.

— Парилки и все такое, — подтвердил он. — Такие же прекрасные, как те, что находятся в Стамбуле.

— Вы бывали в Стамбуле? — с сомнением взглянула на него Мириам.

— Только однажды, мисс Нахас, и очень недолго. Но знающие люди рассказывали мне, что оснащение здесь самое лучшее. Фарфоровая плитка, опахала из перьев, шезлонги — только назовите, и все это тут есть.

— Вы много путешествовали. — Мириам больше впечатлилась Джорджем, чем турецкими банями, и он буквально засветился, когда понял это.

Я сдержалась и не возвела глаза к небу.

— А что там еще имеется? — спросила я, в самом деле желая узнать. Один бог знает чего могут потребовать леди Регина и Лейтон из предлагаемых тут услуг.

Джордж усмехнулся:

— Не желаете сыграть в сквош?

— В сквош?! На океанском лайнере?! — Я расхохоталась недоверчиво, но при этом восхищенно, и Мириам меня поддержала.

«Титаник» походил на отдельный плавучий мир.

— Все, чего только душа пожелает, — поклялся Джордж. — И не нужно бояться, что волны помешают игре. Чувствуете, как ровно мы плывем? Все равно что скользим по гладкому стеклу.

Я перестала смеяться:

— Мы уже в море?

— Отплыли больше четверти часа назад.

— Я опоздала!

Боже милостивый, Лайлы ждут меня уже полчаса!

— Мне нужно идти. О черт, а как я попаду на верхнюю палубу? Стоп, нет, он у меня тут.

— Не бойтесь, — сказал Джордж, глядя, как я отпираю ключом дверь, которая приведет меня в первый класс. — Вы окажетесь там в мгновение ока.

— Спасибо! — крикнула я, обернувшись, и помчалась в коридор первого класса.

Дверь с лязгом захлопнулась. Наверняка Джордж и Мириам просто счастливы, что остались вдвоем. Намного счастливее, чем будет леди Регина, когда я в очередной раз к ней опоздаю.

Я шагнула в лифт, решетчатая дверь за мной закрылась, и тут я увидела кого-то в коридоре — темную мужскую фигуру.

И моментально поняла, что это Михаил.

Лифт поплыл вверх, стирая эту картинку, я привалилась к стенке и перевела дыхание. Лифтер, мальчик на несколько лет моложе меня, вроде бы ничего особенного не заметил. Он бы увидел тут пассажира первого класса, верно? И придержал бы для него лифт.

Значит, это всего лишь мое воображение. Михаил не преследовал меня внизу.

И вообще, он больше на меня не охотится.

Я изо всех сил старалась в это поверить.