Обреченные попаданцы

19.2

Так нельзя смотреть на маленьких детей. Они пугаются и начинают кричать еще громче. Так поступает и Матильда. Дочка прижимается ко мне тельцем, дрожит и надрывается так, что впору ее голос записывать для сирены пожарной тревоги. Во мне же просыпается волчица, которая горло перегрызет любому, кто посмеет обидеть ее чадо. И неважно кто это — огромный тигр или женщина в сиреневом платье!

— Мамочка, я не слышу ее мыслей, — раздается голос Матильдочки. — Это… это она следила за нами в парке.

— Какое догадливое дитя, — усмехается женщина. — Сразу видно — чьих кровей. Да- да, не хлопай глазенками, я тоже умею читать мысли.

Матильда от удивления даже перестает плакать. Повисает тишина, в которой слышно, как звенит заблудившийся комар. И частые удары барабана: «Бух-бух- бух!». Лишь спустя несколько секунд я понимаю, что это стучит мое сердце.

— Уйдите прочь! Я не отдам вам дочь, и не мечтайте! — все-таки мой голос срывается на писк.

Уголок рта у матери королей изгибается в улыбке, будто желтоватая арбузная корка лопается и показывает алое нутро. Если бы айсберг умел улыбаться, то он улыбался бы именно так. Кто же она была? Я копаюсь в памяти, и только одно слово складывается из горящих синим пламенем букв… Оно наплывает и заполняет всю черепную коробку… Буквы теснятся и вырываются наружу, они отражаются в ее полыхающих глазах…

ВЕДЬМА!

Теперь уже женщина не просто кривится, а дико хохочет, и визгливый смех режет по ушам, как визг ножа по стеклу. Матильду колотит крупная дрожь, а я…

А я не могу сдвинуться с места!

Что это? Я пытаюсь дернуться и не могу. Пытаюсь произнести какой-либо звук… не получается. Даже подумать нет сил. На меня накатывает паника, какая бывает во сне, когда пытаешься убежать от кого-то и не можешь, а преследователь неумолимо настигает.

Вот также неумолимо подходит эта женщина. Она не торопится, словно наслаждается каждым моментом власти над моим телом. Я чувствую дрожь Матильды, слышу ее плач… Ручки цепляются за мой халат, когда эта женщина забирает мою дочку, но что младенец может сделать против взрослой женщины?

Матильда кричит, тянется ко мне, а я застыла, как библейский соляной столб и не могу сдвинуться с места. Только чувствую, как разрывается от горя бешено стучащее сердце и как по щекам катятся горячие слезы. Я… я… Матильда, я сейчас… Сейчас, милая…

Вижу, как женщина в сиреневом платье очерчивает рукой замысловатую фигуру и возле нее образуется горящий синим пламенем овал. В этом овале виднеется темнота коридора и уходящие вниз каменные ступени.

Дочка надрывается. Она плачет, когда женщина кидает на меня насмешливый взгляд. Она плачет, когда женщина исчезает в синем овале. Она плачет, когда овал испаряется, а на кухне остается лишь клуб белого дыма.

Она плачет…

Уже в моей голове…

Как я оказалась на полу? Это не держат ослабевшие ноги. Я больно ударилась о детский стульчик, но даже не заметила. Я… я пытаюсь подползти к тому месту, где исчезла ведьма вместе с моей дочкой, но… руки не держат. Я как старая развалюха, которой самое место на помойке. Слезы уже не горячие — они обжигают, они кипяток. Кто это воет? Я? Да… так протяжно воют волки на луну и я… сидя на кухне.

Сквозь слезы мне кажется, что за окном мелькнуло что-то большое и зеленое, похожее на дирижабль, но только двигается гораздо быстрее. Неужели я схожу с ума? Откуда в Москве дирижабль? Я пытаюсь утереть слезы и вижу, что в окне появляется глаз. Огромный, янтарный, с продольным зрачком. Глаз не вмещается в окно, о размерах владельца остается догадываться и этот глаз смотрит прямо на меня. Это выше моих сил…

Спасительная темнота накрывает меня своим пологом и не дает возбужденному мозгу взорваться.

Молодой красивый человек целует меня и страстно облизывает лицо. Вот это первые ощущения, которые возникают у меня при пробуждении. Конечно же, я не могу позволить ему это делать, ведь мы едва знакомы.

— Нет, нет, Эштон, — отвечаю томно на страсть молодого человека и открываю глаза.

Мефистофель лижет еще раз мою бровь и толкается лобастой башкой. Пушистая шерсть залезает в нос и заставляет чихнуть. Чихание проясняет сознание — я вспоминаю, почему лежу на полу и откуда клякса пюре на линолеуме.

— Матильда, — осторожно зову я, еще не до конца веря в случившееся. — Матильдочка, дочка!

В ответ тишина, лишь урчание кота раздается фоном.

Мою дочку украли! Украла матушка этих безумцев из другого мира! И что? Слезы накатывают горячей волной, поднимаются из груди и сами льются на щеки. Мефистофель утешающе тыкается мне в ладонь. Мол, чего ты? Не переживай, заведем новую матрешку-кричалку.

— Отстань, не заведем! Мне эта нужна!

Я стараюсь взять себя в руки, но это так… Так трудно. Куда сейчас? В милицию? А потом сразу в сумасшедший дом? Не плакать! Не плакать!! Не плакать!!! Как же это трудно. Но правду говорят, что слезами горю не поможешь. Нужно что-то делать!

Я подбегаю к книжной полке и сдергиваю книжку, которая испортила мне жизнь. «Оближи меня нежно» — что за дурацкое название? В какой раз поражаюсь обкуренности того, кто это придумал. На первой странице все также дерутся мускулистый воин и горбатый карлик, но теперь над ними появилась женщина. Та самая женщина — мать двоих этих раздолбаев, а в руках у нее…

Плюшки-ватрушки, в руках у нее Матильдочка!