Обреченные попаданцы

История шестнадцатая, в которой мой неожиданный любовник снова оказывается не Димкой

Запах благовоний залезает в нос и заставляет чихнуть. Экий же неловкий. А уж чихнув, я распахиваю глаза…

Ого! Да где это я? Комната уставлена музейными экспонатами в стиле рококо… или какое другое «ко-ко-ко», я не сильна в истории. Но то, что это столы, стулья и диванчики из музея, я знаю точно — таких вычурных завитушек и финтифлюшек в наше время не делают.

Надо мной висит расшитый золотыми звездами балдахин. Сама я нежусь на батистовых простынях нежно-бежевого оттенка.

А уж кровать…

На таком аэродроме может спокойно приземлиться небольшой «кукурузник». Стойки балдахина и спинка кровати, к которой привязаны мои руки, украшены невообразимым количеством золота и бриллиантов.

Так… Стоп! Мои руки привязаны?

Я дергаюсь пару раз, но алые атласные ленты держат крепче нейлоновых колготок. Я одна, на шикарной кровати и связана? Неужели сейчас выскочит мой коварный соблазнитель с букетом роз, осыпет меня лепестками и ласками? А я такая буду возбуждающе стонать: «Нет! Нет, Димка!»

— Эй, есть тут кто-нибудь?

Увы, девичьим мечтам не суждено сбыться, так как стоит мне подать голос, как инструктированная золотом дверь тут же распахивается. Вы когда-нибудь видели горбуна из Нотр-Дама? Ага, Квазимодо. Так вот сейчас как раз и входит такая Квазиморда. Лицо сморщенное, наружу торчит желтый клык, головка плешивая, уши волосатые. Зато одет так, будто местные Дольче и Габбана только на него и работают. Бархатный, с золотым шитьем, камзол и цветастые лосины на худых ляжках заставляют меня присвистнуть. Такие только на королей надевали.

— Ты в моих руках, красавица! — вот голос под стать голове, такой же мерзкий и скрипучий. Кажется, что со мной разговаривает гиена.

— Что тебе надобно, старче? — голосом золотой рыбки говорю я. Подергаться и потом успею, сначала нужно выяснить — почему я здесь оказалась и где мои вещи.

— Мне нужен наследник, который находится в тебе, — противно хихикает карлик. — И не старик я вовсе, я всего лишь на минуту раньше брата родился.

— Какой наследник? Какого брата?

— Мой брат Хлопарь сделал тебе наследника, поэтому ты и здесь. Когда сын родится, то я буду его опекуном и целых пятнадцать лет смогу властвовать и быть королем, — карлик подбоченивается.

— Да с чего вы взяли, что я беременна? Может, это еще и не так? Вдруг мы контрацепцию использовали, или еще какие методы?

— Нет, девчонка, и не спорь. Моего брата Хлопаря к тебе привел Всехубьюлибур, а магический меч наших предков никогда не ошибался. Он всегда выбирал ту избранницу, из чрева которой появится красивый и умный король! Единственный наследник! Продолжатель славной династии Необыкновенных! А уж то, что Хлопарь тебя…

— Да-да-да, это видно по печати на моей ноге, — зеваю я. — Надоели уже указывать. Слышь, а если из чрева избранницы появляется единственный наследник, то как появился ты?

Карлик смущается. Похоже, что это для него больная тема. Ну да, по сравнению с его братом, у которого все в порядке, да и а вообще все превосходно — карлик кажется мелким ничтожеством.

— Наш отец, Михаил Необыкновенный, не виноват, что какой-то хоббит, воспользовавшись кольцом Всевластия, тоже переночевал с нашей матушкой, красавицей Глуцианией. Только потом нашли бумажку, где он признавался в содеянном и просил назвать сына Шлепарь Бильбович Необыкновенный, — карлик шмыгает носом. — Поэтому вместе с Хпопарем родился я. Получился красивый король — Хлопарь, и умный король — Шлепарь.

— Подожди-подожди, какое кольцо Всевластия? Какой Бильбович? Это что же получается, что Бильбо Бэггинс из книги «Хоббит, или туда и обратно»…

— О боги, неужели этот прохиндей еще и книгу написал? — вскрикивает Шлепарь. — Он и так уже всему Коратурию уши прожжужал, как он на нашей матушке «туда и обратно, туда и обратно».

— Но в книге этого не было. Там никаких амурных сцен. Лишь хоббит прокрался к дракону и выкрал чашу…

— Невинность нашей матери он выкрал, а не чашу, и не к дракону он прокрался, а к отцу в спальню. Отец пошел наказывать этого мелкого пройдоху, да так и сгинул. А уже цензура переделала по-своему, и получилось вместо правдивой истории какое- то эпическое фэнтези. А через девять месяцев родились мы с братом. Мама не выдержала и бросила нас.

Я молчу, переваривая услышанное.

— Да, девчонка, так все и было. Если ты думаешь, что у нас, королей, жизнь сплошной праздник, то крупно ошибаешься. Нам вообще должны молоко за вредность давать. И плюшки. Мягкие, — всхлипывает карлик.

Мне становится его как-то жалко. Такие уж мы женщины, жалостливые. Вроде и пленил меня, и держит связанную, а жалко его. Даже слезинка выступает. А он выглядит таким хлипким, таким беспомощным. Только глаза его сверкают непримиримой жаждой жизни. Маленький несломленный король, который всю жизнь прожил в тени мускулистого брата. Вот так бы и пожалела, и прижала к груди, и…

Че-е-его?

Я встряхиваю головой, когда карлик уже начал залезать на кровать. Да он никак гипнотизировать меня удумал? Это что же творится, люди добрые? Это же он на жалость давит и решает через слезу на меня залезть? Похоже, что похоть родилась раньше обоих братьев.

— Еще одно движение и моя пятка сольется в страстном ударе с твоими бубенчиками, — говорю я, когда его рука дергает за полу камзола и показывается белая батистовая рубашка.

— Да ладно, че-ты? — продолжает раздеваться страшненький король.

Че я? Нет, не так.

ЧЁЯ?

Внутри бурлит, как в чайнике, перед свистком. Кровь бросается к щекам, и становится так жарко, что об меня можно прикуривать.

— Да ни фига и лука мешок! Ты куда прешь, бульдозер по имени «малютка»? Не для тебя маманя ягодку растила, и профессора педагогики интеллект в буйную головушку загоняли! Вот сейчас как выпрыгну, как выскочу, и пойдут клочки по закоулочкам! А ну быстро слез с кровати, развязал меня, извинился и покормил! — кричу я окриком богатырским, таким, что даже балдахин покачивается.

— Не надо кричать, девочка. Нас никто не услышит, — хмыкает Шлепарь и продолжает раздеваться. — Чтобы получился полноценный наследник, я тоже должен запустить своих белых всадников в твое горячее ущелье.

Показывается волосатая грудь. Вогнутая, как Марсианская впадина. Или еще глубже. Плюшки-ватрушки, надо переходить на жаргон, вдруг подействует. А что? У нас половина курса сидела по хулиганке — чтобы учить хулиганов, нужно быть суперхулиганом. Я не сидела… А те приводы не в счет.

— Сапоги дорогу знают, только ленятся ходить! Освободи голубку, вертухай! За мной не заржавеет навару отсыпать! Коль мохнатый сейф вскроешь, то мои кореша тебя на хате в сарафан оденут! Слазь со шконаря, и размотай веточки! Чего буркалы вытаращил, ждешь, пока я тебе афишу начищу? Я тебе не бановая бикса, а бесовка в авторитете! — выдаю я весь словарный запас, приспособленный к разговору с учащимися пятого класса.

— Ты бесовка? — на миг застывает мелкорослый стриптизер. — Может, поэтому тебя и выбрал Всехубьюлибур? Но это не страшно. Без своих магических артефактов ты бессильна. Твоя книга-переходник бесполезна в стенах замка. Так что…

Приходится напрячь извилины и припомнить разговорную речь для более старших классов. Когда я была на практике, то видела, как после речи заслуженного учителя России Виктора Павловича Трофимова затихали даже самые отъявленные отморозки из одиннадцатого «Б».

— Лососни тунца, Шлепарь Бильбович. Ведь с точки зрения банальной эрудиции каждый индивидуум, критически мотивирующий абстракцию, не может игнорировать критерии утопического субьективизма, концептуально интерпретируя общепринятые дефанизирующие поляризаторы, поэтому консенсус, достигнутый диалектической материальной классификацией всеобщих мотиваций в парадогматических связях предикатов, решает проблему усовершенствования формирующих геотрансплантационных квазипузлистатов всех кинетически кореллирующих аспектов.

Карлик зависает. Вот эти два слова как нельзя лучше характеризуют то состояние, в которое впадает мой полуобнаженный пленитель. Он застывает с рубашкой в руках, стеклом в глазах и ниточкой слюны изо рта. А я начинаю как можно активнее дергать за атласные ленточки, и они поддаются напору.