Проблемы политических и социально-экономических отношений средневековой Армении стали предметом специального исследования в работах ряда историков как досоветского, так и советского периодов (Н. Адонц, Лео, А. Мусаелян, С Баатрян, Я Манандян, Ив. Джавахишвили, С. Еремян, Б. Аракелян, С. Погосян, С. Акопян, Л. Бабаян, В. Бархударян и др.). Ими установлена периодизация исторических эпох, выявлены и определены характерные признаки процесса феодализации, довольно убедительно освещены юридические нормы в межклассовых отношениях и т. д. Однако по настоящее время нет работ, анализирующих социально-экономические и политические отношения обширного края Армении — исторического Сюника в период развитого феодализма.
Перед автором настоящей работы стояла определенная задача: методом сопоставительного анализа исследовать весь имеющийся в первоисточниках фактический материал, в котором сохранились сведения социально-экономического и правового характера. В этом аспекте особого внимания заслуживают следующие вопросы:
1. Проблема крепостничества и юриспруденция крестьянских масс.
2. Формы эксплуатации.
3. Причины расширения церковно-монастырского землевладения.
4. Борьба против господствующих классов, народные волнения и т. д.
Население Сюника, как и ряда других областей исторической Армении, было социально разнослойным. Производители материальных благ находились в зависимости и состояли в основном из крестьян-шинаканов, ремесленников и слуг, обслуживающих свободную категорию людей — азатов и священнослужителей привилегированного класса. После распада института нахарарства светские и духовные власти постепенно приняли курс реквизиции земельных участков свободных крестьянских общин. И не случайно, что именно в этой части Армении в начале X века начались бурные крестьянские волнения, острие которых было направлено против крупнейшего епархиального центра Сюника — Татевского епископата[670]. Отряды сюникских князей, а затем царей Смбата I и Васака не раз подавляли выступления жителей восставших деревень, с оружием в руках заставляя их покидать свои родные очаги. Борьба против господствующего класса под разными предлогами здесь продолжалась и в следующие века.
Как известно, в освобожденных от сельджуков районах Армении братья Закаряны установили новые социально-правовые отношения, которые выражались в первую очередь в изменении понятий частнособственнических форм и повиновений. Постепенно к земле были закреплены свободные ранее крестьяне, до этого работающие на общинных земельных участках. Становясь собственностью феодала, они лишались права свободного передвижения, т. е. при Закарянах в Армении установились такие же социально-правовые порядки, как и в Грузии. Естественно, трудно четко определить рамки правового положения крестьянских масс в процессе формирования новых социальных явлений.
В. И. Ленин отмечал: «Крепостное общество всегда было более сложным, чем общество рабовладельческое»[671]. Сложность эта особенно выявляется при исследовании политических и социально-правовых отношений средневековой Армении. Проблемы крепостничества давно стали предметом специального изучения в работах ряда армянских ученых. Например, крупный историк Лео считал, что крепостничество в Армении не имело никакой разницы по сравнению с другими странами[672]. Наоборот, по трактовке А. Мусаеляна, «в Армении существовал так называемый умеренный феодализм» и «в европейском смысле крепостничества не существовало»[673]. С. Еремян полагает, что в IX–ХIII вв. «крестьянин, как правило, был прикреплен к земле и переселяться с места на место он мог только по разрешению своего хозяина»[674]. По мнению Л. Бабаяна, «процесс закрепощения и прикрепления крестьян к земле в Армении начался в IX–ХIII веках до монгольского нашествия…»[675]. Автор справедливо замечает, что «крепостничество, как социально-правовое и общественное явление, или категория, свойственно развитому феодальному обществу, оно диктовалось развитием крупного феодального хозяйства, торговли, ремесла, ростом товарооборота…» и т. д.[676]
Интересно отметить, что в период завоевательных походов и первых десятилетий своего господства, монголов обычно не интересовали вопросы закрепощения крестьян подвластных народов. Подобная лояльность относительно внутреннего самоуправления местных феодальных княжеств диктовалась стремлением новых правителей сохранить антагонистические отношения между хозяевами и народами завоеванных стран. Закрепощение крестьян, как узаконенное социально-правовое и общественное явление, стало государственной политикой во второй половине ХIII столетия, именно в годы правления хана Казана, когда по специальному указу крестьянам запрещалось переходить с одного места на другое. Таким образом, до раздробления монгольской империи и образования отдельных улусов монголы проводили, как правило, жестокую политику налогообложения, грабежа и пленения всех народов без исключения. Во всяком случае указы и ярлыки хана Казана о закрепощении крестьян во многих областях Армении, в том числе и Сюнике, не дали ожидаемых результатов.
При монгольском господстве был восстановлен институт иктадарства, действующий еще при сельджукидах. Обширные земельные владения были разделены между военачальниками и высшими чиновниками. Хотя первоначально эта форма землевладения носила условный характер, однако впоследствии стала наследственной и относилась к категории «инджу»: налоги и подати взимались в пользу иктадара. В первой половине XIII века широкое распространение получили земли «хасинджу», владетелями которых стали члены царского дома. После смерти великого хана Мангу постепенно начиналась децентрализация подобных феодальных владений, что было обусловлено политическим распадом и раздроблением объединенного монгольского государства. Такая участь постигла и земли «дивана». В конце ХIII столетия владельцами обширных вакуфных земель стали мусульманские священнослужители и религиозные очаги ильханства. Армянское духовенство также пользовалось вакуфными землями, однако в отличие от мусульманских вакфов его земли по существу не гарантировались иммунитетом неприкосновенности.
Теоретические вопросы армянского феодального строя, в частности, проблемы закрепощения крестьян, обстоятельно изучены известным армянским историком Л. О. Бабаяном. Он доказал, что феодальное общество в Армении «возникло и развивалось по общим основным закономерностям, хотя оно и имело свои специфические конкретные формы, однако развивалось согласно тем закономерностям, которые свойственны феодальному обществу вообще»[677]. Мы придерживаемся той точки зрения, что крепостничество в Армении не проявилось в своей классической форме, как в соседних странах. И не случайно, что тенденция к закрепощению крестьянства наиболее ярко выразилась в первой четверти XIII столетия, особенно в Северной Армении. Об этом свидетельствуют достоверные факты письменных источников, в частности, лапидарных надписей, в которых упоминаются о пожертвованиях подневольных крестьян[678]. Подтверждением сказанному могут служить многочисленные сведения о приношениях отдельных крестьян или крестьянских семей крупным религиозным центрам Северной Армении.
Так, дочь царя Кюрике Мариам в 1200 г. пожаловала Ахбатскому монастырю «трех шинаканов»[679], а сын Смбата Начмадин пожертвовал монастырю семью шинакана, названную «Закевонк»[680].
Институт крепостничества здесь сохранился и при монгольском господстве. В 1243 г. Давид, внук князя Курда, Ахбатскому монастырю подарил «трех шинаканов»[681].
О пожертвованиях крестьян довольно интересные сведения сохранились и в Сюнике. Так, было отмечено, что зодчий Сиранес в 1275 г., завершая строительство усыпальницы «царя Смбата», получил от заказчика Тарсаича Орбеляна взамен 500 (единиц) серебра крестьянина Агазара Ыгуерцеци, который по велению престольного князя навечно должен был служить в доме зодчего[682]. Вероятно, о закрепощенных крестьянах говорится в надписи нораванкского епископа Саргиса II, который пожертвовал местной братии «Фому, Ованнеса и Петроса»[683]. Эти крестьяне обязаны были впредь работать в гостинице монастыря. Крепостным был также и «трудолюбивый Аракел», о котором упомянуто в 24-й строке указанной надписи[684]. В связи с этим представляет интерес хачкар брата Тарсаича — Пахрадавлы, воздвигнутый в память «крепостного Балапана»[685].
В 1298 г. сюникский митрополит Степанос Орбелян, заплатив своему младшему брату (по отцу) Джалалу 21 000 драмов, купил деревню Чива «со всеми ее границами, землей и водой, садами и всеми жителями» (подчеркнуто нами. — Г. Г.)[686]. Эту деревню он вместе с Аратесом[687] пожертвовал Нораванкской лавре. Приведенные факты достаточны, чтобы подтвердить версию о существовании в Сюнике института крепостничества. Однако, были ли присущи ему характерные признаки крепостного строя, как, например, в соседней Грузии? Думается нет. Крепостничество, как социально-классовое явление, в Армении имело специфическое проявление и не могло развиваться, в первую очередь, из-за нестабильности политического положения в стране. За исключением приведенных выше двух последних примеров нетрудно увидеть, что подаренные монастырям отдельные крестьяне или крестьянские семьи обязаны были по воле феодала впредь нести службу только в монастырях. Будучи зависимы от своих новых хозяев, они были лишены права свободного передвижения. Что касается массового отчуждения деревенских жителей, то в подобных случаях феодалами фактически продавалось или жаловалось лишь право взимания налогов и податей, т. е. жители проданных или отчужденных деревень, наряду с различными внехозяйственными принудительными работами, обязаны были в пользу нового хозяина платить все прежние подати и налоги. Значит, жители купленной Степаносом Орбеляном деревни Чива вместо прежнего своего хозяина князя Джалала должны были платить предусмотренные налоги новому владельцу — Нораванкскому епископату в лице Степаноса Орбеляна. Не вызывает сомнения то, что социально-правовое положение крестьян не улучшалось, поскольку менялись лишь хозяева, а эксплуатация оставалась прежней.
В исследуемое время еще сохранялась немногочисленная прослойка свободного крестьянства (элевтеры), подчиненная феодалу. Ф. Энгельс отмечал: «И все же старая община-марка продолжала свое существование, хотя и под господской опекой»[688].
В период монгольского господства в особенно тяжелом состоянии находилось крестьянство, работающее на землях «айреник» (вотчина), «паргеваканк» (дарственные), «ксакагинк» или «драмагинк» (купленные на деньги) и т. д.[689]
Сюник, как и другие многие области исторической Армении, являлся сельскохозяйственным краем, хотя и здесь были довольно развиты ремесла, связанные с горной промышленностью.
Ослабив экономически местных феодалов, монгольская знать создавала все условия для того, чтобы в конце XIII — начале XIV вв. расчлененные княжеские фамилии уступили свои владения «приезжему кочевому дворянству»[690]. Таким образом, новые пришельцы, научившись у покоренных народов оседлости, наряду со скотоводством начали заниматься земледелием и разведением сельскохозяйственных культур. Ханы Хулагу и Абага проводили политику переселения коренных жителей, когда раздавали захваченные земли «представителям кочевого дворянства и членам царского дома»[691]. Монгольские военачальники стали хозяевами обширных земель[692] также и путем «икты»[693]. К. Маркс указывал: «При всех завоеваниях возможен троякий исход. Народ-завоеватель навязывает побежденным собственный способ производства (например, англичане в этом столетии в Ирландии, отчасти в Индии); или он оставляет старый способ производства и довольствуется данью (например, турки и римляне); или происходит взаимодействие, из которого возникло новое, синтез…»[694].
Монголы стремились навязать подвластному армянскому народу «собственный способ производства», однако это им удалось осуществить символично, и они вынуждены были оставить «старый способ производства» и довольствоваться взиманием дани.
Характеризуя восточную тиранию. Ф. Энгельс в своем письме к К. Марксу от 6-го июня 1853 г. отмечал: «Правительства на Востоке всегда имели только три ведомства финансов (ограбление своей страны), войны (ограбление своей страны и чужих стран) и общественных работ (забота о воспроизводстве)»[695]. Исследование социально-политических отношений периода монгольского господства показывает, что монгольский двор обращал больше внимания на военные и финансовые ведомства, а о воспроизводстве вынуждены были думать только покоренные народы и их предводители. С целью приобретения зеленых пастбищ и лугов для прокорма своего скота кочевники готовы были стереть с лица земли цветущие города и деревни.
«Монголы, — писал К. Маркс, — при опустошении России действовали сообразно с их способом производства, пастбищным скотоводством, для которого большие необитаемые пространства являются главным условием»[696].
Известно, что, вторгшись в Сюник, монгольские войска объявили Севанский бассейн и Вайоц-Дзор своими яйлагами и дачами[697]. Жители Севанского региона обязаны были заботиться о нуждах монгольских армий, обеспечивая их средствами передвижения и продовольствием. Памятные записи свидетельствуют, что банды монгольского военачальника Хурумчи[698] в 1319–1320 гг. напали на Гехаркуник, организовали резню, разрушили культовые очаги, угнали в плен детей и женщин; часть жителей, спасаясь от врагов, вынуждена была покинуть свои дома и скрываться в пещерах гор. Незавидное положение было даже в Вайоц-Дзоре, где находилась резиденция армянского престольного князя. Гладзорский писец Мхитар Ерзнкаци со скорбью извещает о том, что в 1314 году «переписчики прибыли в Вайоц-Дзор и записывали месячных детей»[699]. Нет сомнения, что «переписчиками» являлись монгольские сборщики налогов, проводившие перепись населения с целью установления количества взимаемых налогов. Лишь один этот факт может служить опровержением версии о благоприятной политической обстановке в Сюнике при монголах.
Социально-правовое положение покоренных христианских народов, в том числе армянского, еще более ухудшилось в последней четверти XIII — начале XIV столетий, когда армии кровожадного царевича Навруза начали опустошительные набеги с целью грабежа и насильственной исламизации иноверных народов. На своем пути они «разрушили много церквей, убивали священников, резали множество христиан, а оставшихся в живых грабили, угоняли в плен много женщин и детей»[700], — сообщает Степанос Орбелян, описывая злодеяния монгольских орд в Нахичеване и других местах[701].
В 1295 г. хан Казан, став монгольским владыкой, провозгласил ислам государственной религией ильханства[702]. Этот акт еще больше углубил межнациональные отношения живущих под властью монголов народов. Правящая верхушка, будучи ранее лояльной в отношении вероисповедания, ныне проводила целеустремленную политику ассимиляции и унижения немусульманских народов. В одной из памятных записей по поводу принятия монголами ислама читаем: «Истощалась и угнеталась жизнь наша… потому что… иноликий народ стрелков, оставив свою родную религию, последовал злой секте… Махмеда…»[703]. Не улучшилось положение и в период властвования хана Мухаммеда-Олджейту (в армянских источниках также хан Харбанда — 1304–1316). Один из хронистов 1307 г. так характеризует его: «Все больше умножился гнев и усилилась злость народа стрелков… ибо… встал Харбанда… сын Аргуна, сына Хулагу. Он захотел уничтожить христианство в Армении и Грузии… послал во все подвластные им страны наложить позорное клеймо на христиан и взимать налог по переписи от 40 до 10-ти серебра (с каждого)…»[704].
Выпускник Гладзорского университета маститый писец Погос (Павгос) сообщает, что хан Олджейту в 1313 г. «потребовал налоги и от азатов (свободных) и чужестранцев»[705], от которых они были освобождены при прежних ханах.
По подсчетам исследователей, в период монгольского господства народ платил несколько десятков разноименных налогов и податей, официально взимаемых в пользу государства и чиновников[706]. Так, например, в лапидарных надписях Сюника упоминается «авган» или «абган»[707] (налог за воду), «бекар»[708] (принудительная неоплачиваемая работа при строительстве замков-крепостей, дорог, мостов и т. д.), «чар»[709] (¼ часть прибыли), «халан» или «халай»[710] (налог, взимаемый натурой с садов, деревьев и т. д.), «мал»[711] (подоходный налог, взимавшийся с рентабельных имений и угодий), «тагар» (подать с земледельческих продуктов), «копчур» (налог, получаемый за скот и пастбища). Подати взимались также в пользу амира[712] (военачальника высших чинов), деметара[713] (старейшины края), шортая или шуртая[714] (полицейского чиновника), парона[715] («барона», господина), дивана[716] и т. д. В числе сборщиков налогов упоминается и «дзернавор»[717]. По мнению Б. Н. Аракеляна, термин «дзернавор» означает «распорядитель» или «инспектор» владений и угодий[718]. Такое объяснение можно аргументировать надписями Агстевской долины и Арцаха. Например: «Я, Аветис, в период моего дзернаворства пожаловал…»[719] или: «Я, Сасна-дзернавор сопричислился к братству Дади ванк и пожаловал…» (перечисляются жертвоприношения)[720]. Вероятно, при монголах был восстановлен и поземельный денежный налог «непак»[721].
Городское население платило «тамгу», которое взималось специально назначенными чиновниками «тамгачи». В исследуемое время, замечает Л. О. Бабаян, монгольское «центральное правительство узаконило систему сдачи налогов «капалом»… налоги сдавали под аренду как центральная власть, так и местные правители»[722]. В источниках сохранились достоверные сведения о бесчинствах сборщиков налогов. Киракос Гандзакеци с горечью писал: «Также и князья — владельцы областей — ради своей выгоды сотрудничали с ними (с монголами. — Г. Г.), притесняя и требуя (податей)»[723].
В 1254 г. хан Аргун повелел провести в стране перепись населения. Григор Патмич сообщает, что монгольский двор обложил налогами всех мужчин от 15 до 60 лет включительно, причем каждый должен был платить не меньше 60-ти серебра. Не выплативших подвергали растерзанию собаками и другим различным пыткам. Историк называет подобных сборщиков «бесстрашными сыновьями-людоедами»[724] хана. В ряде источников XIII века отмечается, что земля в это время была дешевле золота, а монголы привыкли взимать налоги звонкой монетой[725], «Был большой голод, курица стоила один дахекан, а сычуг лошади (ձիոյ խախաց մի) — 40 белых», — сообщает летописец[726].
Народу Сюникского нагорья часто причиняли большой ущерб бедствия. Особенно разрушительным было землетрясение 1321 г., о котором упоминается в конце строительной надписи аренийской церкви св. Богородицы[727]. В результате землетрясения сильно пострадал Гехаркуник[728].
Все это способствовало распространению голода и эпидемий инфекционных заболеваний. Тысячи жизней унесли голодные 1252, 1255, 1278, 1314, 1316, 1348 годы[729] и особенно чума 1365 года»[730].
С целью упорядочения налогоспособности населения во второй половине XIII столетия отдельными местными правителями краев[731], а также великим князем Тарсаичем Орбеляном был отменен или сокращен ряд налогов и податей. Такой факт зафиксирован в одной из надписей 1275 года в поселке Кот (ныне село Неркин Геташен Мартунинского района Армянской ССР). Здесь говорится: «В лето 724 (1275), при владычестве хана Абаги и Харноха, господина Тарсаича, я, Джолбек, налог (взимаемый в пользу) деметара, оставил (т. е. установил) следующий: грудину (в оригинале — զդոշն)[732], барщину (в оригинале — զմշակն), орудия труда (в тексте — զգործիքն)[733], 10 грива хлеба, 1 быка, 1 корову с каждой деревни (дословно: в каждой деревне). (Установлен порядок) мною (т. е. по моему личному усмотрению, единолично). Кто расторгнет сию (грамоту мою), да будет проклят 318-ю (отцами)»[734].
Приведенная надпись представляет определенный интерес в области изучения социально-экономических отношений и налоговой политики периода монгольского господства.
Сохранились сведения также и об отмене налогов, взимаемых при пользовании крестьянами водой. Налог за воду, как доказано С. Г. Бархударяном, в средних веках назывался «авганом» или же «абганом»[735].
При хане Казане монгольская клика, стараясь предотвратить распад экономики, прилагала усилия для упорядочения стабильности воспроизводства, проведением ряда социальных реформ, однако эти преобразования не могли быть претворены в жизнь из-за беспрерывных распрей и войн за власть, хищений государственной казны, придворных интриг и т. п. Обнародованные ханом Казаном указы не дали заметных результатов главным образом потому, что покоренные народы уже не в состоянии были регулярно платить государственные и иные налоги. Положение экономики страны, воспроизводство материальных благ оставались по-прежнему на низком уровне. При хане Олджейту производительные силы именно христианских стран также находились на самом низком уровне, народы — в унизительных условиях, под бременем многочисленных налогов и податей, когда люди были вынуждены продавать своих детей и, покидая свой родной очаг, странствовать по свету[736].
По поводу бесчинств монгольских чиновников и сборщиков налогов с жалобой к хану Олджейту обратился ахтамарский католикос Закария. С большим трудом ему удалось освободить от налогов лишь культовые очаги Васпуракана, но для получения такой грамоты — «ярлеха» (ярлыка) пришлось долго умолять хана, сопровождая его в поездке до самого Вавилона (Багдада), как о том извещает писец Акоп в памятной записи, изложенной в 1318 г. в Варагском монастыре[737].
О насилиях и пленениях широких народных масс сохранилось множество сведений как в рукописных, так и эпиграфических источниках Сюника. В одной из надписей монастыря Цахац кар, датированной 1367 годом, говорится: «По велению великих господ, жители Артабуйна… полученную от продажи сада Сирканц сумму дали в долг туроку Бурга и освободили пленных юношей деревни»[738]. Приведенный отрывок наглядно свидетельствует о том, как жители Артабуйна (ныне село Ехегис Ехегнадзорского района Армянской ССР) за выкуп освободили из плена односельчан, находившихся у некоего турка по имени Бурга.
Видные представители армянской интеллигенции, такие, как Степанос Орбелян, Хачатур Кечареци, не говоря уже о Киракосе Гандзакеци и Фрике, с глубокой ненавистью относились к чужеземным поработителям, грабившим подвластные им народы. Нужно с пониманием относиться к их хвалебным выражениям в адрес того или иного хана. Они служили как бы маскировкой патриотических идей, а крупнейший поэт XIII века Фрик смело писал:
Теперь труднее стали дела,
Когда татарин стал царем,
Лишил он весь мир всего,
Главарями назначив воров[739].
Киракос Гандзакеци, превосходно знавший государственную политику ильханства, выражавшуюся в произволе военачальников и сборщиков податей, со скорбью сообщал: «Страна опустошалась от своих жителей… разгуливали по ней сыны инородные… и ничего не осталось, чтобы не отобрали; стремительно кружились повсюду как дикие козы, угнетали, разрывали как волки… и не скучали при сборе добычи»[740]. Историк повествует о тяжелом бремени налогов, продаже пленных, среди которых упоминает крупного ученого средневековой Армении вардапета Ванакана, проданного монголами за 80 дахеканов[741]. Так, 1245 год в источниках назван «горестным временем татаров»[742]. Низкий уровень воспроизводства стал причиной полного экономического упадка. Этому содействовало и то обстоятельство, что зерновые культуры монголы употребляли в качестве корма для скота.
Никто из исследователей так метко не определил характер и сущность монгольского ига, как К. Маркс. «Это иго не только давило, — писал он, — но и оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Монгольские татары установили такой режим систематического устрашения, обычными средствами которого были грабежи и массовая резня»[743]. Положение основоположника научного коммунизма полностью относится и к Армении, находившейся с 30-х годов XIII столетия под тяжелым игом монгольского господства. В этом аспекте лишены научной почвы те предположения ряда исследователей, согласно которым Сюник при монголах находился в благополучных условиях, поскольку распространенная в этот период по всей Армении кабальная система не затронула его и некоторые другие области страны.
Суть проблемы заключается в том, что правом «инджу» княжество Орбелянов Сюника пользовалось не всегда, а лишь в период правления великих князей Смбата, Тарсаича и, в частности, Буртела Орбелянов, когда политическая обстановка в крае была относительно стабильной. Естественно, полученная от ханов некоторая привилегия в какой-то степени стимулировала развитие патронажа и коммерции[744], однако она часто нарушалась в результате придворных интриг, кровавых переворотов или бесчинств наместников, военачальников и прочих высокопоставленных чиновников монгольского двора. Кроме того, необходимо отметить, что так называемым иммунитетом (экскуссией) пользовались лишь дворянские семьи Сюникского нагорья, включая высшее духовенство и руководимые ими религиозные центры области. Трудовой же народ при монгольском господстве, как и раньше, находился в тяжелых и унизительных условиях. Даже в годы правления такого именитого князя, как Буртел Великий, нередки были случаи монгольских набегов, грабежей, пленений, бесчинств сборщиков налогов.
Яркую картину тяжелого социально-экономического положения покоренных народов, в частности, армянского народа, уничтожение армянских княжеских домов и местного самоуправления описывает питомец Гладзорского университета, известный поэт средневековой Армении Хачатур Кечареци (ум. в 1300 г.). В стихотворении «О разорении дома (края) Восточного» поэт рассказывает о разрушениях, чинимых монгольскими завоевателями, «глумленном и бранном» положении трудовых масс, их нищете и безнадежной жизни. Причиной всего этого, по его представлению, является то, что
Мы были пленены агарянами,
Оказались в руках беззаконных
И страдали от войск кровожадных,
Уязвлены чагатайскими мечами[745].
Хачатур Кечареци с горечью упоминает имена армянских князей, которые погибли в далеких от родины сражениях во славу монгольских ханов. Одним из них был герой «Дамасской битвы» Садун Атабек, некогда любимец монгольских ханов[746]
Садун — любимец хана Абаги,
Хваленый во всех торжествах,
Открой глаза, как в Дамаске,
Смотри на области свои расшатанные,
Церкви — в большой опасности,
Священников — в тартаре[747].
Поэт упоминает «несравненного» полководца Хутлубуга. Этот храбрый князь в союзе с грузинским царем «атласоликим Деметре» восстал против монголов и погиб, надев «кровавую одежду». И хотя сердца их «вырваны», но дело их живет. Хачатур Кечареци открыто выражает свою симпатию к тем, кто борется против монгольского ига. Пользуясь гиперболами, он с гордостью перечисляет имена ведущих армянских князей, в том числе:
Господина Проша — красу конницы,
Кто врата железные разрушил,
Был он десницей Нового Сиона,
Крепкой основой истинной веры армян.
Он воспевал храбрых сыновей Проша — Мкдема, Васака и Амир-Хасана. Далее Хачатур Кечареци представляет читателю двух известных военачальников из рода Орбелянов:
Тарсаича — из рода славного—
Брата великого Смбата,
удостоившегося почестей во дворце «царя, имя которого Мангу хан»[748]. Писатель-патриот говорит также и о хаченском князе Хасане-Джалале и его сыновьях, павших мученической смертью за свободу. Наряду с видными деятелями того времени поэт с любовью упоминает имя своего единомышленника, духовного предводителя Сюникской области Степаноса Орбеляна, умоляя св. Богородицу заступиться за
Степаноса — цветка креста,
Просветителя армянской нации,
Многострадального мученика похвального…[749].
В конце стихотворения он просит господа бога «спасти от агарян (т. е. монголов) трон и престал армян…» В последних двух строках видна целеустремленность поэта в борьбе за освобождение родной страны. В нашу задачу не входит подробный анализ этого произведения, однако необходимо подчеркнуть, что в период монгольского владычества не только некоторые светские феодалы, но и передовые представители духовенства были проникнуты свободолюбивыми идеями, содействуя тем самым общей борьбе народных масс против чужеземных поработителей. Одним из таких патриотов и был «покорный златописец» Хачатур Кечареци[750].
Как было отмечено, процесс усугубления феодализации края подготовил почву для полного распада централизованной власти нахарарства. В результате социально-политических перемен на исторической арене появились новые формы правления — институты первопрестольных («гахерец») и престольных («гахакал») феодальных князей, которые в борьбе за сюзеренитет стремились заручиться поддержкой высшего духовенства и патриаршего престола Армении.
Армянская автокефальная церковь, как правило, сохраняла свою монолитную власть и при политическом раздроблении страны. В этом аспекте особую роль сыграло высшее духовенство Сюникского края. Согласно достоверным сведениям первоисточников, в числе многих епископств Армении своими несметными богатствами и приоритетом отличалась сюникская епархия, которая конкурировала не только с крупными феодальными домами области, но и самим католикосатом.
До нас дошел Список церковных налогов Сюника, по которому епископство края взимало денежные налоги с гаваров и деревень.
Приведенный податной Список церковной десятины наглядно показывает неполную картину больших экономических возможностей сюникского епископства.
Политическая нестабильность страны, острый антагонизм в общественных отношениях, бесправное положение создателей материальных благ и их неуверенность в завтрашнем дне — все это благоприятствовало завуалированному представлению о мире и окружающей среде. Этой обстановкой поспешили воспользоваться в первую очередь представители духовенства, распространившие по всей территории Сюникского нагорья обширную сеть культовых очагов. Естественно, остро встала проблема их материальной обеспеченности; необходимо было выделить священнослужителям движимое и недвижимое имущество, укрепить монастырские хозяйства, обогатить монашество, на которое возлагалась и организация учебно-просветительных центров страны. Обо всем этом обязаны были заботиться хозяева Сюника — великие князья, цари и другие представители имущего класса, находящиеся в зависимости от них.
Крупные монастырские братии края приобрели, главным образом через жертвоприношения, многочисленные деревни обширные земельные участки, сады, крупный и мелкий рогатый скот, мельницы, маслобойни и другие доходные заведения.
В 839 г. по обоюдному согласию престольного князя Филиппа и епископа Давида резиденция духовных предводителей Сюника была перенесена из поселка Шагат[751] в деревню Татев. Будучи епархиальным центром края, Татевский монастырь[752] поспешил расширить свои владения, в первую очередь за счет общинных земель окружающих деревень. Татевская братия, имевшая сотни членов, еще больше разбогатела после завершения строительства кафедрального собора Погос-Петрос (895–906), когда по поводу разговенья в Татев прибыли знатные вельможи страны во главе с царем Смбатом Багратуни и католикосом Ованнесом Драсханакертци. В дни освящения храма Татевский монастырь получил в дар от господ Армении несколько десятков деревень. В указанное время вокруг Татева еще оставались некоторые свободные общины, жители которых отказались стать подвластными епископству Сюника и поднялись на защиту своих земельных участков с оружием в руках[753]. Нарастающая борьба достигла своей кульминации в годы правления первопрестольного князя Смбата (909–940), когда епископы Сюника начали насильственную политику захвата общинных земель.
Народное выступление против высшего духовенства края по существу было связано с массовыми восстаниями в Айрарате, Туруберане, Васпуракане, являясь отдельным звеном широкомасштабного движения тондракийцев. В Сюнике же, как было отмечено, народные волнения начались в первую очередь в соседних деревнях Цураберд, Тамалек и Авеладашт, историческое местонахождение которых уточнено автором настоящей работы[754].
Детальное исследование поэтапного процесса восстаний в Сюнике позволяет заметить некоторые нюансы дипломатического подхода князей к восставшим крестьянам. Например, если в Цураберде и Авеладаште феодалы применяли бесцеремонно оружие и заставляли их жителей безоговорочно покидать свои земли, то в отношении тамалекцев, учитывая нарастающую масштабность движения, вынуждены были идти на значительные уступки. По настойчивой просьбе епископа Сюника князь Смбат и госпожа Софья пошли на переговоры со старостой общины Тамалек и купили деревню за 1000 дахеканов, тем самым разрешив конфликт без кровопролития.
Сохранилась грамота небезызвестного епископа Сюника Акоба, где по этому поводу говорится:
«Сие написано собственноручно мною — Акобом, епископом Сюника.
С большим старанием и трудом высвободил деревню Тамалек, жители которой неоднократно беспокаивали сему (священному) дому. (В прошлом) владыка Ованнес (также) постарался, однако не смог освободить деревню (от их жителей).
Ныне покорно слушаясь нашим повелениям, господин Смбат и госпожа Софья купили за 1000 дахеканов (эту деревню) и пожаловали ее святому знамению… А мы унаследовали и построили там церковь, да обосновали пустыню. Отныне если кто-либо вздумает возвратить их владельцам приобретенное с большим трудом сие место, превращенное в пустыню, или туда вселит человека женатого, разрешив ему стать владельцем хотя бы одного деревца или куста — да будет проклят…»[755].
Овладев Тамалеком, митрополит Сюника решил сделать собственностью монастыря и упомянутую деревню Авеладашт, однако не находил повода. В 930 г. с целью освящения росписей кафедрального собора Апостолов в Сюник приехали многие знатные вельможи страны, в том числе и сам католикос. Пользуясь удобным случаем, духовный глава края обратился к ним с жалобой будто жители Авеладашта «часто совершают злодеяния, беспокаивают братии» и других[756].
Как и ожидалось, и на этот раз карательные дружины светских феодалов расправились с восставшими крестьянами. Авеладаштцы потерпели поражение в этом неравном бою.
Будучи представителем господствующего класса, Степанос Орбелян с ненавистью говорит о восставших крестьянах, называя их «варварами и скверными людьми»[757]. Это они, пишет разгневанный митрополит Сюника, грабили и безжалостно разрушали «жилища монахов», убивали священнослужителей[758]; не боясь божьего наказания, умертвили епископа Акоба Второго[759], а священный елей, что бережно хранился в серебряном сосуде, вылили в бездонное ущелье[760]. Местные игумены не осмелились вернуться в Татевскую обитель, пока князь Смбат «не сравнял с землей» центр восстания Цураберд. Исполняя волю митрополита, первопрестольный князь «выслал всех жителей с окружающих деревень Татевского монастыря», а их земли объявил собственностью духовного центра области[761].
Цурабердцы и их потомки в течение многих десятилетий пытались отобрать из рук монахов свои земли, однако безуспешно. В годы правления царя Васака (998–1040) смелые потомки цурабердцев внезапно напали на Татевскую лавру, но венценосец Сюника жестоко расправился с ними.
Крестьянское восстание в Сюнике не имело существенного успеха вследствие раздробленности и неорганизованности народных масс[762], однако оно было ярким примером борьбы за восстановление справедливости.
Неоднократно отмечалось, что после освобождения Сюника из-под ига турок-сельджуков братья Закаряны назначили краедержателями области Хахбакянов и Орбелянов. Татевское епископство входило в пределы феодальных владений последних, которые и обязаны были заботиться о нуждах высшего духовенства края.
13 ноября 1274 г. по велению великого князя Тарсаича Орбеляна был составлен протокол о возвращении Татевскому монастырю бывших его владений в количестве шести деревень. Полный текст этой «Памятной записи» был высечен на стенах Татевского монастыря и дошел до нас благодаря дешифровке историка Степаноса Орбеляна. Надпись имеет следующее содержание (приводится в дословном переводе, с некоторыми сокращениями):
«Это грамота памяти и стела нестираемая моя — князя князей Тарсаича сына великого Липарита, брата великого князя Смбата, краедержателя сей области, правившего… от врат Баркушата до пределов Бджни; сопричислился со святыми Апостолами Татева и пожаловал… святой церкви 6 деревень, о которых слышали, что с давних времен были собственным наследием (Татевского монастыря): Шнхер, поселок Хот… с посаженной нашей рукой садом, Цур и Аржис… половина которой была куплена нами на деньги, а также Борти (и) Петиван… местные епископы владыка Айрапет[763] и владыка Согомон установили для нас (день) памяти…»[764]. При подписании грамоты Тарсаича Орбеляна присутствовало несколько свидетелей, из которых поименно указываются епископ Нораванка Саргис II, ключарь церкви св. Апостолов Саргис, а из азатов «Хасан — сын Карапета, Воротшах[765] — внук Лора, Мигран — сын Нвера»[766].
Своим родичам и другим вельможам князь повелел не вносить каких-либо изменений в свою «собственноручно утвержденную» дарственную грамоту[767].
В надписи, высеченной в 1281 г. на южной стене притвора Татевского кафедрального собора, упоминается священник Ованнес. который приобрел на свои средства «земли Коцмакота» и подарил Татевской лавре[768]. Вероятно, тот же Ованнес, купив в конце XIII столетия у местных епископов Айрапета и Согомона «дворы Адочаноц», по велению митрополита Степаноса Орбеляна пожертвовал той же церкви. В купчей подчеркивается, что данные жертвоприношения не подлежат взиманию налогов[769]. Так поступил и некий Барсег, пожертвовавший местной братии купленный им земельный участок Тандзут[770]. Надпись на хачкаре «Сваранци хач» у села Тандзатап, высеченная в 1397 г. гласит, что вардапет Григор, купив на свои средства «мельницу Гунеро», преподнес ее вместе с цурской землей св. Богородице Татевского монастыря[771].
Одним из богатейших культовых и учебно-просветительных очагов Сюникской области был монастырь Ваанаванк, основанный князьями Дзагикянами в пределах гавара Багк в начале X века. Полуразвалины монастыря находятся в 5-ти км к юго-западу от города Капана, на правом берегу реки Вохчи, у подножия горы Тигранасар. Первые упоминания о Дзагикянах и о монастыре Ваана сохранились в Истории Степаноса Орбеляна, где, в частности, читаем: «Процветал в те дни своей благочестивостью соплеменник сих (сюникских. — Г. Г.) князей — из рода Сисака[772] — великий князь Дзагик, который властвовал в своем уделе над гаваром Багк и городом Капан. И после множесва благодеяний умер и был похоронен рядом со своими предками. Наследниками (князь Дзагик) оставил доблестного Джеваншера и Ваана. Благоденствовал его княжеством в течение долгих лет Джеваншер. А брат его Ваан внезапно столкнулся со злым дьяволом и онемел, вследствие чего отказался от мирского образа жизни, надел схиму монашескую и долгое время, проводив отшельническую жизнь в светилище Тандзапараха и в вечно великославном Шатинском монастыре, очистился от поганого духа и пожелал построить своим именем монастырь и обосновать там скоп священнослужителей»[773].
Далее, в 44-й главе Истории области Сисакан Степанос Орбелян повествует: «Как мы говорили выше, некий Ваан, сын князя Дзагика, брат Джеваншера, из-за неистовства дьявольского захотел построить монастырь и обосновать сонм вековечных служителей… И придя к подножию высокой горы, где находится неприступная крепость Багаберд, напротив Ачанена, нашел ровное и удобное место… и начал строительство церкви: воздвигнул громадными тесаными камнями славный дом Божий с прекрасными сложениями, куполом, тремя ризницами… и украсил его великолепной царской утварью, пригласил туда старцев целомудренных больше ста…»[774].
Пользуясь достоверными источниками, историк Сюникского края Степанос Орбелян указывает точную дату построения монастыря Ваанаванк: «И было завершено строительство святого скиталища в 360 (911) году армянского (летосчисления), при царствовании Смбата Багратуни, княжении первопрестольного князя Смбата — сына Ашота, правлении Багком Джеваншера, епископстве Сюника владыке Ованнесе»[775].
Княжич Ваан Дзагикян пожаловал церкви Григора Просветителя всю свою вотчину, полученную в качестве наследства от отца и брата. Хорошо осведомленный историк подробно описывает границы владений монастыря Ваанаванк, которому принадлежали деревни Ачахвагет, Аравайр и поселок Шек. Будучи крупнофеодальным хозяйством гавара Багк, местное братство овладело обширными земельными участками, лесами, пастбищами, многочисленными стадами крупного рогатого скота и отарами овец. При монастыре действовали и специальные мастерские по обработке металлов, о чем свидетельствуют найденные при раскопках у западной стены большого храма две гончарные печи с огромной кучей шлаков железа и меди. Как известно, гавар Багк с древнейших времен славился своими рудниками цветных металлов, и, вероятно, князь Дзагик отдал в наследство своему младшему сыну Ваану и некоторую часть собственных рудников в городе Капане.
В 40-x годах X столетия во главе братства Ваанаванка был избран племянник основателя монастыря, выпускник местной духовной школы Ваан Джеваншерян — будущий глава сюникской епархии и католикос Армении. Ваан Второй еще больше расширил монастырские владения с целью превратить Ваанаванк в епархиальный центр области. Он энергично приступил к строительству новых сооружений: построил великолепный притвор большого храма, который и по сей день изумляет своей архитектурной завершенностью.
Будучи усыпальницей знатных вельмож, Ваанаванк прославился особенно в период Сюникского царства (970–1170). За его развитием лично следили венценосцы Сюника Смбат II (1040–1051), Григор I (1051–1072), Сенекерим (1072–1094) и царица Шахандухт II (ум. в 1116 г.). В дальнейшем, после падения феодального царства Сюника, в результате вторжения турок-сельджуков (1170 г.). татаро-монголов (1236 г.), тимурских орд (1386–1387) и других восточных завоевателей Ваанаванк постепенно превратился в кучу развалин[776].
В период правления Орбелянов значительно улучшилось экономическое положение монастыря Нораванк. Это объясняется тем, что Нораванк являлся одновременно и усыпальницей сюникских Орбелянов. После освобождения Сюникского нагорья в 1211 г. нораванкская братия получила свое первое подношение от амирспасалара Закаре Закаряна. В сохранившейся до наших дней дарственной грамоте читаем: «Я, грешный слуга Христа амирспасалар Закаре — сын великого Саргиса, аспарапета Армении и Грузии, вернул Нораванку деревню Агаракадзор, свободную от всех налогов, и просил владыку Саргиса, предводителя святой братии, (совершить) 10 обеден в год в обязательном порядке. Чтобы после нас никто — из наших или чужих — не осмелились захватить (сие подношение) у святой церкви. В лето армянское 660 (1211)»[777].
Нораванкский монастырь получал щедрые приношения в 1223 г., после завершения строительства кафедрального собора, в дни разговенья. Среди прочих вельмож отличился и тесть ктитора сооружения — князь князей Бупа, участвовавший в освободительных походах за Сюник. Монастырю Орбелянов полководец Бупа пожаловал агарак (усадьба, хутор) Ахберис со всеми границами, с орошаемыми и неорошаемыми землями, Тмадзором, до предела деревни Гандзак, названной в то время Айреац тап[778]. Настоятель Нораванка епископ Саргис I по желанию князя Бупы составил грамоту, где, в частности, говорится, что «в период царствования сына Тамары — Лаши, при амирспасаларстве Армении и Грузин Шахиншаха и атабекстве Иванэ» князь князей Бупа по случаю разговенья кафедральной церкви св. Карапета прибыл в Вайоц-Дзор и в лице «блаженного патриарха — владыки Саргиса» пожертвовал местному скиту деревню Ахберис, освобождая ее от всех взимаемых налогов. В грамоте специально упоминается, что указанная деревня была освобождена «от иноплеменников» ценой пролитой крови и посвящается монастырю во спасение души матери князя Бупы. Как и в других аналогичных надписях, даритель предупреждает, чтобы никто из его сородичей или других вельмож не осмелился отобрать деревню Ахберис. Грамота завершается длинной анафемой в адрес нарушителей сего писания[779].
В указанном году Липарит Орбелян утвердил грамоту амирспасалара Закаре Закаряна о пожертвовании Нораванкскому монастырю деревни Агаракадзор, ранее принадлежавшей этой братии. Тот же князь пожаловал и деревню Тхарб с ее обширными садами.
Определенную историческую ценность представляет датированная надпись великого князя Смбата Орбеляна, использованная в качестве первоисточника Степаносом Орбеляном в «Истории области Сисакан». В этой «нестираемой грамоте», составленной в 1261 г., князь князей Смбат сообщает поколениям о своих строительных деяниях и жертвоприношениях в пользу священнослужителей. Он упоминает, что построил притвор кафедральной церкви, восстановил религиозные очаги Вайоц-Дзора, украсил их драгоценной священной утварью и золотом, собрал «божественные святые знамения и святые мощи». Из собственных же вотчин он пожертвовал нораванкскому епископату две деревни — Авеш и Анапат, захваченные ранее у монастыря, а затем «новопосаженный сад в Акори», с орошаемой по воскресным дням водой. Князь предоставил ряд садов в деревнях Охоцим, Чива, а также в Цахкадзоре (Цакадзоре). Этой же грамотой он выделил монастырю «деревню Азат, со всеми ее границами».
Подробный анализ интересующей нас грамоты показывает, что в отличие от других грамот аналогичного содержания здесь конкретно указывается, за какое именно подношение устанавливается настоятелем определенная обедня. Например, во спасение душ родителей и братьев князя Смбата даруются церкви две деревни (Авеш и Анапат) и сад в Акори. За обедню для супруги дарителя настоятель получает сад в Чиве, за совершенную обедню в память Буртела Младшего — племянника князя, убитою на поле Хазаров в войне против кипчахов, владыка Саргис и братья получили от господина деревню Азат и сад в Цахкадзоре.
Обширные земельные участки, в том числе и сады, подарил Нораванкской лавре преемник Смбата князь Тарсаич Орбелян[780]. В лице епископа Степаноса Нораванк получил собственный сад некоего Шатлуйса[781]. В 1271 г. сын Мкртича иерей Саркаваг пожаловал Нораванкскому монастырю недвижимое имущество, в том числе «дом прохлады (в армянском тексте—հովատուն) со всеми границами, четыре хоцтакатуна и четыре комнаты в Ехегнадзоре»[782].
Внук Джурджа Амир пожертвовал сад в Вайоц-Дзоре, купленный у князя Тарсаича за 4000 драмов[783]. В конце XIII столетия, в период правления епископа Саргиса II, некий Азарий с супругой Мылык за неимением детей подарили Нораванку «сад и четыре дома», находившихся в деревне Чива. Той же братии преподнесла сад Хатун — дочь Халашаха, заплатившая 300 драмов серебра[784]. Нораванк получил в качестве подношений большое количество земельных участков и от других верующих[785]. Он стал крупным феодалом в годы предводительства митрополита Степаноса Орбеляна. Духовный вождь Сюника купил за 2500 драмов сады вокруг Цакут кара и со многими земельными участками и домами пожаловал Нораванку. Кроме того, Степанос Орбелян пожертвовал полученные по наследству владения и деревню Чива, купленную у своего брата Джалала за 21 000 драмов. Он подарил той же братии свои собственные деревни Абасашен и Сурб Саак, а также деревни Аратес и Каркоп с культовыми и хозяйственными сооружениями[786].
Нораванк получил в наследство и сад Ахтамарянов в деревне Арпа. Поток жертвоприношений не прекращался и в XIV веке. В 1303 г. сын известного Танкрегула — Санчар, не имея наследника, пожертвовал Нораванку Танцек и большой сад. Этот крупный епархиальный центр получил большое количество угодий от княгини Гонцы — супруги военачальника княжества Орбелянов Ваграма Шахурнеци[787].
Благодаря щедрым жертвоприношениям Танаатский монастырь, входивший во владение Прошянов, стал во второй половине XIII века обладателем множества владений и крупным феодальным хозяйством. Сноха знаменитого князя Проша — Тачер (супруга Амир-Хасана и дочь Укана) выделила священнослужителям Танаата определенное имущество[788]. Одна из надписей гласит о том, что Хутлубек, внук небезызвестного Халашаха, пожертвовал св. Степаносу Танаатского монастыря обширные земельные участки и сады. Приблизительно в это же время (конец XIII в.) Санчар и Тачмылык подарили служителям местной церкви земельные участки Кквакара и Оввенц. Упомянутый выше Хутлубек пожертвовал Танаатской братии «Землю Аглатеха». Своими подношениями отличились также Утар и супруга его Гурчик. Некая Симиан подарила свой собственный сад. Своими богатыми подношениями отличились Шота и многие другие[789].
Танаатский монастырь получил ряд угодий и от князей Орбелянов. Так, великий князь Смбат Орбелян и младший его брат Пахрадола (ум. в 1296 г.) пожертвовали большой земельный участок «у мельницы»[790]. Внук князя Липарита Орбеляна — Пена (сын египетского пленника Смбата), будучи «владетелем Панцатаха», с супругой Сусой преподнесли монастырю в дар «сады Мазманенц и Аваншенц», находившиеся в пределах Панцатаха[791]. В надписях упоминается некий Бубаис, подаривший Танаату «нижнюю землю Джатина (возможно: Шатина?)». Щедрыми подношениями отличилась также Борина, подарившая значительное имущество. В 1358 г. сын Халта Иванэ с супругой Сахох и другими пожаловали местной братии купленные за наличные деньги «сад в Схторалезе и земельный участок в Мецкаре». Своими подношениями засвидетельствованы также Бугик, Теик и другие[792].
В XIII–XIV вв. одним из крупных землевладельцев стал вайоцдзорский известный монастырь Спитакавор Аствацацин (дословно: Белоликая Богородица), получивший еще в 1321 г. от родных ктитора Эачи Прошяна «землю Танци с четырьмя ее границами, верхней и нижней дорогами, с Карартским ущельем, Ганцханом, Нижним водоворотом (ջրախառովն), с крепостным оврагом (тесниной)» и другие земельные участки[793]. В 1331 г. инок Парсам пожертвовал монастырю Спитакавор свой сад в местечке «Ахбра Пос»[794]. Даритель подчеркивает, что его жертвоприношения оформлены специальной протокольной записью. В 1339 г. сын Липарита Орбеляна Смбат, вернувшись из плена, выделил священнослужителям сего монастыря «сад Вахтангенц со всеми его границами, деревьями и саженцами»[795]. Через год, в 1340 г., Спитакавор Аствацацин стал хозяином угодий Бобы — супруги Амир-Хасана II. Настоятель монастыря Мкртич подтверждает, что получил земельные участки в Схторалезе и других местах. В одной из надписей Спитакавора упоминается вардапет Маргарэ, который с родственником Григором и его супругой Шновор поднесли «в дар св. Богородице землю Тачера и Джита до ограды Мусканц, а (также) Техут», приобретенные ранее на наличные деньги. «Долю своей души» пожаловал и Мкртич, вероятно, тот же настоятель монастыря Спитакавор[796].
После освобождения Сюникского нагорья обширными угодьями овладел монастырь Айраванк, находившийся в центре внимания гехаркуникских князей благодаря своему военно-оборонительному расположению на берегу озера Севан. Айраванкская братия в годы предводительства Ованнеса и Нерсеса приобрела владения не только в Гехаркунике, но и в Ереване. В результате щедрых подношений Айраванк стал крупным феодальным хозяйством, владельцем множества садов, мельниц и других доходных объектов. Этот монастырь в XIII–XIV вв. за счет жертвоприношений приобрел обширные владения. При правлении же сыновей Буртела Великого — Бешкена и Иванэ (Инаника) — Айраванк становится более значительным религиозным центром[797].
Одним из знаменитых религиозных очагов Вайоц-Дзора являлся Гергерский монастырь Сурб Сион, покровителями которого были военачальник княжества Орбелянов Ваграм Шахурнеци и его потомки. Еще в 1259 г. сюникский архиепископ Степанос пожертвовал членам местной братии «свою родную деревню»[798]. В 1283 г. св. Богородица Гергерского монастыря получила в качестве дара от семьи Шахурнеци обширные земельные участки, гумна и т. д. Некий Кукор в 1297 г. подарил св. Сиону «Землю Куарта». Вероятно, тот же Кукор (в надписи: Кокор) пожертвовал Сурб Сиону и другие угодья, купленные «на золото». Этот монастырь завладел обширными территориями и в годы правления Буртела Великого. В 1317 г. зять Орбелянов князь Григор Допян за обедню во спасение души супруги своей Аспы преподнес монастырю сады в Вайоц-Дзоре. В одной из надписей Сурб Сиона приводится интересное сведение о приобретении угодий путем продажи княжеских фамильных драгоценностей. Так, дочь князя Хасана — Мамкан. продав драгоценный камень своего браслета, приобрела землю и в 1318 г. пожертвовала Гергерскому монастырю[799].
В 1321 г. Гергерский монастырь получил жертвоприношения и от семьи Бердавага и других. Источники свидетельствуют, что даримое имущество, как правило, заранее приобреталось у местных владельцев и затем в присутствии многих свидетелей, по специально составленной грамоте или купчей, подносилось тому или иному религиозному очагу. Так, например, поступили Папак Прошян и потомки Ваграма Шахурнеци[800]. В числе дарующих в надписях упоминаются Амирпек, Давлат, Садун, с сыновьями Саргисом и Шахером, преподнесшие в 1326 г. Гергерскому монастырю «землю под Сурб Сионом». В 1317 г., после возвращения из плена на родину, сын Липарита Орбеляна Смбат, получив наследственные угодья, пожаловал местной братии обширные земельные участки[801].
В период властвования Орбелянов былую славу крупного землевладельца восстановил и Цахацкарский монастырь, находившийся у могучей крепости Смбатаберд. Своими подношениями этой братии особенно отличилась княгиня Аспа (ум. в 1263 г.), по просьбе которой была составлена дарственная грамота о предоставлении упомянутому монастырю «большого поля в Артабуйне». Своими щедрыми подношениями не отставал и сын княгини Аспы — Тарсаич Орбелян[802]. В 1317 г. некий Григорик пожертвовал священнослужителям Цахац кара свои собственные сады, местонахождение которых в купчей не указано. В числе дарителей упоминается и имя верующего Алама.
Движимое и недвижимое имущество Цахац кар продолжал получать и при митрополите Ованнесе Орбеле. В надписи Мартироса сообщается, что он завещал св. Ованнесу Цахацкарского монастыря свою ехегисскую землю, находящуюся в местечке Поратак. Здесь даритель предупреждает: после его смерти никто не имеет права отобрать этот земельный участок, поскольку ни у кого нет «никаких счетов» в отношении Поратака. Поток жертвоприношений в пользу Цахац кара продолжался и во второй половине XIV века. В 1367 г. некий Лианос вместе с супругой Аруз хатун выделили цахацкарской братии определенное количество земельных угодий[803].
В исследуемый период улучшилось феодальное хозяйство Агавнадзорской св. Богородицы. Известный из других источников Санчар — сын Танкрегула, старосты деревни Гутени, — с согласия своих родственников в 1281 г. пожертвовал св. Богородице Агавнадзора свой «обработанный» земельный участок. В 1297 г. агавнадзорская церковь получила владения от Наны и ее сыновей. В годы правления Буртела Великого, в 1322 г., сын Саргиса Таир отдал Агавнадзорскому монастырю ряд земельных участков, а также скот[804].
Не был лишен щедрых приношений и монастырь Ваневан в Гехаркунике (ныне в пределах села Арцванист Мартунинского района Армянской ССР). Ваневанская братия стала владельцем обширных угодий в 1286 г. при настоятеле Давиде. Источники доходов Ваневан приобретал и в дальнейшем. В 1320 г. от супругов Хечупа и Анифы этот скит получил в дар некоторое имущество[805]. Разными путями разбогатели священнослужители Гндеванка, «Храма воинов» в Ехегисе, Гемурская церковь, Аратесский, Гермонский, Мамасский (в Караглухе) и многие другие культовые очаги[806].
Благодаря жертвоприношениям сюникские религиозно-просветительные центры стали владельцами мельниц, гостиниц и других доходных заведений. Айриванкская надпись свидетельствует, что в годы правления атабека Иванэ Закаряна, в 1216 г., местная братия получила мельницы[807]. Аналогичное содержание имеет артанишская надпись в Варденисском районе Армянской ССР[808]. Мельницы обычно дарились полностью или частично. Так, сын Эачи Прошяна Джум и его супруга Хуандзе подарили св. Степаносу Танаатского монастыря лишь «мельницу большого (главного) колеса (истока)»[809].
Будучи в основном аграрно-земледельческим краем Армении, Сюник имел обширные территории посевов, где выращивались различные виды масличных культур (лен, кунжут и т. д.), обрабатываемые в специально сооруженных маслобойнях, до сих пор сохранились полуразрушенные маслобойни Татева, Воротнаванка, Гергера и других монастырей. Как и мельницы, маслобойни приносились в дар целиком или частично (т. е. отдавалась определенная доля получаемого дохода).
Сохранился ряд сведений о дарении монастырям маслобоен. Так, в 1311 г. верующая Хасик, построив на свои собственные средства маслобойню, пожертвовала ее монастырю Танаат[810]. В одной из надписей Гергера отмечается, что в 1308 г. вардапет Вардан, купив четвертую часть маслобойни, пожаловал ее Гергерскому монастырю[811].
В источниках есть множество упоминаний о дарениях монастырям сельскохозяйственного инвентаря и орудий труда, мелкого и крупного рогатого скота, сеновалов (сенников), строений и отдельных комнат, а также священных книг, крестов, мощей, пюпитров и т. д.[812]
В период правления Орбелянов Сюника религиозно-просветительные центры области получали также денежные вознаграждения. Значительные суммы приобрели Нораванк, Танаатский и Шатинский монастыри, Ваневан и многие другие. Члены монастырских братий, как правило, в подобных случаях взамен полученных жертвоприношений обязывались в определенные дни, на церковных праздниках совершать службу во спасение души дарителей или их родных. Дареное движимое и недвижимое имущество переходило монастырям с правом на частную собственность и никто, кроме духовного предводителя, не вправе был отчуждать его. Эти вопросы подробно освещены в нашем исследовании «Монастырское землевладение Сюника в IX–XIII веках».
Как было отмечено выше, при содействии орбеляновских князей сюникские монастыри и церкви добились привилегии в отношении взимаемых в стране налогов. Однако этот иммунитет часто нарушался или игнорировался верховными властями. Местные феодалы всеми силами, нередко ценой больших жертв через подкупы военачальников и другими средствами, противились монгольским чиновникам. Тем самым они сохраняли свои же феодальные владения. Суть вопроса заключалась в том, что с целью сохранения целостности княжеских земель, последние частично или полностью формально подносились культовым центрам, имеющим иммунитет неприкосновенности. Разумеется, до свершения подобных актов необходимо было заранее обеспечить и укрепить суверенные права духовенства и отдельных монастырей и церквей путем ханских указов «ярликов» и «пайзаев». Таким образом, светские феодалы духовенству выделяли находившееся в опасности свое движимое и недвижимое имущество, которое с легкостью могло быть возвращено при благоприятной политической обстановке. В целях не вызывать сомнений у иноземных правителей, подобные сделки оформлялись громогласными дарственными грамотами и прочей документацией, копии которых часто высекались на стенах культовых сооружений в присутствии многочисленных свидетелей. В подобных актах, как правило, специально отмечалось о неприкосновенности дареного имущества[813] либо поименно указывались взимаемые налоги[814].
Существовал и другой выход: чтобы лично следить за своими землями и имуществом, светский феодал сам облачался в монашескую мантию и становился настоятелем того или иного монастыря. Например, в памятной записи евангелия 1330 г. написанного в монастыре Джгония Киракосом Ерзнкаци, упоминается, что «родовитый князь Виген, по прозвищу Вртанес, пренебрегая прелестями жизни… стал монахом и с братом князем Пичаром построил церковь во имя св. Богородицы…»[815]. В монастыре Виген-Вртанесу прислуживали несколько слуг, в числе которых Киракос Ерзнкаци упоминает Ованнеса, Ехпайрадеха, Шнорка, эконома Молоша и других. Вышеприведенное заслуживает особого внимания в том аспекте, что братья Виген и Пичар находились в родственных связях с Орбелянами: их отец господин Вардан своих дочерей — Вахах и Хоришах — выдал замуж за Буртела Великого и Чесара Орбелянов, о чем свидетельствуют письменные, в том числе лапидарные источники[816].
Сравнительный анализ исторических фактов приводит нас к выводу, что монастырские крестьяне обычно освобождались от выплаты налогов светским феодалам, поскольку обрабатываемые ими земли юридически являлись собственностью культовых очагов. Земельные отношения между духовенством и монастырскими крестьянами в основном были аналогичны взаимоотношениям между светскими феодалами и находившимися в их подчинении крестьянами, что присуще феодальному строю вообще.
Духовенство получало доходы главным образом натурой и барщиной[817]. Крестьяне светских феодалов в обязательном порядке платили десятину и в необходимых случаях безвозмездно работали на строительстве религиозных сооружений, водоканалов, дорог и т. д. В этих работах они участвовали своими орудиями труда и средствами передвижения. Это по существу было отработочной рентой общественного масштаба, сохранившейся в армянских надписях под названием «хашар», «марду кор», «вецке кор», «эшин кор» и т. д.
Формы эксплуатации подневольного труда на феодальных землях в принципе можно свести к следующим:
а) барщина;
б) применение безвозмездной рабочей силы (пленных, осужденных, крепостных слуг);
в) сдача в аренду (земельных участков, садов, виноградников, рыбных промыслов, карьеров для добывания камня, соли или песка, мельниц, маслобоен и т. д.). Арендатор оплачивал хозяину определенную часть доходов по договоренности;
г) издольщина (земли обрабатывались или рентабельные заведения эксплуатировались исполу, а полученный доход делился пополам).
С монастырских земель духовенство взимало подати тремя известными формами феодальной ренты, однако в исследуемое время преобладала, параллельно с отработочной, натуральная рента. Денежная же рента в Сюнике, наряду с натуральной, стала распространяться в X веке. Подтверждением сказанному может служить приведенный выше список налогов, приложенный к книге Степаноса Орбеляна «История области Сисакан».
К доходам священнослужителей относились и те поступления, которые церковь получала в качестве десятины от военной добычи. Однако этот принцип обычно нарушался, и духовенство получало свою долю по усмотрению правителей и военачальников.
Все доходы, полученные от судопроизводства, также принадлежали церкви. При подобных юридических актах особенно жестокие приговоры выносились в отношении виновных крестьян, феодал же оплачивал лишь денежные штрафы в двойном размере. Параллельно с денежными штрафами виновные крестьяне, в том числе и женщины, отбывали срок наказания в уединенных домах для прокаженных и калек, выполняя тягчайшую работу от года до 10 лет.
В эпоху феодализма крупные монастыри Сюника, в частности Татев и Нораванк, стали владельцами обширных угодий и деревень, жители которых обязаны были выполнять все хозяйственные работы культовых центров. Львиную долю доходов присваивали члены отдельных братий области[818], а часть выделялась для нужд примонастырских школ и других заведений (лепразорий, больниц, скрипторий и т. д.).
С древнейших времен Сюник славился своими природными богатствами. Используя рабочую силу военнопленных, подневольных крестьян, рамиков и мшаков, здесь добывали ряд полезных ископаемых.
В период правления Орбелянов расширились работы по добыче золота, серебра, меди и т. д. Богатые залежи серебра имелись в местечке, названном ныне Гюмюшхане[819], находившемся недалеко от села Гндеваз Азизбековского района Армянской ССР. Гюмюшхане, вероятно, и есть упомянутый в «Истории» Степаноса Орбеляна Похаханк или Пошаханк[820]. Свинцовый блеск добывали в рудниках, находившихся в двух километрах от села Аржис Горисского района Армянской ССР. Неподалеку от села Арпа (ныне Арени Ехегнадзорского района Армянской ССР) добывали мумиё и охру. Залежи каменного угля находились в поселении Султан-Кахаси у деревни Дайлахлу, рядом с Ехегнадзором. Интенсивно обрабатывались медные и железные рудники, богатые запасы которых находились в сюникских гаварах Цхук (ныне Сисианский район Армянской ССР), Абанд (ныне Горисский район Армянской ССР), Багк-Дзорк и Ковсакан (ныне Кафанский район Армянской ССР). Эксплуатировались также железные рудники Сваранца, вблизи Татевского монастыря. Мы уже говорили выше, что при раскопках северо-западной части монастыря Ваанаванк были обнаружены гончарные печи с огромной кучей шлака. Новая находка подтверждает, что члены братии Ваанаванка, наряду с другими ремеслами, в X–XIV вв. занимались и обработкой железной и медной руд. Еще с древних времен в Армении своими медными рудниками особенно славились Дзорк-Капан и Аревик (ныне Мегринский район Армянской ССР). До нас дошли великолепные колокола Татевского монастыря, отлитые в 1304 г. Здесь добывали также благородные металлы: золото, серебро и т. п. Своими золотоносными приисками в древнем мире, еще до начала нашей эры, был известен Содк (ныне поселок Зод Варденисского района Армянской ССР). Зодское золото, добываемое по сей день, в древности обрабатывалось примитивным бурением, измельчением и обмыванием концентрата руды. На склонах Зодских гор сохранились многочисленные скважины, лестницы, необходимые для обработки руды орудия труда и предметы различного назначения. Несомненно, зодские золотоносные прииски эксплуатировались и при правлении сюникских Орбелянов. Пищевой солью богаты были недра сопредельного Нахичевана и его окрестности. Хотя в изучаемый период они принадлежали Прошянам и не входили в состав княжества Орбелянов[821], тем не менее обеспечивали другие гавары Сюника.
На территории исторического Сюника[822], по всей вероятности, была и нефть, которую использовали монастырские братии главным образом в целях освещения. Степанос Орбелян сообщает, что в указанном выше монастыре Кневанк, местонахождение которого пока не выяснено, священнослужители добывали нефть. Историк пишет: «На месте, где раньше была осока, вырыли внутри маленькую яму. И до разрушения сего места вытекало столько масла, что в другом не нуждались и им зажигали лампады церкви» (подчеркнуто нами. — Г. Г.)[823]. Вытекающее из ямы (скважины) «масло», несомненно, было нефтью. Аналогичное сведение приводит Степанос Орбелян и при описании Нораванкской лавры: «В узком овраге (Нораванка) была церковь во имя святого патриарха Фоки: внутри церкви из-под алтаря вытекала струя воды, а с водой выходило масло исцеляющее» (подчеркнуто нами. — Г. Г.)[824].
Подытоживая изложенное выше, следует заключить:
1. В эпоху развитого феодализма в Армении существовало крепостничество, которое, однако, не приняло здесь классических форм крепостного строя. В Армении, в том числе и ее Сюникской области, преобладала категория так называемых крепостных — домашних слуг, которые служили у хозяина и не имели права свободного передвижения.
2. В исследуемый период экономически укрепились хозяйства светских и духовных феодалов. Наоборот, широкие слои населения продолжали находиться под гнетом чужеземных и собственных правителей. Особенно тяжелым было бремя налогов и разновидных податей. Передовые мыслители, видя бесчинства властей и угнетенное положение создателей материальных благ, в своих произведениях выражали идеи свободы и освобождения из-под гнета чужеземных завоевателей (Фрик, Киракос Гандзакеци, Хачатур Кечареци, Степанос Орбелян).
3. Некоторые местные феодалы вынуждены были отменить ряд налогов, взимаемых в пользу ильханства и отдельных феодалов.
4. С монастырских земель духовенство получало подати тремя известными формами феодальной ренты, однако в исследуемое время преобладала натуральная рента, параллельно с отработочной.
5. С применением кропотливого труда бесправных масс в Сюнике обрабатывались полезные ископаемые. Здесь добывали золото, серебро, медь, соль и т. д. Предполагается, что на территории Сюникского нагорья была и нефть.