Один шанс из тысячи [СИ]

Глава 5 Не один (1)

'День 129 (21 октября, понедельник)

Болеть — плохо, а болеть тяжело — вообще ужас. Трое суток лежал с температурой под сорок. Думал, что всё, сейчас копыта отброшу. То ли грипп, то ли какое-то «креативное» ОРЗ. Даже не знаю, где его подхватил. Логичнее всего, что от уток. Птичий грипп, ему ведь не просто так дали такое название. А я со своими пернатыми возился — чуть ли не в задницы их целовал, хотел, чтобы всё было по уму… Дохотелся, короче. И по всему видать, что от большого ума.

Ни антибиотики, ни противовирусные не помогали. Любое движение — пытка. Один раз сумел себя пересилить, встал и даже дошёл до двери… Дошёл, и тут же будто бы свет вырубили. Ничего не вижу, в глазах темнота, и «страшно, аж жуть». Неужели ослеп⁈ Осторожно, по стеночке добрался до лежбища и рухнул пластом. Минут, наверное, пять трясся, словно в припадке, пока зрение не начало восстанавливаться. Окончательно же отпустило, только когда снова смог различать предметы. Хотя смотреть на свет было всё равно больно…

Именно в этот миг я, наконец, понял: одному здесь и вправду не выжить. Что бы ни говорил, как бы ни убеждал себя, что и умнее, и опытнее, и сил у меня в десять раз больше, но… Лиза оказалась права — я без неё пропал бы.

Хотя силёнок ей действительно не хватало. Попробуйте в двенадцать лет при весе тридцать с копейками поворочать взрослого мужика, когда он не ходит, а просто лежит. Тем более что у самой со здоровьем бо-ольшие проблемы, и если бы не доктор Свиридов, её бы здесь не было… Нет, не так. Если бы не доктор Свиридов, её бы вообще не было. А она была. Здесь и сейчас. Рядом. Готовила еду, меняла одежду и простыни, обтирала салфетками, кормила с ложечки, поила травяным чаем и — даже стыдно признаться — помогала с естественными отправлениями. Мало того, на неё навалились и все проблемы по дому, огороду и птичнику. Топить печь, носить воду, полоть, копать, следить за коптильней, ухаживать за «уткокурями».

Я хорошо помню, как ржал, когда впервые услышал об анатидаефобии. Оказывается, это одно из наиболее странных и в то же время довольно распространенных расстройств человеческой психики. Люди, страдающие этой фобией, до дрожи в коленях боятся уток и прочих похожих на них водоплавающих, потому что уверены: утки следят за людьми и только и ждут, когда те расслабятся, чтобы напасть. Лиза, как выяснилось, тоже испытывала необъяснимый страх перед этими крякающими пернатыми. То ли они напугали её в раннем детстве, то ли имелась какая-то другая причина, но до моей болезни она к ним ближе пяти шагов не подходила.

После, когда я спросил её «Как же ты справилась?», она лишь пожала плечами и совершенно по-взрослому заявила: «Ну, а куда деваться?»

И ещё. В памяти почему-то отложилось такое видение. Словно гляжу на себя больного откуда-то сверху и вижу: сидит перед изголовьем худенькая девчушка, протирает мой лоб тряпицей и тихо так приговаривает: «Дядя Лёша, ты только, пожалуйста, не умирай раньше меня. Хорошо?»

Даже не знаю, бред это или на самом деле…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

К зданию ИВТ[13] Трифонов подъезжал не со стороны Дмитровки, а от Бусиново. Всего лишь месяц назад этот маршрут показался бы странным — глупо ехать из Хлебниково и делать ненужный крюк через Левобережную — однако иной дороги сегодня попросту не было. Двадцатого декабря часть Дмитровского шоссе попала под сдвиг вместе с развязкой. Конечно, «буханка» могла бы проехать и по бездорожью, и по глубокому снегу, но — смысл? Лучше использовать этот козырь потом, когда отпадут все прочие варианты…

Ижорский проезд, худо-бедно, но чистили. УАЗ пронесся по нему без остановок. На хвосте никто не висел и прижать к обочине не пытался. Приезжать в Москву Алексей не то чтоб побаивался, просто старался поменьше мелькать на полицейских и военных постах. Ксива ксивой, но если его начнут проверять вдумчиво и дотошно, то не помогут ни «вездеход» под стеклом, ни «Макаров» за поясом.

Пистолет, кстати, он носил совершенно легально. Ну, если конечно считать таковым привязку оружия к удостоверению, выписанному на имя капитана 12-го ГУМО Сергеева Алексея Игоревича. Его документы Трифонов нашел в бардачке, вместе с бумагами на машину. Совпали и имя, и звание, и шеврон на форме. Грех было не воспользоваться. Светить себя Алексей не хотел. В посёлке его знали и так, а демонстрировать каждому постовому свои настоящие корочки было бы опрометчиво. Приобретать проблемы на ровном месте, объяснять, где взял оружие и машину, почему опять не пошёл на службу, как спасся от сдвига… Нет, пока он сам не поймёт, что случилось и почему эксперимент закончился катастрофой мирового масштаба, ноги его в официальных структурах не будет. Заумным теориям там уже никто не поверит. Потребуют доказательств и, в лучшем случае, снова запихнут в какой-нибудь «ящик» под начало очередного «Михальчука»…

— Капитан Сергеев?

— Так точно.

— Алексей Игоревич?

Трифонов усмехнулся.

— Слушай, охрана. Ты буквы читать умеешь?

— Ну, умею, — набычился проверяющей.

— Полоску на пропуске видишь?

— Ну, вижу.

— Ну, так и не борзей.

Алексей аккуратно вынул документы из рук охранника и кивнул на шлагбаум.

— Давай, открывай. Не тяни.

Пару секунд «вохровец» размышлял, обидеться ему или нет, но потом просто махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, ушёл в КПП. Перекрывающая проезд «стрела» поднялась. УАЗ въехал на территорию института.

Олега Михайловича Лунёва (для своих — просто Михалыча) Трифонов отыскал там, где и предполагалось — в технологической зоне одной из лабораторий.

О встрече договорились за сутки. Старый приятель отозвался только на пятый звонок — неизвестные номера он, как правило, игнорировал, но если абонент оказывался слишком настойчивым, то разозленный Михалыч всё-таки жал на «ответить», а после… После всё зависело от фантазии и степени занятости ведущего инженера. Его речевым загогулинам могли позавидовать не только специалисты-филологи, но и все, без исключения, боцманы Российского флота.

Друга Лунёв узнал лишь после третьего по счёту «загиба».

— Лёха, ты что ли?

— Я, Михалыч.

— Эээ… богатым будешь.

— Богатым вряд ли, а вот известным — запросто.

— Известным? С чего бы?

— Стану — узнаешь…

Трифонов знал Михалыча больше десяти лет. Светлая голова и мастер «золотые руки», слесарь, токарь, столяр, сварщик, электрик… Он мог бы устроиться где угодно, в любой «естественной монополии» и с приличным окладом, однако — нет. Изгнанный в девяностых из вуза с формулировкой «за аморальное поведение и хроническую неуспеваемость», студент Лунёв сперва честно отслужил срочную, а затем не нашёл ничего умнее, кроме как поступить на работу в «нищий» академический институт — и не научным сотрудником или, на худой конец, лаборантом, а обычным рабочим. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что сделал он это совсем не по глупости. Лаборатория Института Высоких Температур стала отличной технической базой для индивидуальных коммерческих начинаний.

Меньше чем за пять лет Михалыч стал незаменимым как для руководства, так и для рядовых сотрудников. Он мог сотворить практически всё — любую конструкцию, любой опытный образец. Мало того, свои умения бывший студент с выгодой продавал на сторону. Начальство закрывало на это глаза. Расставаться с ценным специалистом никому не хотелось. Его даже повысили в должности — перевели из слесарей в инженеры. На официальных доходах это почти не сказалось, но сам факт говорил о многом…

— Здорово, злодей! Как жизнь?

— Всё путём, — Михалыч оторвался от верстака, снял очки и повернулся к вошедшему. — Как сам?

— Нормально.

— Да? А у нас тут слухи ходили, что ты в ЦИАНТе работал, ну и…

— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными, — рассмеялся Трифонов.

— Тогда почему в форме?

Связь между военным обмундированием и возможной гибелью его обладателя была достаточно тонкой и совершенно неочевидной.

— Понимаешь, Михалыч… Тут дело такое, что без бутылки не разберешься.

— Тебе собутыльник нужен?

Трифонов опять засмеялся.

— Нет. Собутыльник не нужен. Мне нужен флибр. Или хотя бы его компоненты.

— Флибр, говоришь?

Лунёв почесал в затылке и сделал вид, что задумался.

Алексей мысленно подобрался. Его умозаключения оказались верными. Он пришёл по нужному адресу. Приятель о флибре знал.

— Слушай, а почему ты решил, что он у нас есть? — пристально посмотрел Михалыч на гостя.

— Тоже мне, секрет Полишинеля, — фыркнул учёный. — В ЦИАНТ флибр доставляли по звонку, через РАН. Ждали не больше часа. А какой у нас самый ближайший академический институт с возможностями?

— Наш ИВТ, — нехотя согласился «слесарь».

— Ну вот. Сам и ответил.

— Ладно. Проехали. Сколько нужно?

— Три-четыре комплекта. Лучше пять.

— Экий ты шустрый, — покачал головой Михалыч. — Флибр, сам понимаешь, вещь подотчётная.

— Понимаю. Готов заплатить. Могу деньгами, могу и по бартеру.

— Деньгами, говоришь? — усмехнулся Лунёв. — Что значат в наше смутное время какие-то деньги?

Сказал и уставился на собеседника.

Вопрос был, естественно, риторическим.

После декабрьских событий наличные, хотя и ходили, но с каждым днём их реальная стоимость становилась всё меньше. Введенная летом карточная система стремительно расширялась. До декабря её действие распространялось только на продукты первой необходимости. Сегодня она охватывала почти половину того, что требовалось человеку для жизни. Некоторые считали, что власти готовят «денежную реформу», другие небезосновательно полагали, что вскоре грядет настоящий «военный коммунизм», и к нему надо готовиться заблаговременно — запасаться всем самым необходимым и, желательно, в максимальном объеме.

— Что тебе интереснее? Продукты, патроны, топливо?

Михалыч опять почесал в затылке.

— Знаешь, Лёх. Топить мне особо нечего, стрелять не в кого, а вот пожрать я люблю.

— Понял. Не дурак. Тушёнка устроит?

— Устроит. Ящик — комплект. Только учти, свиную я не беру. И чтобы срок годности соответствовал.

— Какие конкретно ящики? Сколько по весу? Состав?..

Торговля продолжалась минуты четыре.

В конечном итоге договорились сменять пять комплектов флибра на семьдесят две банки армейской говяжьей тушёнки по пятьсот двадцать пять граммов в каждой.

— И чтоб в солидоле и с надписями, — предупредил Михалыч.

— Иных не держим…

На то, чтобы перетащить из УАЗа в подсобку три полных ящика, хватило пары минут.

— Ну что? Устраивает?

— Нормально, — кивнул Лунёв, после того, как вскрыл каждую упаковку и вынул оттуда по банке. — Говядина тушёная. Не для продажи. Июль 2018. Подходит.

— Отлично. Тащи товар…

За товаром пришлось идти в другую пристройку.

Михалыч держал его в несгораемом шкафу, вместе с какими-то железяками.

— Один… два… три… — вынимал он из шкафа запечатанные стальные пеналы.

Всего, как заметил Трифонов, их там хранилось штук тридцать.

— Слушай, откуда у тебя столько флибра? — не удержался он от вопроса.

— Ну… я же не спрашиваю, откуда у тебя столько тушёнки?

— А я могу сказать откровенно: я её спёр. Со склада в ЦИАНТе, когда он наполовину исчез.

— Хм. Откровенность за откровенность. Я лично собирал установку для синтеза, лично настраивал и был единственным, кому доверяли загружать компоненты. Ну и… осталось немножко.

Друзья обменялись взглядами и — расхохотались.

Фильм «Берегись автомобиля» помнили оба…

Контейнеры с флибром Трифонов упаковал в специальный кофр и поставил под «лавку» в салон. Приятели попрощались, УАЗ выехал с территории института. Путь лежал в центр, в сторону «Беговой». Покрутившись по заснеженным закоулкам около двух километров, Алексей вырулил к Дмитровскому шоссе, к его сохранившейсячасти. За пару домов до выезда на магистраль он остановил машину и вынул мобильник. Индикатор показывал, что связь в этом месте работала.

— Паш, ты? Привет… Всё в силе?.. Ага. Как договаривались. Минут через сорок.

Учёный убрал телефон и ненадолго задумался.

С доктором Свиридовым он был знаком пять лет. Познакомился через тестя, когда тот «лечил» себе какую-то не то бородавку, не то папиллому. В чем смысл бороться с этой напастью не в обычной районной поликлинике, а в НИИ онкологии, Трифонов не понимал, но ничего советовать не пытался. Просто возил Николая Ивановича («чужим» такое ответственное и «интимное» дело тесть доверять не хотел) на процедуры и присутствовал на приёмах в качестве доверенного лица и независимого наблюдателя.

В процессе «озоно-рентгено-лазеро-фито» и каких-то ещё терапий он и сошёлся с Пашей. Точнее, с Павлом Антоновичем — лечащим врачом тестя и весьма увлеченным исследователем. Общие интересы выявились в области радиоизлучений и их влияния на сложноструктурированные объекты.

Сегодня Трифонову требовалась подробная консультация по изобретенному Павлом прибору. РЗМ-18 около двух с половиной лет использовался доктором в качестве экспериментального образца для медицинских исследований. Его принципиальная схема была Алексею известна и как нельзя подходила для изысканий по сдвигам и флибру. Проблема заключалась лишь в том, захочет ли Павел посвящать знакомого в различные тонкости и особенности эксплуатации спецприбора. Всё-таки это его личное ноу-хау и делиться им с кем-то ещё Свиридов мог и не захотеть. Второй «тонкий» момент: доктор мог сообщить по инстанции кому следует как о самом интересе к прибору, так и о личности интересующегося, и о его неуклюжих попытках сохранить собственное инкогнито. Чужое удостоверение, чужая машина, чужой телефон, оружие — всё это навевало недюжинные подозрения. И если с Михалычем такой номер прокатывал — особой законопослушностью «слесарь» не отличался — то со Свиридовым могло и не прокатить…

— А ну, вставай! Быстро!.. Кому сказал!.. Ах, ты ж, дрянь!..

Алексей оторвался от размышлений и глянул в боковое окно.

Прямо через дорогу, среди сугробов, располагалась автобусная остановка. Явно заброшенная. Учёный не помнил, был там кто-то, когда он подъехал, или, как и везде, там царила лишь снежная круговерть.

Сейчас около остановки возились двое бомжеватого вида граждан. Похоже, они пытались кого-то отогнать-оттащить от находящейся под навесом скамейки…

Трифонову стало неожиданно интересно.

«Бутылку, что ли, не поделили?»

Выбравшись из машины, он слегка потянулся и, словно заправский водитель, пару раз пнул по переднему колесу. Конечно, не для того, чтобы проверить давление в шинах, а чтобы просто встряхнуться. Сиденья в «буханке» особым удобством не отличались, поэтому время от времени требовалось разминать спину и ноги.

Разборки на остановке, кажется, завершились. Бомжи перестали орать и полезли через сугроб. Первый торил дорогу, второй тянул за собой, ухватив за шиворот… девочку лет десяти-одиннадцати.

— Эй! А ну, отпусти её! — шагнул вперёд Алексей.

— Отвали! — не останавливаясь, бросил первый «бомжара».

— Я сказал, отпустили её, а то…

— А то чё? — выбравшись на ровное место, ухмыльнулся «прокладывающий дорогу».

В его руке блеснул нож.

Трифонов пожал плечами, вынул ПМ и дважды выстрелил.

«Бомж» выронил нож и, ухватившись за ногу, рухнул на снег.

— Сука! Ты мне в коленку попал!

— Я сказал, отпустили её! Быстро! Считаю до трёх. Один, два…

— Да иди ты…

Второй «бомж» резко оттолкнул девочку от себя и рванул прочь. Первый, не переставая ругаться, поковылял следом. Его предыдущие утверждения о «тяжелом ранении» оказались липой. Пуля, если и задела его, то прошла вскользь. Убивать придурка — такого намерения у Трифонова не было. Хотя все основания имелись. По вышедшему перед Новым годом «Закону о самообороне» в случае возникновения опасности, как для себя, так и для окружающих, гражданам разрешалось использовать любые средства, в том числе, огнестрельные…

Убрав пистолет, Алексей подошёл к девочке. Та сидела прямо в сугробе и встать не пыталась. Похоже, у неё просто не было сил.

— Ты как, в порядке? Домой отвести?

— У меня нет… дома… — едва слышно пробормотала девочка, потом неожиданно дёрнулась, словно от боли, и, закатив глаза, начала заваливаться набок. Удержать её Трифонов не успел.

Секунд пять Алексей тупо смотрел на упавшую, не понимая, что делать.

Он ведь просто хотел помочь, а тут…

«Вот же… придурок!»

Выйдя из ступора, он подхватил девочку на руки и понёс к машине.

Пуховик — это, конечно, прекрасно, но от холода лучше спасаться в тепле, а не на морозе.

Кое-как усадив ребёнка в переднее кресло и включив салонную печку, Алексей принялся лихорадочно размышлять, что дальше. Девочку следовало срочно отвезти в больницу, а там пусть решают врачи. С одной стороны, это правильно, но с другой — он уже договорился о встрече с Павлом, и опаздывать на неё не хотелось. Кроме того, сразу уехать из больницы ему не дадут, врачи обязательно вызовут полицию, и шут его знает, что будет дальше…

«Так Паша ведь тоже врач!»

Промелькнувшая мысль была похожа на озарение.

Алексей ухватился за неё «обеими руками».

«Ну да. Так и есть. У них там и поликлиника, и стационар, и аптека…»

Повеселев от найденного решения, Трифонов снял УАЗ с ручника, передвинул рычаг и нажал на газ. «Буханка» тронулась с места и покатилась в сторону Дмитровки…

Девочка очнулась, когда автомобиль уже выруливал на ТТК[14].

Она приподняла голову и начала с подозрением осматриваться. На коленях у неё лежала большая подушка, которую Трифонов возил в салоне «на всякий пожарный», а теперь использовал в качестве импровизированных «ремней безопасности», поскольку штатные в армейской «буханке» отсутствовали.

— А… куда мы едем?

— В больницу.

— Мне в больницу нельзя.

— Почему?

— У меня полиса нет.

Алексей засмеялся.

— Хорошая шутка. Тебя, кстати, как зовут?

— Лиза… эээ… Елизавета Петровна…

— Прямо как императрицу, — хмыкнул Трифонов. — Ну, а меня, стало быть, Алексей Николаевич. Но можно и «дядя Лёша», я не обижусь.

— Хорошо, дядя Лёша.

— Ты это… есть хочешь? — спохватился ученый.

— Я уже ела… вчера.

— Вчера не сегодня.

Алексей сунул руку назад и нашарил за сиденьем пакет с сухпаем.

— Держи. Только не торопись. И водой запивай, а то подавишься.

— Спасибо.

Трифонов сбросил газ и постарался ехать ровнее. УАЗ, конечно, не аэробус, и стюардесс тут нет, но перекусить чем-нибудь из ИРП[15] можно без них и даже без откидного столика.

Особого рвения в поглощении пищи Лиза не проявила. Чуть «поклевала» холодную кашу, скушала пару галет, надкусила сырок… А вот воду, наоборот, выпила всю. Литровая пластиковая бутылка опустела меньше, чем за минуту. Закончив с трапезой, девочка вновь задремала. И даже не заметила, что «поднос» с едой свалился ей под ноги.

«Не выспалась, — догадался мужчина. — Да ещё и температура, небось…»

Он ехал по трассе не торопясь, поглядывая на спящую пассажирку.

По непонятной причине, она вдруг напомнила Алексею о пропавшей Тамаре.

Они прожили в браке семь лет, но детьми так и не обзавелись. Кто знает, как всё сложилось бы, если бы у них была дочь. Такая, как Лиза, к примеру, только помладше. Ну, или не такая. Главное, чтобы была…

На территорию НИИ имени Герцена «буханка» заехала беспрепятственно. В отличие от ИВТ, остановить её не пытались и на корочки водителя не смотрели.

Девочку Трифонов решил пока не будить. Какой смысл вместе болтаться по коридорам и ждать? Сперва надо договориться с врачами.

А ждать ему и вправду пришлось.

Доктор Свиридов задержался на целых пятнадцать минут.

— Давно сидишь?

— Да нет, не очень.

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Павел приглашающе распахнул дверь:

— Милости просим в наши пенаты.

— Паш, погоди, — притормозил Трифонов около входа.

— Что такое?

— Да, понимаешь, тут у меня… — Алексей внезапно смутился, словно просил действительно для себя. — Ну, короче, племянница у меня есть, двоюродная. Болеет чем-то, а чем, не пойму. Может, посмотришь, а?

— Племянница⁈ Что ж ты молчал-то⁈ — всплеснул руками Свиридов. — А ну-ка, давай, веди её. Сейчас всё посмотрим…

Свою подопечную Трифонов привёл в кабинет через пару минут. Как оказалось, она даже не заметила, что машина остановилась и продолжала спокойно спать. Тем не менее, пробудилась мгновенно и не капризничала…

— Ну-с, как нас звать-величать? — полюбопытствовал доктор, когда девочка уселась напротив.

— Елизавета Петровна.

— Елизавета Петровна? Прекрасно. А фамилию свою помнишь?

— Помню. Рябушкина.

— Великолепно. Просто великолепно, — Павел откинулся на спинку стула, довольно потёр рука об руку и указал на сидящего чуть в стороне Алексея. — Ну, а это кто, знаешь?

— Дядя Лёша, — несколько недоуменно посмотрела на него Лиза.

— Отлично. А теперь расскажи мне, девица-красавица, где ты живёшь?

— Где я живу?

— Ну да. Адрес свой, я надеюсь, ты не забыла?

— Нет, не забыла. Город Москва, улица Псковская, дом… — на этом месте девочка неожиданно замерла, потом вздрогнула и быстро закрыла лицо руками.

— Эта улица целиком попала под сдвиг. Тот самый, двадцатого, — мрачно пояснил Алексей, сообразив, в чём дело. — В общем… у Лизы нет дома.

— М-да. Проблема, — покачал головой Свиридов.

— В чём?

— Да ни в чём. Это я про себя, — вздохнул Павел. — Дурак, что не догадался. А мог бы.

Трифонов промолчал.

Лиза продолжала сидеть с закрытым лицом. Не шевелясь. Как будто вспомнила что-то ужасное и боялась, что это опять повторится.

— А, давай, Лиза, мы, знаешь, что сделаем? — Свиридов протянул руку к девочке и осторожно тронул её за лоб.

— Что? — едва слышно пробормотала маленькая пациентка.

— Мы позовём сюда Анну Ивановну. Знаешь, кто это?

— Нет, — Лиза отняла от лица руки и заинтересованно посмотрела на доктора.

— О! Это такая женщина, такая женщина. Лучший детский врач из всех, кого я когда-либо знал. Веришь?

— Не знаю. Я её никогда не видела.

— О как! — Свиридов удивленно обернулся на Алексея.

Тот молча пожал плечами.

Доктор повернулся к столу и взял телефонную трубку.

— Анна Ивановна… Зайдите, пожалуйста…

Анна Ивановна оказалась женщиной рослой, статной, лет сорока, со строгим лицом «учительницы». Трифонову даже захотелось подняться при её появлении, словно нашкодившему школьнику перед завучем. Однако, как вскорости выяснилось, это было не главным. Анна Ивановна обладала редким по красоте и душевности голосом. Стоило ей заговорить, и все сомнения сразу отпали.

Алексей, словно завороженный, смотрел и слушал, слушал и смотрел, как женщина беседует с девочкой, как та отвечает, как они обе встают и вместе уходят из кабинета. Из ступора его вывело только «напутственное»:

— Анна Ивановна, как только закончите, сразу ко мне.

— Всенепременно, Павел Антонович. Всенепременно…

Дверь за врачом закрылась.

Трифонов поднял руку и вытер внезапно вспотевший лоб.

— Что? Проняло? — засмеялся Свиридов.

— Не то слово, — выдохнул Алексей.

— Ну, вот и ладушки. Сейчас твою племяшку обследуют, и всё будет понятно. Что у неё, как лечить, где. Ну, а пока… — доктор развернулся к стенду с приборами. — Займёмся пока делами. Часа два у нас есть…

Опасения насчет Павла оказались напрасными. Он не стал ничего скрывать от приятеля. Наоборот, рассказал о своём РЗМ-18 даже больше того, на что рассчитывал Трифонов. И об устройстве прибора, и как он работает, и какие возникают проблемы на разных режимах. В целом, разговор получился достаточно продуктивным. Обещанные Свиридовым два часа пролетели как один миг. Содержательная беседа прервалась лишь с появлением Анны Ивановны.

Женщина примерно с минуту что-то тихо рассказывала Павлу, потом положила на стол выписки и вышла из кабинета. Свиридов принялся вдумчиво изучать бумаги. Он изучал их долго. Минут, наверное, пять

— Ну? Что там? — не выдержал Алексей.

Доктор поднял глаза. Лицо у него было мрачным.

— Плохо, Лёш. Всё очень и очень плохо.

— Да что конкретно-то?

Свиридов взъерошил волосы, встал и молча прошёлся по кабинету.

— Судя по томографии и анализам, у Лизы последняя стадия, — хмуро проговорил он, дойдя до окна и повернувшись к Трифонову. — Главный очаг — правое легкое. Ещё обнаружены метастазы в печени, почках, мышцах… словом, везде. Какая-то скоротечная форма. Если бы ты не привез её к нам, жить ей… ну, в общем, не больше недели.

— И что теперь делать? — растерянно заморгал Алексей.

Ситуация казалась ему бредовой.

— Вот об этом-то я и хотел с тобой пообщаться.

Доктор вернулся к столу, вынул из ящика какие-то бланки и сунул их под нос гостю.

— Заполняй.

— Что это?

— Это разрешение на экспериментальный лечебный курс по протоколу «а семнадцать сорок четыре три». Ты, если я правильно понял, являешься сейчас её единственным родственником. Так?

— Ну-у, так.

— Значит, именно ты и должен давать разрешение. Дело всё в том, что ни лучевая, ни стандартная химиотерапия Лизе уже не поможет. Поздно.

— А что поможет?

— Понимаешь, — Свиридов почесал за ухом. — Я уже пятый год занимаюсь этим семнадцатым протоколом. С мышами и кроликами опытный период прошли. Сейчас методика опробуется на людях. Группа не слишком большая, но статистика есть. Побочные эффекты не наблюдаются. Ремиссия? Ну, о полном выздоровлении речи пока не идет, но на фоне приема препаратов прогноз, в общем и целом, стабильный…

— Сколько она сможет прожить? — перебил приятеля Трифонов.

— Не знаю, Лёш, — развел руками Свиридов. — Может, полгода. Может быть, больше. А может, и месяца не получится. Всё слишком индивидуально. Стандартный курс рассчитан на тридцать недель. Но даже в течение этого времени нет никаких гарантий.

— Хорошо. Я согласен. Показывай, где писать…

Бланк разрешения Алексей заполнил за пару минут. Данные самой девочки он не вписывал — только «фамилия, имя, отчество». Про остальное сказал: «Заполните сами. Ни полиса, ни свидетельства у нас нет». Павел не возражал. Забрал бумаги и спрятал их в специальную папку.

— Лиза пока побудет у нас. Отдельный бокс, круглосуточное наблюдение, курс сложный… Или ты возражаешь?

— Нет-нет. Конечно же, нет. Вот только…

— Что только?

— Можно я посмотрю, как она там?

— Почему нет? Прямо сейчас и посмотрим. Держи халат… Да, и бахилы надень… И маску… Вот. Теперь норма. Пошли…

Лизу они нашли в больничном стационаре. Девочку поместили в изолированный бокс, переодели в пижаму с цветочками, сейчас с ней занималась какая-то медсестра.

— Ну вот, смотри. Всё, как я говорил. Хотя, ты знаешь, некоторые и вправду не верят, думают, у нас тут какой-то концлагерь, и вообще…

Павел всё говорил, говорил, но Трифонов его просто не слышал.

Он молча смотрел сквозь стекло на сидящую на кровати девочку и пытался понять: зачем это всё? Почему он назвался её двоюродным дядей? Они же никакие не родственники, и он может в любую секунду от всего отказаться. Просто взять и уйти. Уйти и забыть. Словно бы ничего и не было…

— Ладно, Паш. Я, наверно, пойду.

— Дела? — понимающе хмыкнул Свиридов.

— Дела, — вздохнул Алексей…

Четверо суток подряд Трифонов практически не выходил из дома. Занимался исследованиями, работал с полученными у Михалыча образцами. Картинка не складывалась, но Алексей чувствовал — ответ где-то рядом, надо лишь отыскать его.

С отоплением проблем не было. Дров для печки хватало, а в сарае лежала целая куча угля, приобретенного ещё летом, на всякий случай, если, по необходимости, придется греться буржуйкой.

После прокатившейся в декабре волны сдвигов начали возникать трудности с электричеством. Общественные генераторы, работающие на природном газе, стояли без дела, поскольку газ в трубопроводах пропал повсеместно, а сжиженный стоил теперь в несколько раз дороже бензина. Последнего пока хватало, заправки работали, но многие полагали: всё это ненадолго. Тем более что ходили слухи о скором введении «новых» денег, пусть непроверенные, а иногда и просто дебильные, но, как известно, дыма без огня не бывает, поэтому население готовилось к будущему, как могло.

Все запасались топливом, продовольствием и переходили в расчетах друг с другом с «живых» денег на бартер. Сотовая связь пока что работала, но покрытие сужалось всё больше и больше. В интернете присутствовал только российский сегмент. Эфирное телевидение показывало всего шесть каналов, зато радио, в том числе, проводное, переживало настоящую реинкарнацию. До девяноста процентов контента составляли новостные программы. Люди слушали новости постоянно, с неослабевающим интересом. Любые сведения о происходящем в стране и мире были сейчас на вес золота. Жизнь вокруг менялась, словно в калейдоскопе. Куда-то исчезало привычное, а новое появляться не торопилось. А если и появлялось, то чаще всего со знаком минус.

За рубежом, если верить официальным источникам, творилось чёрт знает что. Старые связи и договоренности разрушались одна за другой, на первый план выходила голая сила. Кто сильней, тот и прав. Это правило было справедливо и раньше, но сегодня с него слетел всякий налёт дутого гуманизма. Европа всё глубже погружалась в цивилизационный кошмар. Соединенные Штаты распадались на части в режиме реального времени. Дикое поле на месте соседней Украины уже никого не удивляло и не волновало. В Азии сильные государства сменялись кровавыми режимами местечковых султанов, царьков и раджей. Про Африку и говорить нечего. Условные «хуту» резали условных «тутси» по всему континенту, с радостным упоением, словно это являлось единственной целью их существования на планете.

Верить или не верить официозу, каждый решал сам. Странно, но факт — многочисленные гуру отечественного интернета интерпретировали большинство новостей в выгодном для власти ключе: граждане, сохраняйте спокойствие и порядок, или вся наша трудная, сложная и совершенно невыносимая жизнь превратится и вовсе в кромешный ад…

Трифонов в своем доме спокойствие и порядок сохранял и поддерживал. Возился со схемами, выписывал формулы, вычерчивал графики, слушал висящую на стене «тарелку». Старый однопрограммный радиоприемник он отыскал в чулане. Главное достоинство этого аппарата заключалось в том, что он не требовал электроэнергии: что есть в слаботочке, тем и «питался».

Бубнеж диктора служил неплохим фоном для научной работы. По крайней мере, так меньше чувствовалась оторванность от людей и от жизни. Слушая новости, да и просто человеческие голоса, Трифонов воображал, что он не один и что его работа и вправду востребована. Даже если не будет значимых результатов, даже если он не найдёт, кто устраивает эти чёртовы сдвиги и как с ними бороться…

Во время декабрьского катаклизма, когда Алексей и сам едва не погиб, установленный на даче регистратор зафиксировал странный энергетический всплеск не только в направлении сдвига, но и по другим направлениям. Попытки нанести их на карту и выяснить, как развивались события и откуда (или куда, через какие точки) наносился удар по ЦИАНТу, закончились полным провалом. Логики или просто зацепки Трифонов в результатах не обнаруживал. Теоретические изыскания приводили к таким же выводам: хрен знает, что там на самом деле произошло. Единственное, что не вызывало сомнений — это тот факт, что катастрофа случилась во время или сразу же после эксперимента с флибром. Избыточное давление, поглощение энергии, интрузивное сжатие, слияние образцов, разрушение внутриатомных связей, спонтанное излучение… Что это? Повод? Причина? Стечение обстоятельств? Ответы мог дать только новый эксперимент. Но его требовалось подготовить. Причем, самым тщательным образом…

От телефонной трели Трифонов чуть не подпрыгнул — настолько неожиданным показался ему этот звонок. Звонил доктор Свиридов. Увидев, кто абонент, Алексей мысленно чертыхнулся. Как же он мог забыть⁈ Сам же ведь собирался… Ещё вчера…

— Лёша, привет. Как дела? Жив?

— Привет. Да вроде нормально. Живой.

— А я тебе вот что звоню. Ты бы не мог сегодня приехать? Где-нибудь до четырех, до пяти.

— С Лизой всё плохо, да?

— Ну-у, не совсем. Тут дело другое. По телефону не объяснишь.

— Я понял. Буду… часа через полтора.

— Жду…

В клинику Трифонов прибыл даже немного раньше, чем обещал.

Часы показывали половину четвёртого.

Свиридов встретил его у себя в кабинете. Вид у доктора был немного смущенный.

— Ну? Выкладывай, что случилось.

— Ты понимаешь, Лёш. Тут у нас разные пертурбации намечаются…

Павел внезапно замялся, словно собирался сказать что-то не слишком приятное или вообще неприличное.

— Урезали фонды? — догадался учёный.

Доктор грустно вздохнул.

— Ну да. Что-то вроде. Институт переводят из Москвы в Балашиху. Половину программ закрывают, больных распихивают по другим клиникам…

— Значит, и Лизу тоже?

Свиридов отвёл глаза и молча кивнул.

— Лечебный курс она не закончит, так?

— Если её переведут в хоспис, то не закончит. Никто не возьмет на себя такую ответственность. Но это, если действительно в хоспис.

— А что, имеются варианты? — подался вперёд Алексей.

— Имеются.

— Какие?

Мужчины игрались в гляделки секунд пятнадцать. Потом Павел сунул руку под стол и вытащил оттуда медицинский контейнер из нержавейки.

— Здесь, — указал он на бикс, — полный набор препаратов на весь экспериментальный курс. Официально я не могу его никому отдавать. Но если ты пообещаешь, что…

— Я обещаю.

— А сможешь?

— Если ты дашь инструкции, то смогу.

— Хорошо.

Свиридов достал из тумбочки несколько бумажных листов и протянул их Трифонову.

— Тут краткое описание курса и график введения препаратов. Сначала идут внутривенные, потом внутримышечные, потом перорально. Нарушать нельзя. Кроме того надо определять по маркерам текущий эффект и, если понадобится, корректировать, — доктор внимательно посмотрел на ученого. — Уверен, что справишься? На полдороги не бросишь?

Алексей помотал головой.

— Справлюсь. Не сомневайся…

В Хлебниково Алексей и Лиза прибыли часа через три.

— Вот здесь ты теперь будешь жить. Нравится?

Девочка вошла в дом, огляделась.

— Нравится. У нас квартира даже поменьше была.

— Ну и отлично. Твоя комната слева. Располагайся. Через полчасика будем ужинать.

Дверь хлопнула.

Оставшись один, Трифонов открыл бикс и принялся изучать содержимое. Ампулы следовало положить в холодильник, капсулы — в отдельную коробку, препараты для маркеров в другую, шприцы и прочие «приспособы» — оставить в контейнере…

Слава богу, с игрушками и одеждой можно было не париться. Перед внеплановой выпиской Лизе надавали их столько, что хватило бы на четверых. За еду Алексей тоже не волновался. Основная проблема заключалась в другом — он просто не знал, как надо вести себя с маленькой девочкой, которая через год-другой или превратится в подростка, или…

Нет, думать о чём-то плохом Трифонов не хотел.

Пусть всё идёт, как идёт…

Чай, люди кругом, а не лес…

Переживём как-нибудь…