Однажды Ты будешь Моя

Глава 9

Нина

Утренняя прохлада застала меня врасплох, и даже в спешке наброшенной ажурной кофточке, застёгнутой до последней пуговицы, я замерзла пока дошла от дома до метро.

Разрозненные беспокойные мысли жалили словно пчёлы, и я, стараясь отвлечься, пока ехала, искала в интернете информацию о госпитале, врачах, особенно хирургах, их опыте работы. Удалось найти совсем немного, и то больше из истории госпиталя, который существует с начала прошлого века. На свою неудачу я лишь грустно усмехнулась: ничего удивительного объект закрытый, вот поэтому и сведений в открытом доступе почти нет.

Из метро я вышла спустя час и была приятно удивлена изменением погоды. Сегодняшний день, несмотря на неудачное начало, обещал быть тёплым и ясным. По широкой улице мимо меня проносились редкие машины. Суббота, раннее утро — это время, когда люди обычно спят или только начинают день кружкой горячего кофе.

Огляделась вокруг, всё, что я видела, это немногочисленных прохожих и ряды однообразных зданий. Судя по карте, которую я изучала в дороге, госпиталь должен был находиться недалеко от станции метро, однако, оглядываясь по сторонам, я так и не обнаружила здания, похожего на то, что было на фотографии.

«Сейчас загляну в навигатор как туда идти», — подумала я.

И как назло, батарейка в телефоне оказалась на минимуме. Я так спешила, что не проверила зарядку, а потом ещё и в метро сидела в телефоне. А если я сейчас открою навигатор, то он сядет и я останусь без связи.

Пришлось понадеяться на память и немного поблуждать. Чуть не заблудилась в запутанных переулках старого района. Когда-то здесь располагались доходные дома, гостиницы, магазины. Сейчас их сменили офисы всех мастей. И восстановленные старинные особняки и современные здания из стекла и метала, блестящие на солнце стеклянными стенами от пола до потолка.

В какой-то момент возникло ощущение, будто я в лабиринте, где каждый поворот только уводил меня всё дальше от цели.

Я отстранено любовалась тем, как солнце щедро льёт свои лучи на мостовую, играя бликами на листьях деревьев, которые мягко шелестят под лёгким ветром. Воздух был наполнен ароматами цветущих где-то неподалёку цветов, что заставляло забыть, что я в самом центре большого города.

В этот раз вместо привычной тревоги оттого, что я опаздываю, мне удалось успокоиться и взять себя в руки. Прогулка пошла мне на пользу.

Вот и госпиталь, мои поиски увенчались успехом. Поднимая взгляд на красивое, старинное здание, я почувствовала, как в груди сжимается от тревоги и безумной надежды.

Госпиталь стоял в тихом переулке, укрытый тремя рядами высоких зданий от оживленного проспекта, от которого я начала свой путь. Фасад, оформленный в элегантном стиле ампир, судя по его идеальному виду был недавно отреставрирован. Выкрашенный в светло-желтый цвет, он производил приятное впечатление. Совсем не такое ожидаешь от больницы. По углам и карнизу здание было украшено фигурной лепниной, которая представляла собой отдельное произведение искусства.

Здание военного госпиталя оказалось невысоким, всего пять этажей. Вот поэтому я его и не увидела сразу.

Я остановилась перед кованными воротами и мой взгляд сразу устремился к золотой табличке на стене здания. На ней строгим черными шрифтом было указано название госпиталя, адрес, и ниже прямоугольная прорезь куда вставлялась сменная надпись с часами посещений, которые были выложены наборными цифрами.

Целых пол минуты я вглядывалась в цифры, прежде чем окончательно осознала, что посещение в субботу возможно только с одиннадцати часов. Посмотрела на экран телефона. Полтора часа ждать.

«Ничего страшного. Главное, что я на месте и я не опоздала», — успокоила себя.

Напротив входа стояли скамейки, на одной из которых я расположилась, подставляя уставшее лицо ласковым лучам солнца и настраиваясь на встречу.

Время пролетело незаметно. Удивительно, но я даже не заметила, как задремала и совершенно спокойно проспала полчаса. Теперь я чувствовала себя немного лучше.

Пока я дремала, около входа успела собралась небольшая очередь. Но надо отдать должное службе охраны. Они оперативно проводили проверку. И долго ждать мне не пришлось.

Я наблюдала как охранники, не задавая вопросов, сверялись со своей внутренней электронной базой, и выдавали допуск на территорию. Нескольким посетителям, несмотря на недовольные возражения, отказали.

Однако для меня они сделали исключение, и снизошли до разговора:

— Девушка, пациента только перевели из реанимации в палату. По правилам к нему пускать не положено даже близких родственников. Однако у вас тут специальная пометка.

Охранник окинул меня задумчивым взглядом.

— А какой номер палаты? — не скрывая волнения, спросила я.

— Зайдите к лечащему врачу в 205 кабинет сначала. Он решит допустить вас в палату или нет.

— А номер палаты? — заискивающе спросила я, хотя мне хотелось схватить этого детину за воротничок и хорошенько потрясти.

— Врач решит. Кабинет 205. — отчеканил он и протянул мне карточку, провожая меня подозрительным взглядом, словно всерьез опасался, что, не зная номер палаты, я прямо сейчас пойду по госпиталю, заглядывая в каждую дверь.

Я хмыкнула. Только пусть попробуют не сказать, где Влад. И, возможно, так и будет.

Сжимая в руке заветную пластиковую карточку, я зашагала по асфальту в сторону входа в здание.

Вестибюль госпиталя внутри был отделан белым мрамором с серыми прожилками. Журчание воды привлекло моё внимание, и я была приятно удивлена обнаружить рядом с входом изящный фонтан, в окружении зелёных насаждений.

Единственный опыт посещения больницы у меня был несколько лет назад, когда у Вики на фоне стресса от постоянных выступлений, воспалился аппендицит и его пришлось удалять. Там была обычная городская больница. И сейчас подспудно я ожидала увидеть такое же утилитарное помещение с персоналом, спешащим по своим делам, и пациентов, которые медленно прогуливаются по коридорам.

Но дойдя до кабинета лечащего врача Влада, я так никого и не встретила. Я осторожно, невольно проникаясь тишиной госпиталя, постучала в добротную деревянную дверь, на которой было указано «Заведующий 1 м хирургическим отделением», имя отчество и фамилия, которые я тут же запомнила.

— Можете войти, — раздался негромкий уверенный голос из-за двери.

Кабинет оказался довольно просторным отделанным деревянными панелями до середины стены. Жалюзи легко покачивались от движения ветра. Из приоткрытого окна с улицы доносились звуки городской суеты и отдалённый гул проезжающих машин, создавая контраст с тишиной и спокойствием внутри кабинета.

Врач на вид был возраста моего папы, может быть немного моложе. Его облик излучал уверенность и профессионализм, что необъяснимым образом успокоило меня, хотя я обычно скептически отношусь к так называемой важности первого впечатления, и предпочитаю опираться на факты.

Меня жестом пригласили присесть.

— Геннадий Михайлович, доброе утро… — дальше я вкратце доложила, тьфу, рассказала: кто я и к кому пришла.

— Да, Нина, сразу чувствуется воспитание военное у вас.

Врач окинул меня внимательным взглядом, и была в нем скрытая сила, которую я привыкла видеть в окружающих меня мужчинах: Владе, отце и дяде Игоре. Но у них эта сила была подавляющая, напористая, в отличие от этого мужчины, чья сила воспринималась оберегающей и несла успокоение. Однако, это не означало, что врач уступал им в силе воли или решительности.

— Меня очень просили пойти навстречу и принять вас. — доктор улыбнулся, отчего небольшие лучики морщинок возникли вокруг его глаз, добавляя его облику теплоту и доброжелательность.

А дальше я, ловя каждое слово, узнала, что состояние Влада улучшилось настолько, что его досрочно перевели в отдельную палату. Однако он всё ещё подключен к приборам и не сможет вставать несколько дней. Относительно сроков, когда его выпишут, точнее будет понятно в ближайшие дни.

Несмотря на мои аккуратные вопросы, Геннадий Михайлович, который оказался хирургом, оперировавшим Влада, так и не сказал мне чётко что за ранение получил Влад. Только упомянул, что ранение брюшной полости, и всё. Заметив на моем лице непонимание и подозрение, он сослался на отсутствие указаний от командования.

Что же там за секретность такая великая и зачем это вообще скрывать?

Но я была не в том положении, чтобы что-то требовать. Меня и так пустили в виде исключения и как оказалось за это я должна быть благодарна даже не отцу, а его бессменному помощнику и секретарю Анне Ивановне, которая оказалась подругой детства завотделением. Вот как тесен мир!

Пообещала себе, что не забуду её помощь и непременно придумаю как отблагодарить эту замечательную женщину.

И со страхом получить отказ, я задала самый волнующий меня вопрос:

— Геннадий Михайлович, могу ли я попросить вас разрешить мне… — несмотря на мои попытки сохранить спокойствие, ком в горле будто выпустил острые шипы, которые вызвали боль и спазм и, мой голос сорвался.

— Нина, вы понимаете, что Влад в настоящий момент находится без сознания.

Я была благодарна мужчине за то, что он ответил, не дожидаясь пока я смогу вернуть себе самообладание. Потому что я бы не смогла. Возможно, хирург с огромным опытом за плечами, не раз видевший перед собой женщин в похожей ситуации, понял, что я нахожусь на грани того, чтобы разрыдаться прямо у него в кабинете.

Всё, что я смогла — это кивнуть.

— И вы не сможете с ним поговорить, узнать о его самочувствии. Также возможно, что его вид и состояние в данный момент могут вас испугать.

Его глаза, полные сочувствия и понимания, словно говорили мне: «Вы не одна». Этот момент тихого взаимопонимания придал мне сил, чтобы сдержать навернувшиеся слёзы и глубоко вздохнуть, пытаясь найти в себе силы, чтобы услышать ответ, даже если это будет отказ.

— Я понимаю, — тихо сказала я. — Я не видела его десять месяцев, двадцать три дня и девять часов… Прошу Вас.

Геннадий Михайлович внимательно посмотрел мне в глаза и теперь его взгляд стал таким же твердым как скальпель, которым он не дрогнувшей рукой проводит операции.

— Хорошо, я провожу вас до палаты.

Столько месяцев ожидания, которое временами казалось мне бесконечным, и вот, наконец, я получила крупицы новостей о своём любимом. Каждая буква в диагнозе «стабильно тяжёлое», звучало для меня как гром среди ясного неба, в то же время несло с собой искру надежды.

Шаги звучали удивительно громко в этой тишине, словно эхо моего волнения. Каждый шаг приближал меня к палате, где находился Влад.

Сердце колотилось бешено, когда мы с врачом остановились у закрытых дверей палаты. Перед тем как открыть дверь Геннадий Михайлович бросил на меня короткий взгляд словно оценивал, насколько стабильно моё эмоциональное состояние. Даже не сомневаюсь, что, если бы я не смогла удержать лицо и выдала как дрожит у меня всё внутри от волнения, тревоги, радости, надежды и ещё сотни разных эмоций, он не позволил бы мне войти в палату.

Убедившись, что я владею собой, врач открыл дверь. С глубоким вздохом я вошла следом за ним.

Воздух в палате был насыщен запахами антисептиков и лекарств. Около больничной койки стояли две женщины в медицинской одежде, заслоняя собой лежащего на ней пациента. Одна из них держала в руках планшет и записывала показания, которые снимала с прибора. А вторая, наверное, медсестра меняла флакон у капельницы.

— Геннадий Михайлович… — начала первая дама, но потом её взгляд зацепился за меня, и она с удивлением сказала: — …но посетителям пока нельзя…

— Под мою ответственность. — спокойно ответил завотделением.

А я снова мысленно поблагодарила Анну Ивановну и папу.

Женщины удивленно переглянулись, первая положила планшет с записями в кармашек на торце койки, медсестра выбросила использованные материалы, и они молча направились к выходу, напоследок бросив на меня любопытные взгляды.

Но я этого даже не заметила, потому что стоило им отойти, я увидела Влада. И смотрела только на него.

Первое, что притянуло мой взгляд — это любимое лицо, бледное, но спокойное, словно Влад просто спал. Аппарат жизнеобеспечения издавал ритмичные звуки, а монитор сердечного ритма равномерно мигал, отмеряя каждый удар его сердца. Капельница медленно подавала в кровь необходимые для восстановления вещества.

Я медленно приблизилась к больничной койке и осторожно провела по сильной, загорелой до темноты руке, свободной от капельницы. Мои глаза наполнились слезами, от того насколько беспомощным сейчас выглядел этот сильный и решительный мужчина. Я помнила его смех, его крепкие объятия и теперь, видя его в этом состоянии, моё сердце разрывалось от боли.

— Я оставлю вас, но ненадолго.

Я подняла глаза на врача и кивнула, безропотно соглашаясь со всем, лишь бы меня не прогоняли.

— Пятнадцать минут, Нина. — сказал врач по пути к двери.

Дверь плотно прикрыли.

— Влад, я люблю тебя, я так ждала тебя, — с всхлипом вырвалось у меня из груди.

Я подошла к изголовью, наклонилась и тихонечко поцеловала его губы. Сухие, потрескавшиеся, но невыразимо дорогие мне. В этом легком прикосновении сконцентрировалась вся моя любовь и надежда на его скорейшее выздоровление. Едва касаясь, я покрыла поцелуями всё его лицо, погладила жесткие волосы, отводя со лба отросшую за время командировки прядь.

«Я могла его потерять, едва успев обрести». — страшная мысль, которую я постоянно гнала от себя, проникла в моё сознание.

— Поправляйся, любовь моя. Главное, что ты жив. — голос дрожал от шквала эмоций, который бушевал во мне.

Я говорила и говорила. Нежности, признания, обещания, даже угрозы. Слова лились из меня словно вода через открытую плотину. Спустя несколько минут я почувствовала, что мои моральные силы на исходе, на меня накатила душевная усталость.

Боясь ненароком задеть что-нибудь, я заставила себя опуститься на стул рядом с больничной койкой и положила ладонь на руку Влада. Не отрываясь, следя за каждым его вдохом, каждым мигом на мониторе. В этот момент время казалось замершим, и вся моя жизнь сосредоточилась в этой палате, рядом с ним.

— Нина, вам нужно уходить, — спокойный голос Геннадия Михайловича пробудил моё восприятие от непонятного оглушенного состояния, в которое я впала. Тревога и яростный протест всколыхнулись во мне с новой силой.

Мы встретились глазами и внимательный взгляд доктора заставили моё беспокойство отступить, давая понять, что Влад находится в надёжных руках.

— Когда я смогу его снова навестить? — приглушенно спросила я, не выпуская ладони Влада.

— Приходите завтра в то же время. Если самочувствие Влада улучшиться, то вы сможете остаться с ним подольше.

— Спасибо, доктор, — через силу проговорила я.

На следующий день я сидела на той же скамейке за полчаса до открытия и прижимала к себе обманчиво маленький белый рюкзак. Сегодня я собиралась остаться здесь всерьез и надолго. И персоналу больницы придётся либо силой выпроводить меня, либо смириться с моим присутствием.

Мои ожидания не оправдались. Тот редкий случай, когда этому искренне радуешься.

Из госпиталя меня выгонять не стали. Не знаю, что тут повлияло в большей степени. Геннадий Михайлович проникся моей отчаянной просьбой или причина в моём самообладании, которое я усердно ему демонстрировала. На самом деле никакого спокойствия и в помине не было.

Сегодня моё беспокойство о любимом мужчине было лишь немногим меньше вчерашнего. Ведь за прошедшую ночь состояние Влада могло измениться, и не обязательно в лучшую сторону. Я всячески старалась отвлечься, чтобы не думать об этом. Поэтому вчера вечером и сегодня в пути искала в интернете и затем изучала научные статьи о восстановлении пациента после операций на брюшной полости.

Однако, когда я зашла на проходную я ещё не знала, что всё закончится благополучно и мне разрешат остаться с Владом в палате.

Стараясь сохранять непринужденный вид, я придерживала лямку рюкзака, вроде как я тут с сумочкой, а не с запасом самого необходимого на три дня. Рамку металлоискателя я прошла, и она даже не пикнула. Не зря я избавилась от всего, на что она может среагировать, даже ключи дома оставила. Всё, чтобы избежать лишнего внимания.

Я положила в металлический выдвижной ящик паспорт и поздоровалась. Неразговорчивые охранники окинули меня подозрительными взглядами через пуленепробиваемое стекло. Тщательно проверили мой паспорт, сверили со своей базой и вложили в него драгоценный пропуск.

Но клыкастый турникет высотой до потолка не открыли.

Я слегка нахмурилась и приготовилась к тому, что меня попросят показать содержимое рюкзака. Как объяснить маленькое полотенце и запас еды я знала, а вот со сменным комплектом женского нижнего белья (при том, что посещаю я мужчину) будет сложнее.

Массивная дверь открылась и в тамбур вышел хмурый охранник. Мужчина устремил на меня пристальный, изучающий взгляд. Впечатление создалось, что охранник на спинку стула повесил темно-синий китель и фуражку с голубым околышем. У моего дедушки, маминого отца, было что-то похожее во взгляде и манере говорить скупо, и даже повседневные вещи с совершенно каменным лицом. Трудно таким людям в жизни, наверное.

«Хаха, меня таким с детства не проймешь. До моего папы не дотягивает». — внутренне поиронизировала я, пытаясь отвлечься от чувства, что охранник вышел в тамбур не просто так.

— Девушка, сначала зайдете в кабинет к лечащему врачу. Получите его согласие. Всё ясно?

Я непроизвольно расправила плечи под этим тяжёлым взглядом. Едва скрывая улыбку, подумала, что прямо чувствую желание ответить «так точно!» Интересно, в каком он звании и правильно ли я род войск угадала? Спрашивать, понятное дело, было неловко.

«Влад тоже военный, но у него с юмором всё в порядке. У папы хотя с юмором и не очень, но он может быть разным, а не вот это вот… лицо кирпичом».

— Да. 205 кабинет. Обязательно зайду. — кратко ответила я, заслужив тень одобрения в глазах охранника.

Как и вчера, путь к Владу пролегает через кабинет завотделением. Задержка, надеюсь, будет недолгой. Геннадий Михайлович оказался на месте. Вообще удивительно, что на выходных он был на работе. Впрочем, присутствие лечащего врача Влада в госпитале меня успокаивало. Если динамика будет отрицательная, то лучше, чтобы врач был неподалеку.

Геннадий Михайлович меня очень обрадовал. Влад несколько раз приходил в сознание. Однако пока промежутки его бодрствования короткие.

— Вчера во время вашего Нина посещения Влад ещё не отошел от наркоза. Сейчас состояние пациента больше похоже на глубокий сон. — заметил завотделением.

Выслушав мою просьбу, Геннадий Михайлович разрешил мне остаться вместе с Владом. Однако предупредил, что если от персонала госпиталя ему поступит жалоба на меня, то меня незамедлительно попросят на выход.

Тогда я его вежливо выслушала, не веря, что меня это коснётся. Однако время показало, что я заблуждалась.

Проходя мимо сестринского поста, вежливо поздоровалась с двумя медсестрами, которые молча проводили меня любопытными взглядами. На этот раз в палате никого постороннего не было. Я подошла к Владу и с надеждой всмотрелась в его лицо. Он по-прежнему спал, но мне показалось, что цвет лица у него уже не такой бледный как вчера. Хотя может быть я выдаю желаемое за действительное.

Красивый, мужественный, он и в бессознательном состоянии он излучал внутреннюю силу и решимость. Я любовалась им, вспоминая сколько всего хорошего у меня связано с этим прекрасным мужчиной, мечтала о том сколько ещё нам предстоит впереди. Но не осмелилась его разбудить.

Как бы мне ни хотелось поймать взгляд любимых серых глаз, тёмных словно предгрозовое небо, услышать его голос, спросить о его самочувствии, но я помнила слова Геннадия Михайловича о том, что сейчас для Влада лучшее лекарство — сон. Организм сильный, молодой, но ему нужно дать возможность восстановиться.

Отойдя к окну от постели Влада, я аккуратно поставила рюкзак на широкий подоконник и медленно расстегнула молнию, пытаясь извлечь вещи тихо.

— Ни-на? — за моей спиной прозвучал хриплый, надтреснутый голос.

Сердце ухнуло вниз, а потом лихорадочно забилось в груди. Я стремительно обернулась и впилась взглядом в родное лицо.

— Влад!

Изо всех сил рванулась к нему. Уверена, если бы сейчас на моем пути вспыхнул огонь, я бы не задумываясь прошла сквозь него, чтобы оказаться рядом с любимым мужчиной.

В первые секунды его взгляд был рассеянным, словно он старался собрался с мыслями. Постепенно он начал проясняться.

— Как ты…? — сипло спросил Влад и облизнул пересохшие губы.

— Я? Важнее — как ты? Давай дам тебе воды. Врач сказал, что можно по чуть-чуть, чайную ложечку и медленно.

Влад кивнул, жадно наблюдая за мной, за каждым моим движением, тем, как я мою руки, потом достаю из рюкзака пластиковую чайную ложечку.

После того как выпил несколько ложек воды и утолил острую жажду он спросил:

— Как ты здесь оказалась? Кто тебя пустил?

Вот не такого вопроса я ожидала услышать от любимого мужчины спустя столько месяцев разлуки. Сердце с болью сжалось, неужели он передумал, забыл меня? Но я сжала зубы и приказала себе не додумывать, молчать и дождаться, что Влад скажет дальше.

— Я же просил отца…, чтобы тебя не пускали… — рвано проговорил он.

Никогда не считала себя впечатлительной, но тут будто небеса рухнули прямо на меня. В глазах на миг потемнело, я пошатнулась, схватившись за металлический остов больничной койки.

— Нина, — обеспокоено прохрипел Влад, протянув ко мне руку, свободную от капельницы.

Я отошла ближе к его ногам, и прижалась бедром к краю койки, пытаясь прийти в себя после его жестоких слов.

Влад постарался сдвинуться ко мне, глухо застонал и выругался сквозь зубы от своей беспомощности. Внутри всё сжалось от сочувствия, словно это мне, а не ему было больно, и это меня отрезвило.

— Ты не хотел, чтобы я приходила к тебе? — каждое слово давалось с трудом.

— Да, не хотел. — Влад прикрыл глаза. — Не хотел, чтобы моя любовь видела мою слабость. Все эти провода, катетеры и прочее, — внезапно его глаза распахнулись, и в их глубине бушевала буря. Пространство между нами наполнилось напряжённой тишиной.

Не думаю, что Влад представлял какой груз только что снял с меня своим признанием. На секунду я почувствовала такую беспросветную обреченность, что запомню до конца своих дней. Может быть много лет спустя лежа в его надежных объятьях я расскажу ему, что успела подумать и пережить в эти мгновения. Но не сейчас.

— Просил не пускать тебя пока я не начну вставать. Сам. — сказал он с гневом. — Уходи, Нина.

«Ах вот как…» — сердито подумала я, теперь уже и я разозлилась.

— Я считала каждый день с нашего расставания. Знаешь сколько их?

Серые глаза Влада стали ещё темнее и глядели на меня с гневом и болью.

— Не знаешь. — хоть я и убеждала себя держаться, но в мой голос проникла предательская дрожь. — А ты вместо того, чтобы обрадоваться…

Я отрицательно покачала головой и, сжав руки, твердо сказала:

— Я никуда не пойду.

Влад молчал, но я заметила, как на его лице перекатываются желваки, выдавая его волнение.

— Любимая, пойми, я не хочу, чтобы ты видела меня таким. — негромко проговорил Влад.

Я видела, насколько тяжело ему было в этом признаться. И это заставило меня уважать его ещё сильнее.

Я хорошо изучила Влада и знала о его обостренной гордости, о чувстве собственного достоинства и твёрдых установках, которые совсем не отличались гибкостью. Одна из таких установок, что мужчина должен быть всегда сильным, он должен всегда заботиться о своей женщине, и только женщина может позволить себе быть слабой.

Однако я не считала, что мужчина всюду и всем должен. Оба, и мужчина, и женщина, создаютихмир, ихбудущеевместе, помогая и поддерживая друг друга.

Но что значит слова, неподкрепленные поступками — просто набор звуков. И сейчас я была намерена доказать Владу, что могу быть не просто той, о комОнможет заботиться. Доказать, что иЯмогу позаботиться о нём, поддержать его, и что я всегда буду рядом.

Однако, в случае с Владом мне нужно было действовать деликатно, чтобы не ранить его гордость. Иначе я не добьюсь своей цели, а только оттолкну любимого человека.

Внутри меня всё трепетало, когда я подошла ближе и с бесконечной нежностью поцеловала его губы.

«Самый замечательный упрямый мой».

Нина

Это было непросто. Мы с Владом за несколько часов успели поспорить, поругаться и помириться едва ли не большее количество раз, чем за все годы, что мы друг друга знаем. В результате практически боевых действий все же пришли к компромиссу.

Я остаюсь с ним в палате, но не вмешиваюсь в уход, и выхожу, как только он скажет. Я готова была согласится на всё, лишь бы быть рядом с любимым.

За сутки в госпитале я уже вполне освоилась и разместилась с относительным комфортом. Влад часто проваливался в сон. Я видела его желание пообщаться со мной ещё немного, он нежно гладил мою руку, а глаза излучали столько нежности, что у меня захватывало дыхание. Но слабость пока была непреодолимой и глаза просто закрывались против его воли.

Медицинский персонал оказался очень отзывчивым, и девочки даже притащили мне матрас, который я положила на пол и нормально спала ночью.

В понедельник в полдень в палату внезапно зашла врачебная комиссия. Завотделением мне об этом ничего не говорил, когда я ранним утром заглянула к нему. Возможно, тогда я бы успела морально настроиться.

Увидев комиссию, я настолько перенервничала, что, когда меня попросили покинуть палату, я отказалась уходить. Мне казалось, что если я не буду слышать, о чём говорят врачи, то они решат или сделают что-то не так с Владом. В тот момент всё рациональное, что было во мне скукожилось, втянулось глубоко внутрь, на первый план вылез леденящий душу, иррациональный страх.

Вот только при попытке спорить мне строго напомнили, что я здесь на птичьих правах и пригрозили не допускать в госпиталь пока состояние пациента не улучшиться. Да и Влад попросил, мягко, но непреклонно. Поэтому я буквально заставила себя сцепить зубы и выйти из палаты.

Понимая разумом, что опытным врачам виднее, чем мне, я в оцепенении застыла перед дверью. В голове в ускоренном режиме пронеслось …

Формулировка «пока его состояние не улучшиться» слишком неопределенная. Такая ситуация меня категорически не устраивала. Ни то, что меня чуть не выгнали из госпиталя. Ни то, я не буду знать диагноз и слышать, что скажут врачи о прогнозах на выздоровление и какие дадут назначения.

И, если в отношении первого, я ещё могла понять: госпиталь все-таки военный, а не простая городская больница. Да, и мало в какие больницы родственникам вообще разрешат остаться в палате с пациентом. Особенно после такой серьезной операции.

То в отношении второго только нецензурные ругательства приходили на ум! Как так, я не буду знать диагноз? Внутри меня бушевал эмоциональный ураган пока я ждала окончания этого неожиданного консилиума. Тревога, злость, досада и… обида на Влада.

Знаю я этих врачей, с мамой всю жизнь прожила бок о бок. Пусть она в поликлинике работает, а не в больнице, но и там я успела увидеть достаточно, чтобы понять, что врачей можно условно разделить на две группы.

Врачи из первой группы умеют завуалированно отвечать на вопросы, в чём могут дать фору маститым юристам. А из второй рубят правду с плеча. Однажды я бы свидетелем разговора врача и пациента. Врач прямо сказал о серьезном диагнозе и прямо, не приукрашивая ответил на самый страшный вопрос «сколько мне осталось». Я всегда предпочитала правду как она есть, органически не переносила, когда от меня что-то скрывают. Но в ту минуту даже мне показалось, что со стороны врача это было слишком жестоко.

Часто бывая у мамы на работе, я ещё не раз сталкивалась с подобными разговорами. Они происходили не только между врачом и пациентом, но и между самими врачами, которые буднично обсуждали вопросы жизни и смерти. Со стороны можно было подумать, что сочувствие у них атрофировалось. За ненадобностью. Но я так не считаю. Большинство врачей из второй группы искренне верит, что неприукрашенная правда помогает пациенту воспринять всё серьезно, и не теряя времени приступить к выполнению врачебных назначений.

Интересно к какой группе относится Геннадий Михайлович? Скажет ли он мне всё напрямую, если я сама у него спрошу? Или так и будет молчать о состоянии Влада.

Я так задумалась, что не сразу заметила, как дверь палаты открылась и их неё стали выходить врачи, негромко между собой переговариваясь.

— Нина, теперь вы можете вернуться. И помните, о чём мы договорились?

Я кивнула, и помявшись секунду все же спросила:

— Геннадий Михайлович, скажите мне, что все-таки с Владом?

Он замер напротив меня, смотря с понимающей, отеческой улыбкой, поправил очки и твердо сказал:

— Нина, если вы собираетесь связать свою жизнь с Владом.

Я вздрогнула, не ожидала, что завотделением заговорит со мной о личном.

— Во всяком случае так мне сказала Анна Ивановна… — врач с сомнением посмотрел на меня, видимо, расценив мою скованность как недоумение.

— Ддаа, — скомканно призналась я. Замешательство моё было вызвано не стеснением, а тем, что я совершенно не понимала к чему ведёт этот разговор.

Мужчина кивнул и продолжил:

— Нина, вы должны понять, что не всю информацию Влад может вам рассказать.

— Но ведь это другое, не работа! Диагноз, и лечение, и обследования… Я же должна знать, что нужно делать.

Геннадий Михайлович с понимаем и сочувствием посмотрел на меня.

— В данном случае диагноз связан с работой вашего жениха. Не волнуйтесь, Влад расскажет вам ровно столько, сколько вам положено знать.

И вот тогда я впервые в полной мере осознала, что моя любовь к Владу влечёт за собой не только совместное будущее, но и неведение о существенной части его жизни. О его работе. И мне придется это принять, и доверить ему решать, какая информация может быть мне открыта.

Выйдя замуж за Влада, я попаду в его мир, в котором правила игры отличаются, и иногда знание может быть бременем, несущим больше вреда, чем пользы.

Влад

Я открыл глаза. В палате стояло пятеро здоровых мужиков с рожами такими, что, если в подворотне встретишь, инфаркт схватить можно. Я ухмыльнулся.

Побратимы.

— Как ты, командир?

— До свадьбы заживет, — пошутил Плохиш.

— Опять ты, — цыкнул на него Лёня, — Вперёд лезешь.

— Остальные парни в коридоре стоят, — добавил для меня Лютый.

— А где Нина?

Плохиш сложил губы уточкой и похлопал ресницами, а Лютый показал ему здоровый кулачище в качестве предупреждения. В результате ответил Лёня, как самый воспитанный:

— Барышню отправили в столовую перекусить, а то она уже сутки тут пасётся без нормальной еды. Сюда хрен кого пускают. Удивительно как её пустили.

— Мой лечащий врач провел.

— Аааа, глубокомысленно ответил Лёня, тогда ясно. С его-то званием…

Я заинтересовано дёрнул бровью, но тут дверь открылась и вошла она. И я забыл и о звании хирурга, и о парнях.

— Ну всё ясно, ещё одного потеряли. Наше братство убежденных холостяков стремительно тает, — проблеял Плохиш, пока Лёня пинками и тычками выгонял его из палаты.

Спустя минуту мы остались наедине. Нина подошла ко мне вплотную, и улыбнулась с такой любовью, что меня словно пламенем опалило, теплым, ласковым.

Я раскрыл ладонь, и она вложила туда свою миниатюрную ручку, аккуратно залезла на край больничной койки, стараясь ничего не задеть.

— Я люблю тебя, моя принцесса. — с внезапной хрипотцой признался я.

Нина моргнула, и слёзы потекли по щекам, но счастливая улыбка подобно солнцу озаряла лицо.

— Я тебя тоже, мой любимый. Всю жизнь люблю, — призналась она и прижалась к моей руке губами.

— Ну какой же трогательный момент, братцы. Я прям сейчас сам расплачусь, — протянул Плохиш своим низким голосом из-за приоткрытой двери.

— Вот ты мудила, Плохиш! — ласково заметил Лютый.

— Уйди из кадра, чудовище. — добавил кто-то из ребят.

Я скрипнул зубами, и моя рука непроизвольно сжалась. Нина, не отрывая от меня взгляда, махнула на дверь рукой и её со стуком захлопнули.

— Смотри-ка, послушались тебя, — с ухмылкой заметил я.

Нина закатила глаза и иронично улыбнулась.

— Я уже с каждым познакомилась. Теперь знаю сколько у кого детей, братьев и сестер, кто женат, кто в разводе, кто ждёт ребёнка. В общем никогда не встречала таких болтливых мужчин.

Я заржал как конь, забылся на секунду, и тут же схватился за живот под встревоженным взглядом любимой девушки.

«Уж это свято. Для разведчика потрепаться обо всем на свете, заговорить зубы. Хотели отвлечь Нину от переживаний. Я им благодарен. При случае скажу».

Нина погладила меня по небритой щеке и с видом полным достоинства объявила:

— А я поступила в университет.

— Горжусь тобой.

Довольная улыбка осветила её лицо. Не знаю сколько времени прошло, но мы просто смотрели друг другу в глаза. Нежно поглаживая большим пальцем тонкую ладонь, я наслаждался ощущением гладкости её кожи, что особенно остро ощущалось на контрасте с моими мозолистыми ладонями.

Нина первой прервала молчание, наклонилась ко мне, опираясь о край койки, и прошептала:

— Влад, быстрее поправляйся, ты мне много чего обещал, а за почти одиннадцать месяцев накопились проценты, — она игриво прикусила нижнюю губу, а потом я завороженно наблюдал как мелькнул проворный кончик языка и облизнул губы.

— Моя девочка, — с хрипотцой заметил я.

Нина вздёрнула носик и перекинула тугую косу за спину, сверкая на меня голубыми глазищами, полными нежности и любви.

В дверь постучали, принцесса выпрямилась, принимая скромный вид, но осталась сидеть на краю моей койки и держать меня за руку.