Очень приятно, бездомный тэнгу (СИ)

Глава 3. Или логово монстра оказалось храмом?

Холод сковал несчастного белого тэнгу, который почувствовал себя добычей и застыл на месте от испуга, не зная, куда податься и что сказать. Хурма рассыпалась по полу, покатилась в разные стороны, вместе с ней выпал и лист с иероглифом, который Хару успел сорвать с внешней стены храма. Неведомым чудом шуршание отвлекло хозяйку, она застыла на месте и перестала моргать, тупо пялясь в лист. Хару не успел прийти в себя, поэтому тоже молчал, не решаясь сдвинуться с места. Как только он сглотнул, девушка уставилась на него уже потеплевшими глазами цвета ямабуки.

— Откуда ты это взял?

Её переполненный изумлением голос прозвучал очень тихо, она наклонилась и попыталась дотронуться до помятого прямоугольного листа, как вдруг резко отдёрнула руку.

— Хару, ты сам его сорвал?

— Простите, пожалуйста, я не хотел… — растерянно произнёс он и виновато опустил голову.

— Нет, Хару, скажи, ты сам это сделал? Своими руками?

— Мне очень жаль…

Он уже начинал думать, что, сорвав лист, провинился точно так же, как с котлом во дворце Кинъу, прилетевшем на совет и там взорвавшемся. Отец выгнал его из дома, а как поступит жрица? Ему же не показалось, что она хотела съесть несчастного тэнгу? Бедняга не понимал, с каких пор люди питаются ёкаями (а он не сомневался, что девушка была человеком), но и спрашивать боялся.

— А другие сорвать можешь?

Слова её Хару услышал, но понять их смысл не мог, уверенный, что поступил неправильно.

— Хару! Ты можешь сорвать другие печати?

— Сорвать? — испуганно переспросил он, словно птенец, выпавший из гнезда и столкнувшийся с опасной куницей. — Я думал, что испортил что-то важное…

Утром устроил переполох во дворце Кинъу, а теперь сорвал какую-то печать в маленьком храме доброй девушки. Видимо, не просто так Хару стал бездомным — только и делал, что всё портил. Отец был прав, что выгнал младшего сына из дома, иначе бы со временем там остались бы одни развалины.

— Эй, возьми себя в руки или крылья, что у тебя там? И попробуй сорвать другие!

Растерянный Хару продолжал сидеть на полу и непонимающе глядеть на хозяйку храма, как та вдруг схватила его за рукав и резко встала, потянула за собой.

— Идём-идём!

По воодушевлённому взгляду, торопливой интонации и нетерпеливым жестам Хару ощутил, как изменилось её настроение. До этого девушка переживала и злилась, даже напомнила хищного зверя (из людей Хару близко общался исключительно с Асахи, другие ровесники не посещали дворец Кинъу, но по рассказам о людях сложилось иное впечатление), а теперь она спешила. В золотистых глазах теплилась надежда.

Хару не обладал силой и мудростью, как отец и старший брат Масао, не владел оружием, не мог похвастаться какими-то особыми талантами, зато умел считывать эмоции. Не все, но какие-то яркие вроде радости и грусти, злости и страха, отвращения и восторга он замечал. Порой мог даже не смотреть на собеседника и чувствовать, что тот переживает. Однако если тот прекрасно контролировал свои эмоции, то и Хару был бессилен, чем зачастую пользовалась Хотару, наигранно рыдая. Когда он видел слёзы сестры, то ни капли не сомневался, что ей грустно или больно.

Невысокая и хрупкая на вид девушка с лёгкостью оторвала Хару от пола, подняла его на ноги и вытолкала сначала на кухню, а затем и наружу.

— Вот, сорви его.

Не высовывая руку, она указала пальцем в сторону ближайшей печати. Тэнгу с неуверенностью сделал несколько шагов по траве и дотронулся до желтоватого листа, повернув голову в сторону жрицы. Её большие золотистые глаза следили за каждым его действием, губы не сложились в улыбку, а сжались в предвкушении. Хару дёрнул печать, та с лёгкостью оторвалась и оказалась в его руке.

— Снимай все! — радостно воскликнула девушка и рассмеялась, прислонилась спиной к стене и опустилась на пол.

Он потянулся к следующей, та также легко отделилась от шероховатой поверхности и оказалась в его руке, затем другая. Хару обошёл весь храм и вернулся к хозяйке с довольно крупной стопкой печатей — он складывал их в правой руке и подпирал подбородком, в то время как левой срывал, а теперь приходилось поддерживать.

— Куда их? — спросил Хару, боясь сделать что-то не так, но чувствовал себя уже спокойнее.

— Сожги их! — решительно заявила девушка, всё это время сидящая перед порогом и пристально следящая за тэнгу. — Только в храм не неси.

— А где мне их сжигать?

— На траве, — беспечно ответила жрица, этот вопрос её вообще не волновал.

— Она же загорится…

А вот Хару хватило неудачного пожара на кухне, снова рисковать он не намеревался. Мало ли, перья отца и досюда достанут.

— Меня не волнует, что произойдёт с этим местом.

Она поднялась с пола и встала прямо перед порогом, но как будто невидимая стена не пускала её наружу, девушка так и осталась стоять на месте. На лице отразилась досада. Нахмурившись, она повертела головой в разные стороны и попросила:

— Сорви ещё все печати с забора.

Раз она была хозяйкой этого места и жила тут задолго до Хару, то наверняка лучше понимала, что делать. Тэнгу оставил печати со стен храма на земле, а сам прошёлся вдоль забора, срывая каждый лист, затем положил их к остальным. Взгляд девушки метался из стороны в сторону, она сама продолжала стоять на месте, всё ещё не переступая порог.

— За забором тоже срывать? — поинтересовался Хару, уже догадавшись, что снять нужно абсолютно все.

— Там тоже есть? — удивилась хозяйка и изогнула брови. — Да, срывай все, и побыстрее.

Хару заметил эти печати, ещё когда за хурмой ходил, поэтому перепрыгнул забор и обошёл весь с внешней стороны. В отличие от пожелтевших и помятых ветром печатей на территории храма здесь висели как старые, так и новые, на некоторых чернила оставались яркими, как будто их нанесли совсем недавно. Хару сорвал все до единой и сложил их в общую кучу.

— Я не буду сжигать их на траве, — твёрдо заявил он, наученный горьким опытом жизни.

— Ты уверен, что сорвал все? Точно ни одной не осталось? — обеспокоенно уточнила девушка, пытаясь высунуть нос за пределы храма, но порог так и не переступила.

— Уверен.

Если нигде не осталось спрятанных печатей, то все остальные Хару сорвал.

— Ладно, неси их сюда и кидай в ситирин.*

Тэнгу опустился на корточки и принялся складывать печати обратно в стопку, которую ветер уже успел раздуть и раскидать по земле. До этого Хару приносил их за три захода, а теперь куча печатей уже сложилась в стопку выше него, а несколько листиков ещё и по траве разлетелись. За раз все перенести не получится, поэтому Хару снял верхнюю часть и поставил её рядом. Теперь, когда он мог подбородком доставать до верхушки, то положил его на верхнюю печать, а сам ухватил снизу сколько смог, с трудом поднял и потащил в сторону храма.

Жрица тут же сиганула в соседнюю комнату с алтарём, как будто Хару нёс к ней отраву.

— А где ситирин? — с трудом пробормотал Хару. Так как подбородком приходилось придерживать верхние печати, шевелить нормально челюстью он не мог, вдобавок, не знал этого слова. — Как она выглядит?

— Ты заметишь огонь.

Оказавшись в помещении, Хару сразу увидел крупный чёрный предмет, напоминающий большое ведро, но с открытым верхом и толстыми стенками. Над ним возвышался огонь, а внутри потрескивали дрова. Должно быть, это и был ситирин, к которому Хару подошёл и попытался опустить печати.

— Ай! Больно! — вдруг закричал он, когда ладонью случайно коснулся пламени.

— Что ты делаешь, глупый тэнгу? — возмутилась хозяйка храма, но к кухне не приближалась. — Просто кинь их в ситирин!

— Если кину, то переверну ситирин, а медленно опустить не могу — слишком горячо! — посетовал несчастный Хару. Обожжённую руку погладить не мог, так как продолжал держать печати.

Он поставил стопку на пол и сразу подул на ладонь, в глазах тоже защипало от боли.

— Сожги ты их уже! — завыла из соседней комнаты девушка и молящим голосом добавила: — Пожалуйста!

Хару слабо улыбнулся, наклонился, здоровой рукой поднял несколько печатей и аккуратно опустил их в ситирин. В следующее мгновение пламя жадно обволокло листы, края сразу почернели, в воздухе поднялся дым, да с таким противным запахом, что Хару закашлялся и отошёл в сторону. Дым оказался едким и чёрным, пришлось попятиться из кухни на улицу.

— Кхе… Почему такой… дым? Кхе-кхе, — прикрыв лицо рукой и продолжая кашлять, спросил задыхающийся тэнгу. Слишком сильно привык к чистому и свежему воздуху за всю свою жизнь во дворце Кинъу.

— М-м, от чернил, — неуверенно ответила жрица и уже громче крикнула: — Жги всё!

— Я сейчас, кхе-кхе, задохнусь, — пожаловался Хару, уже успевший выбежать на улицу, желание возвращаться в храм пропало.

— Сначала сожги там всё, а потом задыхайся в удовольствие!

Тэнгу догадывался, что эти печати были чем-то важным, возможно, даже судьбоносным, не просто так жрица желала от них избавиться. Но если доброй девушке станет лучше от этого, то Хару поможет. Раз это то, чего она хочет, он сожжёт всё до последнего листа.

Прикрыв обожжённой рукой нос (заодно мысленно порадовавшись, что хотя бы тот не успел стать клювом), Хару вернулся в кухню и закинул ещё пачку печатей, затем сразу выскочил наружу. Чёрный дым уже стоял не только в храме, но и валил через единственную открытую дверь.

— Мико, а ты сама там не задохнёшься? Не хочешь выйти? — забеспокоился Хару, осознав, что сам-то он хоть как-то может отдышаться.

— Нет-нет, я подожду, когда всё сгорит.

Не похоже, чтобы она страдала или умирала, переживать не о чем.

Пока воздух во дворе наполнялся чёрным дымом, Хару поднимал валявшиеся на траве печати и складывал их в две стопки, которые он смог бы поднять и донести. Аккуратно разложил, присел рядом и взял одну из печатей, с интересом изучая написанное. Родители не считали нужным заставлять его изучать грамоту, хотя какие-то иероглифы он знал и даже мог читать и писать, но далеко не все.

Оказалось, крупный иероглиф находился лишь на одной стороне, а на обратной из мелких складывалось целое предложение. Но написали их настолько небрежно, вдобавок, добавили непонятных линий, которые скорее служили узором, нежели словами, что Хару и их не мог прочитать.

— Бездомный тэнгу, ты куда пропал? — обеспокоенно позвала жрица, но нос из храма не высунула. — Там ещё не всё догорело.

Он бросил взгляд на дым, по-прежнему вылетающий из кухни, и нахмурился — не хотелось возвращаться. Но не успел что-либо сказать в ответ, как голос девушки прозвучал более тревожно:

— Хару? Хару, ты здесь?

В груди тэнгу вдруг всё сжалось, и не от страха, как когда его выгонял отец, а от неведомого ранее чувства. Что это? Жрица подумала, что Хару оставил её и сбежал, и от одного представления об этом ему стало грустно? Он не понимал, почему внутри всё так заныло.

— Я собираю остальные печати, — в итоге ответил он и поднял вторую стопку, также придерживая её подбородком. Обожжённая рука пощипывала, из-за чего Хару хмурился, но пытался не обращать внимания.

Стараясь глубоко не вдыхать, он вошёл в храм и опустил печати на пол рядом с первой стопкой. В ситирине от листов ничего не осталось, поэтому Хару подхватил побольше и закинул в огонь, а сам тут же улизнул обратно на воздух. Чтобы не тратить время впустую, он сначала сложил оставшиеся листы в третью стопку, а затем вновь обошёл храм, проверяя, не упустил ли хотя бы одну печать, на всякий случай осмотрел забор, проглядел, не затерялись ли какие-то отдельные.

Через некоторое время он всё-таки заставил себя зайти обратно в храм, прикрыв нос рукавом, закинул ещё пачку печатей и выбежал обратно.

— Ты так весь день будешь бегать туда-сюда, — подала голос жрица из комнаты с алтарём. — Брось всё из ситирина на пол, пусть горит!

— Я не буду сжигать дом мико, — отозвался Хару, посчитав это чем-то зверским.

— Но я хозяйка и сама прошу тебя об этом! — говорила она с недовольством. Тэнгу вздохнул, вернулся в храм, закинул ещё пачку печатей в ситирин и заглянул в соседнюю комнату.

Окружённая хурмой, девушка с золотистыми глазами сидела в противоположном от входа углу, обхватив колени руками и покачиваясь из стороны в сторону.

— С тобой всё в порядке? — от её болезненного вида Хару забеспокоился. — Тебя вывести на улицу?

— Нет! — её испуганный взгляд впился в его лицо. — Сначала сожги всё, потом поговорим.

Хару переминался с ноги на ногу, не зная, послушаться её или всё-таки разузнать подробнее.

— После этого ты объяснишь мне, зачем я сжигаю печати? — всё-таки задал он вопрос, догадываясь, что по каким-то причинам она не могла сделать этого сама. Хозяйка нахмурилась и вздохнула, но всё-таки ответила:

— Объясню и послушаю историю, как ты стал бездомным — что угодно, только избавься уже от печатей.

Она говорила быстро, подгоняя его.

— Мою историю? — Хару подумал, что ослышался, как вдруг воодушевился и выбежал на кухню. — Я скоро вернусь!

Наконец-то она согласилась! Тэнгу невероятно обрадовался, подхватил побольше листов печати, закинул их в ситирин и выскочил во двор. Ветер вновь раздул верхние листы, Хару мигом подобрал все, обхватил стопку руками и потащил на кухню, где собирался поставить на пол, но поторопился и случайно выронил. Глухой звук удара донёсся и до жрицы, Хару услышал её бурчание, за которым последовал крик, когда несколько печатей залетело в комнату.

— Убери! Убери!

Не собираясь пугать её, тэнгу шмыгнул в комнату и подобрал листы, что так пугали хозяйку храма. Она уже не просто сидела на полу, а привстала, подняла руки и прижалась спиной к стене, изогнувшись, словно дикий хищник. Хару даже с другого конца ощущал напряжение и страх. Он виновато спрятал печати за спиной и негромко спросил:

— Они пугают тебя?

Но та как будто не услышала слов тэнгу, её взгляд метался из стороны в сторону, будто выискивал завалившиеся в щели или спрятавшиеся где-то ещё печати. Хару вернулся на кухню и опустил в ситирин листы, что держал в руках, а вместе с ними закинул ещё пачку. Он бы с радостью сейчас вышел подышать свежим воздухом, но беспокоился за жрицу, не хотел оставлять одну в этом храме, а зайти к ней тоже не решался, поэтому просто мялся на пороге. Вдруг до него донеслись её тихие слова:

— Причиняют боль.

Хару не знал, послышалось ему или нет, но не сомневался, что не хочет делать хозяйке больно.

Лежавшие в ситирине печати успели потемнеть, но полностью не сгорели. Хару взял ещё несколько и закинул следом, из-за чего поднялся более густой дым. Дышать оставалось нечем, ни рука, ни ткань рукава не спасали от этой тяжёлой вони. Когда он попытался сделать очередной вдох, в горле встал ком, а вдохнуть не получилось, сколько тэнгу ни пытался. В панике он схватился за шею, не понимая, что делать. Его взгляд метался из стороны в сторону, конечности дрожали, он попытался кашлянуть, но издал лишь сиплый звук, напоминающий стон. Перепуганный юноша с грохотом упал на колени и пополз к выходу, цепляясь руками за деревянный пол.

— Хару? — обеспокоенно позвала жрица. — Что случилось?

Не дождавшись ответа, она осторожно подкралась к выходу из комнаты и в ужасе обнаружила валявшегося на полу тэнгу. Не теряя ни мгновения, она перепрыгнула через стопку ещё целых печатей и схватила кувшин с водой. Она не знала, как вести себя в такой ситуации, поэтому вылила всё на Хару, надеясь хотя бы привести его в чувство.

Тэнгу посмотрел на неё непонимающим взглядом, но этого было достаточно. Девушка снова перепрыгнула печати, бросилась к Хару, обхватила его руками за живот и изо всех сил попыталась поднять. Увы, оказался он не лёгким как пёрышко, поэтому ей пришлось приложить все усилия, чтобы оторвать его от пола и наполовину вытолкнуть из храма.

— Хару, очнись! — закричала она и забила его по ногам. — Приди в себя! Я больше не хочу тебя есть, я разрешаю тебе жить.

Он с трудом открыл глаза и наконец-то смог вдохнуть. Хотя дым продолжал валить на улицу, всё-таки здесь легче дышалось, Хару выполз из храма и не остановился, пока не оказался у забора, где рухнул с приоткрытым ртом. Вскоре перед глазами начало проясняться, трава перестала казаться размытым зелёным пятном, а приобрела форму травинок, забор из тёмно-коричневой массы превратился в доски с шероховатой поверхностью, где Хару даже букашку умудрился разглядеть.

Отдышавшись, он перевернулся на спину и взглянул на прекрасное небо изумительного голубого цвета, такого родного, что Хару затосковал по дому, а пушистые облака только усугубляли ситуацию. Среди таких и витал дворец Кинъу, из которого Хару изгнали.

Пока он любовался небом, то вдруг осознал, где находился и чем занимался, и резко сел. Девушка с прекрасными глазами цвета ямабуки сидела в храме, прямо возле порога, так что Хару сразу заметил её, окутанную жутким чёрным дымом. Она не кашляла, не задыхалась, а сидела, прислонившись спиной к стене, и водила пальцем по полу.

— Мико? — хриплым голосом позвал тэнгу и закашлялся.

— Хару, — со слабой улыбкой произнесла она и посмотрела на него. Не той широкой, которая вызывала у Хару мурашки, а самой обыкновенной, доброй и радостной. — Ты живой.

Двигалась она вяло, поэтому тэнгу заторопился, резко сел и сразу попытался подняться с травы, но пошатнулся и чуть не упал. К счастью, забор послужил отличной опорой — прижавшись к нему, Хару устоял на ногах.

— Ты такой неженка, — произнесла она громче и с уже более привычной улыбкой.

— На тебя дым не действует? — продолжая хрипеть, спросил Хару, оттолкнулся от забора и приблизился к входу в храм.

Со стороны весь мир казался ярким и красочным, под светлыми лучами солнца трава принимала насыщенный зелёный цвет, в то время как храм выглядел тёмным и мрачным. Обволакиваемая жутким тяжёлым дымом, черноволосая девушка сидела в тени, отделённая от прекрасного. Во мраке лишь её глаза цвета ямабуки светились и манили к себе, и Хару двинулся к ней, как летел бы навстречу солнцу.

— Дышать не очень, но терпимо, я хотя бы не задыхаюсь, — продолжала улыбаться она. — Забавно, на меня действуют сами печати, а на тебя — дым.

Словно загипнотизированный, Хару вошёл в храм, прошёл мимо хозяйки к стопкам печатей и закинул ещё пачку, затем сразу вылетел на улицу, прикрывая нос рукой. Рукав, как и вся остальная одежда, запачкался, из белоснежного превратился в грязно-серый. И не только одежда, но и спутанные пепельные волосы потемнели и теперь напоминали скомканную солому.

Вскоре солнце опустилось за горизонт, Хару уже позабыл о голоде и валявшейся в комнате с алтарём хурме. В течение ночи он заходил на кухню, закидывал печати в ситирин и выбегал во двор. Даже предложил жрице отнести её в другую комнату, однако та отказалась: решила остаться здесь и проследить, чтобы с Хару ничего не случилось. Поначалу она поглядывала за тем, как быстро догорают печати в ситирине и тут же звала тэнгу закинуть новые, но видя, как он кашляет, стала давать ему больше времени на отдых. Потом он уже сам начал приходить, спрашивая: «Разве ещё не догорело?», а она отвечала: «Да, только что».

Хару и не заметил, в какой момент успел задремать. Не знал, все ли печати успел сжечь или что-то осталось. Задремал так крепко, что как солнце ни старалось светить ему на лицо, он только нежился в его лучах, пригреваясь в тепле после прохладной ночи. Тэнгу снилось, как он обратился птицей и летал, как вдруг его придавил тяжёлый камень. Хару распахнул свои глаза и совсем не ожидал увидеть нависающую над ним жрицу, он посмотрел чуть ниже и увидел, что она положила хурму ему на грудь.

— Ты, наверное, голоден, — произнёс уже знакомый голос.

— Где я? Сколько времени прошло? — спросил он, ощущая себя немного потерянным после того, как проснулся на траве, а не в привычных светлых покоях.

На лице жрицы появилась широкая хитрая улыбка:

— Сейчас час змеи.**

Хару понял две вещи.

Во-первых, он оставался бездомным тэнгу, отец изгнал его на самом деле.

Во-вторых, девушка с золотистыми глазами цвета ямабуки ему не приснилась и теперь сидела рядом на траве, покинув свой мрачный храм, из которого уже не валил дым.

Он резко сел и впился в неё взглядом, хурма упала рядом и откатилась в сторону. Хару спросил первое, что пришло в голову:

— Хозяйка, теперь ты готова услышать историю, как я стал бездомным тэнгу?

В золотистых глазах отразилось изумление, а затем девушка залилась смехом.

— Давай для начала покинем это ужасное место, и я выслушаю что угодно, — ответила она, протирая рукавом выступившие на глаза слёзы, а немного погодя добавила: — Меня зовут Акико, приятно познакомиться.

— Очень приятно, бездомный тэнгу! — тут же среагировал Хару и вдруг смутился от её нежного взгляда. — Ты поможешь мне найти Асахи? А оружие и мешок вернёшь?

*Ситирин — традиционная японская жаровня с толстыми стенками круглой или прямоугольной формы

**Час змеи — с 9:00 до 11:00