Однажды в России

Информация Шапиро послужила сигналом к действию. Затуловский тут же потребовал откомандировать в полное его распоряжение Пичугина и Баздырева, лично проверил готовность основной базы в Рощине и вызвал Холмогорова к себе в банк.

- Как успехи? - вежливо осведомился он, усадив гостя в кресло и поручив секретарше подать им кофе и чай.

- Скоро затопим печь, - ответил Сергей, отводя глаза. - Пробная плавка намечена на 22 августа.

Причина его неловкости для Затуловского была вполне очевидна. Зимой, когда Холмогоров не смог вовремя внести проценты за пользование валютным кредитом, Роман Валентинович без расписки, по-джентельменски одолжил ему 19 тысяч долларов для пролонгации ссуды, а теперь убедился, что денег у него нет.

- Это я уже слышал, - заметил он с оттенком неодобрения.

- Не мог же я знать, что за неуплату ярославцы продадут изготовленные по нашему заказу тензовесы другому потребителю, - оправдывался Сергей, ерзая в кресле под взглядом Затуловского. - На одном этом я потерял четыре с половиной месяца. И с изложницами по вине железной дороги тоже вышла накладка: мы еще в мае получили по факсу номер сборного вагона, а поступил он в Старосельск только в конце июля. Я лезу из кожи вон, чтобы пустить...

- Кто спорит? - оборвал его разглагольствования Затуловский. - Но подробности заимодавцам безразличны, их интересуют только деньги. Через полтора месяца вы обязаны вернуть 88 тысяч долларов. Что прикажете передать Алексееву и Красноперцевой?

- Роман Валентинович, войдите в мое положение, - взмолился Сергей. Сейчас я наконец-то вышел на финишную прямую, и тут вы берете меня за горло.

- Беру. Я же поручился за вас. По моей просьбе люди доверили вам крупную сумму и вправе требовать...

- Я отдам! - в свою очередь перебил Сергей. - Отдам все до последнего доллара!.. Но мне, как воздух, нужна передышка. Нельзя ли отсрочить возврат хотя бы на квартал?

- На квартал?.. Может быть, Алексеев пойдет вам навстречу, а Красноперцева нет. Она на днях предупредила меня, что намерена вложить деньги в недвижимость. Про свои 19 тысяч я молчу.

- Дайте перевести дух, тогда я справлюсь с трудностями, - заверил Сергей. - Как только пойдет карбид, у меня сразу...

Появление секретарши с подносом вынудило его умолкнуть на полуслове.

- Угощайтесь, - предложил Затуловский. - Берите печенье, не пожалеете.

- Спасибо, я сыт. - Сергей взглядом проводил секретаршу, неслышно закрывшую за собой дверь, и с надеждой обратил взор на Затуловского.

- Вы, я слышал, встречались с сыном? - Сергей нахмурился, сведя брови на переносице.

- Неужели встреча не доставила вам радости? - не без ехидства полюбопытствовал Затуловский, прихлебывая чай.

- Не то слово! - Сергея прорвало. - Представляете, мы не виделись два года, а эта сучка привезла Сашка в кафе-мороженое на углу Невского и Пушкинской, скорчила постную рожу и не дала нам вдоволь поговорить.

- Ну и ну!

- Боится, срань болотная, что я начну выведывать у Сашка про Вороновского, что ли? Да я его в гробу видел!.. Разве это по-людски? Я же парню не хухры-мухры, а родной отец.

- Какая жалость! - посочувствовал Затуловский. - Выпейте кофе, вам полегчает.

- Чтоб она сдохла, чувырла!.. Так что решим с возвратом?

- Даже если мне удастся уговорить Алексеева, вам придется выложить около 14 тысяч долларов, чтобы погасить долг Красноперцевой. Столько вы наскребете?

- Постараюсь.

- Учтите, Алексеев тоже не простак: при новой пролонгации он наверняка потребует с вас проценты, - суше сказал Затуловский. - А это еще 15 тысяч.

- Роман Валентинович, выручайте меня, - вновь взмолился Сергей. - Все, что я в сентябре заработаю на карбиде, отдам вам, но, ей-богу, больше мне взять негде.

- Хорошо, пусть Алексеев вас не волнует, - согласился Затуловский. - Это моя забота.

- Огромное вам спасибо! - с облегчением сказал Сергей, собираясь встать.

Упредив его движение, Затуловский жестом дал понять, что разговор еще не закончен.

- Нет уж, Холмогоров, так легко вы от меня не отделаетесь. Придется вам выполнить мое поручение.

- Какое?

- Предупреждаю: сведения, которые я вам сообщу, строго конфиденциальные.

- Роман Валентинович! - Сергей приложил руку к сердцу.

- Группа лиц, в разное время пострадавших от Вороновского, намерена свести с ним счеты, примерно наказать вашего подельца за вероломство. Вашу бывшую половину тоже не оставят в стороне.

- Бог в помощь! - буркнул Сергей.- Буду рад, если вы их проучите.

- Ее похитят, чтобы получить контрибуцию за бесчисленные подлости Вороновского. А вы, Холмогоров, окажете нам кое-какое содействие.

- Что вы подразумеваете? - Сергей насторожился.

- Нет-нет, ваше непосредственное участие в похищении не потребуется, успокоил его Затуловский. - Роли распределены, и на авансцене вам места нет. От вас нужен сущий пустяк - заранее уведомить меня о дне и часе вашей следующей встречи с госпожой Вороновской, она же Холмогорова, она же Макарова.

- Нет проблем! - воскликнул Сергей и внезапно побелел. - Но там же будет Сашок!

- Ну и что? - Затуловский улыбнулся. - Ваш сын никого не интересует. Его вскоре отпустят, не причинив вреда.

- Веселенькие дела! - Сергей залпом выпил чашку остывшего кофе. - Елена никуда не ездит без вооруженной охраны. Позавчера в кафе-мороженом за соседний столик уселись два хмыря с пушками под мышкой и глаз с нее не спускали. Вы попытаетесь захватить ее, начнется пальба, и шальная пуля может...

- Не может, - жестко возразил Затуловский. - Пальбы не будет. Ее возьмут чисто, без выстрелов. С головы вашего Саши, даю слово, не упадет ни волоса.

- Не уговаривайте, - отрезал Сергей. - Рисковать сыном я не позволю. Нет, дудки!

- Назовите хотя бы один случай, когда я что-то пообещал и не сдержал слова.

- Роман Валентинович, побойтесь Бога! У меня же никого нет, кроме Сашка...

- Нет, Холмогоров, это вы побойтесь Бога, - с нажимом произнес Затуловский. - После того, что я сделал для вас, вы позволяете себе... Повторяю, с Сашей ничего не случится!

Сергей насупился и грозно сжал кулаки.

- Бросьте валять ваньку! - прикрикнул Затуловский. - Как брать денежки, так вы бегом ко мне, а как расплачиваться - апеллируете к Богу? Не выйдет, Холмогоров!

Сергей молчал, стиснув зубы.

- Выполните мое поручение, и я прощу вам долг, - сказал Затуловский и, помедлив секунду, добавил: - Кроме того, безвозмездно уплачу за вас проценты Алексееву. По-моему, 34 тысячи долларов - очень приличная плата за пустяковый звонок по телефону... Учтите, в случае вашего отказа я умываю руки. Разбирайтесь с заимодавцами без меня.

При всей внушительности названной им суммы сей широкий жест обходился Роману Валентиновичу не столь уж дорого: он только отказывался от ростовщических процентов на выданную Холмогорову ссуду.

- Ну как, надумали? - выдержав паузу, спросил он.

Сергей вздрогнул и через силу выдавил из себя:

- Добро...

На третий день Холмогоров доложил, что встреча с интересующими Затуловского лицами назначена на завтра, 14 августа, во Всеволожске, возле дома на Константиновской, куда они обещали подъехать к полудню. Но 14 августа захват не состоялся: на улицах Всеволожска было полным-полно народу, а когда на обратном пути Пичугин и Баздырев, экипированные в форменную одежду офицеров ГАИ, попытались остановить "волгу" между Ольгином и Лисьим Носом, сидевший за рулем охранник включил сирену и, не снижая скорости, с воем умчался вдаль. Преследовать "волгу" Роман Валентинович не решился - в воскресенье на Приморском шоссе обстановка для операции складывалась не в его пользу.

А дальше начались организационные неувязки. 15 августа без предупреждения исчез Холмогоров. Не найдя его ни в Санкт-Петербурге, ни во Всеволожске и подозревая, что он, скорее всего, укатил в Старосельск, Затуловский ультимативно потребовал от Шапиро обеспечить явку Холмогорова в банк не позднее 18 августа.

Однако Холмогоров по вызову не явился и с суточным опозданием позвонил по междугородней, объяснив, что приехать не может - карбидная печь поставлена на разогрев, поэтому до окончания пробной плавки ему придется дневать и ночевать на Старосельском химкомбинате. Когда же Роман Валентинович, отбросив этику, свистящим шепотом напомнил ему, что ссориться с Затуловским - себе дороже, Холмогоров менторским тоном заявил, что его звонок в Комарово явно ничего не даст. Лучше позвонить туда от его имени, наврать, что он покалечен в автокатастрофе, и под этим соусом выманить интересующих Затуловского лиц в Санкт-Петербург. Данный вариант, по его мнению, предпочтительнее по двум соображениям: во-первых, фигурантка волей-неволей смирит ненависть к бывшему супругу, с которым случилась беда, а во-вторых, при любом исходе операции он, Сергей Холмогоров, окажется вне всяких подозрений - на химкомбинате добрый десяток людей подтвердит, что он не отлучался из Старосельска.

От беспримерной наглости Холмогорова у Романа Валентиновича свело ногу. Со стоном откинувшись в кресле, он вытянул вверх носок, дождался, пока боль утихла, и, спокойно взвесив поступившее предложение, пришел к выводу, что взбунтовавшийся "пан почтмейстер" абсолютно прав. Если довести до сведения фигурантки, что Холмогоров между жизнью и смертью, она едва ли усидит на месте. Хотя ей самой, похоже, в высшей степени безразлично, жив он или мертв, она - мать, которая не запретит сыну проститься с умирающим отцом. При такой подаче их поспешный выезд из Комарова логически оправдан и не должен вызвать возражений Вороновского. Значит, успех операции будет зависеть только от того, сколько охранников отправятся вместе с ними. С одним Пичугин и Баздырев разберутся как повар с картошкой...

За субботу и воскресенье Затуловский в тиши пустой квартиры основательно продумал натурное обеспечение нового пролога операции. Узнав о несчастье, фигурантка, вероятно, захочет проверить соответствие телефонного сообщения действительным обстоятельствам. Куда она может обратиться? В больницу, где якобы умирает Холмогоров, к нему домой и, наконец, на службу. Следовательно, нужно устроить так, чтобы в "Холисе" и на Рубинштейна никто не подходил к телефонам, а справочная больницы удостоверила факт нахождения в реанимации пациента Холмогорова С. К., 1953 года рождения, чье состояние признано угрожающим. С прикрытием телефонов Холмогорова справится Шапиро. Что же касается больницы, то стоит выбрать Куйбышевскую, благо там работает опытный агент с псевдонимом "Спокойный". Принимая во внимание, что мальчишку со дня на день отправят в Англию для продолжения учебы, захват надлежит осуществить не позднее среды, 24 августа.

В понедельник агент Спокойный и Шапиро приняли поручение Затуловского к исполнению, заверив, что все будет в полном порядке. Но операцию пришлось отложить на сутки из-за каприза Колокольникова, неожиданно назначившего на среду расширенное заседание правления Онежско-Ладожского коммерческого банка для обсуждения итогов работы за 1 полугодие. Как ни отбояривался Роман Валентинович от участия в заседании, жалуясь на боли в желудке, Родион Филимонович был неумолим - присутствие вице-президента необходимо для кворума, и никаких гвоздей!

В четверг Затуловский после обеда набрал номер справочной больницы имени Куйбышева, убедился в том, что агент Спокойный сработал на совесть, и отправился на 39-й километр Приморского шоссе, где на повороте к санаторию "Белые ночи" его ждали Пичугин и Баздырев, прибывшие из Рощина на "газике" с форсированным двигателем. Еще раз обсудив с ними последовательность действий, он из вестибюля "Белых ночей" по автомату позвонил в Комарово. Трубку сняла какая-то женщина, сразу же позвавшая к телефону Елену Георгиевну. Тогда Роман Валентинович мобилизовал свои актерские способности и, представившись подчиненным господина Холмогорова, голосом старого астматика с местечковым акцентом рассказал ей о страшном несчастье с Сергеем Константиновичем. А когда она попросила передать трубку Шапиро, ответил, что Давид Израилевич вместе с Анной Наумовной и Фирочкой полчаса назад уехал в больницу имени Куйбышева.

Теперь оставалось ждать, клюнет фигурантка или не клюнет, что Затуловский и делал, вернувшись на 39-й километр и с холодной усмешкой поглядывая на уоки-токи фирмы "Моторола". В шестнадцать часов пятнадцать минут портативная радиостанция заговорила сочным басом агента Окуня: "Третий - первому. Мальвина на серой коробочке следует к вам. Повторяю, Мальвина на серой коробочке следует к вам. Как поняли? Прием!" - "Первый - третьему, - мгновенно отозвался Затуловский. - Вас понял. Сколько Бармалеев в коробочке? Прием!" - "Бармалеев нет, - доложил Окунь. - В коробочке один Буратино. Как поняли? Прием!" "Первый - третьему. Вас понял. Конец связи!"

"Газик" с Пичугиным и Баздыревым, тоже располагавшими "Моторолой", умчался в направлении Санкт-Петербурга, чтобы занять исходную позицию для атаки, а неприметные "жигули" третьей модели, за рулем которых сидел Затуловский, медленно потянулись к Сестрорецку. У Разлива "девятка" цвета мокрого асфальта обогнала его, после чего Роман Валентинович пристроился ей в хвост, на всякий случай пропустив вперед горбатого "запорожца". Агент Окунь не ошибся - в "девятке" ехали только жена и пасынок Вороновского. Миновав поворот к строящейся дамбе, Затуловский трижды нажал на кнопку "Моторолы", предупреждая Пичугина о приближении "девятки", в ответ на что услышал двойной щелчок - "мы готовы". Теперь спешить было незачем, он снизил скорость до пятидесяти километров в час и снял темные очки. Ну, Пичугин, не подведи!

Когда "жигули" Затуловского проследовали мимо места засады, "девятки", как и следовало ожидать, на обочине уже не было, ее, по-видимому, отогнали в лесопосадку. А еще через две минуты из "Моторолы" послышался радостный голос Пичугина: "Второй - первому. Пять плюс один. Повторяю, пять плюс один. Прием!" - "Первый - второму. Вас понял. Конец связи!" - сухо сказал Затуловский и отключил "Моторолу"...

У себя дома Затуловский приготовил ванну с бадузаном и, нежась в теплой воде с шапкой мыльной пены, подвел предварительные итоги. Его долготерпение вознаграждено сполна: условная фраза "пять плюс один" означала, что захват произведен мастерски и опергруппа с заложниками беспрепятственно отбыла на базу в Рощино. По такому поводу позволительно выпить рюмочку, но Роман Валентинович отказался от рискованного намерения - алкоголь может разбередить язву, а в болезненном состоянии ему будет сложнее дожимать Вороновского. Лучше после ванны попить чаю с сухариком и для душевного подъема вообразить, что творится в Комарово. Сатрап и его охрана, должно быть, сидят как на иголках. Пусть привыкают, подлецы, ему торопиться незачем. Прежде чем вступать в переговоры о контрибуции, он, Затуловский, потомит их, помаринует, чтобы довести до кондиции.

Смежив веки в приятной истоме, Затуловский мысленно выстроил перед собой всех людей, так или иначе задействованных в операции, и проверил каждого на прочность. Окунь о существе операции не осведомлен и только зафиксировал выезд темно-серой "девятки" с женщиной и подростком. В прошлом Окунь многократно привлекался для выполнения задач оперативного характера, излишнего любопытства не проявлял, о Вороновском понятия не имеет, так что с ним все в ажуре. Спокойный выполнил поручение до конца - в девятнадцать ноль-ноль на запрос Затуловского справочная Куйбышевской больницы сообщила, что больной по фамилии Холмогоров к ним по "скорой помощи" не поступал. Следовательно, здесь тоже полный ажур. Шапиро известно, что где-то проводится операция с участием Пичугина и Баздырева, но ее целей он не знает и поручение прикрыть телефоны Холмогорова с ней едва ли свяжет. Таким образом, более или менее в курсе дела всего четверо: он, Затуловский, Холмогоров и Пичугин с Баздыревым. Последние двое работают за деньги и временно отсечены от внешних контактов, а в дальнейшем, когда все останется позади, инстинкт самосохранения заставит их держать языки на привязи. Относительно Холмогорова и подавно беспокоиться не о чем: из боязни снова отведать тюремной похлебки он ни при каких обстоятельствах не признается в том, что содействовал похищению собственного сына...

Часом позже, когда Затуловский с чашкой чаю сидел перед телевизором, из Усть-Нарвы позвонила Инна. Роман Валентинович обрадовал ее сообщением о прекрасном самочувствии и заверил, что через месяц-полтора окончательно переберется в Таллин.

Столь желанная новость так разожгла Инну, что она в воскресенье приехала в Санкт-Петербург, чтобы помочь мужу реализовать квартиру. В покупателях не было недостатка, и ближайшие дни они потратили на оформление купчей, в общей сложности выручив за трехкомнатную квартиру на Большом проспекте Васильевского острова, гараж с центральным отоплением и кое-какую домашнюю утварь 57 тысяч долларов. Уникальная дедовская библиотека, картины, бронза и старинная мебель были переправлены в Эстонию раньше, еще до закрытия границы, а ликвидация того, что не имело смысла перевозить ни в Таллин, ни в Усть-Нарву, не сопровождалась супружескими разногласиями - Инна Эльмаровна и Роман Валентинович были поистине образцовой парой, приближавшейся к серебряной свадьбе без багажа семейных конфликтов.

При продаже квартиры Затуловский оговорил, что полностью освободит ее не позже 15 октября. Пока новые владельцы заготавливают материалы и ищут подрядчиков для евроремонта, он поживет здесь, на Васильевском острове, а если ремонт начнут раньше, чем он завершит все свои дела, - ненадолго переедет на Сенную площадь, к двоюродному брату, чьими "жигулями" третьей модели пользуется по доверенности.

В пятницу, 2 сентября, проводив Инну на Балтийский вокзал, Затуловский отправился в Рощино. Подъезжая на "жигулях" к окраине поселка, он похвалил себя за удачный выбор места для базы. Зимняя дача, которую он второй год подряд снимал у выжившего из ума пенсионера, кандидата двух наук - медицинских и юридических, - уединенно располагалась между Рощином и Ушковом, в отдалении от районов массовой застройки, на поляне, с двух сторон окруженной сосновым бором. За поляной возвышался песчаный холм с дощатыми халупами, где ютились аборигены, а по другую сторону улочки с грунтовым покрытием, в низине, граничившей с болотом, там и сям торчали крошечные, похожие на скворечники, будки садоводческого товарищества, обитаемые главным образом в период школьных каникул.

У развилки Затуловский свернул на неторную просеку, на первой передаче одолел крутой подъем и, петляя между соснами, подъехал к дачной ограде с тыла. Выйдя из машины, он осмотрелся. Нигде не было ни души, вокруг царил сонный покой, нарушаемый только стуком дятла и колготней соек, клевавших перезрелую коринку за оградой. Подняв с земли палку, он гулко постучал по сосне. Дверь на дачном крыльце приоткрылась, и из проема выглянула очкастая мордочка Пичугина.

- Роман Валентинович, - крикнул он, озаряясь улыбкой. - Здравия желаю!

Затуловский жестом поманил его к себе.

- Как успехи?

- Нормалек! - доложил подбежавший к ограде Пичугин. - Слепили их без звука.

- Где содержите обоих?

- Раздельно, как вы велели: она - в подвале, а паренек - наверху.

- Как они себя ведут?

- Тетка - жутко склочная, - пожаловался Пичугин, сплевывая на землю. - Не жрет, паскуда. Держит голодовку, требует к себе сына. Гриня втолковывал ей, что в сыром подвале пареньку будет хуже, а она - ни в какую! Как вам это нравится?

- Организационные трудности возникают в каждой операции, - глубокомысленно заметил Затуловский и, помолчав, спросил: - Воду пьет?

- Пьет.

- Тогда пустяки. Скажи, Пичугин, а мальчишка как?

- С ним - без проблем. Денек похныкал, а теперь бодренький. Книжки читает, напевает вполголоса, в обед просит добавку. Они с Гриней скентовались.

- Незваные гости не беспокоили?

- В воскресенье ломился в калитку один поддатый. Пионерлагерь Гагарина спрашивал. А больше никого.

- Ладно, Пичугин, выгружай продукты, - распорядился Затуловский, открывая багажник. - Вон сколько я тебе привез, четыре полных ящика. А в порядке поощрения - бутылку водки.

- Ур-ра! - Пичугин ловко перемахнул через ограду.

- Долг платежом красен, - наставительно произнес Затуловский. - Ты мастерски произвел захват, заслужил. Можешь расслабиться, на ночь выпить стопочку. Но днем - чтоб ни грамма! Понял?

- Приказ начальника - закон для подчиненного! - воскликнул Пичугин, переносивший картонные ящики к ограде.

- А на закуску помидоры, маринованные огурчики, датская ветчина - мечта поэта. Удовлетворен?

- Роман Валентиныч, нет слов!

- У меня все, - сказал Затуловский, усаживаясь за руль. - А у тебя?

- Как быть с теткой в смысле жрачки?

- Ай-яй-яй! - пристыдил Затуловский. - Не узнаю тебя, Пичугин. Неужели сам не мог сообразить? Скажи ей, что перестанешь кормить мальчишку, если она не бросит валять ваньку. Все, свободен. Жди меня на будущей неделе.

Возвратившись в город, Затуловский в Новой Деревне остановил "жигули" у будки телефона-автомата на Школьной улице и позвонил в Комарово.

- Слушаю, - ответил мужской голос.

- Варановскава хачу! - подделываясь под грузина, потребовал Затуловский.

- Виктор Александрович тяжело болен. Что ему передать?

- Пэрэдай, чтоб готовил дэнги. За халбатоно и бичо хачу палтара лымона.

- Чего - марок?

- Ага, долларов. Нэ будэт дэнэг - у халбатоно ухо рэзат будэм.

- Обожди, кацо, не горячись, - быстро заговорил мужчина. - Зачем резать? Тебе нужны деньги - ты их получишь. Но прежде я должен убедиться, что оба живы. Спроси у женщины, как зовут фрау Борзиг. А когда позвонишь за ответом назовешь имя. Лады?

Имитируя раздумье, Затуловский засопел в трубку.

- Павтары фамилия по буквам.

- Борзиг: Борис, Ольга, Роман, Зоя, Иван, Григорий. Усек?

- Срэда звонит будэм. Гатов дэнги, - пробурчал Затуловский и повесил трубку.

Из Новой Деревни Затуловский поехал на Васильевский остров в отменном расположении духа, находя, что первый разговор сложился вполне удовлетворительно. Как и следовало ожидать, они готовы раскошелиться. Весь вопрос в сумме выкупа. Полутора миллионов у Вороновского, скорее всего, не наберется, но любой торг надо с чего-то начинать. А дальше - как на базаре: продавец уступает, покупатель набавляет, и мало-помалу стороны приходят к соглашению.

Превосходному настроению Романа Валентиновича способствовало и известие о болезни Вороновского. Поделом подлецу, пусть на своей шкуре испытает, чем кончаются мерзкие выходки. Он щедр на выдумку, но есть люди еще щедрее! Когда он поближе познакомится с домашними заготовками подполковника Затуловского, то волком завоет!

Кстати сказать, одной из самых невинных заготовок была маска грузина-рэкетира. От бывших коллег по ГУВД Роман Валентинович слышал, что в последнее время в криминальной среде наблюдается нечто вроде специализации по национальному признаку: если азербайджанцы в основном орудовали на рынках и частично контролировали розничную торговлю овощами и фруктами, а армяне сосредоточили в своих руках угон автомашин, то грузины похищали богатых с целью получения выкупа. Так что ложный след был элементарным приемом, от которого глупо было бы отказываться. Клюнут противники на "грузинскую" версию или нет - это еще вопрос. Но отрабатывать ее все равно придется, такова розыскная технология!

76. КОМСОМОЛЬСКАЯ ЗАКВАСКА

Стоило Сергею увидеть ослепительную струю расплава, выливавшуюся из печной летки, как он напрочь позабыл обо всех тревогах и унижениях, которые испытал за последний год. Рукавом прикрывая лицо от нестерпимого жара, он стоял на площадке между печным агрегатом и сырьевыми бункерами и не мог отвести глаз от изложниц, где, постепенно меняя цвет от золотистого до малинового, остывал готовый карбид кальция. Пусть на это ушло не два, а четыре года, да и денег пришлось вбухать куда больше, чем предполагалось, зато он довел дело до победного конца!

Впрочем, до вчерашнего дня ни у него, ни у его помощников не было уверенности, что пробная плавка состоится, - в июле и в августе буквально каждую неделю выявлялись дополнительные затраты, которые нечем было покрывать. Остаток валютной ссуды, полученной от сослуживцев Затуловского, растаял еще в мае, химкомбинат по-прежнему перебивался с хлеба на квас и вносил свою долю финансирования как Бог на душу положит, поэтому все в полном смысле слова висело на волоске. В июле, когда основная масса проблем как будто решилась, срочно потребовалось 22 миллиона рублей на предоплату угольных электродов, и доведенный до отчаяния Сергей выбросил бы белый флаг, если бы Додик Шапиро по старой дружбе не перечислил эту сумму в Челябинск со счета "Холиса". А чуть позже его форменным образом спасла от краха Анна, одолжившая 6 тысяч долларов для обучения рабочих на карбидных электропечах в Липецке. Она же в середине августа, перед отъездом Сергея в Старосельск, сама положила ему в карман еще 2 тысячи "зеленых", сказав, что без наличных денег он как пить дать сядет в галошу. Так бы оно и вышло: позавчера заведующий производством исправительно-трудовой колонии строгого режима выкинул коленце, согласившись отгрузить уже оплаченные барабаны для затаривания карбида лишь при условии, что ему сунут на лапу. Пришлось отстегнуть говноеду тысячу баксов, из-за чего каждый барабан подорожал на 10 центов, но Сергей не стал мелочиться - отныне за все сполна заплатят потребители!

- Константиныч, как настроение? - окликнул его Титов, спускавшийся по лестнице с третьего яруса печи.

- Бодрое, жизнеутверждающее, - с улыбкой отозвался Сергей. - Что, старина, обмоем первый продукт?

- А то! - Титов снял кепку и ладонью вытер со лба обильно выступившую испарину. - Ради такого праздника сам Бог велел пропустить чарку под поджарку по-старосельски!

Спустя час, смыв трудовой пот и надев чистые сорочки, они вдвоем сидели под фикусом в ресторане "Кооператор".

- Все путем, - говорил Титов, закусывая очередную рюмку студнем с ядреным, выбивавшим слезу хреном. - Насчет потребителей не бери в голову. Наш карбид оторвут с руками и ногами, качество - первый сорт!

- Добро!

- Только бы обошлось без поломок.

- Думаешь, что-нибудь откажет? - с полным ртом спросил Сергей, налегавший на севрюгу горячего копчения.

- За печку я спокоен. А вот за тракт подачи шихты... Не нравится мне, как работает скребковый транспортер на горловине. Что-то там намудохал Перепелицын, не к столу будь сказано.

- Не каркай.

- Может, и обойдется, но электромотор явно слабоват, как бы не сгорел, высказал опасение Титов и наполнил рюмки. - Давай за тебя, Сергей свет Константиныч! Клянусь материнским прахом, бывали дни, когда я не верил, что ты сдюжишь. Уж больно инфляция нам все карты сбила. Но ты молодец, не оплошал, справился. Бывай здоров!

Они чокнулись и выпили, после чего Титов, поддев на вилку кусок окорока, произнес с сомнением в голосе:

- Производство я отлажу, пусть у тебя за это душа не болит. А вот комбинатские мазурики могут вставить нам арбуз в очко.

- Это проблема Тихона Ефимовича, с него и спрос, - сказал Сергей. - Он мужик порядочный, сам себе не враг.

Директор химкомбината и Титов имели по 10% от доли Сергея и в равной мере были заинтересованы в прибыльной работе карбидного цеха.

- Порядочный-то порядочный, только кресло нынче под ним ходуном ходит, заметил Титов, отправляя в рот окорок, обильно приправленный хреном. - А-а, глянь-ка, как в нос шибануло! У-ух!.. Ты с головой зарылся в карбид и толком не слыхал, что творилось летом на собрании акционеров, а я варюсь в комбинатском котле, знаю всю ихнюю раскладку.

- И что же? - вяло полюбопытствовал Сергей, посасывая маслину.

- А то, что власть на комбинате переменилась. На приватизационном аукционе ребятки из ваучерных фондов гоношились, выпячиваясь друг перед дружкой, а контрольный пакет достался двум московским банкам. Оттого-то в совет директоров попали только ихние. Ни одного нашего там нету, а Тихон Ефимыч уже не генеральный, а исполнительный директор.

- Данилович, не морочь мне голову, - посмеиваясь, попросил Сергей. - Что из того, что генеральным избрали москвича Кизякова? Он же бывает в Старосельске наездами, не больше двух дней в месяц. А Тихон как сидел в директорском кабинете, так и сидит.

- Сидеть-то сидит, а прав у него с гулькин нос, - упрямо возразил Титов. Чует мое сердце, с Кизяковым мы еще наплачемся. Ты его видал?

- Нет.

- Он годков на десять моложе тебя. В технологии производства ни бум-бум, реактор от колонны не отличит, но по финансовой части дока, на ходу подметки режет, - вполголоса сообщил Титов, пугливо озираясь по сторонам. - Из комсомольцев-добровольцев. До перестройки, слышно, сшивался в ихнем ЦК ВЛКСМ, вроде бы инструктором. Банкирам недосуг заниматься нами, вот они и учредили трастовую шарашку, поставив туда Кизякова. Они ведь не один наш комбинат за гроши купили, а четыре или пять, точно не скажу.

- Мне-то от этого какая печаль?

- Константиныч, родной, зри в корень, - наставлял Титов. - На Ефимыча и на всех нас, комбинатских, москвичи положили хрен с прибором. Толкают, гады, наш аммиак на экспорт по 121 доллару за тонну, а комбинату перечисляют всего 92... Ей-ей, Кизяков быстро скумекает, что карбид - это большие бабки. А сам не скумекает, ему кто-нибудь из старосельцев подскажет. Говна на нашем комбинате - вагон и маленькая тележка.

Титов будто в воду глядел - не прошло и суток, как аварийно вышел из строя скребковый транспортер. Умельцы из электроцеха за 150 долларов наличными заменили сгоревший электромотор на новый, более мощный, но неприятности на этом не кончились - ровно через неделю, 12 сентября, цех без предупреждения обесточили. Сергей немедленно связался с Тихоном Ефимовичем, требуя восстановить электроснабжение, но исполнительный директор признался в собственном бессилии: команда на отключение поступила к главному энергетику из Москвы, лично от Кизякова, а поскольку генеральный директор обещал быть в Старосельске завтра к обеду, Сергею Константиновичу есть резон записаться к нему на прием, чтобы раз и навсегда выяснить отношения.

Сергей не сомневался, что чванливый москвич захочет поважничать и даст аудиенцию далеко не сразу, но ошибся - в середине дня секретарша Тихона Ефимовича позвонила в карбидный цех и пригласила его в зал заседаний на встречу с господином Кизяковым.

В приемной, рядом с дверью зала заседаний, восседал на стуле мускулистый хмырь, чистивший ногти лезвием стилета. Пока Сергей вглядывался в его сытую харю с перебитой, вдавленной внутрь переносицей и вывороченными ноздрями, секретарша что-то промурлыкала в трубку и обратилась к Сергею:

- Проходите, Игорь Ростиславович ждет вас. Войдя в зал заседаний, Сергей крайне удивился. Ориентируясь на реплики Титова, он полагал, что увидит типичного аппаратчика из молодых, с нагловатой ухмылкой на простецкой роже, а перед ним оказался рафинированный интеллигент, чья внешность скорее подошла бы не бизнесмену из новых русских, а гастролирующему скрипачу или пианисту. Среднего роста, худощавый, с тонким одухотворенным лицом и светлыми, кольцами вьющимися волосами. Кизяков выглядел безукоризненно - серая двойка, голубая сорочка, бордовый галстук и вишневого цвета полуботинки с рантом были, без сомнения, приобретены у лучших модельеров Франции и Италии.

- Сергей Константинович! - Кизяков вышел из-за стола и шагнул к двери. Вот вы какой!

- Какой?

В тоне Сергея против его воли проскользнуло все то же удивление - ко всем работникам химкомбината Кизяков обращался только на "ты", а его почему-то выделил из общего ряда.

- О вас, не сговариваясь, все здесь отзываются как о сильной личности, - с улыбкой сказал Кизяков, пожимая ему руку. - Называют "торпедой". Лестное сравнение, а?

- Впервые слышу.

- Скромность украшает человека, - заметил Кизяков, усаживаясь за длинный стол и жестом предлагая Сергею занять место напротив. - Что же вас привело ко мне?

- Безобразия, которые творятся по вашему указанию, - вперившись в карие с поволокой глаза Кизякова, жестко произнес Сергей. - Мы только-только запустили рожденное в муках карбидное производство, а вы нас обесточили.

- Олл-райт, - не переставая улыбаться, подтвердил Кизяков. - С какой стати комбинат должен за мой счет снабжать вас энергоносителями?

- Мы же совместно создавали "Старосельский карбид". Вот учредительный протокол и дополнение к нему, вот наш устав. - Сергей достал документы из кейса и выложил на стол.

- Олл-райт, - повторил Кизяков. - Я, как и вы, не новичок в бизнесе. У вас есть хозяйственный договор на аренду помещений и обеспечение всеми видами энергии?

- В период реконструкции цеха в хозяйственном договоре не было необходимости, а теперь... - начал Сергей.

- Момент! - остановил его Кизяков.- В ваших документах изложены только общие принципы, а конкретика, на основании которой производятся текущие взаиморасчеты между юридическими лицами, содержится в хоздоговорах, отражающих действующие цены в реальном времени. Сперва заключим договор, а затем откроем вам зеленую улицу, о'кей?

Сергей похолодел. Закрутившись в предпусковой сутолоке, он совершенно упустил из виду, что следовало оформить арендный договор с Тихоном Ефимовичем, пока тот был в силе. Что же делать? Ведь, образно выражаясь, поезд ушел.

- Сколько вы хотите? - хмурясь, осведомился он.

- Это деловой разговор, - смягчился Кизяков. - Во что вы оцениваете ваш карбидный бизнес?

Такая постановка вопроса решительно не устраивала Сергея. Вместе с тем он сознавал, что ссылка на коммерческую тайну прозвучит глупо - химкомбинат в качестве законного совладельца обладал правом доступа к любой закрытой информации.

- Покамест трудно сказать, - помолчав, уклончиво ответил Сергей. - Мы только начали продавать карбид, а делить шкуру неубитого медведя...

- К чему темнить? Мои эксперты все давно подсчитали. Годовая прибыль "Старосельского карбида" после уплаты налогов составит примерно полмиллиона долларов. Плюс-минус 5%. Будем отталкиваться от этой цифры.

- Попробуем, - нехотя согласился Сергей, пораженный точностью сведений, которыми располагал Кизяков.

- Тогда аренда помещений вместе с платой за пользование инженерными коммуникациями моего комбината обойдется вам в 400 тысяч, о'кей?

- Это грабеж средь бела дня! - с гневом выпалил Сергей и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

- Это - бизнес, - мягко поправил Кизяков.

- Вы что, хотите, чтобы я уподобился тому еврею, который покупал яйца по рублю десяток, варил, продавал по гривеннику штука, но имел бульон и был при деле?

- Сравнение образное, но с перехлестом. - Кизяков усмехнулся. - Кроме зарплаты, вы будете иметь дивиденды, по 3 тысячи долларов ежемесячно. Разве это бульон от крутых яиц?

- Что же получается? Четыре года я как проклятый дни и ночи ишачил, чтобы вырастить плодоносящее дерево, а когда созрел урожай, пришли вы с корзинами и берете меня за горло? Веселенькие дела!

- Олл-райт! Кто же мешал вам вовремя позаботиться о своих интересах? На ошибках учатся. Не принимайте близко к сердцу, Сергей Константинович, на этом жизнь не кончается. В следующий раз вы обязательно разбогатеете.

- Хотелось бы знать, где вы ума набрались, юноша? - прищурившись, спросил Сергей.

- В Академии общественных наук при ЦК КПСС, - самым любезным тоном ответил Кизяков.

- Оно и видно!.. Если бы у меня на руках имелся подписанный договор аренды, вы, надо думать, придрались бы к чему-то другому?

- Олл-райт. Только вы напрасно злитесь. Сильные люди должны смотреть правде в глаза. Мы купили химкомбинат, чтобы привнести сюда дух...

- Вы привнесли сюда только дух французского одеколона! - перебил Сергей. Спекулируете аммиаком, без зазрения совести обирая здешних работяг, а пользы от вас - как от козла молока!

Кизяков негромко рассмеялся.

- С вами не соскучишься... Давайте работать дружно, не пожалеете. Будем платить вам как председателю правления "Старосельского карбида" 2 тысячи долларов в месяц, не считая дивидендов. Ваш друг Шапиро столько не потянет, о'кей?

Сергей закурил. Упоминание Давида подействовало на него угнетающе, подсказав, что Кизяков собрал исчерпывающую информацию и наверняка знает о его катастрофическом положении.

- Не хотите работать со мной - могу предложить на ваше усмотрение другой вариант, - продолжил Кизяков. - Мои эксперты оценили ваши капиталовложения в 84 тысячи долларов. Для ровного счета я дам вам 85 тысяч, и тогда разойдемся мирно, как в море корабли, о'кей?

Сергей промолчал, глядя в окно.

- Мне понравилось сравнение с яйцами. Я тоже использую для примера яйца, только не куриные, а ваши. Смотрите, - Кизяков вытянул вверх левую руку, блеснув золотым "Ролексом" на запястье. - Я держу вас за яйца. Сожму, - он медленно сложил музыкальные пальцы в кулак, - и вам станет больно. Я понятно выразился?

Сергей снова ничего не ответил.

- О чем задумался, детина? - шутливо поинтересовался Кизяков.

- На днях купил пару гранат "Ф-1". Прикидываю, где бы их испытать. Не подскажете?

- Подскажу, почему бы нет. В прошлый приезд меня возили пострелять уток, и западнее Старосельска, километрах в тридцати, я видел заброшенный известковый карьер. Может быть, там?

- Может быть.

Кизяков посмотрел на часы, погасил улыбку и встал.

- Даю вам на размышления неделю, время не ждет. А чтобы вы не питали иллюзий, карбидный цех мы опечатаем...

На следующее утро, собираясь в Санкт-Петербург, Сергей у себя в люксе гостиницы "Химик" складывал вещи в дорожную сумку. У стола, опустив подбородок на сцепленные кисти рук, замер пригорюнившийся Титов.

- Константиныч, у тебя, гляжу, водка осталась, - нарушил молчание Титов. Недопитая бутылка - плохая примета.

- Допей.

Титов наполнил граненый стакан, выпил одним духом и, занюхав водку черствым хлебом, сказал с теплом в голосе:

- Эх, хорошо прошла!

- У тебя плохо не проходит, - проворчал Сергей.

- Ехай в Питер, обмозгуй там, как ловчей справиться с Кизяковым, - бодро заговорил Титов.

- Как ни крути, а придется брать говноеда на абордаж, - озабоченно произнес Сергей. - Другого выхода нет.

- Дерзай, Константиныч, покалечь злыдня, - загорелся Титов.- Бог тебя простит! Он, ей-ей, заслужил.

- Ты меня знаешь, я порядочный человек, мне чужого не нужно, - продолжал Сергей, обращаясь не столько к Титову, сколько к себе самому. - Мой принцип живи и давай жить другим. Но когда меня по-бандитски берут за горло, я ни перед чем не остановлюсь.

- А то! - поддержал Титов, в волнении раздавив недокуренную сигарету. - И я в точности такой же! Скажи, Константиныч, что от меня требуется, - все исполню!

Сергей поднялся и покровительственно похлопал Титова по плечу.

- Проводи меня до машины - вот и все, что от тебя требуется, пень ты старый!

Внизу, усаживаясь в "мерседес", Сергей напоследок велел Титову в следующий понедельник поточнее разузнать время приезда Кизякова в Старосельск и лаконично, без комментариев, передать эти сведения в "Холис". При этом Сергей подчеркнул, что Титов должен звонить к нему в Питер не со служебного телефона, а с почты, по автомату.

Пожилая горничная, обслуживавшая третий этаж гостиницы "Химик", слыла чистюлей, каких теперь раз-два и обчелся. После отъезда Сергея она битый час наводила лоск в освободившемся люксе и со свойственной ей дотошностью насухо протерла суконкой не только наружную, но и внутреннюю поверхность стола и стульев. Нынешние постояльцы, ни дна им, ни покрышки, имели обыкновение ковыряться в носу, пальцами прилепляя сопли к низу мебели, что она приравнивала к святотатству. На сей раз вместо засохших соплей горничная выдрала из-под стола непонятную фитюльку, повертела ее в руках и со словами: "Чтоб вам пусто было, охальникам!" - выбросила ее в мусорное ведро.

Горничной было невдомек, что ей попался высокочувствительный микрофон с автономным источником питания. Но свою роль микрофон уже выполнил: вечером, по пути в Москву, охранник с вдавленным носом прокрутил на магнитофоне разговор Сергея с Титовым и получил недвусмысленные указания от Кизякова.

77. ЗАТВОРНИКИ

В сентябре Добрынин запоздало сожалел, что не уехал из Комарова сразу же после похищения. Говоря Вороновскому, что будет рядом с ним до конца, Добрынин надеялся принести пользу, отвлечь его от горестных дум, согреть дружеским теплом и вниманием, которых нелепо ждать от кагэбэшников, работавших по найму. Однако благим намерениям Аристарха Ивановича не суждено было сбыться. Не то чтобы Вороновский тяготился его соседством, вовсе нет, - Виктор нисколько в нем не нуждался, умозрительно погрузившись в некий ирреальный мир.

Вот уже третью неделю Вороновский не выходил из библиотеки, куда беспрепятственно допускался только пес Яков. Когда бы Добрынин ни проходил мимо, ранним ли утром, в обеденное время либо далеко за полночь, оттуда доносились органные мелодии Баха, сонаты Бетховена, "Реквием" Моцарта и духовные песнопения. Впрочем, то ли 7, то ли 8 сентября из библиотеки зазвучали джазовые импровизации Чарльза Паркера, непревзойденного саксофониста середины века. Но по тональности импровизации Паркера мало отличались от минорных сочинений великих мастеров прошлого и не свидетельствовали о том, что Вороновский пытается переломить себя. Именно в тот день, вслушиваясь в заунывные переливы саксофона, Добрынин сказал Ларисе, что музыка, помимо всего прочего, выполняет функцию добавочного барьера, возведенного Виктором, чтобы надежнее отгородиться от окружающих.

Вход в библиотеку Добрынину не был заказан, он наведывался туда ежедневно, но подолгу никогда не задерживался. На Виктора нельзя было смотреть без содрогания - краше в гроб кладут. Вялый, небритый, с пожелтевшим лицом и воспаленными от бессонницы глазами, он не просто сдал, а буквально сник за считанные дни. Отросшая щетина была сплошь седой, причем седина, точно иней по морозному стеклу, поднялась вверх, захватив виски, а рука Вороновского, ни на миг не выпускавшая сигарету, мелко дрожала, как березовый лист на ветру. Говорить с ним было трудно - Виктор беспрестанно терял нить разговора, отвечал односложно, с задержкой, зачастую невпопад. Для Добрынина оставалось загадкой, чем он питался: на его глазах Лариса раз за разом выносила из библиотеки тарелки с нетронутой едой. А кофе - это кофе, им одним сыт не будешь.

Ощущение полнейшей никчемности усугублялось атмосферой недоверия, посеянного Алексеем Алексеевичем и угнетавшего Добрынина изуверской бессмысленностью. Видит Бог, трагический разворот событий диктует необходимость конспирации, но к чему доводить бдительность до абсурда? Мало того, что его отстранили от участия в заседаниях кризисного штаба, - так олухи из охраны даже запретили ему выгуливать Якова за пределами видимости телеобъективов наружной системы слежения. А когда он изъявил вполне естественное для здорового мужика желание с ночевкой съездить в Питер к своей давнишней приятельнице Лике, детской писательнице, Алексей Алексеевич, черт его дери, выставил условие, что Валерий должен неотступно находиться в непосредственной близости. Ничего себе переплет! И вообще, за кого его здесь принимают? С Женей Скворцовым все понятно, он - чистой воды профессионал, генерал-лейтенант госбезопасности, ему, как говорится, и карты в руки. А Крестовоздвиженский? Почему Джузеппе может заседать в кризисном штабе, а он, Добрынин, не может? Чем он хуже Крестовоздвиженского?

Правда, Алексей Алексеевич, чтобы как-то смягчить бестактность, взял за правило делиться с Добрыниным свежей информацией. От него Добрынин узнал о звонке похитителя, получившего у них кличку "Кацо", и о том, как проходят переговоры. Кацо нехотя уступал, сократив размер выкупа сперва на 200 тысяч долларов, а затем сразу опустившись до миллиона, тогда как Алексей Алексеевич, начав со 100 тысяч, довел предложение до 350 тысяч. На этом торг застопорился: Кацо наотрез отказывался дальше снижать сумму, а Алексей Алексеевич ссылался на предел материальных возможностей, которыми располагает Вороновский. Кроме того, под настроение Алексей Алексеевич иногда сообщал еще кое-что, так или иначе связанное с похищением, но у этих обрывочных сведений была удручавшая Добрынина особенность: они всецело относились к прошедшему времени и никак не затрагивали будущего. Когда же Добрынин, сдерживая неприязнь, спросил, долго ли продлятся переговоры, Алексей Алексеевич только пожал плечами.

В такой нервной обстановке о работе над романом не могло быть и речи, поэтому Добрынин от нечего делать коротал дни у телевизора и том за томом перечитывал собрание сочинений Джона Стейнбека, маленькими глотками попивая марочный грузинский коньяк. Отчего бы для разнообразия малость не покейфовать, раз в буфете у Витьки напитков - хоть залейся?

Единственным отрадным событием, разогнавшим грусть-тоску Аристарха Ивановича, послужил приезд Аршака Самсоновича, повара от Бога. Неожиданно появившись под вечер в пятницу, 9 сентября, старый армянин без долгих объяснений миновал кордон охраны, молча выслушал Добрынина и, выяснив, что Вороновский отказывается от пищи, моментально удалился на кухню. Провозившись там не менее часа, Аршак Самсонович принес в столовую устрашающих габаритов сковороду с блюдом, скромно названным "чижи-пыжи". Сказать, что это омлет с фаршем, мог бы только тупой неандерталец. По мнению Добрынина, Аршак сотворил не просто райскую шамовку, а подлинное произведение искусства с ароматом горных трав и экзотических специй. "Чижи-пыжи", без сомнения, обладали волшебным свойством - через полчаса в столовую вбежала Лариса, сообщившая о том, что Виктор Александрович съел все без остатка.

В субботу Аршак Самсонович побывал на рынке и, шуганув из кухни Ларису, приготовил к обеду кюфта-бозбаш, из-за чего Добрынин, прежде не вкушавший подобной благодати, млел от восторга. Немногословный Аршак Самсонович не мешал Добрынину наслаждаться и то и дело подкладывал ему добавку, а умиротворенный Аристарх Иванович предавался воспоминаниям. Не переставая есть, он увидел себя молодым человеком, впервые приехавшим в Ереван с группой московских писателей, мысленно воспроизвел зеркало Севана, расстилавшегося внизу, под скалой, на которой построили ресторан "Ах-Тамар", вспомнил вкус паровой форели и нечаянно перенесся на берега Куры, куда его по утрам выводил грузинский поэт Иосиф Нонешвили, чтобы у воды выветрить похмелье и закрепить отрезвление доброй порцией хаши.

Видит Бог, до чего быстро промчалась жизнь! Иосифа Нонешвили давно уже нет, он, Добрынин, незаметно состарился, а изумительно красивая, великая держава распалась на части, едва ли способные достойно существовать друг без друга. Разве не так? Что нынче творится в России - сам черт не разберет. В Ереване сады и парки пустили на дрова, иначе невозможно было перетерпеть зимние холода. А в Тбилиси люди с вечера занимают очередь за хлебом, выстаивая ночь напролет, чтобы не помереть с голодухи. Вот до чего довели комиссары в пыльных шлемах, едрена вошь!

Аршак Самсонович кивнул в знак согласия и добавил, что далек от политики, однако уволился из ресторана "Баку" - после войны в Карабахе армянину не выжить под одной крышей с азербайджанцами. Уезжая из Комарова, Аршак Самсонович смущенно сказал, что у него на черный день отложено 40 тысяч долларов. Если Виктору Александровичу понадобятся деньги на выкуп Лены-джан, берите, не жалко.

В среду похитители снова вышли на связь, в результате чего произошла подвижка: Кацо скинул 100 тысяч, а Алексей Алексеевич набавил 50 тысяч.

А в субботу, 17 сентября, Добрынин принимал незваных гостей - Марину Васильевну и Тизенгауза. С середины августа они, как выяснилось, проводили отпуск за сбором грибов и ягод под Приозерском, разбив палатку на берегу Вуоксы, а по возвращении в Санкт-Петербург услышали от Крестовоздвиженских о похищении и тотчас приехали в Комарове.

Усадив их в каминном зале, Добрынин на правах хозяина наполнил бокалы вишневым бренди и в общих чертах рассказал, что произошло.

- Не жмитесь, отдайте негодяям 900 тысяч! - воскликнула Марина, залпом проглотив полбокала бренди. - Пусть подавятся!

- Никто не жмется, - возразил Добрынин. - Но безоглядно поддаваться напору похитителей нельзя, это может погубить заложников. Прежде чем приступить к обмену, надо сбить сумму, чтобы у них сложилось впечатление, будто они получат максимум возможного.

- А что говорит милиция? - Марина достала из сумки мятую пачку "ТУ-134" и глазами поискала спички.

Тизенгауз поднес ей горящую зажигалку, и она глубоко, по-мужски затянулась.

- Туда мы не обращались.

- Почему?

- Опять-таки из опасения за Жизнь Лены и Саши, - пояснил Добрынин, смакуя бренди. - Милиция работает грубо, трафаретно, а мы хотим избежать риска. Поэтому Женя Скворцов и Джузеппе Крестовоздвиженский решили обходиться своими силами, без вмешательства милиции, и подключили людей из ФСБ.

Марина шумно вздохнула и допила бренди.

- Запаситесь терпением, леди. Бьюсь об заклад, что к концу месяца мы сойдемся где-то на 600 тысячах, и тогда...

- Какие вы все умные! - враждебным тоном выпалила Марина. - Я в ужасе, а вам - хоть бы что!

- Мариночка, стоит ли тебе... - попытался утихомирить жену Тизенгауз.

- Столько мужиков сидят сложа руки, а бедная зайка... - Марина всхлипнула, выронила сигарету и уткнулась в платок, заботливо поданный Тизенгаузом.

- Арик, как ты полагаешь, кто мог это сделать? - спросил Тизенгауз, поглаживая Марину по спине.

- Видит Бог, не знаю.

- Тебе не приходила в голову мысль, что к похищению причастен бывший муж Елены Георгиевны?

- Эта версия проверялась одной из первых, - ответил Добрынин. - Холмогоров ни при чем, это установлено. Его просвечивали вплоть до печенок.

Со слов Алексея Алексеевича он знал, что просвечивали не только Холмогорова. На связь с преступным миром проверялись все прежние сослуживцы Лены, в том числе и Марина Васильевна, но, принимая во внимание ее сварливый нрав, Добрынин поостерегся упоминать об этом. Примечательно, что из сотрудников ЦНИИСЭ исключение сделали для одного Тизенгауза, чья добропорядочность изначально не вызвала сомнений у кагэбэшников.

- Он человек двойственный, способный на отъявленную подлость, - помолчав, вымолвил Тизенгауз.

- Кагэбэшники нашли, что у него все чин-чинарем, - убеждал Тизенгауза Добрынин. - Месяц сиднем сидит в командировке за 400 верст от Питера. Да нет, ты его зря подозреваешь. Не забывай, что Сашка - его сын... Марина Васильевна, плеснуть вам капельку бренди для бодрости духа?

Марина подняла глаза с потеками туши и спросила, давясь глухими рыданиями:

- Аристарх Иванович, вы... вы верите, что зайку... что их обоих спасут?

- Видит Бог, надеюсь. - Добрынин наполнил бокал Марины, подлил бренди себе и обратился к Тизенгаузу: - Андрюха, я тебя не узнаю. Чего не пьешь?

- Нет настроения. Арик, мне кажется, что Елену Георгиевну и Сашу похитили не профессиональные преступники.

- А кто же, по-твоему? Любители? - Марина взяла в руку бокал и, вслушиваясь в разговор, пригубила успокаивающий напиток.

- Будем рассуждать здраво, - предложил Тизенгауз. - Виктор Александрович здесь почти не бывает, коммерцией в Петербурге не занимается и связан с родиной лишь благотворительной деятельностью, о чем осведомлен узкий круг лиц. Иномарками он не пользуется, ездит на "волге" или на "жигулях". Иначе говоря, ни Елена Георгиевна, ни Виктор Александрович никому особенно не бросались в глаза.

- К чему ты ведешь, старик?

- Откуда грузины могли узнать, что он обладает значительным состоянием?

Добрынин усмехнулся и снисходительно пояснил:

- Хотя мы и называем главаря похитителей Кацо, никто из нас не считает его грузином. Прослушав запись переговоров, кагэбэшные филологи дали заключение, что он не грузин. Какие-то словечки он употребляет явно не к месту, и еще что-то в его речи не стыкуется с их лексикой. Так что, Андрюха, с грузином не ты один у нас умник.

- Напрасно смеешься... - Тизенгауз покраснел от неловкости и поспешно закурил. - Ты неустанно повторяешь - кагэбэшники, кагэбэшники. А их самих кто-нибудь проверял?

- Неужели ты всерьез допускаешь, что Витькины ангелы-хранители... Добрынин взмахнул рукой в сторону караульного помещения - и вдруг осекся.

Марина тем временем разом опустошила бокал и устремила взор на графин с бренди.

- Не надо понимать буквально. Именно их я не подозреваю. Но в наших спецслужбах полным-полно людей, способных на подлости. Разве моя история недостаточно поучительна?.. Мариночка! - Заметив, что жена потянулась к графину, Тизенгауз встрепенулся. - Прошу тебя, не пей больше.

- Как скажешь.

Покорность Марины вызвала у Добрынина мимолетную улыбку. Молодец Андрюха, одобрительно подумал он, сумел-таки приструнить свою ведьмочку.

- Виктор Александрович давно не появлялся в Комарово, прилетел внезапно, а мог и вообще не приезжать еще год или два, - озабоченно продолжал Тизенгауз. Кто возьмется готовить похищение, не имея представления о том, состоится оно в обозримом будущем или нет? Питерские рэкетиры, которым и без Вороновского хватает легкой поживы? Или какие-нибудь подлецы из спецслужб, которые точно знают, чего хотят добиться, и способны долго выжидать, чтобы ударить исподтишка ниже пояса?

- Дельная мысль! - Добрынин поскреб бородку.

- Мне кажется, надо бы посоветоваться с Виктором Александровичем, выслушать его соображения. Собственно говоря, за этим я сюда и приехал. Ему не занимать проницательности, в этом отношении он гораздо сильнее нас обоих.

- Легко сказать... - Добрынин тяжело вздохнул. - Видит Бог, Витька на себя не похож, совсем сник и раскис.

- Попробуем? - Тизенгауз потушил окурок и встал. - Мариночка, извини нас, мы ненадолго поднимемся наверх.

На лестнице Тизенгауз спросил у Добрынина на ухо:

- Ты не допускаешь, что Елену Георгиевну могли убить?

- Исключено, - вполголоса возразил Добрынин. - В конце каждого сеанса связи Алексей Алексеевич задает Кацо вопрос, прояснить который в состоянии только она, и при очередном звонке не начинает разговора по существу, пока не получит ответа.

Приближаясь к библиотеке на цыпочках, они услышали "Грустный вальс" Сибелиуса в скрипичном исполнении. Тизенгауз болезненно сморщился, ущипнув себя за губу, и медленно попятился назад...

Проводив гостей до калитки, Добрынин решил заодно позвонить в Санкт-Петербург. Телефоны в большом доме были отключены, а ему следовало подать о себе весточку Лике, чтобы даром не обижать славную женщину. Нельзя же так - то ночевал у нее едва ли не все субботы с марта по август, то вдруг будто в воду канул. За кого Лика его примет при таком хамском поведении? Звонить из караулки было не с руки, там теперь околачивалось слишком много народу, поэтому, выбрав из двух зол меньшее, он заглянул в сторожку к старшему группы.

Сгорбившийся Алексей Алексеевич замер в необычной для него позе, облокотившись на стол и сжав голову в ладонях.

- Хвораете? - участливо спросил Добрынин. - Могу поделиться тройчаткой головную боль как рукой снимет.

- Все думаю, что мне делать. - Алексей Алексеевич выпрямился и угрюмо посмотрел на Добрынина. - Вчера Кацо на ночь глядя задал задачу.

- Какую?

Алексей Алексеевич поколебался, а затем сказал с оттенком раздражения:

- Хочет за 200 тысяч долларов отдать Александра.

- А вы?

- Всю ночь не сомкнул глаз. Никак не соображу, что за этим кроется.

- Что вы ему ответили?

- Сказал, что больше 100 тысяч не дам.

- Сын, по-вашему, дешевле мамы? - съязвил Добрынин и тотчас пожалел о ненароком вырвавшихся словах.

- Аристарх Иванович, по всему вижу, что где-то что-то неладно, - пропустив мимо ушей его реплику, обеспокоенно произнес Алексей Алексеевич. - А вот что не соображу. Не должны похитители лишний раз высовываться наружу.

- Это, насколько я понял, против правил?

- Для них безнаказанность важнее денег. Они знают, кто мы и чего от нас ждать.

- А что думает по этому поводу Евгений Петрович?

- Генерал-лейтенант тоже озадачен. Либо нас попытаются кинуть, либо... Алексей Алексеевич умолк, с силой сдавив подбородок пальцами.

- Либо - что?

- Либо мы не увидим Елену Георгиевну живой...

78. КОНТРАКТ

Как только самонадеянный Кизяков, услышав про гранаты "Ф-1", поднял Сергея на смех, он сам предопределил свою судьбу. Боевого оружия у Сергея не было в помине - зачем честному бизнесмену гранаты? Тот поворот их разговора послужил чем-то вроде лакмусовой бумажки, прояснив суть Кизякова и настроив Сергея на самый решительный лад. Теперь он внушил себе, что отступать некуда, и по дороге в Санкт-Петербург окончательно отбросил последние сомнения. Кто посеет ветер, пожнет бурю!

Разработка плана не составила труда, поскольку Сергей знал, к кому обратиться и какими средствами выполнять поставленную задачу. Безотказные гранатометы "Муха" имелись у Кузи, некогда отбывавшего срок в исправительно-трудовой колонии под Колпином, где блатные грозились превратить его в "петуха" и, надо думать, привели бы угрозу в исполнение, если бы не воспрепятствовал Сергей, из сочувствия не давший в обиду хилого паренька. За истекшие с той поры пятнадцать лет заматеревший Кузя, он же Валентин Борисович Кузьмин, 1956 года рождения, ранее четырежды судимый, прошел тернистый путь от мелкого правонарушителя до почтенного "авторитета", члена совета директоров акционерного общества "Кандагар". Служебные обязанности Кузи сводились к организации вооруженных конвоев для сопровождения застрахованных в "Кандагаре" ценных грузов при перевозках по территории России и стран СНГ, а в свободное от работы время он охотно заключал контракты на заказные убийства, о чем доверительно поведал Сергею при случайной встрече за обедом в ресторане "Метрополь". Расценки у Кузи были вполне приемлемые - от 10 до 15 тысяч баксов в зависимости от способа устранения и общественного положения жертвы. Если же жертва проживала за рубежом, тариф автоматически повышался на 50%, а заказчик брал на себя бремя дорожных расходов.

Сразу же по приезде домой Сергей нашел в столе визитную карточку Кузи, созвонился с ним и, отклонив приглашение поужинать в "Метрополе", назначил свидание на завтра, 16 сентября, в полдень, у входа в Инженерный замок.

Когда он ровно в двенадцать часов подъехал к Инженерному замку, у въезда в ворота уже стояли два черных "джипа-чероки" с затемненными стеклами - Кузя никуда не выезжал без внушительной свиты.

- Серега! - Кузя вылез из первого "джипа" и помахал рукой. - Приветик!

В тренировочном костюме "Адидас" узкоплечий Кузя издали казался пацаном, а вблизи - молодящимся стариком: сетка глубоких морщин испещрила его лоб и впалые щеки, а боксерская челка тускло отливала сединой.

- Как делишки? - спросил он, обнимая Сергея.

- Хреново, - поморщившись, ответил Сергей. - Сейчас все узнаешь...

Они зашли в тенистый скверик за зданием цирка Чинизелли, уселись на скамейку, закурили, и Сергей без утайки рассказал историю четырехлетних злоключений в Старосельске.

- Какие банки скупили химкомбинат? - поинтересовался Кузя, выслушав исповедь Сергея.

Сергей назвал оба банка и, глядя в сузившиеся под припухшими веками глаза Кузи, неуверенно протянул:

- Кажется, тебя что-то смущает. Может быть, они под вашей крышей?

- Не. Эти московские козлы ни копья не вносят в общак.

- Так ты выручишь меня?

- Не боись, Серега, возьмусь за твой контракт. Где и когда замочить комсомольского фраерка?

Облегченно вздохнув, Сергей изложил Кузе свои предварительные соображения. В следующий вторник, 20 сентября. Кизяков обещал прибыть из Москвы на химкомбинат предположительно в середине дня. Поездом он не ездит, предпочитает персональную машину. От магистрального шоссе к Старосельску ведет единственная дорога с твердым покрытием, поэтому его маршрут иным быть не может. На 32-м километре от Старосельска между холмами пролегла ложбина, по дну которой идет к леспромхозу одноколейная железнодорожная ветка. Переезд через пути неохраняемый, оборудованный дорожными знаками. По правилам водители автотранспорта обязаны останавливаться перед переездом и, убедившись в безопасности движения, следовать дальше, но все свысока поплевывали на правила вплоть до нынешней весны, когда битком набитый автобус столкнулся с локомотивом. После катастрофы местные власти, не мудрствуя лукаво, присобачили по обеим сторонам переезда здоровенные асфальтовые нашлепки, тем самым вынудив лихачей снижать скорость до нуля. Иначе запросто можно сорвать передний мост у машины и заодно лишиться зубов. Справа от переезда густой кустарник, откуда полный резон долбануть из гранатомета по машине Кизякова. Местечко удобное, безлюдное, лучше не придумаешь.

- Ты там бывал? - осведомился Кузя, ладонью приглаживая челку.

- Десятки раз. На откосах вдоль дороги полно грибов, главным образом красноголовиков. Крепенькие такие и без червей, - оживился Сергей. - О чем это говорит?

- Лето, что ли, сырое?

- Угадал.

- Ты, значит, грибочки собираешь? - Кузя криво усмехнулся. - Мне бы твои заботы.

- Понимаешь, у меня в Старосельске есть знакомая, Маргарита, солдатская вдова. Зарплату на химкомбинате не платят по три-четыре месяца, так она перебивается на подножном корму, - виновато пояснил Сергей. - Грибы собирает, щавель, ягоды, возится в огороде. А я, когда выдается свободный день, хожу с ней за компанию, помогаю от случая к случаю.

Кузя вытащил из кармана записную книжку.

- Набросай планчик.

На чистом листке Сергей нанес несколько карандашных линий.

- На чем раскатывает фраерок? - спросил Кузя.

- У него "сааб-9000" цвета красного вина. Эту машину ни с чем не спутаешь.

- Мировая тачка, покруче твоего "мерса", - уважительно заметил Кузя. Жалко такую курочить.

- "Мерседес" ты не обижай, им я доволен. За субботу и воскресенье мне сменят амортизаторы, сделают профилактику, и, даст Бог, он еще послужит... Вот план местности, смотри.

- Сколько метров от кустарника до дороги?

- Двадцать, от силы двадцать пять. Поставишь дозорного здесь, на холме, чтобы дал отмашку при появлении "сааба", и, загодя прицелившись, долбанешь наверняка.

- Не боись, Серега, уж как-нибудь не промажу, - заверил Кузя, сжигая набросок в пламени зажигалки. - Исполню твой контракт с гарантией.

- Во что мне это обойдется?

- Ради старой дружбы возьму с тебя по себестоимости. - Кузя обнажил в улыбке ровные зубы из металлокерамики. - "Мух" вояки отдают мне по 900 баксов за штуку. Прибавь сюда командировочные на троих по 100 баксов в сутки. За два дня обернемся?

- Не то слово!

- Значит, готовь полтора куска. С бабками у тебя напряг?

- Смешной вопрос! Но к концу месяца я рассчитаюсь, не сомневайся.

- Ты - в доверии, - успокоил Кузя. - Отслюнишь баксы после работы...

Довольные друг другом, они вернулись к Инженерному замку и, прежде чем разойтись по машинам, условились, что в понедельник Сергей по телефону даст дополнительное подтверждение.

79. ВНЕ ИГРЫ

Мысль Тизенгауза о спецслужбах запала в сознание Добрынина. Всю субботу Аристарх Иванович ломал голову над тем, как бы ловчее подступиться с расспросами к Вороновскому, а перед сном выбрал линию наименьшего сопротивления: за всю историю человечества никто не придумал лучшего средства развязать язык, чем товарищ Бахус, он же Вакх, он же Дионис!

Ранним утром прогуляв Якова и плотно позавтракав, Добрынин вошел в библиотеку и, кивнув на магнитофон, из колонок которого звучало что-то похоронное, спросил укоризненным тоном:

- Вить, не надоело тебе слушать заунывную тягомотину?

- Что ты имеешь против "Всенощной" Рахманинова?

Чисто выбритый Вороновский полулежал в кресле у журнального столика, вытянув ноги в кроссовках с незавязанными шнурками. Рядом на подносе стояла недопитая чашка кофе и вазочка с сушками.

- Подмывает меня для разнообразия набраться, - заявил Добрынин, энергично потирая руки. - А, Вить?

- Милости прошу, - безразлично отозвался Вороновский.

- А ты, старик? Неужто бросишь меня на произвол судьбы, дашь пропасть одному во цвете лет? Уважь, составь компанию.

- Не возражаю.

Стараниями Ларисы на журнальном столике появились две глубокие тарелки с орехами и горячий кофе, а Добрынин притащил из столовой пару бутылок коньяка "Энисели" и графин бренди вместе с хрустальными стаканчиками емкостью по сто граммов. Наполнив стаканчики доверху, с мениском, Добрынин удобно устроился на диване и скомандовал:

- Пьем до дна. Поехали!

Он пил "Энисели", тогда как Вороновский - бренди. И закусывали они тоже по-разному: Добрынин горстями отправлял в рот соленый арахис, а Вороновский, как воробушек, еле-еле поклевывал очищенные грецкие орехи. Первые три стаканчика выпили молча, а затем Добрынин приступил к делу:

- Витюша, солнце, как-то ты обещал рассказать, что тебя связывает с КГБ, но обещание, как это часто бывает, ушло в песок. Какую роль КГБ сыграло в твоей жизни?

- Негативную, - без промедления ответил Вороновский, распечатывая новый блок сигарет "Кент".

- Это все, что ты можешь сказать другу? - разочарованно хмыкнул Добрынин.

- Видишь ли, Арик, ненависть к КГБ я впитал с материнским молоком, монотонно, без всякого выражения произнес Вороновский. - И лишь годам к тридцати отчетливо понял, что ненавижу советскую систему в целом, а не только ее репрессивный аппарат. Но после этого меньше ненавидеть КГБ не стал. Их контора на Литейном искалечила жизнь моей маме, раньше времени уложив ее в землю. С папой произошло бы то же самое, если бы немцы не убили его при попытке прорвать блокаду на Синявинских болотах.

- Выпьем за наших матерей и отцов! - воскликнул Добрынин, до краев наполняя стаканчики. - Вечная им память!

- Царство небесное, - тихо добавил Вороновский, прежде чем выпить.

- Вить, расскажи про твоих стариков, а? - попросил Добрынин, набив рот арахисом.

- Мои родители поженились в двадцать седьмом и вскоре оказались в "парилке", потому что рабоче-крестьянское государство взяло курс на индустриализацию. - Вороновский закурил. - Хозяйствовать большевики не умели, денег, как всегда, не хватало, и для пополнения кассы они вывернули карманы у социально чуждых слоев населения. Сама "парилка" и методы, в ней применявшиеся, описаны в литературе.

- Где?

- В пятнадцатой главе романа "Мастер и Маргарита".

- Иди ты! - поразился Добрынин. - А я-то думал, что Михаил Афанасьевич дал волю фантазии.

- Надеясь опубликовать роман при жизни, Булгаков из цензурных соображений выдал "парилку" за сновидение Никанора Ивановича Босого. Прискорбно, что даже писатели не могут отличить, где в "Мастере и Маргарите" правда, а где вымысел. - На погасшем лице Вороновского отразилось сожаление. - Неужели и здесь не обойтись без комментариев историков?

- Дельная мысль, - признал Добрынин. - Вить, а ты из дворян?

- Из разночинцев. По отцовской линии мой дед был мировым судьей, а по материнской - земским врачом... Арик, разночинную интеллигенцию большевики травили ничуть не меньше, чем дворян. - Вороновский вздохнул. - Когда родителей выпустили из "парилки", их лишили избирательных прав, что было равнозначно волчьему билету. А в тридцать четвертом дедушку и бабушку в двадцать четыре часа выслали из Ленинграда в "кировском потоке", хотя к убийству Кирова они, как ты догадываешься, не имели никакого отношения. Папу тогда исключили из коллегии адвокатов за родственную связь с репрессированными элементами. Маму под предлогом сокращения штатов тоже уволили, так что их жизни не позавидуешь. По сей день удивляюсь, как они отважились произвести меня на свет.

Дверь отворилась, и в библиотеку, цокая когтями по паркету, чинно проследовал эрдельтерьер Яков. Усевшись у ног Вороновского, пес преданно взглянул на него.

- Яков! - Черты лица Вороновского смягчились. - Тебя покормили?

Пес облизал рыжие усы и положил голову на колени хозяина.

- Всю блокаду мы провели в Ленинграде и выжили каким-то чудом, объяснить которое я, признаться, не в состоянии, - продолжал Вороновский, поглаживая Якова по голове. - А в мае сорок пятого, сразу после победы над Германией, нас с мамой уплотнили, отобрав одну из двух комнат и превратив отдельную квартиру на Рубинштейна в коммуналку.

- Брось! Не может быть, чтобы семью погибшего фронтовика... - начал доказывать Добрынин.

- Может, Арик, - жестом остановил его Вороновский. - По тогдашним жилищным законам женщина с разнополым ребенком имела право занимать две комнаты лишь при условии, что ребенку более десяти лет от роду. А мне было девять. Явились люди с ордером, и нам пришлось подчиниться. А дальше власти оставили нас в покое до 1956 года, когда меня исключили из комсомола и из университета.

- За что? - встрепенулся Добрынин, чувствуя, что рассказ Вороновского близится к кульминации.

- Хрущевская оттепель, кроме всего прочего, ознаменовалась еще и тем, что в Ленинградском университете, да, наверное, и не в нем одном, не без участия КГБ организовали дискуссионный клуб, чтобы выявлять молодежное вольнодумство на ранних стадиях. А я по простоте душевной полагал, что эпоха всеобщей лжи рухнула вместе с железным занавесом, за что и поплатился. Стоило мне вслух усомниться в том, что мы правы, танковыми гусеницами принуждая венгров к счастливой жизни по нашему образу и подобию, как меня мигом вычистили отовсюду, чтобы другим неповадно было называть вещи своими именами. Вот этого удара моя мама не выдержала, он ее добил.

- Витюша, выпьем отдельно за твою маму, - искренне предложил Добрынин. До дна!

Вороновский поднял стаканчик и выцедил бренди до последней капли.

- Она с папиной похоронкой ходила на поклон к ректору, унижалась перед ним, а Женя Скворцов - он был у нас комсоргом курса - ездил в Смольный к кому-то из комсомольских заправил, но все было тщетно. Университетское начальство говорило, что сперва мне нужно восстановиться в комсомоле, а комсомольское - что в университете. Классический порочный круг, - подытожил Вороновский, закуривая новую сигарету. - Со всех сторон от меня требовали смиренного покаяния, а я встал в позу спартанца под Фермопилами, оберегая единственное, что еще сохранилось, - мое человеческое достоинство.

Слушая Вороновского, Добрынин мысленно ликовал. Он сумел-таки разговорить Виктора, и тот, как детская игрушка, уже не остановится, покуда не кончится завод.

- Мама работала судебным исполнителем и умолила судью взять меня секретарем. Три года я вел протоколы заседаний народного суда и учился заочно, а получив диплом юриста, впал в черную меланхолию: ни в прокуратуру, ни в органы внутренних дел с моей анкетой на порог не пускали, а о коллегии адвокатов я и думать не смел - туда без партбилета не принимали. Если хочешь знать, мною пренебрегла даже нотариальная контора, последнее прибежище неудачников из мира юристов. Мама, в ту пору умиравшая от рака, пыталась вселить в меня бодрость, но мне, увы, было ясно, что мою карьеру погубили в зародыше, раз и навсегда.

- Как же ты вышел из пикового положения?

- Похоронил маму и у ее могилы дал слово не иметь детей. В обществе, вдоль и поперек пронизанном ложью, лучше быть одиноким, нежели сознавать, что не можешь защитить своих близких от произвола... - Вороновский помолчал. - А месяц спустя я по чистой случайности устроился юрисконсультом в "Разнопромартель", оригинальное порождение нашей системы хозяйствования, а точнее говоря, теневой экономики. "Разнопромартель" состояла из десятка карликовых цехов, разбросанных по каретным сараям и подвалам старого Ленинграда и производивших сорочки из вискозы, пластмассовые расчески, пуговицы, часовые ремешки с календарем или с компасом и прочее фуфло, не стоившее и доброго слова. Там, как положено, были председатель, заместитель, технорук и начальники цехов, однако реальным хозяином дела оказался маленький человек, Савелий Ильич Баронов, которому я позднее присвоил прозвище "маэстро". По должности Баронов назывался мастером, ходил в сатиновом халате, картавил и выглядел замухрышкой, хотя в те времена считался одним из крупнейших в стране воротил подпольного бизнеса, о чем поначалу я, естественно, не имел ни малейшего представления. Баронов моментально что-то во мне разглядел, исподволь прикармливал и года два держал на дистанции, без спешки определяя, на что же я годен. Кстати сказать, маэстро ничего не делал второпях.

- И ты стал его ближайшим советником? Консиг-лиори, говоря языком мафии?

- Арик, заруби себе на носу, что советские теневики в юридических советниках не нуждались, - возразил Вороновский. - Это распространенное заблуждение породили вы, писатели, по аналогии с Западом, где, смею заметить, все обстоит по-иному. Там мафиозным структурам необходимы юристы, потому что у них, как правило, есть какой-то легальный бизнес - уборка мусора, строительные подряды и так далее. А у нас... Сколько лет полагается за то или иное преступление - об этом наши дельцы знали из Уголовного кодекса, самостоятельно изученного ими от корки до корки, а когда их арестовывали, они прибегали к услугам известных адвокатов и...

- Не отвлекайся, - попросил Добрынин, снова наполняя стаканчики.

- О том, что маэстро пустил корни за пределами Ленинграда, я тоже узнал далеко не сразу, - продолжал рассказывать Вороновский. - Иногородние контакты в империи Баронова поддерживали Арон Долгиномер и Исай Черномордик, выходцы из Одессы и братья по духу бабелевского Бени Крика. Толковые, напористые и не ведавшие страха, они оба обладали незаурядным обаянием и умели красиво жить. У них водились деньги, много денег, очень много. Но Баронов зря денег не платил. А я и мой ровесник Ашот Григорянц, скажем так, проходили у маэстро длительную стажировку с дальним прицелом, на тот случай, если Изе и Арончику вдруг понадобится замена.

- Вить, выпьем за евреев! - Поднимая стаканчик Добрынин ненароком расплескал коньяк. - Что бы про них ни болтали, у евреев есть чему поучиться.

Вороновский выпил и, ставя на столик пустой стакан, подтвердил:

- Энергичные люди, дальновидные, с коммерческой жилкой и фантастической способностью к выживанию. Они мне открыли глаза на многое... Когда евреи разгромили арабов в шестидневной войне шестьдесят седьмого года, я, не скрою, тотчас вспомнил Долгиномера и Черномордика.

- Этой парочки, что ли, уже не было в живых? - полюбопытствовал Добрынин, прикончив арахис и переходя на грецкие орехи.

- Весной шестьдесят пятого они погибли в Астрахани, предварительно отправив на тот свет полдюжины бандитов, нанятых компаньонами Баронова и напавших вероломно, из-за угла. Арон умер на месте от пули в сердце, а Исай на операционном столе.

- Бьюсь об заклад, что ты тоже побывал в переделках.

- Иногда возникали острые ситуации, но, признаться, без стрельбы и поножовщины. На Баронова я всегда работал головой. Всерьез маэстро обкатал меня на раздаче взяток московским бонзам, от которых зависели поставки фондируемого сырья. В теории артели промкооперации должны были обходиться отходами производства, делать, скажем так, из говна котлетку. А на практике они работали на высококачественном, зачастую импортном, сырье, добывавшемся за хорошую мзду в московских кабинетах. Никогда не забуду большого начальника из Госплана, некоего Коробочкина. Я принес ему в кабинет 25 тысяч рублей, а он испуганно замахал руками, давая понять, что у меня, мол, не все дома. - Губы Вороновского дрогнули в мимолетной усмешке. - Побелев от страха, Коробочкин написал на обрывке газеты, что будет ждать меня в такой-то ложе на ипподроме. А там, обуреваемый азартом, буквально выхватил у меня сверток с деньгами, шепнув, что завтра даст команду оформить наряды на вискозу. Когда же я снова пришел к нему, убито прошептал: "Несчастливые ваши деньги!"

- Сколько лет ты сотрудничал с Бароновым?

- С перерывами около двадцати.

- Тогда за него стоит выпить персонально! - Проливая бренди, Добрынин нетвердой рукой наполнил стаканчики. - Едрена вошь, забыл, как его звали?

- Савелий Ильич.

- За Ильича! - заорал Добрынин. - Видит Бог, все Ильичи, особливо картавые...

- Арик, дался тебе Баронов.

- Вить, ты меня уважаешь? Поехали!

Поколебавшись, Вороновский выпил вслед за Добрыниным и вновь заговорил в прежней тональности, но чуточку медленнее:

- Работая с маэстро, я утвердился в мысли остаться холостяком. Да и обстановка не располагала к семейной жизни. В шестидесятых годах под эгидой Баронова в Астрахани создали подпольное производство зернистой икры на индустриальной основе. Браконьерская икра после обработки расфасовывалась в баночки из белой пищевой жести, поставлявшейся с Урала, маркировалась под государственную и шла...

- За бугор? - спросил Добрынин сонным голосом.

- Зачем? От рублей тогда никто не отказывался. Ее завозили в Москву, в Сочи, на Кавказ, в Прибалтику и за наличные деньги распределяли по ресторанам. Икорный бизнес оказался настолько прибыльным, что астраханские дельцы в приступе мании величия не захотели делиться с Бароновым, попытались выйти из-под контроля. После убийства Арона и Исая маэстро нацелил меня на Астрахань, поручив навести там порядок. О мести речь не заходила, мне предстояло наказать их материально. Я сел в самолет, прилетел туда и нашел способ привести заблудших овец...

К этому моменту Добрынин, выпивший без малого литр и вовсю клевавший носом, полностью отключился. Уронив голову на грудь, он мерно посапывал под монотонную речь Вороновского и очнулся примерно через час. Хлопая глазами, Аристарх Иванович какое-то время не понимал, как он здесь очутился и что происходит.

- ...и захудалая фирма "Братья Луйк" быстро обрела второе дыхание, негромко рассказывал Вороновский, не сводя глаз с фотографии Лены, в солнечный день снятой возле фонтана в Севилье с белым голубем на Вытянутой к небу руке. - Как только мы с Карлом Рихтеровичем, наряду с сетью магазинов "Альбатрос", вовлекли в свою орбиту "Березку"...

- Вить, погоди, - подавляя отрыжку, недоуменно пробормотал Добрынин. - А как же Баронов?

- Под конец жизни Баронов страдал старческим сенильным психозом и умер в семьдесят девятом. К восьмидесяти годам маэстро стал ветхим, как египетский папирус: не успели милиционеры притронуться к нему, как он мигом откинул сандалики.

Тут до Добрынина наконец-то дошло, что он проспал десять лет жизни Вороновского.

- Вить, а как ты снюхался с кагэбэшниками? Где, на каком этапе?

- Непосредственно с КГБ я вообще дела не имел. После перевода из внешней разведки в ЦК КПСС Женя Скворцов помогал мне ставить на ноги "Ост-Вест Интернэшнл", а я в чисто финансовом плане содействовал решению задач, которые возлагались на него.

- И все? Врешь! - Испытывая жажду, Добрынин одним махом опорожнил стаканчик, запоздало сообразил, что это "Энисели", и спросил с некоторой растерянностью: - За кого ты меня принимаешь?

- За Фому неверующего.

- Не-ет, меня не проведешь! - Накренившись набок и едва не потеряв равновесие, Добрынин наставил на Вороновского указательный палец. - Я тебя насквозь вижу... Откуда же взялась охрана, все эти гаврики-валерики?

Лежавший у ног Вороновского пес, ощерив клыки, грозно зарычал.

- Едрена вошь! - рассердился Добрынин, вместо одного пса увидев двух. Свинья ты, Яшка, а не собака!.. Я его выгуливаю, а он, падла... Или это не ты, а тот, второй?

- Арик, 9-е Управление КГБ издавна обслуживает меня по договору, заключенному с "Ост-Вест Интернэшнл", - ответил Вороновский, поднимая глаза к потолку. - Об этом позаботились коллеги Скворцова по Старой площади.

- Выпьем за... за Женьку!

Сейчас у Добрынина двоилось все: он видел перед собой две бутылки "Энисели" и два пустых стаканчика.

Ухватив непослушными пальцами ту бутылку, которая стояла левее, Аристарх Иванович покачал ее на весу, выбирая, какой стаканчик наполнить; отдав предпочтение правому, он ошибся, и коньячная струя полилась в пустоту.

- Арик, да ты лыка не вяжешь, - откуда-то издалека, будто из-под толщи воды, донесся до него голос Вороновского.

- Бум пить до дна! - закатывая глаза, пробурчал себе под нос Добрынин и окончательно провалился в небытие.

По зову Ларисы двое охранников бережно перенесли тело Аристарха Ивановича в гостевую комнату и уложили на кровать, где он без сновидений проспал четырнадцать часов подряд.

Пробудившись посреди ночи от страшной жажды, Добрынин отправился вниз, на кухню, чтобы отыскать в житницах Ларисы огуречного рассола. Ни в холодильниках, ни в шкафах соленые огурцы не попались ему на глаза, из-за чего он горестно вздохнул и со словами: "За неимением гербовой пишут на простой!" консервным ножом вскрыл литровую банку маринованных помидоров. Отведав маринад для пробы, он с просветлевшим лицом допил ледяную жидкость с запахом лаврового листа и гвоздики, крякнул от удовольствия и, войдя во вкус, пальцами извлек из банки скользкую помидорину. Буро-красная, без единой морщинки, сочная помидорина прямо-таки просилась в рот, куда незамедлительно и попала. Выплюнув кожуру, Аристарх Иванович примерился ко второй помидорине, потом к третьей, к четвертой, и так продолжалось до тех пор, покуда банка не опустела. Жажды как не бывало, но голова все еще оставалась тяжелой, особенно в области затылка, вследствие чего Аристарх Иванович счел за благо слегка проветрить мозги и вышел на крыльцо.

Впервые за эту осень ночью подморозило, и в свете уличных фонарей заиндевевшая трава искрилась всеми оттенками радуги, словно россыпь драгоценных камней. Несколько мгновений Добрынин простоял неподвижно, завороженный сказочной красоты зрелищем, а затем, сбросив тапочки, в познавательных целях пошел босиком по траве. Джон Стейнбек устами своего героя Итена Аллена Хоули утверждал, что иней обжигает подошвы ног, однако Аристарх Иванович ощутил только липкую сырость.

"В чем закавыка? - недоуменно вопрошал Добрынин, окропляя мочой цветочную клумбу. - Или Стейнбек, черт его дери, что-то напутал, или наш брат, российский прозаик, толстопятее американского?"

Походив не меньше пяти минут вокруг дома, Добрынин помянул Джона Стейнбека нехорошим словом вернулся в дом и для верности опохмелился стаканом водки. Чем бы закусить ее, сердешную? Решив, что от добра добра не ищут, он вскрыл еще одну банку с помидорами, которые благополучно переместились в его брюхо вместе с маринадом. По телу Аристарха Ивановича разлилась приятная теплота, в голове прояснилось, и его вновь потянуло на боковую.

К сожалению, экспериментальная проверка домыслов Стейнбека не прошла бесследно: в понедельник у Добрынина поднялась температура. Наглотавшись байеровского аспирина и плавая в поту после десятка кружек обжигающе горячего чая с лесной малиной, Аристарх Иванович мужественно переносил простуду, беспрестанно шмыгая носом и отгоняя хворь благостными воспоминаниями о воскресной пьянке. Славно они с Витькой наклюкались, видит Бог! А Витька хорош гусь: принял на грудь килограмм бренди - и ни в одном глазу! И эта его история... Гляди-ка, набрался ума у евреев и без всякой помощи кагэбэшников, самостоятельно выбился в финансиста европейского калибра. Все-таки интересная штука жизнь! Чем-то она напоминает игру "Монополия". Кто-то быстро уходит вперед, оставляя соперников далеко за спиной, а потом зависнет где-то за поворотом - и поминай как звали. Человеческая жизнь непредсказуема, не подвластна логике. Точно так же, как пьянка: наперед нипочем не угадаешь, к чему она приведет. Бесспорно лишь одно - надо не ждать у моря погоды, а дерзать. Вот он, Добрынин, лег костьми, напился до потери сознания и принес пользу, за шкирку вытащив Витьку из сплина. Да что говорить, мужская дружба ко многому обязывает!

Изолированный до выздоровления, Добрынин ни сном ни духом не ведал о том, что обстановка в Комарово в самом деле разительно изменилась: отныне все решения единолично принимал Вороновский. А поводом для перемен послужили непримиримые противоречия, возникшие при обсуждении процедуры освобождения Саши, которого Кацо согласился за 100 тысяч долларов выпустить на свободу во вторник, 20 сентября.

80. НА ИЗЛЕТЕ

После продуктивной встречи с Кузей Сергей сдал свой "мерседес" в автосервис, твердо договорившись о том, что отремонтированную машину пригонят в "Холис" в понедельник, не позже шестнадцати часов. Наутро в субботу он вместе с Анной на электричке отправился во Всеволожск, где побывал на кладбище, знатно понежился в баньке и заночевал, доставив несказанную радость истосковавшемуся дядюшке. Сильно сдавший за последний год Вениамин Иванович тяготился одиночеством, а тут и попарился в веселой компании под пивко с воблочкой, и чуток похулиганил, щипая Анну Наумовну за пышную задницу, и застолье сладилось не хуже, чем при покойной матушке, и спал как убитый. В последнем Сергей усомнился, поскольку Анна утихомирилась только под утро, а ее страстные вопли, надо думать, переполошили всю округу.

А в воскресенье, вернувшись в Санкт-Петербург ближе к полудню, Сергей доверху наполнил две сумки деликатесами и навестил отставного доцента Боголепова. Минут десять подслеповатый старик охал и ахал, попеременно жалуясь то на головокружения, то на непомерную дороговизну самого насущного, от хлеба до платы за коммунальные услуги. Столько же времени ушло на раскладку продуктов по полкам холодильника, после чего Боголепов уселся на диван в полном изнеможении.

- Присядь, Сереженька, побудь со мной, - попросил он, утирая платком беспричинные старческие слезы. - Объясни, что происходит в России?

- Смешной вопрос! Что вас конкретно интересует, Феликс Васильевич?

- Телевизор я не смотрю, глаза подводят, зато регулярно слушаю радио. Но никак не могу понять, отчего люди озверели? Каждый Божий день кого-то убивают, большей частью банкиров. За что?

Чтобы не быть голословным, Сергей вкратце рассказал историю "Старосельского карбида", выпятив намерение банковских деятелей нагло заграбастать честно заработанный доход независимых товаропроизводителей. При этом свою роль Сергей приуменьшил, мельком заметив, что является одним из совладельцев.

- Понимаю, - Боголепов глубокомысленно покачал головой. - Это они зря... Сереженька, тебе приходилось слышать такое выражение - "церковная десятина"?

- Кажется, это подать, которую в средние века силой выбивали у населения в пользу церкви?

- Не выбивали, а собирали, - поправил Боголепов. - И не с населения, а только с монастырских крестьян. Заметь, и тогда церковь проводила мудрую политику, довольствуясь 10% доходов, извлекаемых живым трудом. По своей экономической природе церковная десятина была арендной платой за пользование землей, строениями и орудиями труда. Оттого-то, Сереженька, монастырские крестьяне не бунтовали.

- У колхозников при Сталине отбирали все подчистую, однако они тоже не бунтовали.

- Власть коммунистов была противоестественной, чего о ней говорить. При капитализме норма прибыли на банковский капитал заметно ниже, чем в сфере производства, где у предпринимателей велика доля риска. Это, милый мой, азы политэкономии, ее аксиомы. Неужели наши банкиры не владеют элементарными основами теории денежного обращения и кредита?

- Спросите что-нибудь полегче, - усмехнулся Сергей.

- Аппетит приходит во время еды, я понимаю, но надо же и честь знать. Будь у меня лучше со зрением, я бы, ей-Богу, написал открытое письмо в газету "Известия". Ведь если банкиры не одумаются, их же поголовно истребят. Одного за другим, одного за другим.

Наивные рассуждения Боголепова пришлись по душе Сергею. Сам того не ведая, знаток денежного обращения и кредита подтвердил справедливость контракта, заключенного с Кузей. А упоминание церковной десятины навело Сергея на мысль, что любой другой способ распределения прибыли противоречит христианским канонам и, как всякое богомерзкое действо, подлежит наказанию. На произвол нужно отвечать произволом, иначе в этом экономическом бардаке не выстоять.

- К тому все и идет! - воскликнул он с торжеством в голосе.

- Куда же смотрит правительство? - Боголепов всплеснул руками.Нельзя же допускать разбойные нравы! Господи, что будет с Россией?

- Государственные интересы им до лампочки. В правительстве озабочены только тем, как бы плотнее набить карманы. А за Россию не тревожьтесь, с ней, даст Бог, ничего не случится. - Сергей поднялся. - Феликс Васильевич, мне пора.

- Иди, иди, Сереженька, не смею тебя задерживать, - суетливо говорил Боголепов, семеня за Сергеем. - Не забывай меня, старика... А насчет правительства ты не прав. Там обязаны думать о будущем наших детей, внуков, правнуков...

Сергей внезапно остановился у телефона, висевшего на стенке в прихожей, и, хмурясь, сказал:

- Можно позвонить?

- Ради Бога!

Беспрестанные заморочки с пуском карбидной печи и неожиданный демарш комсомольца-добровольца настолько задурили ему голову, что он начисто позабыл о сыне, и сейчас, после слов Боголепова о детях и внуках, он спешно прибегнул к посредничеству Марины Васильевны, чтобы узнать новости. Услышав от нее, что Сашка вместе с матерью уже четвертую неделю держат где-то взаперти, под страхом смерти требуя за них выкуп в 900 тысяч долларов, Сергей буквально опешил. Как это понимать?! Ведь оберштурмбаннфюрер клятвенно заверял, что Сашка сразу же выпустят и с его головы не упадет ни волоса!

Преодолев растерянность, Сергей набрал номер домашнего телефона Затуловского и попал на какого-то пентюха, не вдруг скумекавшего, о чем его спрашивают, и через пень-колоду промямлившего, что квартира сменила владельца и стоит на ремонте. А Давид Шапиро, с которым Сергей созвонился в ту же минуту, сказал, что Роман Валентинович на выходные дни укатил в Таллин, навестить супругу и дочку. "Они что, проводят там отпуск?" - холодея, спросил Сергей. "Нет, дружище, Инна Эльмаровна и Женечка уже давно перебрались туда на постоянное жительство, - ответил ни о чем не подозревавший Шапиро. - Ты разве не слыхал?" - "Понятия не имел, - вымолвил Сергей. - Додик, а Роман что, тоже намыливается в Эстонию?" - "Кто его знает? Во всяком случае, разводиться с Инной не собирается, у них любовь до гроба. Он тебе срочно нужен?" - "Не то слово!" - "Звякни к нему с утра в банк, свяжешься без проблем, порекомендовал Шапиро. - Какие у тебя планы на завтра?" - "Весь день буду в "Холисе". А что?" - "К полудню Потапыч притаранит молочного поросенка, ликующим тоном сообщил Шапиро. - "Гросс-адмирал" тоже подгребет. Расслабимся, организуем шведскую пулечку, полакомимся жареной поросятинкой. Как ты на это смотришь, дружище?" - "Определимся на месте!" - отчеканил Сергей и дал отбой.

- Сереженька, у тебя неприятности? - всполошился Боголепов, по тону пасынка угадавший, что не все ладно.

- Ничего, Феликс Васильевич, как-нибудь разберусь...

На улице ноги сами, как в стародавние времена, повели Сергея к Новой Голландии. По дороге он попытался привести к общему знаменателю сведения, только что полученные от Шапиро, со всем остальным, чего Додик не знал и не мог знать.

С набережной Крюкова канала Сергей свернул направо и, остановившись напротив стрельчатой арки Новой Голландии, облокотился на перила чугунной ограды. Его не отвлекали ни возгласы прохожих, ни крики чаек, круживших над островом, ни мальчуганы, пускавшие бумажные кораблики по маслянистой, с хлопьями желтой пены, воде Мойки,- он неподвижно стоял с дымящейся сигаретой в зубах и думал, глядя в одну точку.

За что ни возьмись, все указывает на то, что Затуловский в Питере не задержится... Уж в чем, в чем, а в легкомыслии его не упрекнешь. Пусть Вороновский постарел и, надо думать, утратил былую хватку, однако против него Роману все равно не устоять, это факт. А с концами рвануть за кордон - вариант более подходящий, с приличными шансами уцелеть и пожить припеваючи. Значит, на этом ему, Сергею, предстоит сыграть, чтобы освободить сына. Для Затуловского он, конечно, не больно опасный противник, но у Романа достанет сообразительности не воевать сразу на два фронта. Завтра, в понедельник, он, Сергей, выставит ультиматум: либо косоглазый в суточный срок отпускает Сашка, либо попадет Вороновскому под горячую руку. Ультиматум лучше всего предъявить по телефону - что бы ни предпринял разъяренный Роман, пытаясь заткнуть ему рот, на это потребуется время, тогда как для результативного звонка в Комарово достаточно двух-трех минут, после чего господина Затуловского можно смело зачислять в покойники. А для полной страховки есть резон сделать еще один шаг...

Как только у Сергея выстроилась линия поведения, на него пыльным мешком навалилась досада. Ведь, черт возьми, всего этого могло и не быть. Год назад, впервые услышав о том, что Лена живет с Вороновским, он испытал шок, который вскоре сошел на нет, - чувство, некогда привязавшее его к Лене, давным-давно превратилось в прах, и ему, в сущности, было наплевать, с кем она спит и каким богам молится. Нравится ей делить постель со стариком - на здоровье! Да и к Вороновскому он не питал зла: ускользнул тот от наказания за мошенничество - и правильно сделал, молодец! Приятно Виктору Александровичу на склоне лет жарить польку-бабочку с партнершей на двадцать два года моложе - Бог в помощь! Словом, у него, Сергея Холмогорова, не было оснований подкладывать им подлянку, не начни Лена с безмозглым бабьим упрямством вбивать клин между отцом и сыном!

На Рубинштейна проголодавшийся Сергей сытно поужинал, выпив с Анной бутылку шампанского, и, сославшись на дела, удалился в ту комнату, которая когда-то называлась детской, а теперь стала его кабинетом. Там он с калькулятором подвел не слишком обнадеживающий баланс. За месяц с небольшим курс доллара по отношению к рублю подскочил на 40%, в то время как цены на карбид кальция из-за падения спроса остались на прежнем уровне. Значит, наличка, обещанная Титовым, не покроет самых неотложных долгов. Черт возьми, где бы раздобыть денег? Похоже, что ему все же придется уступить контрольный пакет акций "Старосельского карбида" московским банкирам, но, конечно, не за смехотворную сумму, назначенную комсомольцем-добровольцем, а примерно за четверть миллиона баксов. Скоро они убедятся, что он способен постоять за себя, едва ли захотят разделить судьбу Кизякова и, надо думать, станут сговорчивее. Тысяч сто уйдет заимодавцам, а полтораста он, пожалуй, вложит в "Холис". У Додика Шапиро созрела идея соорудить мелкооптовый рынок продовольственных товаров из типовых киосков и павильонов облегч+-нного профиля, на чем можно заколотить приличные бабки. А промышленность - дело темное, ну ее в задницу!

Отложив в сторону листок с расчетами, Сергей закурил и быстро исписал две странички блокнота, время от времени саркастически усмехаясь. Затем он отредактировал текст, переписал набело и с чувством исполненного долга пошел спать.

Наутро, приехав в "Холис", Сергей сразу же позвонил в Онежско-Ладожский коммерческий банк.

- Роман Валентинович, вы меня удивляете, - жестко произнес он, услышав в трубке голос Затуловского. - Почему мой сын до сих пор черт знает где?

- Это не телефонный разговор, Сергей Константинович. Вечером встретимся, и я все объясню.

- Ваши объяснения мне до лампочки. Вы давали слово быстро отпустить Сашка?

- Кто спорит? Ваш Саша жив и здоров, но по ряду технических причин...

- Вот что, хватит мне лапшу на уши вешать, - перебил Сергей. - Либо вы в суточный срок выпускаете сына, либо костей не соберете!

- Извините, Холмогоров, я вас не совсем понимаю, - спокойно сказал Затуловский. - Вы, кажется, позволяете себе...

- Мне наплевать, что вам кажется! Повторяю: либо мой сын завтра же...

- Бросьте валять ваньку! - прикрикнул Затуловский. - Не то я разделаюсь с вами, как повар с картошкой!

- Слушай, ты, чемодан с говном! - в гневе выпалил Сергей. - Притронешься ко мне хоть одним пальцем, и от твоих баб в Эстонии останется мокрое место! На них уже заключен контракт, понял?

В трубке воцарилось молчание.

- Прежде чем прикончить, твою Женьку трахнет мужиков пять. А Инну, так уж и быть, убьют потом, после массовки с доченькой, - пригрозил Сергей. - Ты этого добиваешься, говноед?

- Сергей Константинович, не стоит горячиться, - ровным голосом заговорил Затуловский. - Дайте мне время до конца недели...

- Ты оглох или охренел?

- ...и я твердо обещаю вам вернуть Сашу домой. Кроме того, вы получите обратно свои расписки без какой-либо денежной компенсации, - невозмутимо закончил Затуловский. - Договорились?

- Я своим единственным сыном не торгую, - отрезал Сергей. - Запомни, если до завтрашнего вечера Сашок не вернется - тебе кранты, а твоим бабам - муки, каких я врагам не пожелаю!

С треском опустив трубку на аппарат, Сергей дрожащими пальцами вытащил сигарету из пачки. Сигарета надломилась, из-за чего пришлось доставать другую, которая помогла снять нервное напряжение.

А дальше, к вящей радости Сергея, все складывалось как нельзя лучше. Титов по междугородней доложил, что комсомолец-доброволец прибудет на химкомбинат завтра к четырнадцати ноль-ноль. Кузя, получив подтверждение, заверил, что займет исходную позицию у железнодорожного переезда часикам к десяти, самое позднее пол-одиннадцатого, а директор гастронома Потапов приволок замечательного поросенка - на вертеле он покрылся такой румяной корочкой, что пальчики оближешь. И за преферансом Сергею шла отборная карта - то тузы с королями для восьмерных и девятерных игр, то мизеры максимум с одной ловленой, попадавшей в снос после прикупа. В первой пульке он взял три скачки из четырех, облегчив кошельки партнеров на 520 баксов, а во второй - все четыре, доведя выигрыш до 1317 "зелененьких". В перерыве между пульками он выглянул в окно и убедился, что работяги из автосервиса сдержали слово - до блеска надраенный "мерседес" красовался под навесом, нарядно сверкая хромировкой.

Потапов, проигравший больше других, уговорил Давида и "гросс-адмирала" расписать третью пульку, а Сергей, решив не искушать судьбу, распрощался с ними и пошел в бухгалтерию за Анной. До конца рабочего дня оставалось всего ничего, и "Холис", надо думать, не понесет ущерба, если они уедут домой пораньше.

- Анна Наумовна в парикмахерской, - сонно вымолвила секретарша, не отрываясь от книги. - А оттуда пойдет на примерку к портнихе.

- Тоже дело... Ну, Фирок, счастливо! - Сергей помахал рукой и вышел на крыльцо.

К вечеру распогодилось, ветер с Балтики разогнал тучи, и сквозь молочную белизну облаков кое-где виднелись застиранные лоскуты бледно-голубого неба. Поеживаясь на ветру, Сергей застегнул кожаную куртку и окликнул дремавшего у ворот сторожа:

- Петрович! Ключи от "мерседеса" у тебя?

- У меня, Шергей Конштантиныч, где ж им быть! - Петрович заспешил к крыльцу.

Сергей улыбнулся и, вытащив из кармана пачку выигранных денег, отделил сотенные, а десятку, пятерку и две однодолларовые купюры смял в кулаке.

- На, старый хрен, погуляй на легкие бабки, - сказал он, взяв автомобильные ключи и взамен вкладывая в ороговевшую от мозолей клешню сторожа комок долларов. - Купи винца, закуски и - кровь из носу! - завали ядреную молодку. Добро?

- Шлужу Шоветшкому Шоюжу!

- Про то, как ты жарил с молодкой польку-бабочку, доложишь завтра, прямо с утра, со всеми подробностями, - шутливо приказал Сергей, вприпрыжку сбегая с крыльца. - Понял?

- Вежет мне, - обрадованно прошамкал Петрович, едва поспевая за Сергеем, размашисто шагавшим к навесу. - Давеча мужики подкинули поллитру, а теперича ты...

- Какие мужики? - на ходу спросил Сергей.

- Автошлешари. Жабыли жакрутить каку-то жележку в твоем "мершедеше". Пришлешь им шыжнова под-шуетитьшя.

- Добро! Кто приезжал из автосервиса? Длинноносый очкарик с усиками?

- Откудова длинноношый? Шовшем ноша нет, одно нажвание...

Последние слова сторожа Сергей не расслышал: усевшись за руль, он повернул ключ в замке зажигания - и за какую-то долю секунды растаял в ослепительной вспышке, сопровождавшейся мощным взрывом, который разметал "мерседес" в мелкие клочья.

Дверцей машины, а вернее, тем, во что она превратилась, Петровичу размозжило голову. Поэтому никто так и не узнал, что взрыв был делом рук человека с вдавленной переносицей и вывороченными наружу ноздрями.

81. ОБМЕН

Во вторник, 20 сентября, сразу после полудня из ворот резиденции Вороновского выехали темно-серые "жигули" девятой модели, за рулем которых сидел хмурый Алексей Алексеевич. На перекрестке возле Дома творчества театральных деятелей он притормозил, пропуская со свистом промчавшийся автобус с туристами из Финляндии, а затем вырулил на шоссе и покатил в Санкт-Петербург. Гнать машину во весь опор не имело смысла - к контрольному времени он и так успеет добраться до Московского вокзала.

Алексея Алексеевича снедали предчувствия самого мрачного свойства. В пятницу, когда Кацо предложил обменять Сашу на 200 тысяч долларов, он соглашался дать половину вовсе не потому, что жалел чужие деньги: на переговорах мало-мальски опытному посреднику надлежит отвергать всякое первое предложение вне зависимости от того, насколько оно приемлемо. Да и сама идея выдавать заложников по частям казалась ему чрезвычайно подозрительной. Он ожидал, что Кацо, как обычно, будет торговаться и неохотно пойдет на уступки, однако невесть почему события приняли другой оборот, удесятерив его подозрения. Вчера, примерно в десять утра, Кацо вновь позвонил в Комарове и заявил, что завтра отдаст Сашу за 100 тысяч, а место встречи и схему передачи укажет непосредственно перед обменом. Алексей Алексеевич готов был дать голову на отсечение, что Кацо задумал грязный подвох, но в чем суть подвоха и как его избежать - не просек, хотя размышлял над этим денно и нощно. Оставаться в дураках не хотелось, поэтому он задействовал средства усиления для отслеживания похитителей после передачи выкупа и пошел к Вороновскому за деньгами.

Поднимаясь в библиотеку, Алексей Алексеевич рассчитывал застать Вороновского подавленным и, возможно, опьяневшим, поскольку подчиненные в воскресенье доложили ему, в каком состоянии выволокли оттуда бородача Добрынина. Против ожидания Вороновский был трезв, как стеклышко, и по-деловому сосредоточен. Он выслушал доклад, поинтересовался, сколько групп топтунов выделила служба наружного наблюдения ФСБ, и без колебаний произнес "нет".

- Почему вы против использования "семерки"? - сдержанно заговорил Алексей Алексеевич, глядя в холодные глаза Вороновского. - Генерал-лейтенант, которого я незамедлительно проинформировал о принятом решении, в целом одобрил...

- Ни вам, ни Евгению Петровичу я не позволю рисковать жизнью Елены Георгиевны.

- Ехать на встречу с похитителями без усиления я не могу.

- А что вы можете? - без вызова, но твердо спросил Вороновский.

Алексей Алексеевич выдержал неприязненный взгляд Вороновского и сказал с примесью обиды:

- По всему видно, что основным виновником происшедшего вы считаете...

- Бросьте, - перебил Вороновский. - Искать виновных - не в моих правилах. Но способствовать игре в пинкертонов я не намерен.

- Подстраховка необходима, без нее нас кинут.

- Пусть так. Лучше потерять деньги, чем... Неужели вы до сих пор не поняли, что Елена Георгиевна дороже любых денег?

- Виктор Александрович, я уже докладывал вам, что "семерка" покамест ориентирована исключительно на сопровождение, - подчеркнул Алексей Алексеевич. - Она приступит к отслеживанию только по моему сигналу. А сигнал я подам, когда буду уверен, что иначе нельзя.

- Где, по-вашему, произойдет обмен - в Гостином дворе?

- Никак нет, - игнорируя насмешку Вороновского, возразил Алексей Алексеевич. - В безлюдном месте, скорее всего где-нибудь в пригороде, в лесопарковой зоне.

- И вы допускаете мысль, что похитители не обнаружат "хвоста", увязавшегося за вами?

- Нам выделяют лучших специалистов "семерки" с подменным автотранспортом, засечь которых Кацо не сможет.

- Свежо предание... - Вороновский закурил, окутавшись облаком дыма. - Пока что похитители, смею заметить, показали себя большими профессионалами, нежели вы и вам подобные. Впрочем, чему удивляться, если Федеральную службу безопасности возглавляет бывший пожарный?

Алексей Алексеевич опустил глаза. Дисциплина не позволяла ему вступать в дискуссию.

- Все у вас, как нарочно, делается шиворот-навыворот, - раздраженно продолжал Вороновский. - Вместо того чтобы работать засучив рукава, ваши коллеги без конца болтают, спорят, конфликтуют. Брать на себя ответственность никто не хочет, каждый норовит перестраховаться, прикрыть свою задницу. Вашу фирму волнует только один вопрос - по-прежнему ли Россия великая держава или уже не очень? Убейте меня, не понимаю! А вы?

Алексей Алексеевич благоразумно промолчал.

- Не можете ехать - не надо. Никто вас не заставляет, - суше произнес Вороновский. - Сам поеду, раз такое дело... Приготовьте на завтра "девятку" с полным баком бензина и можете быть свободны.

- Виктор Александрович, так нельзя. Не могу я допустить, чтобы вы рисковали собой.

- Хватит переливать из пустого в порожнее, - жестко потребовал Вороновский. - Зарубите себе на носу: или вы беспрекословно выполняете мою волю, или раз и навсегда распрощаемся. Улавливаете смысл?

Собственно говоря, улавливать было нечего. С одной стороны, Вороновский не был начальником Алексея Алексеевича и, являясь заказчиком охранных услуг, формально не мог отдавать приказаний. И ответственность за все промахи понесет не Вороновский, а старший группы. С другой стороны, неподчинение Вороновскому оборачивалось потерей работы. Ведь нового назначения он точно не получит: годы у него не те, да и кому нужен старший группы, которая прокололась.

- Так точно! - четко выговорил Алексей Алексеевич, вытягиваясь по стойке смирно.

- Возьмите деньги... - Вороновский выдвинул ящик письменного стола и выложил перед Алексеем Алексеевичем десять тонких пачек стодолларовых купюр. И чтобы никаких "семерок"! Я доверяю вам одному...

Сегодня Кацо позвонил в Комарово без пяти двенадцать и сказал, что посредник должен в течение часа прибыть в камеру хранения на Московском вокзале, где в автоматической ячейке No 0218 с шифром 1974 он найдет дальнейшие указания. Если посредник не будет "чист", то обмен не состоится, а в отместку халбатоно перережут глотку.

И вот сейчас Алексей Алексеевич ехал на вокзал, все еще не решив, как поступить. Прямой контакт с Кацо исключается, а о последовательности обмена заложника на деньги не было сказано ни слова. По всему видно, что Кацо захочет сперва получить деньги, а уж потом освобождать Сашу. Но верить похитителям нельзя...

Поставив машину на площади Восстания под знаком "Остановка запрещена", Алексей Алексеевич, незаметно поглядывая по сторонам, сходил в камеру хранения, вскрыл ячейку и обнаружил там переговорное устройство с короткой антенной и отпечатанную на компьютере записку: "Включишь "Моторолу" на Приморском шоссе в 14.00 на границе между поселками Ушково и Серове".

Содержимое ячейки не удивило Алексея Алексеевича. Он с самого начала предполагал, что похитители помурыжат его, погоняют по городу и только через час-другой назовут место, в котором нужно оставить пакет с долларами. А вот оставлять или нет - это вопрос. Когда он вернулся к машине, то застал капитана ГАИ, свинчивавшего задний номерной знак.

- Земляк, зря стараешься, - негромко сказал Алексей Алексеевич, сунув под нос капитану служебное удостоверение.

- Откуда мне знать, что тачка из вашей конторы? - отозвался капитан, распрямляясь и протягивая заскорузлую ладонь со снятой гайкой и шайбой Гровера.

- Ты как разговариваешь со старшим по званию? - возмутился Алексей Алексеевич. - Живо прикрепляй, что отвинтил, не то заимеешь неприятности!

Капитан и бровью не повел. Положив гайку с шайбой на бампер, он, не оборачиваясь, вразвалку пошел к Гончарной улице.

Алексей Алексеевич хотел было догнать капитана, чтобы записать номер его нагрудной бляхи, но в ту же минуту отказался от своего намерения. Ну, составит он рапорт на капитана, а что это изменит? В ГАИ народец подобрался сволочной, мздоимец к мздоимцу, их не то что рапортом - пушкой не прошибешь. Вздохнув и послав подальше горе-демократов, породивших все нынешние безобразия, он затянул гайки на номерном знаке и тем же путем покатил обратно.

На Приморском шоссе к середине дня движение замерло, и Алексей Алексеевич доехал до Зеленогорска за пятьдесят минут. За Зеленогорском слева от дороги показалось море, покрытое белыми барашками волн, а задувавший порывами ветер сносил машину на обочину. Алексей Алексеевич покрепче взялся за руль и, приближаясь к Серову, включил "Моторолу".

Без двух минут два из "Моторолы" послышался бойкий голос без всякого акцента:

- Вызываю посредника, вызываю посредника. Прием.

- Посредник на связи, - тотчас откликнулся Алексей Алексеевич. - Повторяю, посредник на связи. Прием!

- Эй, дядя, - фамильярно зазвучало из "Моторолы". - Голубые озера знаешь? Прием.

- Которые возле Полян? Знаю. Прием!

- Ну и тащись туда помаленьку. За постом ГАИ у Черной речки сворачивай налево, а у развилки за мостом бери не вниз, а вверх, на холм. Как понял? Прием.

- Маршрут ясный. А дальше что? Прием!

- А дальше, дядя, общий тебе хрен в рот! Радио не выключай, с тобой скоро свяжутся...

Урки - они и есть урки, подумал Алексей Алексеевич. Что с них возьмешь?

За Черной речкой верхняя дорога, ведущая к Выборгу, заметно сузилась, а ее покрытие, мягко выражаясь, оставляло желать лучшего. Вдобавок шоссе местами ремонтировалось, поэтому пришлось ехать медленно. На крупной щебенке машину потряхивало, из-под колес вылетали камни, гулко ударявшие по днищу, а позади, отражаясь в зеркальце, над пустынной дорогой зависало желтое облако пыли. За четверть часа навстречу проследовал лишь автофургон с надписью "Хлеб", из чего Алексей Алексеевич с непреложной ясностью заключил, что здесь сотрудники "семерки" наверняка бы засветились.

На 78-м километре из "Моторолы" донесся гортанный голос:

- Пасрэднык, ку-ку! Как мэня слышишь?

- Кацо, слышу тебя хорошо. Прием!

- Дэнги с тобой?

- Сперва мальчик, потом деньги, - непреклонно заявил Алексей Алексеевич. Прием!

- Нэ бойся, нэ абману. - Кацо засмеялся. - Атдам малшика. Но учты - адын купур фалшивый, и твой халбатоно - мертвый.

- Деньги настоящие, будь спокоен. А мальчика отдай, не зли меня даром. Прием!

- Вах-вах-вах! - Кацо снова засмеялся. - Сматры, какой гарячий, савсэм горэц. Сэчас будэт паварот на Тарасовка, остановись там. Тагда скажу, что дэлат.

До поворота Алексей Алексеевич гнал машину, не обращая внимания на колдобины. Перед стрелкой, указывавшей направление на Тарасовку, он затормозил, вытер пот со лба и обратил взор на "Моторолу".

- Выхады из машины, - приказал Кацо минуту спустя. - Иды к Тарасовка. Малшик сидит на ломаный дэрэво в ста мэтрах от дорога по лэвый рука. Бэры свой малшик, клады дэнги и вали атсюда. Радио вставь сэбэ - пригадытся при абмен халбатоно. Как понял?

- Через сто метров, слева от дороги на Тарасовку. Прием!