Глава 1

Аэропорт Рованиеми представлял собой хаотическое нагромождение камней и песка. Впрочем, этим летом в любом аэропорту Финляндии творилось то же самое. Реконструкция была в самом разгаре и должна была закончиться к тому моменту, когда поток туристов возрастет настолько, что сделает целесообразным использование на внутренних линиях реактивных самолетов. А тем временем вполне приличный аэродром был превращен в руины.

В порыве лихорадочного энтузиазма они умудрились перепахать все пространство между стоянкой самолетов и зданием аэропорта — деревянной постройкой с контрольной башней в одном углу и кофейным баром в центральной части. Чтобы добраться до бара, нужно было преодолеть около пятидесяти миль по деревянному настилу с навесом, проложенному поверх грязного песка.

Он ждал меня почти в самом конце этого тротуара. Я вполне смог бы принять его за архангела Гавриила, будь он чуть повыше ростом. В светлом плаще и шляпе он выглядел таким щеголем; свои роскошные чемоданы он сложил под навесом вдоль тротуара таким образом, чтобы они оставались сухими, а мне предоставил мокнуть снаружи.

Покрой и цвет одежды свидетельствовали об их нефинском происхождении, и я обратился к нему по-английски:

— Вы наверняка не слишком-то огорчитесь, если я, перебираясь через ваш багаж, сломаю себе шею.

— Мистер Кэри? — спросил он.

— Да, это я, — ответил я и прищурился, чтобы рассмотреть его внимательней. Поначалу я никак не мог сфокусировать на нем взгляд, он виделся мне как бы сквозь пелену тумана, но в тот день это, пожалуй, касалось всего увиденного мною.

Он был невысоким и несколько грузноватым, но не низкорослым. Его однобортный плащ без пояса цвета слоновой кости смотрелся гораздо дороже своих кипенно-белых собратьев массового пошива. Плащ выглядел безупречно чистым, но при этом не производил впечатления только что купленной вещи. Его шляпа — американская версия островерхой шапочки для гольфа — была из того же материала. Легкие, начищенные до блеска коричневые туфли с тиснением довершали картину. Одежда говорила об изысканном вкусе и состоятельности ее владельца и, похоже, он чувствовал себя в ней комфортно.

Весь облик этого человека и особенно его лицо казались чем-то совершенно инородным на этом перепаханном летном поле на широте Полярного круга. Оно было круглым и мягким, с каким-то ангельски-детским выражением больших серых глаз. Но сам он вряд ли разделял подобное мнение о себе, и среди его багажа можно было заметить четыре ружья, в изрядно потертых ружейных футлярах.

— Извините, сэр. Я — Фредерик Уэллз Хоумер, — сказал он, протягивая руку. У него был слегка приглушенный американский акцент. Свое имя он произнес так, как, видимо, привык его произносить, не делая ни малейшей попытки произвести на меня впечатление. Я пожал ему руку. Она была изящной, холеной, но крепкой. — Мистер Кэри, не могли бы вы доставить меня на самолете в одно место?

Эта мысль глухо и больно отозвалась в моей черепной коробке. Я замахал руками.

— Потом, потом. Поговорим, скажем, после завтрака.

— После завтрака, сэр? Сегодня? Боюсь, что для завтрака уже слегка поздновато, — вежливо возразил он. Мягкая, сдержанная мимика выдала его возраст — около тридцати пяти. На несколько лет моложе меня по возрасту и на целый век по нынешнему самочувствию.

Надо сказать, его замечание было не лишено смысла: наша встреча состоялась около четырех часов дня.

— Я только что прилетел из Стокгольма и пребываю в состоянии сильнейшего похмелья. Перед вылетом мне не хотелось ни есть, ни пить, и сейчас, по правде говоря, не хочется. Но если я собираюсь остаться в живых, то надо все-таки выпить хотя бы чашечку кофе.

При мысли о кофе его лицо стало вновь расплываться у меня перед глазами. А в моем сознании возник вопрос:

— Как вы узнали, что это я?

Он мягко улыбнулся:

— Мне сказали искать высокого, худощавого англичанина, который летает на амфибии «Бивер» и одетого так же, как вы.

Этому человеку определенно нельзя было отказать в воспитании. «Одетого как вы» означало бейсбольную кепку, промасленные тиковые брюки цвета хаки, кожаную куртку, выглядевшую так, словно я в ней удалял нагар с поршневых колец (а скорее всего, так оно и было), и американские десантные ботинки, к правому из которых крепился нож «фарберин», какими были оснащены коммандос.

Я понимающе ухмыльнулся в более или менее правильном направлении и заявил:

— Вы меня не обманете. Вы же настоящий Ли Роберт Э.[1], знаменитый джентльмен с Юга.

— Мне не хотелось бы вас разочаровывать, но по крайней мере мы — выходцы из одного штата.

— Вирджиния, — сообразил я. Мы удовлетворенно кивнули друг другу, и я стал пробираться через его багаж к кофейному бару.


Я заполучил большую чашку черного кофе и в одиночестве отправился в тихий уголок расправляться с ней. Но не успел я обрести способность выносить громкие звуки, как кто-то с грохотом отодвинул стул напротив, плюхнулся на него и с не меньшим грохотом придвинулся к столу. Роберт Э. Ли никогда не позволил бы себе поступить так с больным человеком. И это было истинной правдой: за столом сидел Вейкко.

— Когда ты сможешь закончить работу для компании «Каайя»?

Он обратился ко мне по-английски, и я даже в своем тогдашнем состоянии понял, что ему что-то от меня нужно. Обычно мы разговаривали с ним по-шведски. Финский язык — один из самых трудных в мире, и мне никак не удавалось освоить его должным образом. Но я хорошо говорил по-шведски, а у большинства финнов он был вторым языком.

Но по большей части мы с Вейкко вообще ни о чем не разговаривали, поскольку он был самый большой жулик в Лапландии. Я не избегаю общения с подобными типами, за исключением совсем уж отпетых проходимцев, известных всей Лапландии. К тому же мне не было известно, какую именно аферу он затеял в этом году.

— Отвали, — буркнул я. — Дай мне умереть спокойно.

Он перегнулся ко мне через стол.

— Если сможешь быстро закончить дела с «Каайей», у меня найдется для тебя работа. Не здесь, в Швеции.

Я попытался сфокусировать на нем свое внимание. Он совсем не был похож на Деда Мороза и по-прежнему выглядел как самый большой жулик в Лапландии: невысокий крепыш, а его двубортный костюм выглядел в этом суровом краю так нелепо, как, скажем, выглядела бы нежная лилия.

Он развел руками и улыбнулся счастливой, открытой улыбкой продавца подержанных автомобилей.

— Всего несколько процентов.

— Когда надо начинать?

— А как скоро ты сможешь закончить с «Каайей»?

Я снова вернулся к своему кофе.

— Не выйдет. Контракт заключен до первого снега.

— Брось, — улыбнулся он еще шире. — «Каайя» таких контрактов не заключает. Когда ты сможешь освободиться?

Я глотнул еще кофе. Он сделал свое дело, и теперь мне стало понятно, что все это было лишь предлогом для выяснения района, который я обследовал для «Каайи». Такое случается, когда в районе, где одна фирма предполагает обнаружить запасы минерального сырья, вдруг становится заметен интерес другой поисковой фирмы. И Вейкко был тем идеальным человеком, которого следовало бы нанять, чтобы выяснить, чем я занимаюсь.

Вот только все, кроме северных оленей, уже знали, что Вейкко — жулик, и могли заподозрить что-нибудь неладное.

— Что это за работа? — спросил я. — Разведка? Транспортировка?

— Узнаешь в фирме. Когда ты сможешь начать?

— Никогда. У меня контракт с «Каайей». Почему бы тебе не предложить эту работу Оскару Адлеру?

Адлер был единственным, кроме меня, пилотом гидроплана, работавшим тем летом в Лапландии.

— Черт побери. — Он снова развел руками. — Эта работа предполагает необходимость взлетать как с суши, так и с воды. У него же не амфибия; здесь только у тебя самолет оснащен поплавками и колесами.

По крайней мере хоть это было правдой.

— Извини. У меня контракт с «Каайей», — сказал я и отправился за очередной чашкой кофе.

Когда я оглянулся, мой собеседник как раз вставал из-за стола. По его виду нельзя было сказать, что он расстроен из-за потери своих нескольких процентов или отсутствия информации о районе, который я обследовал для «Каайи».

Возможно, я был круглым идиотом. Мой контракт с «Каайей» отнюдь не дотянет до первого снега. Мне оставалось обследовать всего один район, и я закончу эту работу, скорее всего, недели через две.

Но Вейкко все же совсем не был похож на Деда Мороза.


Я покончил со второй порцией кофе, но руки все еще трепетали, как боевое знамя. И все же я в конце концов достаточно проснулся, чтобы понять: мне следует в первую очередь достать пива.

Единственная проблема с покупкой пива в любом аэропорту Финляндии состоит в том, что этого сделать невозможно. Финны, грубо говоря, делятся на тех, кто потребляет пиво и собирается это занятие продолжать, и тех, кто бросил это дело и считает, что будет лучше, если и остальные сделают то же самое. Именно эта компания и протащила законы о спиртных напитках. Первый из них гласит, что в Лапландии нигде севернее Рованиеми нельзя не то что купить бутылку, а, за исключением полудюжины туристических отелей, даже стакана спиртного. Это способствовало появлению множества нелегальных домашних производств и широкой торговли самогоном в импортной таре из-под настоящего спиртного, которую я и сам привозил пару раз, когда случался порожний рейс с юга.

Второй закон категорически запрещает пить спиртное в аэропортах, дабы пилоты не садились за штурвал пьяными. Идея сама по себе неплохая, но каждый пилот знает по собственному опыту, что единственный способ обуздать похмелье и привести себя в норму — это бутылка пива. Или две.

К счастью, в ремонтном ангаре был человек, который имел солидный приработок, врачуя похмелье у пилотов. Я уже встал и собрался отправиться «за текущим ремонтом», когда в кафе появился Фредерик Уэллз Хоумер.

Он улыбнулся мне, подошел и сел за столик.

— Надеюсь, здоровье пошло на поправку, сэр?

— В любом случае мне лучше.

Я снова сел и закурил. По крайней мере, мне нужно было извиниться перед этим типом.

— Я сожалею о своем поведении там, на дорожке… — пробормотал я.

— Забудем об этом. Всему виной плохое самочувствие. — Он печально улыбнулся. — Полет из Стокгольма в таком состоянии вполне может считаться рекордным. Полагаю, это около пятисот миль? В такие руки можно спокойно вверить даже свою жизнь.

Я украдкой покосился на него. Это могло показаться издевательством, но было сказано совершенно серьезным тоном, каким он произнес свое имя.

— Мне не совсем понятна эта убежденность. Встреть сам я пилота в состоянии такого похмелья, наверняка предпочел бы отправиться на субмарине.

На его лице снова заиграла улыбка.

— Но все-таки можно будет отвезти меня на место?

— Это зависит от того, куда и когда.

Я не испытывал особого желания везти его куда бы то ни было. У меня был контракт с компанией «Каайя», и я уже задолжал ей один вылет. Но не так часто приходится видеть в Лапландии джентльмена с манерами Роберта Э. Ли. Направляясь в Стокгольм, я встретился в Хельсинки с парой директоров из «Каайи», но манеры Билли Кида[2] им и не снились. Я уже больше пяти недель занимался по их заданию воздушной разведкой, и в результате не нашел запасов никелевой руды даже на одну финскую марку, что они вполне могли объяснить моим бездельем. Полет в Стокгольм на уик-энд это как раз доказывал.

— Досконально зная эти места, вы, вероятно, сможете посоветовать мне, где можно поохотиться на медведей.

— На медведей? — Тут я вспомнил зачехленные ружья в его багаже. И покачал головой: — Вам трудно будет получить лицензию на отстрел медведей. Их выдают весной. Мне известно, что всего за сезон разрешается отстрел сорока с небольшим особей.

Он только кивнул и продолжал ждать ответа.

Я тоже не спешил продолжить нашу беседу. Мне было известно, где в этих краях можно встретить медведей. Ведение воздушной разведки полезных ископаемых предполагает чаще всего полеты на высоте не выше ста ярдов, а на одномоторном самолете — еще и постоянное наблюдение за местностью, в поиске посадочной площадки на случай, если одиночный мотор нагонит на тебя непреодолимую сонливость. В Финляндии, стране по преимуществу лесной, это мало чем может помочь, но зато позволяет узнать, что происходит на земле. И за последние две недели я видел пять медведей, или одного и того же раз пять.

Тут были две загвоздки. Первая состояла в том, что, высаживая его в этом уголке медвежьей страны, я мог ручаться, что высадка произойдет в самом центре района моей авиаразведки. И, окажись он шпионом конкурирующей компании, дело может кончиться весьма плохо. Но до сих пор мне, право, это в голову не приходило. Одну загвоздку я объяснил. Оставалась еще одна.

— Вот посмотрите, — сказал я. — Я смогу высадить вас возле того района, где недавно видел нескольких медведей. Загвоздка же состоит в том, что таким образом я нарушаю закон.

Он вежливо приподнял брови и стал ждать моих объяснений.

— Этот район объявлен запретной зоной. Во всяком случае для самолетов. Она тянется вдоль границы с Россией и имеет ширину миль в сорок пять. Вся зона — территория Финляндии, но финны объявили ее запретной в знак мирной инициативы, чтобы у русских не возникало никакого повода для жалоб на шпионскую деятельность с противоположной стороны, так что финны отнесутся к вам весьма серьезно, если поймают в этой зоне.

Меня они не поймали. Пока. Потому что в сети их радаров есть бреши и еще потому, что при воздушной разведке самолет летает значительно ниже зоны действия радаров. А в общем-то вся обследуемая фирмой «Каайя» площадь находилась целиком в запретной зоне.

На всякий случай «Каайя» заключила со мной липовый контракт для разведки территории к западу от этого района и кое-что сделала для оправдания такого риска (поскольку в случае чего именно мне предстояло отправиться в тюрьму), выплачивая почти вдвое больше нормальной ставки. И потому я имел более чем достаточно оснований для сохранения района моих поисков в тайне.

Впрочем, я не думал, что Хоумер был агентом правительства Финляндии.

— У меня нет возражений против вашей доставки в этот район, — сказал я. — И находиться в этом районе никому не запрещено. Только я не желаю, чтобы кто-то знал о том, как вы туда попали. Я предпочел бы, чтобы никто не знал о вашем пребывании там ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Если нет возражений, то этот полет будет вполне безопасным.

Он подумал и затем кивнул:

— Да, все это меня вполне устраивает, сэр. При условии, что вы не подвергнетесь из-за меня излишнему риску. Можно считать, что условия вполне приемлемы, не так ли, сэр?

Я отмахнулся.

— Вполне. Когда отправимся?

— Как только вы будете готовы к полету.

Я глянул на часы. Было около пяти часов вечера, что оставляло нам два часа светлого времени, потом наступят долгие сумерки. Близилась осень, когда на смену, казалось, бесконечным дням приходят очень длинные темные ночи лапландской зимы.

— Ладно, — сказал я. — В том районе есть одна старая развалюха. Не знаю, в каком она состоянии, поскольку пролетал над ней только однажды, но все равно это лучше чем палатка. Полагаю, с провизией проблем не будет?

— Думаю, у меня есть все, включая двухнедельный запас провианта. Может быть, потом меня можно будет переправить куда-нибудь еще?

— Никаких проблем. — И тут я задался вопросом: сколько же, по его мнению, потребуется времени, чтобы убить одного медведя? — Как долго вы намерены здесь пробыть?

— Я рассчитывал недель на пять-шесть. Для начала, во всяком случае. Вы сможете оставаться здесь все это время?

Он задавал вопросы так деликатно и с таким искренним беспокойством, словно опасался причинить мне неудобство вынужденным пребыванием из-за него в этих суровых краях.

— Я буду здесь, пока будет работа. Зима для пилота — чертовски трудная пора.

Пожалуй, мои слова прозвучали довольно искренне, поскольку он окинул меня быстрым тревожным взглядом, а затем вежливо отвернулся.

— Встретимся на улице через четверть часа. Мне надо повидаться с одним человеком в ангаре. Идет?

— Отлично, сэр. Я начну грузить свой багаж, если только самолет не заперт.

Меня эта мысль даже позабавила.

— Он не заперт. И достаточно давно.

Я кивнул и понял, что подвергать мою голову такому испытанию было ошибкой, и зашагал дальше, размышляя о таком образе жизни, при котором можно изыскать пять-шесть свободных недель, чтобы поохотиться на медведей.


Техник из ангара завидел меня еще издалека и при моем появлении уже держал в одной руке бутылку пива, а в другой — открывалку. Половину бутылки я опорожнил одним мигом, а затем неторопливо стал расправляться со второй.

Некоторое время спустя он спросил:

— Как там Стокгольм? — К моему удовольствию, он говорил по-шведски.

— Насколько я могу вспомнить, прекрасно.

— Что сказал человек из «Хэвиленда»?

Я туда летал главным образом для того, чтобы выяснить мнение представителя фирмы-изготовителя о том, какой ремонт требуется моему «Биверу», чтобы он продержался еще один сезон.

— Он был очень вежлив и любезен. Во всяком случае, он не поднял меня на смех.

— Он посоветовал сменить двигатель?

— Он сказал, что мне нужен новый самолет.

Техник мрачно кивнул:

— Это и я мог тебе сказать. Но мне не хотелось тебя расстраивать.

«Бивер» был одним из самых прочных самолетов, построенных в наше время. Он предназначался для работы в условиях Канады, но даже «Бивер» может состариться. Моя машина постарела за несколько секунд, когда некий пилот финских ВВС попытался плавно посадить ее на небольшом озере. Потом ее вытащили из леса и сбыли мне по бросовой цене. Я сделал все, на что был способен, даже достал пропеллер, но один из поплавков так и остался смотреть не по линии, а фюзеляж был деформирован настолько, что ни одна дверь плотно не закрывалась, к тому же подшипники мотора ходили ходуном, как задница кинозвезды.

— Он назвал тебе стоимость переборки двигателя?

— Он сказал, что если двигатель сможет развить полную мощность, то весь самолет развалится в воздухе.

Техник снова кивнул.

— Может быть, тебе удастся получить работу на эту зиму?

Это всегда было проблемой. Большинство чартерных рейсов и вся воздушная разведка прекращались с первым снегом. Всего несколько лет назад мне удавалось зимой находить работу в Норвегии, Германии или Австрии; но теперь там оказалось слишком много авиационной техники собственного производства. Прошлой зимой пришлось поставить «Бивер» на стоянку в Хельсинки; похоже, и в этом году ничего нового не предвиделось.

Но даже работа всю зиму напролет не позволит мне купить новый «Бивер»: для этого мне нужно было найти никель. По договору с «Каайей» размер премии был таков, что покупку можно было бы сделать немедленно.

— Ты не видел Микко?

Техник кивнул в конец ангара. Я прошел туда. Прислонившись к стене, Микко наблюдал за человеком, возившимся на верстаке с блоком электронной аппаратуры.

Согласно зарплате, которую я ему платил, Микко был моим ассистентом. Он сидел позади меня и следил за записями магнитометра и сцинтиллометра, а когда они выходили из строя, то ремонтировал их. Вскоре после того, как я его нанял, выяснилось, что он с новенькими правами пилота искал настоящую работу, а не собирался протирать штаны, наблюдая за электронной чепухой.

Я похлопал Микко по плечу и отвлек его от мыслей о пилотировании авиалайнера компании «Финнэйр».

— Удалось починить самописец?

Он показал на блоки, разложенные на верстаке, и без особого энтузиазма ответил:

— Нужно сделать пару новых деталей. Как провел время в Стокгольме?

— Когда прибор будет в порядке?

Микко пожал плечами:

— Ближе к вечеру.

— Я должен подбросить одного охотника, тут недалеко, на несколько миль. Вернусь через пару часов. Если к тому времени самописец не будет готов, сними нам где-нибудь пару комнат, но только не в «Поларе».

Оставь его без четких инструкций, и он закажет лучшие номера в городе. По его мнению, пилоты должны поддерживать марку и не опускаться ниже определенного уровня.

Микко пожал плечами и вновь принялся подпирать стену.

— Ладно, — буркнул я. — Мне нужно идти зарабатывать на хлеб. Не стоит утомлять глаза, наблюдая, как работают другие.

К тому времени, когда я появился у «Бивера», Хоумер успел загрузить большую часть своего багажа и даже умудрился относительно разумно расположить его с учетом центра тяжести. Было очевидно, что ему уже приходилось летать на небольших самолетах. Я набросил на его чемоданы грузовую сеть, закрепил ее по углам, и мы были готовы к отлету.

Загрузка...