Однажды в России

- На приколе, в гараже у знакомых... - замялся Сергей. - Морозы не спадают, а аккумулятор у меня староват, не тянет стартер при низких температурах.

- Это я так спросил, для сведения. Учтите, на сей раз операция обещает быть еще результативнее. Кстати, понадобится ваша паспортная фотография, имейте ее при себе... А вот и наши дамы! - Вороновский почтительно встал, жестом предложив Сергею последовать его примеру. - Милости прошу!

На прибранном столе, словно по мановению волшебной палочки, тотчас появились блюдо с заварными пирожными, кувшин с шербетом и маленькие чашечки с кофе по-турецки.

- Какая вкуснятина! - заявила Лена, отведав шербет. - А запах! С ума сойти!

- Аршак в своем репертуаре... - Вороновский попробовал кофе, остался доволен и спросил: - Лена, вы бывали в Таллине?

- Нет. А что?

- Пока вы чистили перышки, мы с Сережей кое-что придумали. Если вы согласитесь, всей компанией отпразднуем Новый год в столице Эстонии. Тронемся в путь числа двадцать девятого, а вернемся в Ленинград утром третьего января. - Вороновский перевел взгляд с Лены на Алису. - Элис, у тебя, надеюсь, нет возражений?

- Виктор! - проворковала Алиса и нежно провела пальцами по его руке.

- Как здорово! - обрадовалась Лена. - Представляешь, Сережка, как все наши девочки будут мне завидовать!

- Превосходно! - подытожил Вороновский, игнорируя недоуменный взгляд Сергея. - Завтра же я позабочусь о том, чтобы нам создали все условия для отдыха и развлечений...

Чтобы побыстрее добраться до Красной улицы, Лена и Сергей на углу Садовой и Невского сели в "пятый" троллейбус. Сняв перчатки, Лена подышала на озябшие пальцы.

- Какой интересный человек Виктор Александрович, - сказала она. - Только он гораздо старше тебя. Что у вас общего?

- Как тебе сказать?.. - не сразу отозвался Сергей, ушедший в свои мысли. Для добрых отношений у взрослых людей нет возрастных барьеров.

- Все же сколько ему лет?

- Сорок два.

- Ты давно знаком с ним?

- Тринадцать лет... - И Сергей рассказал ей о толстовском доме, о смерти отца, о появлении доцента Боголепова, о Сале и о первом знакомстве с Виктором Александровичем, по понятной причине умолчав лишь о том, к чему это привело. Лена слушала его затаив дыхание и признала поведение Вороновского выше всяческих похвал.

Сергей воздержался от комментариев, потому что весь последний час мучительно колебался между "да" и "нет". С одной стороны, ему претило участие в трюках Вороновского, а с другой - подмывало желание пополнить убывавшую на глазах кассу. После сегодняшних покупок от тех трех тысяч остались, в сущности, жалкие крохи - пять сторублевок и какая-то мелочь. Если их экономно расходовать, то еще месяц-полтора он продержится, а дальше что? Надо думать, Вороновский не зря обронил, что эта операция будет результативнее прошлой... Ладно, будь что будет! Еще разок он, Сергей, вынужденно макнется в дерьмо, и баста!

11. ПЛАН

- Перейдем к делу, - предложил Вороновский, отодвигая недопитую чашку кофе.

Сергей достал сигарету из лежавшей на столе пачки "Кента", закурил и приготовился слушать.

Утром Вороновский позвонил ему на работу и пригласил к себе ровно к двадцати часам. По его тону Сергей догадался, что предстоит деловой разговор. Поэтому он нисколько не удивился, увидев в гостиной капитана. Как и в прошлый раз, перед разгоном, тот был хмур и неприветлив.

- Я начну издалека и изложу все по порядку, - сказал Вороновский. - В 1976 году власти предержащие подцепили на крючок и приговорили к длительному сроку лишения свободы некоего Семена Ефимовича Тартаковского, промышлявшего скупкой и продажей валюты. По проверенным данным, на следствии и в суде гражданин Тартаковский красноречием не блистал, признался только в том, что не имело смысла отрицать, и, таким образом, сумел сохранить свой надежно припрятанный капитал. Из того же авторитетного источника мне известно, что его супруга, Мария Сигизмундовна, не так давно приняла довольно-таки опрометчивое решение. Понадеявшись на то, что две бомбы в одну и ту же воронку не падают, она изъяла ценности Тартаковского у верных хранителей и в настоящее время держит их дома. Проживает Мария Сигизмундовна в двухкомнатной отдельной квартире на улице Скороходова, в гордом одиночестве, ибо Всевышний не соизволил послать ей деток. Злые языки утверждают, что в добрачный период Мария Сигизмундовна злоупотребляла абортами, но это, скажем так, ее личное дело. Ценности хранятся в тайнике, месторасположение которого знает не только их хозяйка, но и ваш покорный слуга. Предметов там мало, но если Мария Сигизмундовна станет нашей клиенткой, ее взнос будет внушительным. Полагаю, примерно вдвое больше, чем у клиента из солнечного Азербайджана.

- Виктор Александрович, как ты мыслишь разобраться с этой бабой? заговорил капитан.

- Путем обыска и выемки.

- Под видом возобновления уголовного дела Тартаковского по вновь открывшимся обстоятельствам? - Капитан скривился, тем самым выказав сомнение.

- Ни в коем случае. Здесь надо действовать тоньше, бить наверняка. Я долго изучал обстановку и, кажется, нашел оптимальный вариант. У Тартаковской есть близкая подруга Рогова, чей муж месяц назад взят под стражу. Я аккуратненько навел справки и выяснил, что с ним занимается какой-то майор Судаков из Следственного управления города. Поэтому мы нагрянем к Тартаковской как к возможной хранительнице ценностей Рогова. Естественно, с постановлением на обыск и выемку, вынесенным майором Судаковым. Вопросы есть?

- Прокола не будет? - все еще сомневался капитан.

- Надеюсь, все пройдет благополучно. - Какой ей резон молчать, коли она не хранит чужое барахло? - Капитан прищурился.

- Разведет еще тот базар, когда мы заявимся к ней с понятыми!

- Не все ли равно, что она будет говорить нам? - возразил Вороновский. Важно, чтобы она впоследствии не обратилась с жалобой в Следственное управление или в прокуратуру. А я знаю, что Тартаковская жаловаться не станет.

- Почему?

- Ты, капитан, недоучитываешь того, кто она такая, - терпеливо объяснил Вороновский. - Наша будущая клиентка давно не девочка и знает порядки. Роговских ценностей у нее наверняка нет, в этом смысле ей нечего бояться. Но когда мы с тобой обнаружим тайник и предъявим его содержимое, она глазом не моргнет и откажется от вещей, чтобы не навредить своему ненаглядному Семену...

- Держи карман шире! - съязвил капитан.

- Я опираюсь не только на здравый смысл, но и на надежную информацию, твердо сказал Вороновский. - Попавших в руки милиции ценностей все равно не вернешь, а неприятностей можно набраться, как говорят, под завязку. У нас же закон что дышло...

- Поглядим. - Капитан недоверчиво усмехнулся.

- Итак, я пунктирно наметил общую картину, а теперь перехожу непосредственно к деталям операции. Постановление у меня есть, обыск произведем через четыре дня - 25 декабря, в понедельник. - Вороновский достал из папки лист бумаги и придвинул его к капитану. - Вот план ее квартиры. Здесь прихожая, слева кухня, справа места общего пользования, а здесь дверь в проходную комнату. По плану вопросов нет?.. Поехали дальше. Наши роли распределяются следующим образом: ты, капитан, будешь старшим группы, я твоим подчиненным, а Сергей - понятым. Второго понятого возьмем в квартире напротив. Там проживают одинокая старушенция и вдова средних лет с взрослым сыном, в данное время проходящим срочную службу в армии. В воскресенье вдова, работающая проводником на Октябрьской железной дороге, отбывает в рейс и явится домой только во вторник, так что старушенция будет одна.

- А если она умотает в кино? - спросил капитан.

- Зимой она вообще не выходит на улицу. Надеюсь, ты знаешь, что такое "божий одуванчик"?

- Угу, - буркнул капитан.

- На всякий случай двумя этажами выше есть еще одна старушенция, но нам предпочтительнее первая, - усмехнулся Вороновский. - Она дряхлее и вдобавок хорошо известна клиентке... Ты еще не забыл, как производится обыск?

- Обижаешь.

- Работать будем в обычной манере, чтобы не вызвать подозрений. Протокол оформишь ты, как старший группы, но помни: изымается только содержимое тайника. Все остальное включается в опись, однако выемке не подлежит. Нам это не нужно. - Вороновский повернулся к Сергею: - Вы - понятой, то есть совершенно посторонний человек, в соответствии с требованиями Уголовно-процессуального кодекса привлеченный органами милиции для выполнения гражданского долга. На время операции вы превратитесь в Станислава Николаевича Ильина, тоже 1953 года рождения, тоже русского, тоже военнообязанного, тоже холостого, но проживающего на Гражданке и работающего в тресте инженерных изысканий. Паспортная фотография при вас?.. Давайте ее сюда. Хорошо. Нас вы, естественно, не знаете и знать не можете - вы случайно проходили мимо дома Тартаковской и согласились помочь в ответ на нашу просьбу. Пока все понятно, товарищ понятой?

Сергей кивнул головой.

- А теперь о самом главном, - продолжал Вороновский, не сводя глаз с Сергея. - Во время обыска Тартаковская должна постоянно находиться на кухне, ни с кем не разговаривать по телефону, словом, вести себя так, чтобы не мешать нашей работе. Кому-то нужно быть подле нее, поэтому я поручаю это вам. Держитесь непринужденно, будьте с нею вежливы, но лишнего не болтайте. Клиентка, по моим сведениям, особа весьма общительная, так что скучать вам, надеюсь, не придется. Запомните, на время операции я - инспектор уголовного розыска Потапов Василий Васильевич, а он... - Вороновский указал на капитана, - по-прежнему Павел Андреевич Винокуров. Задача ясна?

- Вполне, - заверил Сергей.

- Превосходно!.. Тогда вы оба свободны, а в понедельник жду вас ровно в семнадцать тридцать. - Вороновский встал и дал им понять, что можно расходиться.

- Виктор Александрович, а ты уверен, что в понедельник вечером эта баба будет сидеть дома? - спросил уже в прихожей капитан, снимая с вешалки видавшую виды цигейковую ушанку с матерчатым верхом.

- Это - моя забота, - отчеканил Вороновский.

12. ОБЫСК И ВЫЕМКА

В понедельник Сергей явился к Вороновскому одновременно с капитаном, получил паспорт на имя Ильина и с интересом уткнулся в свежий номер журнала "Америка", пока капитан переодевался в милицейскую форму. Сергей почти не волновался, поскольку дело предстояло простое, а его роль сводилась к наблюдению за действиями других. Единственное, что его отчасти тревожило, - не окажется ли причитающийся ему гонорар слишком низким? Виктор Александрович неоднократно подчеркивал, что платит "по труду", а он не из тех, кто бросает слова на ветер.

Они вышли из дому около шести, и пока удалось поймать такси, Сергей промерз буквально до костей. Ну и зима, такой, пожалуй, не припомнишь! - думал он по дороге на Петроградскую сторону. Ехали молча; у "Ленфильма" Вороновский попросил остановить машину, расплатился с водителем и жестом велел им выходить.

- Здесь близко, - объяснил он, поднимая воротник старенького демисезонного пальто. - Таксист - лишняя пара глаз. Лучше чуточку поработать ногами, чем искушать судьбу...

Тартаковская жила на третьем этаже. Поднявшись по полутемной лестнице, пропитанной застарелым запахом кошек, они оказались на просторной площадке между двумя квартирами, с первого взгляда напомнившими Сергею детские сказки про богатых злодеев и бедных праведников: обитая нарядным черным материалом под кожу, левая дверь надменно сверкала латунными детальками, тогда как правая была покрыта тусклой, местами облупившейся темно-коричневой краской.

- Старушенция справа, - вполголоса подсказал Вороновский.

- Мог бы не говорить, - бросил капитан и нажал на кнопку звонка.

Звонок давно замолк, но за дверью не слышалось ни звука. Капитан искоса глянул на Вороновского и снова дал продолжительный звонок. На этот раз за дверью зашелестели шаги. Однако прошло не меньше минуты, прежде чем дверь с лязгом отворилась и они увидели на пороге сухонькую старушку со слезящимися глазами.

- Мы из милиции, бабуся, - сказал капитан. - Нам нужна гражданка Жеведь Александра Алексеевна.

- Я буду Жеведь, - приветливо ответила старушка. - С чем пожаловали?

- Просьба у нас к вам, бабуся, - объяснил капитан. - Дело есть. Пришли мы с обыском к вашей соседке, к Тартаковской Марии Сигизмундовне, так нам позарез нужны понятые. Вот парень согласился, спасибо ему. И вы, гражданка Жеведь, тоже не отказывайтесь, помогайте советской власти.

- Ах, напасть-то какая на несчастную Марию Сигизмундовну! - пригорюнилась старушка.

- Ну как, бабуся, согласны быть понятой? - вкрадчиво спросил Вороновский.

- Вижу я, сынки, хуже некуда, - пожаловалась старушка, прикладывая к глазам платок. - Глаукома одолела.

- Не тревожьтесь, Александра Алексеевна, - успокоил ее Вороновский. Тихонечко посидите на стульчике, а как все закончим, подпишете протокольчик и до свиданьица! Лады?

- Раз надо, стало быть, надо, - покорно ответила старушка. - Обождите маленько, я шаль накину и газ выключу. А то я манную кашку на огонь постановила...

Как только капитан позвонил к Тартаковской, за дверью сразу же откликнулся грудной женский голос:

- Это ты, Кларочка?

- Отворяйте! - приказал капитан. - Милиция! Дверь беззвучно приоткрылась, и Сергей увидел рыжеволосую женщину в белом свитере и темно-серых вельветовых джинсах.

- В чем дело? - надменно спросила женщина, пятясь под напором капитана, шагнувшего ей навстречу.

- Уголовный розыск! - бросил капитан, продолжая теснить хозяйку квартиры. - Проходите, товарищи!

Сергей предупредительно пропустил вперед старушку и жестом предложил пройти Вороновскому, однако тот почему-то толкнул Сергея в спину, вошел последним и надежно запер дверь на крюк.

- Объясните, что происходит?! - испуганно вскрикнула женщина.

- Гражданка Тартаковская Мария Сигизмундовна? - грубо спросил капитан. Вот постановление следственных органов на обыск вашей квартиры по делу Рогова. Ознакомьтесь и распишитесь внизу.

- Я не имею никакого отношения к делам Михаила Исидоровича Рогова! закричала Тартаковская, оглядывая желтоватый бланк. - Это произвол!

- Думайте что хотите, но рукам воли не давайте, - угрожающе проговорил капитан, исподлобья уставившись на Тартаковскую. - Знаете, что полагается за сопротивление представителям власти, находящимся при исполнении служебных обязанностей?

Сергей внимательно следил за капитаном и вспомнил то, что рассказывал о нем Вороновский. Он действительно патологический тип и сейчас не играет, а по-настоящему живет в образе сотрудника уголовного розыска.

- Клянусь всем святым, это недоразумение! - продолжала выкрикивать Тартаковская, прижимая к груди наманикюренные пальцы. - Я никак не связана с Роговым!

- Успокойтесь, гражданочка, - мягко вмешался Вороновский. - У нас на руках постановление, санкционированное прокурором. Там черным по белому написано, что вы поддерживали тесные дружеские отношения с семейством Роговых и являетесь наиболее вероятной хранительницей ихних ценностей. Поскольку у вас в доме могут находиться предметы и документы, имеющие значение для дела Рогова, следователь, руководствуясь статьями номер 167 и 168 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, постановил обыскать вашу квартиру и произвести выемку.

- Я протестую! - Тартаковская побледнела от негодования.

- Свой протест вы можете изложить в письменном виде и приложить к протоколу обыска, но мы со своей стороны обязаны выполнить постановление, спокойно разъяснил Вороновский. - Такая уж наша служба, Мария Сигизмундовна... Попрошу предъявить паспорт.

- Еще раз повторяю, это недоразумение! - Тартаковская взяла сумочку, лежавшую на полке перед зеркалом, достала паспорт и отдала Вороновскому. Никаких вещей и документов Рогова у меня нет и не было!

- Мы это выясним, - пообещал Вороновский, передавая паспорт капитану.

Капитан раскрыл паспорт и туг же убрал его в карман. Стоявший рядом Сергей все же успел заметить, что Мария Сигизмундовна Тартаковская родилась в Одессе в 1936 году. А ведь не скажешь, что ей сорок два, решил он, поглядывая на взбудораженную хозяйку квартиры. Она, конечно, не первой свежести, но выглядит значительно моложе, лет на тридцать, от силы на тридцать пять. И вещи на ней фирменные, приятно смотреть... Если все закончится благополучно, надо бы подарить Лене такие же джинсы. То-то она обрадуется!

- Вот мой помощник - инспектор Потапов Василий Васильевич, вот понятые гражданка Жеведь Александра Алексеевна и гражданин Ильин Станислав Николаевич. А я - старший инспектор Управления уголовного розыска, капитан милиции Винокуров Павел Андреевич. - Капитан скороговоркой представил присутствующих и поводил из стороны в сторону раскрытым служебным удостоверением. - Снимайте пальто и шапки, приступаем к обыску. Разъясняю понятым их права. Вы, граждане, можете делать заявления насчет наших действий, подлежащие занесению в протокол. Гражданка Тартаковская!.. Согласно статье 170 УПК РСФСР предлагаю вам добровольно выдать властям документы и ценности, подлежащие изъятию.

- У меня не только чужих, но и своих ценностей давно нет, - со злостью ответила Тартаковская, поправляя прическу перед зеркалом. - Все подчистую выгребли!

- Значит, по-хорошему отдавать не желаете? - Капитан разделся и ладонью пригладил волосы. - Ладно, сами отыщем. Василий Васильевич, откуда начнем?

- Я так мыслю, Павел Андреевич, что способней бы начать с комнат, потом пошуровать в ихнем сортире, а уж напоследок перетряхнуть кухню, - почесывая за ухом, ответил Вороновский и обратился к хозяйке квартиры: - Мария Сигизмундовна, во время обыска безотлучно находитесь на кухне и не подходите к телефону.

- Знаю я ваши порядки! - Тартаковская презрительно усмехнулась.

- В гости никого не ожидаете? - осведомился Вороновский. - Спрашиваю потому, что любой вновь пришедший не сможет покинуть квартиру до окончания обыска, равно как не сможет сноситься с вами.

- Ко мне собиралась зайти сестра, - в раздумье ответила Тартаковская.

- Ежели ее присутствие для вас нежелательно, разрешаю позвонить ей и под любым предлогом отказать в посещении. Осведомлять ее о производстве обыска запрещаю.

- Большое удовольствие смотреть, как милиционеры роются в вещах твоих близких! - Тартаковская прошла в комнату и принялась крутить диск телефона.

Все проследовали за нею. Сергей с любопытством осмотрелся по сторонам. В комнате было просторно и уютно: гобеленовые кресла с резными подлокотниками, круглый стол с доской из черного мрамора, комбайн фирмы "Грюндиг" с выносными акустическими колонками и инкрустированная стенка. На полу лежал лимонно-желтый ворсистый ковер, а на стене между окон висел овальный портрет в золоченой раме - какой-то властный старик в мундире со звездами и голубой орденской лентой через плечо.

Тартаковская быстро заговорила в трубку:

- Кларочка? Это Мара. Что?.. Неужели... Вызвала "неотложку"? Бедный Савочка! Передай ему, чтобы он не волновался. Приступ купируют, и завтра он будет как огурчик... Нет, я не смогу приехать. Ко мне пришли гости... Ты их не знаешь... Ну, пока!

- Вот и порядочек! - весело сказал Вороновский.- Теперь, хозяюшка, пройдите на кухню... Товарищ Ильин, вы бы тоже прошли с Марией Сигизмундовной. Вдвоем как-никак повеселей.

Тартаковская с ненавистью взглянула на милиционеров, презрительно сморщила нос и выплыла из комнаты, демонстративно хлопнув дверью. Сергей направился за нею и замер на пороге кухни, пораженный представшим перед ним великолепием. Пожалуй, это была даже не кухня, а еще одна комната, отличавшаяся только наличием газовой плиты, холодильника "Розенлев" и мойки. Огромная - не меньше пятнадцати метров, - светлая, обставленная с большим вкусом: справа в одну линию с плитой и мойкой разместилась черно-красная стенка, а слева, ближе к двери, приютился мягкий диванчик. Над диванчиком висело бронзовое бра, а напротив, у холодильника, в нише стоял транзисторный телевизор "Сони". Стены и потолок удивительной кухни были оклеены расписными косынками, покрытыми бесцветным лаком.

Тартаковская подошла к красно-черному серванту, налила себе рюмку коньяка, выпила и уселась на диванчик, закутавшись в серый мохеровый плед. Сидела она с отрешенным видом, покусывая кончики пальцев ровными мелкими зубами, часто курила и не обращала внимания на Сергея, будто его не было вовсе. А Сергей сидел у окна, старался не смотреть на Тартаковскую и думал о том, долго ли продлится обыск. Он никуда не спешил, пребыванием в чужой квартире не тяготился, и завершение операции интересовало его только с точки зрения гонорара.

Сколько же отвалит ему Вороновский? Четыре тысячи, как в прошлый раз, или побольше? Правда, задача, возложенная на него сегодня, проще пареной репы. Так что может случиться, что Вороновский даст ему тысячу - и делу конец. Они с капитаном рядовые статисты, тогда как Вороновский - мозговой центр. Кроме того, Вороновский должен еще с кем-то делиться. И Тартаковскую, судя по всему, Виктор Александрович наколол не без помощи своих доброжелателей. Он все точно знал, даже то, что сегодня вечером она будет дома! Да, он человек с дьявольской предусмотрительностью и талантливый актер. А как держался! Выражение лица, словечки, жесты - все не его, не подлинное. На глазах переродился в недалекого, малообразованного милицейского служаку. А экипировка? Любо-дорого смотреть! Затрапезное, подбитое ветром пальтишко, мятый шевиотовый костюм массового пошива, красная цена которому шестьдесят семьдесят рублей, безобразный черный свитер деревенской вязки и, в довершение всего, страхолюдные офицерские полуботинки на микропорке. Это, должно быть, и есть настоящий профессионализм... Что капитан? Держиморда, подзаборная шпана, а вот Виктор Александрович - личность. Он, Сергей, не завидует чужому богатству, не звереет, подобно капитану, при виде награбленного, но нисколько не сопереживает, когда эти люди становятся клиентами Вороновского. Взять хоть ту же Марию Сигизмундовну. Муж за решеткой, а квартира как игрушка, и в серванте - марочный коньяк по шестнадцать рублей бутылка. Ее обыскивают, а она как ни в чем не бывало курит американские сигареты "Мальборо" по полсотни за блок. Чем не жизнь?

Тартаковская почувствовала на себе взгляд Сергея, повернулась к нему лицом и небрежно спросила:

- Вы из этой... как ее?.. народной дружины?

- Нет. Я инженер.

- Как же вы сюда попали?

- Случайно. Меня остановили на улице, попросили стать понятым, я и согласился.

- Захотелось поглазеть, как эти хамы унижают невинных? - Тартаковская брезгливо поморщилась. - Вы что, садист?

Сергей нахмурился и опустил голову.

- Не представляю себе, зачем порядочному молодому человеку тратить время на такие гадости? - продолжала Тартаковская. - Приятнее сходить с женой в ресторан или, на худой конец, в театр!

- Я холост, - сказал Сергей.

Тартаковская бесцеремонно окинула его с головы до ног долгим, оценивающим взглядом, неожиданно улыбнулась и резко переменила тон:

- Что-то мне захотелось согреться... Не выпьете со мной рюмочку?

- С большим удовольствием.

- Даже так? - Тартаковская кокетливо повела плечами, сбрасывая плед.

Она вскочила с диванчика, с поразительной быстротой нарезала балык, ветчину, лимон и хлеб, достала из серванта коньяк "Двин" и поставила все вместе с приборами на угловой столик возле дивана.

- Сядьте поближе ко мне, - игриво сказала Тартаковская. - Здесь вам будет удобнее. - Сергей не заставил себя уговаривать.

- Не люблю, когда мужчину и женщину разделяет стол, - проворковала Тартаковская, прижимая локоть Сергея к своей пышной груди. - Настоящий мужчина должен с волнением прислушиваться, как трепещет сердце женщины!

"Ну ты штучка! - подумал Сергей, стараясь не рассмеяться вслух. Прожженная бестия!"

- Познакомимся? - Тартаковская придвинулась еще ближе, обдав Сергея запахом французской косметики. - Меня зовут Мара, Марочка! А вас?

- С-станислав, - Сергей слегка запнулся, чуть было не назвав свое настоящее имя.

- Я буду звать вас Стасиком! - воскликнула Тартаковская, наполняя узкие рюмки. - Как вы относитесь к соломенным вдовушкам?.. Выпьем?

Сергей потянулся к рюмке и искоса взглянул на Тартаковскую. При ближайшем рассмотрении даже первоклассная косметика не могла скрыть блесток седины у корней крашеных волос, дряблости кожи под глазами и морщин на короткой шее. Да, от старости не спастись, подумал Сергей, смакуя ароматный коньяк.

- Налейте себе еще и ешьте балык, - угощала Тартаковская. - Я слабая женщина, чуточку старше вас, а вы молодой, сильный, вам полезно подкрепиться. Пускай у тех хамов, которые роются в моих вещах, урчит в желудках, а вы должны быть сытым.

- По-видимому, они уверены, что вы храните чужое имущество, - сказал Сергей, понадеявшись, что такой оборот беседы притормозит сексуальные поползновения "соломенной вдовушки".

- С какой стати мне прятать у себя цацки Рогова? - Тартаковская сделала большие глаза.

- Отчего же они пришли именно к вам?

- Идиоты и хамы! Им наплевать на покой честных людей.

- Тогда вам нечего волноваться.

- Единственное, что меня волнует, - это ваше присутствие, Стасик, шепотом призналась Тартаковская, снова придвигаясь к Сергею. Она положила голову ему на плечо и начала перебирать пальцы его правой руки. - Погадать вам?.. Мужественная рука... Ее обладатель наделен магнетической силой кружить головы бедным женщинам. Что же ждет его самого?..

Гадание, однако, не состоялось и Сергей не узнал своего будущего, так как за дверью послышались шаги. В кухню вошли капитан и Вороновский, а вслед за ними приковыляла старушка Жеведь.

Тартаковская тотчас отпрянула от Сергея и настороженно уставилась на вошедших.

- Василий Васильевич, ты глянь, нет ли чего на кухне, а я засяду за протокол, - усталым голосом сказал капитан, опускаясь на стул. - Уж ночь на дворе, а нам еще ехать на Литейный.

- Здесь вроде не должно быть... - Вороновский присел на корточки у раскрытого им кухонного шкафа. - Посуда ихняя, крупы, макароны, банки с вареньем, разная хурда-бурда...

- Это еще как сказать, - глубокомысленно заметил капитан, укладывая лист копирки между бланками протокола обыска. - Припомни, как нас ориентировали на переподготовке. Один ушлый спекулянт в Тбилиси прятал золотые монеты в соленых помидорах, а бриллианты в банках с абрикосовым вареньем. Вынимал косточки, а заместо косточек вставлял камушки.

- Стоит ли нарушать ихние банки? - с сомнением в голосе высказался Вороновский. - Я так мыслю, что ценностей там нет.

- Будь другом, все же глянь их на свет.

- Ну, товарищи милиционеры, что скажете? - сладеньким тоном спросила Тартаковская. - Убедились, что зря старались?

- В чем надобно, в том и убедились! - рявкнул капитан. - Гражданка, не мешайте работать.

- Не орите! - осадила его Тартаковская. - Ничего не нашли, так решили выместить злобу на беззащитной женщине?

- Не нашли? - с издевкой переспросил капитан и вытряхнул на столик содержимое бумажного пакета. - А это что?

Сергей приподнялся и увидел причудливые золотые фигурки, звезду с драгоценными камнями, три темно-красных сафьяновых футляра и несколько перетянутых аптекарской резинкой пачек с валютой.

Тартаковская смертельно побледнела и прошептала в полной растерянности:

- Не понимаю...

- Вы мне эти штучки бросьте! - оборвал ее капитан. - Не на таковского напали!

- В жизни их не видела, - упавшим голосом бормотала Тартаковская.

- Да ну?! - Капитан осклабился. - Прямо чудеса в решете!

- Где вы их нашли? - Голос Тартаковской отвердел.

- В потайном местечке, Мария Сигизмундовна, под левой тумбой письменного стола в вашей спальне, - сообщил Вороновский.

- Бред какой-то! - заявила Тартаковская.

- Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд! - Капитан злобно скривился. - Василий Васильевич, как тебе это нравится?

- Обожди, давай спокойно разберемся, - предложил Вороновский, закрывая дверцу шкафа. Он присел к столу рядом с Сергеем, вытащил из кармана мятую пачку "Шипки" и закурил. - Послушаем, что нам скажут.

- Недавно я купила этот письменный стол в мебельной комиссионке и знать не знала, что там есть какое-то потайное отделение, - объяснила Тартаковская. Клянусь всем святым!

- Ай-яй-яй! - загоготал капитан. - Ну, потеха!

- Павел Андреевич, а я верю гражданке Тартаковской, - вступился за нее Вороновский. - У меня было два сходных случая, когда хозяева квартиры не были осведомлены о наличии тайников. А потом - это ведь не нашего ума дело. Мы оперсостав, так чего даром ломать голову?

- В этом ты прав, старший лейтенант, - нехотя согласился капитан, внимательно разглядывая восьмиконечную звезду. - А брошечка-то с изъяном - два луча погнуты, на одном недостает шести камушков, а на другом... четырех. Надпись вроде... славянской вязью... - Он прочитал по складам: - "За веру и верность". В царское время, видать, вороватый мужик женке поднес. Из моряков, должно, - эмалька в синь отдает, морской колер.

- Капитан дальнего плавания, - на полном серьезе заключил Вороновский.

- Верная, небось, женка была у моряка, блюла себя строго, - с горестным вздохом размышлял капитан, почесывая затылок. - Не чета нашим лярвам.

- Давеча заскочил я в дежурку, у нас там репродуктор, - Вороновский почему-то адресовался к старушке Жеведь. - А в обед, как водится, транслировали концерт по заявкам радиослушателей. И, знаете, жалостливо так пели песню аккурат из того исторического периода, что и эта вот брошечка. - Он распрямил плечи и затянул хрипловатым баритоном: - "Ты меня никогда не увидишь, ты меня никогда не разлюбишь..." Слыхали, бабуля?

Сергей увлеченно следил за импровизацией Вороновского и прозевал момент, когда капитан тяжело облокотился на столик, закрыл лицо ладонями и издал булькающий горловой звук.

- Андреевич, родной, ты того... не бери в голову! - Вороновский сочувственно потрепал капитана по согнутой спине и доверительно шепнул старушке Жеведь: - Сердечная травма...

- Гражданка Тартаковская! - зарычал капитан. - Снимайте серьги и кольца, выкладывайте на стол!

- И не подумаю! - возмутилась Тартаковская во всю мощь своего контральто. - Еще чего! Это мои личные вещи, я их не отдам!

- Ничего не знаю! - уперся капитан. - Не рассусоливать!

- Обожди, Павел Андреевич, не горячись, - вмешался Вороновский. - Может, это на самом деле ихнее. Вот бабуся часто виделась с ними по-соседски, спросим у ней.

- Гражданка Жеведь, вы подтверждаете, что серьги и кольца гражданки Тартаковской вы прежде видели на ней? - строго спросил капитан.

Молчаливая старушка приблизилась к Тартаковской, низко склонилась к ее уху, а затем поочередно поднесла ее руки к своему лицу, словно собираясь поцеловать, и часто-часто закивала головой.

- Ейные они, сынки, Марии-Сигизмундовские сережки и колечки, - подтвердила она. - Который год Мария Сигизмундовна в них ходют. Верно говорю.

- Вот видишь, - с удовлетворением заметил Вороновский. - Мы же должны произвести выемку только тех предметов, которые не принадлежат гражданке Тартаковской. Так зачем же таскать ее вещички туда-сюда?

- Я вам так благодарна, - облегченно вздохнула Тартаковская. - Не хотите ли чаю с нордовским тортом?

- С нашим удовольствием, хозяюшка, - охотно согласился Вороновский. - Чаек хорошо снимает усталость. А ты, Павел Андреевич?

- Мне хлеб-соль таких вот граждан... - капитан поднял голову от протокола, - колом в горле становится!

Пока они пили чай с тортом, капитан закончил оформлять протокол, взглянул на часы и сказал:

- Значит, так... Обыск продолжался с восемнадцати часов сорока минут до двадцати трех часов ноль трех минут. Жалоб и заявлений при обыске не поступало?.. Так и запишем. Замечания понятых по поводу произведенных нами действий?.. Тоже не поступало. Прошу понятых и лицо, которое подвергалось обыску, скрепить протокол своими подписями.

Тартаковская начала читать протокол и тут же вступила в спор из-за каких-то формулировок в описи имущества, а Сергей расписался за Ильина и не слушал спорщиков. Все-таки она чертовски волевая тетка, думал он, поглядывая на Тартаковскую. Уцепилась за серьги и кольца, как будто они ей дороже всего, в то время как у нее увели из-под носа целое состояние... Да, это надо уметь!

Когда наконец все поставили свои подписи, капитан спрятал протокол, вручил Тартаковской копию и пошел одеваться.

- Ну, хозяюшка, спасибо вам за чаек, а нам, однако, пора в путь-дорожку! Вороновский встал из-за стола и тоже вышел в прихожую.

Сергей кивнул Тартаковской и хотел пойти, следом, но она задержала его.

- Стасик, мы не прощаемся, - жарко зашептала она, сжав ему локоть. - Жду вас в среду...

Уже на лестнице Вороновский тепло попрощался со старушкой Жеведь. Он долго тряс ее руку и напоследок спросил:

- Мы вас не очень обременили, бабуся?

- Лучше бы глазоньки мои на такие страсти не глядели... Мария Сигизмундовна - хорошая женщина, да живется ей нескладно. Шестьдесят четыре тыщи одних мериканских денег, да золото с брульянтами! - Старушка истово перекрестилась. - Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою!..

На Кировском проспекте дул ледяной ветер, певуче скрипел под ногами снег, и Сергей снова продрог до костей. На этот раз им не удалось поймать такси, и они добирались до дома Вороновского на перекладных - сначала на автобусе до "Горьковской", потом на метро, а в конце опять пешком.

- Знатный морозец! - заявил Вороновский, входя к себе в квартиру и растирая побелевшие щеки. - В целях предохранения от респираторных заболеваний предлагаю выпить водки. Все согласны?

- Не то слово, - невнятно ответил Сергей, у которого от озноба не попадал зуб на зуб.

- А ты? - Вороновский обратился к капитану. - Обойдешься водкой или снова будешь просить шартрез?

- Причащусь сорокаградусной. - Капитан захихикал. - На дворе-то, небось, тоже под сорок? Баш на баш!

Скинув шинель, капитан отдал Вороновскому сумку с трофеями и закрылся в туалете.

- Пошли на кухню, - предложил Вороновский. - Там, кажется, теплее.

На кухне Вороновский достал из шкафчика три стакана, доверху наполнил их водкой и разрезал на три части большое красное яблоко.

- Я разберусь с капитаном и быстренько выпровожу его, а вы, Сережа, переночуете у меня, - сказал Вороновский. - Постелю вам на диване в гостиной. Согласны?

- Спасибо, Виктор Александрович. Я чертовски продрог и боюсь, что уже простудился.

- Это никуда не годится. Так недолго поломать всю нашу новогоднюю программу... Вот что, Сережа, возьмите в холодильнике баночку аджики и как следует размешайте в своем стакане чайную ложку абхазского зелья. Водка с аджикой - лучшее средство от простуды.

Сергей последовал совету Вороновского и, дожидаясь появления капитана, с отвращением смотрел на окрасившуюся в бурый цвет водку.

- Не морщиться! - приказал ему Вороновский, когда переодевшийся в штатское капитан сел за стол. - И пить до дна вместе с осадком!.. Поехали!

Сергей, давясь, проглотил адскую смесь и закашлялся, обливаясь слезами, а тем временем Вороновский жевал яблоко и ловкими движениями пальцев отсчитывал хрустящие сторублевки.

- На, Леня, - сказал он, пододвигая к капитану пачку денег. - Здесь восемь тысяч. - Капитан энергично потер ладони.

- Не забудь отдать Тартаковской постановление об отмене ареста на имущество, - наставлял его Вороновский. - Учти, это надо сделать не позднее 25 января.

- Виктор Алексаныч, помурыжить бы лахудру с полгодика... - Капитан почесал затылок. - Больно уж наглая она, сука в ботах!

- Заруби себе на носу: никакой отсебятины я не допущу! - командирским тоном отрубил Вороновский. - Можешь передать ей постановление не лично, а через Жеведь. Выбери время, когда Тартаковской не будет дома, и отдай его старушенции под расписку. Устраивает?

- Заметано! - Капитан встал. - Так я побегу?

- Беги, ты мне больше не нужен, - отпустил его Вороновский. - А вы, молодой человек, задержитесь, нам есть о чем поговорить...

Выпроводив капитана, Вороновский вернулся на кухню.

- Я и не подозревал, что у вас такой дар перевоплощения, - восторженно заявил Сергей, вполглаза наблюдая за тем, как Вороновский отсчитывает его долю. - Ваш наряд, словечки, мятая пачка "Шипки" и, в довершение всего, отрывок из рок-оперы "Юнона и Авось" - верх артистизма!

- Теперь будете знать... - Вороновский усмехнулся. - Вот ваши шесть тысяч, коллега.

- Большое вам спасибо! - Сергей был чрезвычайно доволен гонораром и горел желанием продолжить разговор. - Виктор Александрович, кто подкинул вам Тартаковскую?

- Сережа, я устал и хочу спать. Завтра у меня арбитражное дело в десять утра, надо выспаться, чтобы быть в форме. Запаситесь терпением на оставшиеся три дня, а в Таллине мы вдоволь наговоримся...

13. НОВОГОДНИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

На таллинском перроне их встретил высокий пожилой эстонец с черной тростью. Звали его Карлом Рихтеровичем, а фамилии Сергей не расслышал.

- Поздравляю вас с благополучным прибытием в столицу Эстонии! - произнес он, тщательно выговаривая каждое слово таким образом, что сразу же стало ясно: человек думает на родном языке, а уж потом выстраивает фразу по-русски.

- Рад приветствовать вас, уважаемый Карл Рихтерович! - Вороновский озарился улыбкой. - Как вы себя чувствуете?

- Как в таких случаях говорят у вас, в России, - ни шатко ни валко. Иногда почти не замечаю боли, а иногда не могу заснуть без наркотиков. Это есть очень плохо, потому что к ним привыкаешь.

- Искренне сочувствую вам. - Вороновский кивнул и тотчас перешел к делу: Надеюсь, с гостиницей все в порядке?

- Не совсем. - Карл Рихтерович виновато улыбнулся. - Я не имел такую возможность добиться для вас люкс-апартамент, дали только два полулюкса на семнадцатом этаже отеля "Виру"... Новогодний стол на четыре персоны в ночном клубе заказан, а в баре "Мюнди" вас ожидают сегодня вечером.

Вороновский поморщился.

- Слишком много иностранцев и важных гостей из Москвы, - оправдывался Карл Рихтерович. - Министр три раза лично телефонировал директору отеля, даже это не помогло. Пройдем к выходу, там ждут два автомобиля...

В торжественно-строгом холле гостиницы "Виру" Карл Рихтерович попросил заполнить гостевые карточки, взял паспорта и сам передал их администратору, вполголоса объяснив что-то по-эстонски.

- Пожелаю вам счастливого Нового года! - Карл Рихтерович с поклонами раздал гостиничные визитки Алисе, Лене, Сергею и Вороновскому. - Автомобиль будет у подъезда завтра, ровно в десять часов утра. Имя водителя - Гуго.

- Благодарю вас, Карл Рихтерович! - Вороновский пожал ему руку. - Желаю вам здоровья и благоденствия!

- Когда вы сможете уделить мне время? - вполголоса спросил Карл Рихтерович.

- Сегодня и завтра я намерен развлекаться, а первого января - к вашим услугам. Позвоните мне. Только не очень рано, где-нибудь ближе к полудню...

Ровно в час дня компания по сигналу Вороновского спустилась в гриль-бар и удобно расположилась у средней стойки, где молодой человек в ярко-красном колпаке и такого же цвета куртке приготовил у них на глазах жареных кур и подал вместе с картофелем фри. Насытившись, Вороновский заказал кофе и соленый миндаль.

- Вы всем довольны, дорогие дамы? - поинтересовался он.

Алиса кивнула головой.

- Изумительная гостиница! - восторгалась Лена. - Чистота - нигде ни пылинки!.. Повсюду ковры, а ванная у нас в номере - точь-в-точь как в американских фильмах! Правда, Сережка?

- Это не кино, а нормальная жизнь, - мягко поправил Вороновский. - Так должно быть всегда.

- Каждый день?.. Честное слово, я почему-то чувствую себя Золушкой, призналась Лена. - Виктор Александрович, мне все время кажется, что вот-вот пробьют часы - и золоченая карета превратится в тыкву.

- Посмотрите вокруг, - негромко сказал Вороновский. - Напротив нас, по-моему, шведы, за маленьким столиком у стены - западные немцы, а в углу, если не ошибаюсь, финская пара... Миллионеров среди них нет, это обычные люди среднего достатка - учителя, инженеры, врачи. И, поверьте мне на слово, никто из них не испытывает комплекса Золушки.

- Сравнил Божий дар с яичницей, - вмешалась Алиса. - Виктор, ты же сам сказал, что они иностранцы.

- Иностранцы, - подтвердил Вороновский. - Но почему ты нашла сравнение некорректным? Они такие же, как мы, одеты ничуть не лучше... Разница, пожалуй, лишь в одном - в стабильности мироощущения.

- Что вы подразумеваете? - не поняла Лена.

- Они - свободные, - вместо Вороновского ответила ей Алиса. - И деньги у них - настоящие. Ты, я, Виктор, Сергей - мы что, можем сесть в самолет и запросто слетать на Новый год в Париж, в Рим, в Стокгольм, в Хельсинки? Или отдохнуть на Канарских островах? Неужели ты думаешь...

- Элис, прошу прощения! - перебил ее Вороновский. - Суть вопроса не в Париже и не в Канарских островах. Видите ли, Лена, для жителей капиталистических стран существует только одно ограничение - деньги. Если они есть, то весь мир открыт, как на ладони. Хочешь - идешь в магазин и покупаешь то, что понравится, хочешь - отправляешься путешествовать.

- А мы разве живем по-другому? - В поисках поддержки Лена обратилась к Сергею. - У нас в институте всем желающим продают молодежные туристические путевки в ГДР, в Польшу, в Болгарию. Были бы деньги!

Алиса собралась возразить, но, переглянувшись с Вороновским, раздумала.

- Ей-богу, Лена, вы прелесть! - Вороновский добродушно засмеялся. Разумеется, в чем-то вы правы, если не считать такой мелкой докуки, как партийная комиссия при райкоме КПСС, где при оформлении выездных документов пропахшие нафталином старикашки зададут вам каверзные вопросы наподобие того, кто у нас председатель Совмина. Но, согласитесь, Элис тоже отчасти права. Допустим, у вас есть деньги на покупку холодильника "ЗИЛ". Если вы придете в магазин, вас выслушают и поднимут на смех - кто же не знает, что товаров повышенного спроса давным-давно нет в свободной продаже? А иностранцу это не объяснить, он ни за что не поймет. Так, Сережа?

Сергей промолчал. Единственное, чем он был обязан доценту Боголепову, так это раз и навсегда принятым постулатом: не обсуждать недостатков советской власти. В ту пору, когда Сергей сдавал экзамены на аттестат зрелости, Боголепов однажды за обедом высказал дельную мысль. Все, что исходит от партии и правительства, надо воспринимать как форс-мажор, действие непреодолимой силы. Критиковать, негодовать, сопротивляться - бессмысленно, от этого ничего не изменится, а тебя сомнут и растопчут, как окурок на асфальте.

- Товаров народного потребления пока не везде хватает, - без прежней уверенности вымолвила Лена. - Бывают же временные трудности?

- Не обессудьте, сударыня, про временные трудности и про громадье наших планов по их преодолению я слышу всю свою жизнь, - насмешливо заметил Вороновский. - Магазинные полки, однако, полнее от этого не стали.

Лена порозовела и закусила губу.

- Не сердитесь, ведь это правда, - примирительно сказал Вороновский. - А в главном, не скрою, я солидарен с вами, Лена, - мы ничуть не хуже иностранцев. И чувство незыблемости, надежности бытия тоже не их прерогатива. Только у нас, кроме всего прочего, надо приспосабливаться, проявлять сноровку, чтобы иметь то, что они получают автоматом...

До вечера все разошлись по номерам, а в начале десятого Вороновский вновь созвал их, предложив прогулку по старому городу. Он повел их к Ратушной площади, объяснив по дороге, что там испокон веков ставилась новогодняя елка и что Петр Первый позаимствовал этот обычай именно у эстонцев. Здесь же, по его словам, некогда стоял позорный столб, к которому привязывали клеветников, а городской палач сжигал на костре поступавшие в магистрат анонимные письма.

Миновав Ратушную площадь, они поднялись вверх по короткой улочке до неприметной дубовой двери, возле которой стояла группа пританцовывавших на морозе людей.

- Мы у цели, - сообщил Вороновский. - В подземелье умные таллинцы устроили один из лучших в стране баров. Сейчас все увидите сами.

У бара не было ни световой рекламы, ни вывески, лишь над дверью висела пластина кованой меди, похожая на старинную монету. На лице Лены отразилось удивление.

- "Мюнди" в рекламе не нуждается, - проронил Вороновский, угадавший, о чем она подумала. - Место и без того достаточно популярное... Внимание!

В полутемном дверном проеме появился высокий привратник с каменным лицом, выпустивший на улицу двух подвыпивших мужчин.

- Два гостя могут войти, - не слишком любезно обратился он к очереди.

- Мы от Карла Рихтеровича, - властно сказал Вороновский, выходя вперед. Все понятно?

- Вас четверо? - сменил тон привратник, умевший, когда нужно, быть вежливым. - Проходите, мы вас ждали. Осторожно, у нас крутая лестница...

Внизу привратник помог им раздеться и показал на свободный столик. В баре был полумрак: крошечная лампочка под стойкой освещала рабочее место бармена, а на столиках горели стеариновые свечи. Пока Лена и Алиса с любопытством разглядывали стены, покрытые шкурами диких кабанов, Вороновский проэкзаменовал бармена и подошел к столику с подносом, сплошь уставленным разнообразными коктейлями.

- Нектар и амброзия, пища богов, - сказал он. - Милости прошу!.. А вот и подкрепление.

Бармен поставил на столик сковородку с охотничьими сосисками, щедро полил их джином и поднес зажженную спичку. Над сковородкой заплясали синеватые языки пламени.

- Экзотика! - Сергей сглотнул набежавшую слюну. - А на вкус?

- Пальчики оближете, - заверил Вороновский. - И вот еще что - не ждите от меня тостов, это вам не "Баку" с застольем на кавказский манер. В "Мюнди" только пьют и танцуют. - Он попробовал коктейль, одобрил и подмигнул Алисе. Что, подруга, тряхнем стариной?..

Компания возвратилась в "Виру" в третьем часу ночи. Млея в объятиях Сергея, Лена от избытка чувств долго не могла заснуть и мечтала только о том, чтобы ее блаженство никогда не кончалось.

А за стеной, в соседнем номере, Алиса, по пояс укрывшись одеялом и облокотившись на подушку, наблюдала за Вороновским, который курил у окна, рассеянно глядя в ночную темень.

- Виктор, почему ты не хочешь, чтобы я переехала к тебе? - неуверенно заговорила она. - В Комарове мне так одиноко...

- Элис! - Не оборачиваясь, Вороновский дал ей понять, что не расположен к объяснениям.

- Я ни в чем не буду мешать, ты же знаешь, - с мольбой в голосе продолжала Алиса. - Каждой женщине хочется ребенка, хотя бы одного. Виктор, ты же...

- Элис! - Он повернулся вполоборота. - Ну зачем переливать из пустого в порожнее?..

На следующее утро после шведского завтрака они уселись в машину, присланную Карлом Рихтеровичем, и отправились осматривать достопримечательности. Вороновский блистательно справился с обязанностями гида, показал им Пириту, памятник "Русалка", парк Кадриорг и под конец сводил в церковь Олевисте на улице Лай. А потом, уже в гостинице, они разделились: женщины пошли в парикмахерскую, а мужчины - в финскую баню.

После жаркой сауны Вороновский и Сергей поплавали в бассейне и, закутавшись в махровые простыни, с бокалами чешского пива расположились в комнате отдыха.

- Сережа, вы, помнится, интересовались тем, кто подкинул нам Тартаковскую, - начал Вороновский. - Докладываю вам, что автор проекта разработки ее золотоносных горизонтов тот же старикан, о котором я рассказывал в сентябре.

- Гениальный дед!

- Был гениальный, да весь вышел, - с грустью признал Вороновский. - Впору служить по нем панихиду.

- Помер?

- Хуже... - Вороновский глотнул пива и поставил бокал на пол. Окончательно рехнулся на почве жадности. В отличие от вас, я в свое время изучал старческое слабоумие в курсе судебной психиатрии и кое-что в этом смыслю. При вручении причитавшейся ему части взноса Марии Сигизмундовны старикан устроил мне дикую сцену из-за того, что я обманул его. Помните звезду с бриллиантами, над которой наш капитан пролил скупую мужскую слезу?

- Конечно.

- К вашему сведению, Сережа, это не брошка, подаренная какой-то жене моряка за беспорочную супружескую верность, а всего-навсего высшая награда Российской Империи - орден святого апостола Андрея Первозванного.

- Сколько он стоит? - полюбопытствовал Сергей.

- Затрудняюсь сказать... Это не только материальная, но и историческая ценность. Звезда Андрея Первозванного украшала коронованных особ и первых лиц в государстве. Каждый, кто получал ее по императорскому указу, автоматом удостаивался чина третьего класса табели о рангах, то есть генерал-лейтенанта в армии, вице-адмирала во флоте и тайного советника на гражданской службе... Кроме Андрея Первозванного, в царской России была еще одна бриллиантовая звезда - орден святого Александра Невского. Так вот, старикан как с ножом к горлу пристал ко мне, чтобы я отдал ему вторую звезду Александра Невского и какие-то изумрудные подвески, которых мы тоже не обнаружили у Тартаковской. Как я ни доказывал, что он заблуждается, старикан уперся как бык и понес несусветную галиматью. Типичная картина старческого психоза... Я терпел, терпел, а потом не выдержал и послал его к чертовой матери!

- Значит, вы с ним порвали?

- Старикан - далеко не единственный мой доброжелатель, так что без работы мы с вами не останемся. Знаете ли, Сережа, я питал иллюзию относительно того, что многолетнее сотрудничество позволяет, всесторонне проверив человека, выработать устойчивое доверие, но вижу, что ошибся.

- Это вы из-за деда?

- Нет... Неужели когда-нибудь и у меня крыша поедет?

- Виктор Александрович, я вас не узнаю...

- Завидую вам, Сережа, - помолчав, сказал Вороновский. - По сравнению со мной у вас в запасе семнадцать лет активной жизни, и девочку вы нашли редкостную. Согласны?

- Лена очень хорошая.

- Не очень хорошая, а изумительная. Но вы, дорогой мой, не теряйте головы и, уж во всяком случае, держите язык на привязи. Учтите, Шота Руставели не зря писал: "Доверять не нужно женам даже малого секрета". - Вороновский встал и сбросил простыню. - Будем закругляться. Надо часика два-три поспать, чтобы встретить Новый год во всеоружии...

В ночной клуб они спустились в половине двенадцатого.

- Вполне приличная публика. - Оглядев зал, Вороновский по-хозяйски уселся за стол, уставленный изысканными закусками. - И кухня, кажется, не подкачала... Итак, дорогие мои, пропустим по рюмочке за уходящий год. Поблагодарим его за все доброе, что он принес нам. Прозит!

За несколько минут до полуночи Вороновский с видом заговорщика попросил всех зажмуриться и не подглядывать, а затем сказал будничным тоном:

- Дедушка Мороз отметил нас скромными рождественскими сувенирами.

Сергей открыл глаза и увидел перед собой электробритву "Браун", Алиса получила нитку жемчуга, Лена - флакон французских духов "Клима", а сам Вороновский - авторучку "Монблан" с золотым пером.

- Виктор Александрович, ну зачем вы? - Лена смутилась. - Честное слово, это лишнее!

Алиса приподнялась и без слов чмокнула Вороновского в щеку.

- С жалобами и заявлениями трудящихся прошу адресоваться не ко мне, а к Дедушке Морозу! - отшутился Вороновский. - Сережа, готовьте шампанское!

Сергей достал бутылку из ведерка со льдом и мастерски, с еле слышным хлопком, открыл шампанское.

Под бой курантов Вороновский встал и торжественно произнес:

- С Новым годом! Пусть все горести и печали останутся в прошлом. Будем веселиться напропалую, мы это заслужили! С новым счастьем!

14. КУНКТАТОР

В ничем не примечательной комнате на втором этаже здания Следственного управления Ленинградского ГУВД старший следователь, майор милиции Судаков под лучами веселого апрельского солнышка второй день подряд оформлял уголовное дело о вооруженном ограблении квартиры пенсионера Каценэленбогена для ознакомления обвиняемых и их адвокатов в порядке 201-й статьи Уголовно-процессуального кодекса РСФСР и для последующей его передачи в прокуратуру и в суд. Сперва он, рассортировав документы по датам составления, заново проставил сквозную нумерацию, а затем, вооружившись дыроколом, готовил их к брошюровке. Устройство дырокола позволяло разом пробивать пять и даже шесть листов, но тогда бумага сминалась, а края отверстий неряшливо махрились, что претило майору, по натуре заядлому аккуратисту. Поэтому Судаков, приподняв щуплые плечи и скособочив облысевшую голову с оттопыренными ушами, правой рукой вставлял каждый лист по отдельности в щель дырокола и точно подгонял по шаблону, после чего левой рукой легонько надавливал на педальку, и безотказное в работе средство оргтехники с тихим скрипом выполняло предначертанную ему функцию. Материалы дела, по его прикидкам, умещались в три тома по триста с лишним листов в каждом, а если учесть и количество экземпляров, то педальку дырокола требовалось нажать несколько тысяч раз. Начинающий канцелярист давно бы изошел потом, а Судаков нет - за четверть века следственной работы он настолько приноровился к дыроколу, что не чувствовал усталости и, высунув кончик языка, мерно штамповал лист за листом, размышляя о вещах более существенных, нежели рутинная милицейская докука.

Как там ягодники на садовом участке, без урона ли перенесли суровую зиму? Лютая стужа, по словам садоводов, погубила яблони, но к этим сигналам он отнесся безразлично - из-за высоких подпочвенных вод на комаровских болотах плодовые деревья не приживались, так что беда его не коснулась. А вот судьба черной и красной смородины, крыжовника, малины и черноплодной рябины волновала не на шутку. Еще бы, сколько труда вложил он, крестьянский сын, внук и правнук, чтобы восемь соток сплошь поросшей черникой пустоши превратились в цветущий рай, вызывавший зависть всех соседей от мала до велика. Во народ исправно вкалывать не хотят, приезжают только на выходные, да и тогда ленятся, норовят больше поспать и потрепаться за поллитровкой, в то время как он. Судаков, благо проезд у него бесплатный, с мая по октябрь включительно каждый день в течение десяти лет после работы садился на электричку и ехал в Комарово, чтобы по вечерней прохладе полить насаждения, не опоздать ни с подкормкой компостом, ни с прополкой, ни с опрыскиванием против вредителей. Отсюда и результаты - такого, как у него, урожая никто в округе не собирает. Клубничка - ягодка к ягодке, хоть сейчас на выставку! А смородина - та медком отдает, прямо тает во рту. А огурчики с помидорчиками в двух ладненьких парничках? Не налюбуешься! А кабачки, редис, морковь, свекла? А укропчик с петрушечкой? А, наконец, картошечка-скороспелка?.. Ничего просто так с неба не падает, за здорово живешь не достается, на все надобно положить труд! Зато питается их семья экологически чистым продуктом, и у них с женой одиннадцать сберегательных книжек, на срочном вкладе лежит по триста рублей на каждой. Кто помнит денежную реформу 1947 года, тот не станет спрашивать, зачем столько книжек. Хотя государство у нас родное, рабоче-крестьянское, а пакости от него можно ждать любой. И что особенно злит - держат ведь нас за круглых дураков. Зимой набавили цену на кофе, на лимоны с апельсинами, на другие продтовары, а в газетах написали, будто покупательная способность советских граждан при этом возросла на три целых и четыре десятых процента вследствие значительного удешевления нижнего белья из синтетических волокон и сапог литых поливинилхлоридных. Как вам нравится? Надеть бы на них, на дряхлых паразитов, нейлоновые подштанники и те сапоги из вонючей пластмассы и в Первомай выставить на трибуну мавзолея для всеобщего обозрения!

Втихомолку посмеявшись над вождями, Судаков взглянул на часы - ого, едва не прозевал производственную гимнастику! - и, не мешкая, включил радиоточку на полную громкость. Выйдя из-за стола, он открыл форточку, глотнул свежего воздуха и подчинился командам методиста: ставил ноги на ширину плеч, наклонялся вперед и в стороны, приседал, сгибал руки и так далее. Раз - два три! Летом он, само собой, в надлежащей форме, а за зиму от сидячего образа жизни кровь застаивается, надобно ее разгонять по жилочкам. Раз-два-три, раз-два три!..

Взбодрившись от физических упражнений, майор Судаков собрался было снова взяться за дырокол, но тут к нему в кабинет впорхнула секретарша отдела Тоня вертлявая, без году неделя работавшая здесь молодка с обесцвеченными пергидролем патлами.

- Максим Демьянович, вам письмо! - выпалила она, пялясь на Судакова бесстыжими, размалеванными тушью глазами. - Надо же! Никогда бы не подумала, что вы - поэт!..

Тоня произнесла "пуэт", отчего Судакова передернуло, а его шея побагровела. Поспешно надев очки, он вынул из распечатанного конверта письмо, исполненное на служебном бланке общественно-политического и литературно-художественного журнала "Знамя", и пробежал глазами по тексту.

"Уважаемый товарищ Судаков!

Ваши стихотворения "Трудовые будни следователя" и "Элегия" написаны гладко, но в художественном отношении абсолютно беспомощно и какой-либо литературной ценности не представляют. Самого главного - поэзии - они не содержат. Поэтому об опубликовании не может быть и речи.

Когда в ночах подушки волглой

Я ощущаю мятый ком,

Тогда, внутри сомненья полный,

Лежу и думаю о том:

Любовь, любовь, с тобой вспотеешь,

Когда не знаешь, что сказать,

И боязно, что не сумеешь

Всю правду милой передать...

Это что, по-вашему, лирика? "Будни следователя" цитировать не стану, они еще наивнее по содержанию. Замечу только, что никаких "больших размышлений о труде работников милиции" в них нет.

Желаю Вам более осмысленного творчества.

С приветом!

По поручению редакции журнала..."

А дальше, в самом низу бланка, повисла чернильная закорючка...

Тоня давно ушла, оставив на память въедливый запах женского пота, а пригорюнившийся Судаков застыл в кресле, подперев лоб косточкой большого пальца.

Оба стихотворения действительно были написаны им прошлой осенью для управленческой стенгазеты к всесоюзному Дню милиции, но он и в мыслях не держал посылать их в Москву. Между тем тщательный осмотр почтовых штемпелей на конверте и реквизитов бланка свидетельствовал о подлинности письма... Что бы это значило?.. Неужели у них в коллективе единомышленников завелась паршивая овца, какой-то циничный отщепенец, который вздумал измываться над ним, майором Судаковым?! Не хочется в это верить, но факт - вещь упрямая...

Мода на омоложение кадров за два последних года изрядно перешерстила личный состав Следственного управления - не считая руководства, из ветеранов, кроме самого Судакова, остался только подполковник Малоешко Лев Климентьевич, его однокашник и начальник отдела, а на место отправленных на пенсию зубров пришли молодые, все как на подбор самоуверенные выпускники университета, ни уха ни рыла не понимавшие в следствии, зато хлесткие на язык. Именно они, эти шустрые мальчики, нарекли его Кунктатором.

Судаков университетов не кончал и понятия не имел, что означает данная ему кличка, но Малоешко просветил - в прозвище не содержится ничего оскорбительного, подрывающего авторитет майора. Дотошный Лев Климентьевич, спасибо ему, не, затруднился свериться с энциклопедическим словарем и установил, что Кунктатором (в русском переводе - Медлителем) в Древнем Риме обзывали полководца Квинта Фабия Максима за использование тактики изматывания противника в период Второй Пунической войны. Если прозвище подразумевает работу с подследственными для выявления истины по уголовным делам, так это не упрек, а скорее комплимент, заключил Малоешко, а если налицо полное совпадение имени Судакова с фамилией римлянина, то тем более обижаться не на что.

Но как ни старался Малоешко, по-товарищески успокаивая Судакова, а изнанка прилипшего к нему прозвища выпирала наружу - за глаза молокососы почем зря подтрунивали над ним. Однако подтрунивать - это одно, а ни за что ни про что, да еще путем подлога выставлять пожилого человека на посмешище - это совсем другое... Кто же тот негодяй, который строит ему козни?.. По всей видимости, младший обслуживающий персонал ни при чем, надобно искать гада среди следственных работников. Таковых в управлении насчитывалось семьдесят девять душ, и Судаков начал перебирать в уме одного за другим, но где-то на середине его отвлек телефонный звонок.

- Судаков! - назвался он, сняв трубку.

- Товарищ Судаков? - зажурчал приятный женский голосок. - Вас беспокоит Мария Сигизмундовна Тартаковская... Вы меня помните? Или уже забыли?

- Слушаю, - выжидательно отозвался Судаков. Никакой Марии Сигизмундовны он не помнил, хотя на память не обижался. Да и с какой стати он должен ее помнить?

- Ну как же, товарищ Судаков? - с вежливым укором произнесла Тартаковская. - По вашему постановлению у меня произвели обыск, заподозрив, будто бы я храню ценности Миши Рогова, описали часть моего имущества... На днях я услышала краем уха, что Миша осужден, и меня, простите, интересует: имею ли я право распоряжаться своими вещами?.. Вы меня слушаете?

- Да, да, - подтвердил Судаков, записывая в блокнот имя, отчество и фамилию собеседницы.

Осенью прошлого года он вел следствие по делу Рогова, промышлявшего спекуляцией иконами, однако каких-либо постановлений на обыск у возможных хранителей его ценностей не выносил, потому что Рогов шел на полном признании содеянного и добровольно выдал неправедно нажитое.

- Товарищ Судаков, что же вы мне скажете?

- Это не телефонный разговор,- ответил Судаков. - Приезжайте ко мне, на Каляева, 6, поговорим. Вы располагаете временем?

- Сейчас я свободна.

- Заказываю вам пропуск на... на пятнадцать часов. Вас устроит?

- Что я должна захватить с собой?

- Только паспорт и копию протокола обыска.

- Так мы не прощаемся? - кокетливо промурлыкала Тартаковская.

- Жду вас.

Положив трубку, Судаков по давней привычке уперся лбом в косточку согнутого большого пальца. Ну и денек выдался, нарочно не придумаешь! То ответ из журнала "Знамя", в который он ничего не посылал, то обыск по постановлению, которого он не выносил... Что бы это значило?.. Какой вред причинил он, Судаков, сызмальства писавший стихи к юбилейным и праздничным датам? Никакого. А сколько принес пользы? Добрая сотня замечательных борцов с преступностью, удостоенных нагрудных знаков "Почетный чекист" и "Отличник милиции", ушла на заслуженный отдых, в нарядных папочках из кожи или коленкора унося с собой стихотворные адреса, вышедшие из-под пера майора Судакова. Так над чем же насмехался гад, пославший его стихи в Москву якобы от имени автора? Только ли над майором Судаковым или же над святыми для советских граждан понятиями коллективизмом, активным участием в общественной жизни, самодеятельным творчеством рабкоров?! Кто же он, этот отщепенец?..

Чем больше растравлял себя Судаков, тем отчетливее в его мозгу вырисовывалось лицо вероятного обидчика - следователя, капитана милиции Затуловского Романа Валентиновича, профессорского отпрыска, умника и всеобщего любимчика. И оттого все горше и горше становилось у него на душе.

Одновременно с модой на омоложение кадров административные органы с чьей-то подачи подхватили почин о наставничестве, внедрявшийся в добровольно-принудительной форме, как картофель при Екатерине Второй. К каждому старшему следователю приказом по управлению прикрепили дипломированного новичка, чтобы тот мало-помалу освоил навыки, а потом и специфические тонкости следственной работы. Что из того, что он. Судаков, путает криминалистику с криминологией? В каждодневной работе эти научные изыски без надобности. Зато он умеет другое, чему в университетах не учат, о чем там даже понятия не имеют. Попробуй снять полноценные свидетельские показания с неграмотного татарина, который говорит "не знаю", прежде чем ему задали вопрос. Да будь ты хоть сто раз доктор или кандидат юридических наук, все равно ничего путного не добьешься, только опозоришься, тогда как он. Судаков, добивался, за что неоднократно ставился в пример сослуживцам... Вот эту-то следственную премудрость он целых два года щедро, с чистым сердцем передавал Роме Затуловскому, - а что получил взамен? Черную неблагодарность.

Поскольку работа следователя, кроме всего прочего, немыслима без выдержки, Судаков пересилил негодование и сосредоточился на том, как лучше подловить Затуловского и доказательно, по всем правилам припечатать к ковру обеими лопатками. Надобно сделать все тихо, без огласки, не привлекая внимания начальства, которое осуждает внутренние склоки безотносительно к тому, кто прав и кто виноват. Не стоит преждевременно расшифровываться и по профессиональным соображениям - еще работая оперуполномоченным в райотделе, Рома Затуловский тесно, по-свойски сошелся с ровесниками из угрозыска, ведавшими агентурой, по его просьбе они из кожи вон лезут, а это способствует раскрытию преступлений и, что греха таить, позволяет Судакову на год-другой отсрочить уход на пенсию...

Начнет он расследование с установления связи между Затуловским и Тоней, потому что Тоня распечатывает поступающую к ним корреспонденцию и, при наличии предварительного сговора с женатым, кстати сказать, капитаном, должна была, по всей видимости, первым ознакомить его с ответом из журнала "Знамя". Действовать надобно по свежим следам, не откладывая в долгий ящик. В обеденный перерыв он подгадает сесть в столовой рядом с Затуловским, заведет непринужденный разговор о женщинах, невзначай перейдет к Тоне, и тогда...

15. КОМПЛЕКСНЫЙ ОБЕД

Чтобы попасть в столовую, надо было спуститься вниз, выйти из подъезда Следственного управления наружу и наискось пересечь улицу Каляева, что Судаков и проделал на пять минут раньше обычного. У неисправного мусороуборочного автофургона он замедлил шаг и, убедившись в том, что не бросается в глаза сослуживцам, решил постоять в сторонке, дожидаясь Затуловского. Вскоре он встрепенулся, заметив курчавую шевелюру остроносого Ромы, имевшего отдаленное сходство с Александром Сергеевичем Пушкиным, но, к огорчению Судакова, Затуловский был не один - рядом с ним, по-утиному переваливаясь на ходу, степенно шествовал тучный и белоголовый подполковник Малоешко. В другое время Судаков был бы рад пообедать с Львом Климентьевичем, но сегодня однокашник оказался помехой, в его присутствии заводить разговор о женщинах не хотелось.

Судаков присоединился к ним у входа в столовую, взял в руки поднос и встал в очередь, не принимая участия в оживленной беседе, тема которой была ему глубоко безразлична, даже неприятна. Выбрав себе комплексный обед за рубль пятьдесят, состоявший из салата витаминного, борща украинского с пампушкой, бифштекса рубленого с яйцом и сложным гарниром и стакана компота с плававшими там прожилками апельсиновой мякоти, он с сосредоточенным видом поглощал пищу.

Между тем Затуловский увлеченно, с массой подробностей продолжал рассказывать Малоешко историю, известную не только Судакову, но и, наверное, всей ленинградской милиции. Незадолго до перевода из райотдела в Следственное управление Рома и его жена Инна по случаю купили детеныша обезьяны и назвали малышку Эдит. Выкармливали Эдит из соски, оформив в детской консультации разрешение на отпуск грудничкового питания, для чего понадобилось официальное ходатайство милицейского начальства, адресованное в горздрав, так что обезьянка выросла буквально у них на руках. Теперь она вполне взрослая, способная к размножению, но очень компактная - без хвоста ее длина всего сорок шесть сантиметров. Эдит ужасно умная, понимает все с полуслова. А глаза просто потрясающие, совсем как у человека. И жена, и сам Затуловский полюбили Эдит, а их шестилетняя дочка Женя вообще души в ней не чает. Эдит поразительно чистоплотна, сама ходит в уборную, виртуозно пользуется туалетной бумагой, на редкость скромна и появляется на людях только в махровых штанишках румынского производства. Уже третьи по счету такие штанишки Затуловский купил ей позавчера в универмаге "Пассаж" за два рубля семнадцать копеек. Вот чек случайно сохранился. Моется Эдит самостоятельно, забот не доставляет. Естественно, ее надо кормить. Питается она в основном сырыми овощами и фруктами, отдавая предпочтение не дефицитным бананам, а картошке с морковкой. Причем ест мало, в среднем на сорок пять копеек в сутки. Иными словами, это всего на двадцать процентов дороже, чем содержание подследственных в изоляторе "Кресты". Блох у Эдит нет.

Малоешко слушал Затуловского с неослабевающим интересом, утробно посмеивался над проделками обезьянки, отчего его обвислые, мучнисто-белые щеки подрагивали, как желе, и задавал наводящие вопросы, тем самым открывая путь новым подробностям, вылетавшим из Ромы, точно лента серпантина изо рта циркового клоуна. Любознательность Малоешко, прежде уже не раз слышавшего про Эдит, представлялась Судакову объяснимой и простительной - добрейший подполковник был человеком, во-первых, бездетным и, во-вторых, страстно любившим домашних животных, которых почему-то не жаловала его супруга, Луиза Францевна. Сам же Судаков, имевший сына Филиппа, 1953 года рождения, ныне в звании гвардии старшего лейтенанта проходящего службу в ракетных войсках Закавказского военного округа, и кастрированного кота Тарзана, в этом отношении не был обделен жизнью и, если говорить начистоту, брезговал обезьянами.

Отобедав, все трое встали и вышли на улицу, где, к вящей радости Судакова, выяснилось, что Малоешко вынужден их покинуть - к четырнадцати ноль-ноль Льва Климентьевича, оказывается, ждут в Управлении по борьбе с хищениями социалистической собственности. Оставшись вдвоем, оба следователя, пожилой и молодой, не спеша отправились восвояси, и тут, погнавшись за моментом истины, Судаков допустил промах, о чем запоздало сожалел три минуты спустя.

- Рома, вот что... - начал он и сразу смутился. - Давно хочу спросить, обменяться мнением...

- Что спросить, товарищ майор? - с готовностью откликнулся Затуловский.

- Насчет нашей новенькой... Тони. Как она вам?

- В каком смысле?

- В женском. - Судаков сконфузился. - Будь вы холостым, вы бы ее...

Затуловский посмотрел на Судакова с состраданием, как врач на ненароком забеременевшую школьницу.

- Да или нет, только честно? - через силу выдавил из себя Судаков.

- Извините, Максим Демьянович, я вас не совсем понимаю.

- У ней мордочка, ножки, то, се... как на ваш взгляд? - с надеждой спросил Судаков. - Стоит?.. Все между нами!

- Строго конфиденциально? - В слегка косивших глазах Затуловского заплясали чертики.

- Могила! - поклялся Судаков.

- Вообще говоря, это дело хозяйское, в данном случае зависящее прежде, всего от порога брезгливости, - вдумчиво ответил Затуловский. - Как вы в этом смысле?

- Нормально, - упавшим голосом произнес Судаков, не понимавший, о чем идет речь.

- Если бы Тоня запломбировала зубы и научилась пользоваться биде, ей бы цены не было, - резюмировал Затуловский. - А пока - не советую...

Затуловский ушел, а Судаков застыл столбом посреди улицы, костеря себя последними словами. Зачем он, старый пень, допустил такой поворот разговора, при котором Рома не только вывернулся, но и оставил его, Судакова, в дураках? Может, и в самом деле пора на покой?.. Стоит ли дальше цепляться за кресло старшего следователя, унижаться перед двадцативосьмилетним молокососом, сносить его насмешки, если и на пенсии люди живут не тужат?.. В деньгах он, Судаков, потеряет сотни полторы, не больше, но кое-что наверстает на садовом участке, а дополнит до нормы на стороне: Иван Матвеевич, корешок из УКГБ, ныне возглавляющий курортное отделение добровольного общества "Рыболов-спортсмен", обещал место сторожа на лодочном пирсе...

16. ИСТЕРИКА

После обеденного перерыва майор Судаков прибегнул к дыроколу как к спасительному средству, из практики зная, что механическая работа восстанавливает душевное равновесие. И верно - не прошло десяти минут, как мысли о пенсии и забронированном для него месте сторожа на лодочной станции развеялись, сменившись бодрым, жизнеутверждающим настроем. "Мы еще повоюем! сказал себе Судаков и, подразумевая Затуловского, показал два кукиша Феликсу Дзержинскому, чей запыленный портрет висел напротив его стола. - На-ка, выкуси!"

Ровно в три часа пополудни в затененном дверном проеме обозначилась женская головка с рыжими кудряшками и карими глазами, похожими на вишенки.

- Простите, вы - майор Судаков?

- Судаков! - Он вышел из-за стола и застегнул пиджак. - А вы, сдается мне, Мария Сигизмундовна?

Тартаковская закрыла дверь, подошла к Судакову и с улыбкой протянула ему холеную, руку с ярким маникюром.

- Давайте знакомиться!

- Максим Демьянович, - представился майор, пожимая руку посетительнице. Садитесь.

- Что же вы мне скажете? - кокетливо вымолвила Тартаковская, опускаясь на стул. - Максим Демьянович, клянусь всем святым, ценностей вашего Рогова у меня нет! Я никогда не лгу, потому что считаю ложь дурным...

- Мария Сигизмундовна! - остановил ее Судаков. - Для начала предъявите копию протокола.

- Пожалуйста! - Тартаковская открыла сумочку и передала ему сложенный лист бумаги. - Можно закурить?

Судаков молча достал из ящика письменного стола маленькую пластмассовую пепельницу.

- Вы составите мне компанию? - Тартаковская протянула ему пачку импортных сигарет.

- Не курю, - отказался Судаков и, пока Тартаковская закуривала, бегло ознакомился с протоколом обыска.

Как он и предполагал, в тексте протокола была ссылка на вынесенное им постановление, а в самом его конце, ниже подписей сотрудников милиции, понятых и Тартаковской, имелось указание, что за справками надлежит обращаться в Следственное управление ГУВД к старшему следователю Судакову М.Д. Фамилии сотрудников Управления уголовного розыска, производивших обыск, прежде ему не встречались. И еще - Судаков сразу же обратил внимание, что у Тартаковской произвели выемку ценностей и валюты, о которых она, разговаривая по телефону, почему-то ни словом не обмолвилась. Что бы это значило?..

- Как же вы решите мою судьбу, Максим Демьянович?

- Вы близко знакомы с Роговыми? - игнорируя ее вопрос, поинтересовался Судаков.

- Я? Боже сохрани! - Тартаковская поджала губы. - Мы знакомы, но тесно не общались. Мишу я знаю шапочно. Время от времени встречала его вместе с Лидочкой... в филармонии, в "Астории", в репинской гостинице...

- А дома у Роговых бывали? - задал следующий вопрос Судаков, хотя ее ответ был ему безразличен.

- Иногда бывала. А что?

- С какой целью?

- Мм... у нас с Лидочкой чисто женские дела... - Тартаковская опустила ресницы. - Вместе ходим к парикмахеру, к портнихе, по магазинам...

- Вы, как я понял, подруги?

- Максим Демьянович, вы меня не так поняли, - возразила Тартаковская, обеспокоенная тем, что лопоухий сморчок явно темнит. - Так я могу продать кое-что из своего имущества?

- Это ваше право.

- Я вам так благодарна!

- Благодарить меня не за что.

- Ну, знаете, теперь я научилась разбираться в жизни и в людях! Тартаковская в последний раз затянулась, потушила сигарету и встала. - Не буду больше занимать ваше драгоценное время и исчезаю.

- Не торопитесь, Мария Сигизмундовна, - попросил Судаков. - У меня еще есть несколько вопросов. - Ради Бога, Максим Демьянович! - Тартаковская грациозно опустилась на стул. - Я боялась, что вы и так потратили на меня уйму времени.

- Где вы работаете?

- Я? В Госстрахе. Страхую жизнь и здоровье граждан от смертей и болезней, а имущество - от пожаров, наводнений и других стихийных бедствий. Если вы не застрахованы, то давайте оформим договор. Бланки у меня с собой.

- Как оплачивается ваш труд? - Судаков продолжал кружить вокруг да около.

- По сдельным расценкам. Чем больше страхую, тем больше получаю. А в связи с чем это вас интересует? Любопытство?

- Не совсем... - Судаков выдержал паузу. - Почему вы ничего не спрашивали об изъятых у вас ценностях?

- Я же на чистейшем русском языке объяснила товарищам из уголовного розыска, что деньги и ценности мне не принадлежат, - недовольно заявила Тартаковская. - Разве они вам это не передали?

- Расскажите об обыске как можно подробнее.

- Ради Бога!.. Ваши сыщики обнаружили в старинном письменном столе тайник, где лежали большая бриллиантовая брошь, серьги с сапфирами и бриллиантами, мужской перстень с крупным опалом, шесть фигурок из золота, шестьдесят четыре тысячи долларов и пятнадцать или сколько-то там тысяч бундесмарок. Когда они обратились ко мне по поводу находок, я спокойно объяснила, что вижу их в первый раз в жизни.

- Как же так?

- Очень просто: стол я купила год назад, о тайнике не знала, объяснить его происхождение не могу, - деловым тоном ответила Тартаковская. - Возможно, что эти вещи пролежали там с царского времени. Кто это может знать?

- Денежные знаки ФРГ находятся в обращении с пятидесятых годов, - заметил Судаков. - Где и почем вы приобрели такой замечательный стол?

- Стол? - опять переспросила Тартаковская. - В комиссионке на углу Марата и Разъезжей... за шестьсот с чем-то.

- А где ваш супруг?

- Мой муж... мм... в исправительно-трудовой колонии в Нижнем Тагиле. Разве вы не знали? - Тартаковская изобразила удивление. - Я считала, что у вас лучше поставлена информация!.. Хотя... мужем занималось другое учреждение.

- За что его осудили?

- По статье 88, часть 2, к тринадцати годам лишения свободы.

- Давно он в колонии?

- Третий год... - Тартаковская вздохнула. - Максим Демьянович, клянусь всем святым, и валюта, и цацки не наши! У нас все подчистую выгребли еще тогда, когда арестовали Сеню. В тот раз обыск длился день и ночь, а утром они вывезли и картины, и бронзу, и серебро, и хрусталь, не говоря уж о моих драгоценностях. Я осталась голая и босая. Все, что сегодня есть в доме, добыто моим потом и кровью! Клянусь вам, что...

- Я ведь не спорю, - прервал ее взволнованную речь Судаков. - Не ваши, так не ваши.

- Вы не представляете, как я вам благодарна! - Тартаковская снова закурила. - Те товарищи тоже сначала удивились, а потом поверили мне.

- Они быстро обнаружили тайник?

- Мне было приказано сидеть на кухне и не подходить к телефону, поэтому я ничего не видела. Обыск продолжался до полуночи, все это время рядом со мной находился понятой, интересный такой молодой человек, вежливый, предупредительный... Будь он чуточку посмелее, я бы, пожалуй, не устояла. Тартаковская рассмеялась и небрежно стряхнула пепел мимо пепельницы.

- Второй понятой, кажется, из вашего дома?

- Не он, а она - старушка Александра Алексеевна из квартиры напротив. У нее маципусенькая пенсия, я ее подкармливаю.

- Так, так... - задумчиво повторял Судаков, барабаня пальцами по столу. Обыск производили инспектора Винокуров и Потапов... Так, так... Потапов маленький такой, щупленький, в очках?

- Что вы! - Тартаковская с удивлением посмотрела на Судакова. - Василий Васильевич - красавец мужчина! Высокий, мускулистый, подтянутый... Если такой поманит, любая женщина пойдет за ним хоть на Северный полюс! Но он - не герой моего романа. Я считаю, что у мужчины главное - ум, а не внешние данные. А с умом у Василия Васильевича не густо, раз он годится только на то, чтобы обыскивать людей.

- А Винокуров вам понравился?

- Второй, который был в форме? Он какой-то дерганый... озлобленный сухарь! И, простите, безграмотный: бриллианты называл белыми камнями, сапфиры синими, а золотые вещи - изделиями из желтого металла.

- У нас так принято, - объяснил Судаков. - в протоколе отражается только внешний вид предметов, а все остальное определяют эксперты.

- А что этот сухарь написал о золотых фигурках? Мальчик с крыльями, который играет на трубе! Фи, это же Купидон!

- Может статься, он принял его за архангела Гавриила?

- Ну, знаете, это элементарщина!

- Мария Сигизмундовна, вы хорошо запомнили вещи из тайника? - спросил Судаков, обративший внимание на приблизительность описания изъятых ценностей в протоколе. - Какие они?

- Серьги овальной формы, в середине крупные сапфиры кабошоном, а вокруг два ряда бриллиантов по ноль два карата. Камни бесподобные, чистейшей воды, без малейшего изъяна... Брошь мне не понравилась. Она, знаете, купеческого плана - дорогая, но безвкусная, в форме звезды. Один луч погнут, а еще один, по-моему, с отломанным кончиком. Представляете?

- Примерно. Какова, на ваш взгляд, их стоимость?

- Трудно сказать... - Тартаковская задумалась. - Все зависит от покупателя. Серьги - товар ходовой, за них дадут не меньше семнадцати тысяч. А за брошь... Денежный человек отвалил бы за нее тридцать пять - сорок штук, может быть, даже пятьдесят... А почему вы спрашиваете? - вдруг спохватилась она. - Разве эти вещи не у вас?

- Их у нас никогда не было, - твердо ответил Судаков, пристально взглянув в глаза Тартаковской. Она смертельно побледнела и выронила сигарету.

- Неужели... это были жулики?

- Под видом сотрудников милиции к вам, по всей видимости, приходили мошенники, - подтвердил Судаков. - Кто-то навел их на вашу квартиру. Тот, кто знал про тайник... Кто бы это мог быть?

- Не-ет! - не своим голосом закричала Тартаковская. - Не-ет!.. Вы меня обманываете!

- Зачем же мне вас обманывать?

- Не-ет! Не-ет! Не-ет! - Тартаковская медленно раскачивалась из стороны в сторону, глядя прямо перед собой невидящими глазами. Ее лицо преобразилось: вздрагивавший подбородок приподнялся, покрылся крупными порами и стал похож на решето, углы губ опустились, глаза сузились, а на лбу пролегли глубокие морщины.- Не-ет! Не-ет!!!

- Мария Сигизмундовна, выпейте воды, успокойтесь... - Судаков подал ей полный стакан.

- Не-ет! - Тартаковская оттолкнула его руку, расплескав воду. - Не подходи ко мне! Ты всех, всех обманываешь, дохлый сморчок!.. Не-ет! Не-ет!

Истерика, понял Судаков и набрал номер телефона медсанчасти. Когда пришла медсестра, он запер письменный стол, взял с собой копию протокола обыска и вышел из кабинета. Не маячить же перед глазами обезумевшей женщины. Кроме того, ему срочно требовалось кое-что проверить.

- Рома, надобна ваша помощь, - сказал он, заглядывая в комнату Затуловского.

- Для вас, товарищ майор, я, как юный пионер, всегда готов! - весело отсалютовал Затуловский.

- Свяжитесь с Управлением уголовного розыска и уточните, работали ли там в декабре прошлого года Винокуров П. А. и Потапов В. В. Сдается мне, что ответ будет отрицательным. Далее, быстренько установите, проживает ли гражданин... Судаков не запомнил фамилию понятого и сверился с копией протокола, - Ильин Станислав Николаевич по следующему адресу: Гражданский проспект, 122, корпус 2, квартира 43.

- Все будет сделано, товарищ Эркюль Пуаро!

- Жду...

Вернувшись к себе, Судаков увидел, что медсестра закрывает сумку, а тихо всхлипывающая Тартаковская пудрит лицо. Стоит ли по всей форме допрашивать ее? Сейчас она сжалась в комок и едва ли будет разговорчивой, как полчаса назад.

- Как вы, себя чувствуете, Мария Сигизмундовна? - вежливо спросил он.

- Немножечко лучше, - ответила Тартаковская, сморкаясь в платочек.

- Перенесем наш разговор на завтра?

- Перенесем, а то я расклеилась.

- Вечерком поточнее припомните внешний вид тех людей, подробности их поведения - манеру держаться, характерные словечки, другие детали, - попросил Судаков, подписывая ей пропуск. - Это нам пригодится... Подумайте, кто из ваших знакомых мог знать про тайник. Жду вас завтра ровно в десять утра. Ступайте, Мария Сигизмундовна...

Выпроводив Тартаковскую, Судаков принялся наводить порядок - поднял с пола сигаретный окурок, вытряхнул пепельницу и насухо вытер стол, пострадавший от наводнения. В это время зазвонил телефон.

- Судаков!

- На ваше имя поступила шифровка из Скотленд-Ярда, - зазвучал в трубке тенорок Затуловского. - Названные вами лица в лондонской полиции не служили, а джентльмен Ильин по указанному адресу не прописан. Прием!

- Рома, вы молодец.

Судаков подошел к окну и некоторое время стоял, рассеянно поглядывая на улицу сквозь неимоверно грязные стекла - до Ленинского субботника, когда окна единственный раз в году мылись, оставалась еще неделя. Сейчас, однако, он не замечал грязи, целиком погрузившись в свои раздумья. Так, так... Его предположение насчет понятого подтвердилось. Стало быть, в группе три человека. Плюс наводчик... По всей видимости, они имели точнейшую наводку, разжились информацией о деле Рогова и знакомстве Тартаковской с Лидой... Один из мошенников был в милицейской форме и располагал соответствующими бланками... Тартаковская - дамочка тертая, обыск ей не в новинку. Поведение обыскивавших не показалось ей странным... Так, так. Кто-то умный организовал это дело, а сам остался за кадром... Ее муженька осудили по 88-й, часть 2. Стало быть, дело слушалось в городском суде. Надобно затребовать дело и изучить. Почему же она сегодня раскисла, закатила истерику? Ведь давно вроде бы примирилась с потерей... Ну-ка, ну-ка! По всей видимости, раскисла она потому, что тот, кто ее предал, очень близкий ей человек... от кого она никак не ожидала получить нож в спину... Так, так... Если последнее предположение тоже подтвердится, то завтра ничего интересного от нее не услышишь. Народец этот с двойным дном, по их волчьим законам все конфликты решаются втихую, без обращений в следственные органы. Что же, придется поломать голову, работа есть работа!

Судаков отошел от окна, уселся за стол и написал постановление о возбуждении уголовного дела по признакам преступления, предусмотренного статьями 147 (мошенничество) и 194 (самовольное присвоение звания или власти должностного лица) Уголовного кодекса РСФСР и совершенного группой неустановленных лиц, а также о принятии данного дела к своему производству.

17. ПРОГУЛКА ПО ГОРОДУ

В третьей декаде апреля, когда наконец-то установилась теплая, солнечная погода, Вороновский позвонил Сергею и предложил посвятить ближайшую субботу прогулке по городу.

- Понимаете, Виктор Александрович, я обещал Лене свозить ее в Павловск, показать музей, - пытался отговориться Сергей. - Может быть, перенесем прогулку на понедельник или вторник?

- Видите ли, Сережа, я собираюсь прогуливаться в вашем приятном обществе не просто так, а с глубоким смыслом, - подчеркнул Вороновский. - Поэтому лучше вам перенести экскурсию в Павловск на другую дату.

- Мы будем гулять целый день? - уныло спросил Сергей.

- Встретимся в десять утра у Дома книги на Невском, побродим часика четыре, отобедаем у Аршака и мило распрощаемся. Ваш мустанг не понадобится... Да, оденьтесь попроще.

- То есть? - не понял Сергей.

- Мы с вами, сударь, будем изображать провинциалов, впервые очутившихся в граде Петровом и окосевших от здешних красот и вавилонского столпотворения. Задача ясна?

- Почти, - повеселев, ответил Сергей. - Явлюсь в старом плаще, в рубашке без галстука и в ботинках, бережно хранимых для шефской помощи овощной базе.

- Вы подхватили мою мысль на лету, - похвалил Вороновский. - Не поленитесь до блеска надраить бесценную обувку, это в традициях людей из глубинки...

В субботу Сергей первым пришел на место встречи. На часах городской Думы было без двенадцати минут десять, и он остановился у канала Грибоедова, гадая о том, какой смысл может заключаться в задуманной Вороновским маскарадной прогулке.

После обыска у Тартаковской других операций они не проводили, что вполне устраивало Сергея. Денег пока хватало, он - тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! - жил припеваючи. Приобрел комплект новых автопокрышек для "жигуленка", кое-что из мелочей для себя и для Лены и не скупился на развлечения, благо билеты в театры и на концерты популярных гастролеров стоили сущие гроши. Много ли надо человеку, если его возлюбленная предпочитает домашнюю кухню ресторанной и запрещает дарить ей дорогие подарки?.. В январе и феврале Вороновский ни разу не звонил Сергею, а в начале марта вдруг, ни с того ни с сего, пригласил их с Леной в "Баку", где застенчивый Аршак Самсонович превзошел самого себя, выставив на стол изумительно приготовленную осетрину на вертеле в таком умопомрачительном количестве, что они вчетвером - четвертой была Алиса - наелись до отвала, не одолев и половины. В ресторане Вороновский ни словом, ни намеком не дал понять, что готовит очередную атаку на клиентов, был по обыкновению приветлив, предупредителен и, прощаясь, пообещал на днях позвонить, но звонков не последовало. А теперь у него, по-видимому, созрел план новой операции. Какой?.. Если что-то в плане Вороновского покажется Сергею неприемлемым, он вежливо, но с непреклонной решительностью откажется.

- Рад вас приветствовать, Сережа! - сказал подошедший сзади Вороновский.

- К чему наш маскарад? - поинтересовался Сергей, глядя на Вороновского, нарядившегося примерно так же, как во время визита к Тартаковской.

- С наступлением весенне-летнего сезона мы займемся покупкой автомобиля.

- Зачем? - удивился Сергей. - Чтобы перепродать?

- Не спешите с выводами, - усмехнулся Вороновский. - Ваша задача, друг мой, высматривать новенькие "волги" ГАЗ-24 с частными номерными знаками.

- А дальше?

- Увидите. Я, допустим, начну расхваливать автомобиль, вы мне подыграете, и если нам повезет, то мы купим машину.

- Для чего?

- Лучше спросите: для кого? - поправил Вороновский. - Я обещал достать новую "волгу" для старшего сына известного вам Карла Рихтеровича.

- А если владельцы не захотят продавать? - усомнился Сергей. - Что тогда?

- Придется их уговаривать...

Темнит, думал Сергей, шагая рядом с Вороновским. С другой стороны, что ему мешает помочь Вороновскому купить машину? Ничего зазорного в этом нет. Тем более что Виктор Александрович, как он не раз подчеркивал, не претендует на безвозмездные услуги и неизменно оплачивает чужой труд сполна. Если автомобильная затея осуществится, то Сергей, надо думать, получит в качестве гонорара тысячу, а то и полторы, что ему отнюдь не помешает. Правда, надежнее было бы не слоняться по Невскому, а съездить к автомагазину, где рядышком, на импровизированном уличном рынке, всегда есть выбор, но лезть к Вороновскому с советами не стоит - кто платит, тот и музыку заказывает. Разве не так?

Первая подходящая "волга" стояла у тротуара напротив пирожковой, между улицей Желябова и набережной Мойки, но Вороновский не стал останавливаться.

- Нам требуется, чтобы владелец машины пребывал в гордом одиночестве, объяснил Вороновский, заметив вопросительный взгляд Сергея. - Тогда с ним гораздо удобнее работать.

Владелец другой "волги" вообще не пожелал разговаривать и поднял вверх стекло водительской дверцы.

- Видно, большая шишка! - ехидно обронил Вороновский. - Даже в выходной не хочет пообщаться с народными массами.

Третья новая "волга" встретилась им на улице Гоголя. За рулем сидел пузан лет сорока с небольшим и, судя по всему, кого-то ждал.

- Ши-икарная машина, - с дрожью в голосе произнес Вороновский, подходя к владельцу со стороны проезжей части. - А цвет - ну прямо мечта!

Пузан самодовольно сверкнул глазами и промолчал.

- Не машина, а дворец на колесах, - продолжал нахваливать Вороновский. Погляди, Сереж, ни единой царапинки! Сверкает что твое зеркало в шифоньере!

Сергей подошел поближе и увидел, что Пузана прямо распирает от гордости.

- А сто тридцать она дает? - простодушно полюбопытствовал Сергей, взглянув на спидометр и отметив, что пробег "волги" составил всего-навсего пять тысяч километров.

- Сто тридцать в час? - не выдержал пузан. - Да она шутя дает сто пятьдесят! И еще остается запас под педалью... Не машина, а зверь!

- Случаем, уважаемый, не продашь машинку? - ласково спросил Вороновский.

- Не может быть и речи, - отрезал Пузан.

- Погляди, Сереж, чехлы-то у них какие знатные! - ахнул Вороновский. Навроде бы из овчины?

- Не из овчины, а из особого сорта нейлона, идущего на синтетические шубы, - покровительственно разъяснил Пузан. - Шьют их в Финляндии, и стоят они о-го-го! - двести двадцать рубчиков. Снизу поролончик, а сверху шелк и пушистая поверхность... И не горят.

- Иди ты! - поразился Вороновский. - Докажи!

- Ну вот еще! - с обидой заворчал Пузан. - Стану я доказывать каждому встречному-поперечному!

- Спорим на красненькую? - предложил Вороновский.

- Жалко мне твоих денег, - надменно усмехнулся Пузан. - Людям надо верить на слово.

- Боишься? - завелся Вороновский. - Слабо!

- Я боюсь? - Пузан побагровел от возмущения. - Ладно, сам напросился!

Он вылез из машины, достал десять рублей из кошелька и демонстративно положил на капот. Вороновский вытащил две мятые пятерки, кое-как разгладил и прикрыл пузановскую десятку.

- На, смотри! - Пузан вырвал из чехла маленький пучок ворсинок и поднес к зажженной спичке. Ворсинки затрещали, съежились, но гореть не захотели.

- Твой верх, - убитым голосом признал Вороновский. - Не чехлы, а диво дивное... Может, продашь машинку, а себе купишь другую? Я дорого дам...

- "Волжаночку" эту не продам ни за какие деньга, - ответил Пузан, пряча двадцатку в кошелек. - Чего захотел!

- Жалко, - пригорюнился Вороновский. - Мы, видишь, приезжие из Северного Казахстана, направлены к вам на двухмесячные курсы повышения квалификации. Маркшейдеры мы. Раз, думаем, попали в большой город, без машины не вернемся.

- Ничем не могу помочь, мужики...

Пузан покачал головой и снова уселся за руль.

- Небось в лотерею выиграл, - вслух подумал Сергей.

- Ошибаешься! Мне выделили "волгу" как ветерану труда, - с гордостью заявил Пузан. - Четверть века на одном заводе! После техникума начинал мастером, а вырос до начальника цеха!

- А может, все-таки сговоримся? - с робкой надеждой спросил Вороновский. Хорошо дам, другие так не смогут.

- Интересно знать, сколько бы ты отвалил? - из любопытства спросил Пузан. - Тысяч тридцать дал бы?

- Тридцать не дал бы, а двадцать девять дам, - помолчав, ответил Вороновский, переминаясь с ноги на ногу. - Ну как?

Услышав эту дикую цифру, Сергей поразился. Новые "волги" на рынке шли с рук за 22-24 тысячи рублей, и переплата пяти или даже семи тысяч показалась ему безумием.

- Все равно не продам. - Пузан прищурился, как кот, которого почесывают за ухом. - Она мне самому нужна.

- Надумаешь продавать - звякни, вот тебе номерок. - Вороновский протянул Пузану листок бумаги. - Мы тут комнату сняли, пробудем до июля.

- На кой мне твой телефон? - Пузан ухмыльнулся. - Я же ясно сказал - не продам!

- В жизни разное случается, - заметил Вороновский. - Вдруг приспичит, а покупатель тут как тут... Ладно, бывай!

Догоняя ушедшего вперед Вороновского, Сергей краем глаза засек, что Пузан спрятал бумажку с телефоном к себе в кошелек.

Они прошлись по Исаакиевской площади, обогнули Медного всадника и двинулись по набережной Невы мимо Эрмитажа в сторону Летнего сада. По дороге им попались еще семь новеньких "волг" ГАЗ-24. В двух случаях разговор по разным причинам не состоялся, двое владельцев отказались взять номер телефона, а трое, подобно Пузану, спрятали листки Вороновского.

В половине второго они уже сидели за столиком в ресторане "Баку" в ожидании блюда под названием "долма", которое Аршак Самсонович вызвался приготовить специально для них, и о котором Сергей вообще не имел понятия.

- Полагаю, Сережа, день мы провели недурно, - с улыбкой сказал Вороновский. - Закинули четыре донных удочки и будем надеяться, что хоть одна принесет нам улов... Что вы так на меня смотрите?

- По-моему, новая "волга" не стоит таких денег, ее можно купить значительно дешевле.

- А я и не собирался переплачивать. Тот, кто надумает продавать, получит в кассе комиссионного магазина ровно столько, сколько положено.

- Как же вы будете раскручивать продавца?

- Смотря по обстановке. Запаситесь терпением, и увидите все своими глазами.

- А для чего понадобился маскарад?

- Вопрос по существу, - усмехнулся Вороновский. - Учтите, Сережа, ленинградец подобную сделку предлагать не станет, а от провинциального толстосума всего можно ожидать. Но чем наряднее одет человек из глубинки, тем меньше ему верят - там, в отличие от столиц, богатство связано с туалетами не прямой, а обратной зависимостью.

- Не проще ли было подъехать к автомагазину?

- Там крутится слишком много подозрительных типов, которые помешали бы нам спокойно работать с клиентами. Я предпочитаю уединенные беседы вдали от завистливых глаз.

- Не знаю, как вы, а я не уверен, что хоть кто-то клюнет на приманку.

- Возможно, вы и правы... - Вороновский пожал плечами. - Мне представляется примерно такой ход событий...

Дальше Вороновский выразительными штрихами набросал довольно-таки убедительную картину. Сидит эдакий гордый обладатель новой "волги" и, допустим, ждет свою мадам из магазина. Они - Сергей и Вороновский - обнаружили свой нездоровый интерес и скрылись за горизонтом, оставив владельцу номер телефона. Но вот возвращается мадам, и он, суча ножками от самодовольства, рассказывает ей о поступившем предложении, после чего они со смешками отчаливают за город. А поздно вечером или, скажем, на следующий день мадам, моя посуду на кухне, вспоминает забавный рассказ мужа и задумывается. Ведь денежки-то, по ее понятиям, громадные, она таких в руках не держала, а ей давно хочется купить колечко с бирюзой, как у подруги Марии Ивановны, импортную дубленку, как у соседки Нины Степановны, новую югославскую мебель, как у Петуховых, и еще черт знает что, чего у них нет и что уже имеют те или иные их знакомые. И вот, лежа в кровати и мучаясь неотвязной думой, мадам осторожненько делится мыслями со своим благоверным, который, как и всякий мужик, по уши влюблен в железную игрушку мощностью в сто лошадиных сил и не желает с нею расставаться. Он, естественно, рубит категорическое "нет", но жена продолжает обработку. Почему, мол, Иван Петрович, уважаемый человек, ездит на "жигулях" шестой модели, а ты не можешь? На вырученные за "волгу" деньги мы, дескать, купим себе такую же "шестерку", новую мебель, дубленку, колечко, а также освоенный садовый участок с теплым домиком. И еще останется немножко денег, чтобы съездить в Болгарию на Золотые Пески или на Солнечный Берег! В итоге бедолаги долго не могут заснуть, спорят, мечтают, колеблются снова мечтают, видят во сне вожделенные обновки и спустя пару дней берутся за бумагу и карандаш, прикидывая, что лучше купить и в какой последовательности. Идея внезапного обогащения захватывает их мозги и разъедает, как азотная кислота. Катализатором этого процесса всегда служит женщина, глаза у нее более завидущие, а руки более загребущие, нежели у представителей сильного пола. Так как в большинстве случаев именно она наделена портфелем домашнего министра финансов, сила обычно на ее стороне. Давление в семейном котле час от часу нарастает, и где-нибудь через десяток дней хозяева "волги" дозревают до кондиции клиентов.

- Здорово! - воскликнул Сергей, увлеченный логическими построениями Вороновского.

- Не забывайте, Сережа, люди ужасно падки на деньги. Иногда культура, воспитание или боязнь возмездия не позволяют им уподобляться прожорливой саранче, но при удобном случае, будьте уверены, они своего не упустят.

- А как же совесть?

- Для советского человека совесть - это своего рода роскошь, что-то вроде мехов или вилок и ложек из серебра: она имеется не у всех и не на каждый день. К тому же совесть - щит хрупкий, далеко не всегда предохраняющий от искушений. Кстати, зачастую все зависит от суммы: тот, кто с оскорбленным видом отворачивается от тысячи рублей, как миленький прибежит, виляя хвостом, предложи ему в десять раз больше.

- По-вашему выходит, что все продаются и покупаются.

- Зачем искажать смысл моих слов?.. Разумеется, есть исключения из правила. Они, эти исключения, находятся на разных полюсах человеческой цепи: не продаются круглые дураки, у которых состояние оргазма наступает после докладов на партсобраниях, и, напротив, самые умные.

- Простите, Виктор Александрович, кого вы относите к последним?

- Что вам сказать, Сережа?.. Это люди калибра Альберта Эйнштейна, Федора Михайловича Достоевского, Джона Бернала, Антона Павловича Чехова, Владимира Ивановича Вернадского... Люди этой категории живут в мире других ценностей, не переводимых в размерность желтого металла. Они посвящают свою жизнь приумножению интеллектуального достояния человечества, а взамен обретают бессмертие, на которое заранее не рассчитывают. У них, Сережа, своя, особая судьба.

- Вы им завидуете?

- Нет, им я не завидую. Я восхищаюсь и низко склоняю перед ними свою грешную голову... - Вороновский вздохнул и надолго умолк.

Вскоре им подали обещанное блюдо "долма", оказавшееся маленькими, длиной и толщиной в полпальца, аппетитными голубцами в виноградных листьях. К ним полагалась белая кисломолочная подливка, которая, как определил Сергей, мало чем отличалась от русской простокваши, если не считать привкуса чеснока и еще каких-то экзотических специй.

Они съели по полной тарелке голубцов, потом еще по одной и, насытившись, устроили перерыв.

- Признайтесь, Сережа, ваша прекрасная Елена не в восторге от нашей дружбы? - спросил Вороновский, закуривая сигарету.

- Почему вы так думаете?

- Потому что в свое время внимательно прочитал Брема.

- Что вы подразумеваете? - Сергей нахмурился.

- Лейтмотив ее действий... - Вороновский загадочно усмехнулся. - Зарубите себе на носу, сударь: когда женщина примеряется к замужеству, ее интуиция умножается во сто крат. Не замечали этого за Еленой?

- Нет, - ответил Сергей с оттенком растерянности.

- Значит, скоро заметите. Помяните мое слово.

- Вы не преувеличиваете?

- Нисколько. Влюбленная женщина определенно напоминает овчарку, стерегущую дом. Не сомневаюсь, что она почуяла во мне волка...

18. ПОКЛЕВКА

По стародавней традиции Холмогоровы съезжались на Пасху в дедовский дом во Всеволожской, где Зинаида Афанасьевна, бабушка Сергея, выставляла на стол праздничное угощение, приготовленное ее руками непременно из свежайших, только что купленных на рынке продуктов. Но время проредило некогда прочную семейную обойму - первым умер Константин Иванович, отец Сергея, пять лет спустя - дед, потом подряд, один за другим, дедовы братья, и теперь, кроме самого Сергея, на Пасху наведывался во Всеволожскую лишь младший бабушкин сын, Вениамин Иванович, до мозга костей (после трех неудачных браков) убежденный женоненавистник, последние годы работавший в Киришах и от житейских неурядиц пивший запоем.

Пригласив Лену поехать во Всеволожскую вместе с ним, Сергей сознавал, что устраивает своего рода смотрины, - бабушка была строгого нрава и не желала видеть в стенах родовой обители случайных подруг внука, допуская исключение только для его невесты. И хотя планов на будущее он с Леной пока не обсуждал, ему казалось своевременным и полезным выслушать мнение бабушки, чья проницательность издавна стала чуть ли не притчей во языцех.

Поскольку православная Пасха не обходится без выпивки, "жигули" пришлось оставить на Красной улице, и добирались они во Всеволожскую на электричке, по дороге вспоминали - он со смехом, а она с неизбывным ужасом - обстоятельства своего знакомства и за разговором не заметили, как оказались на платформе. Всеволожская встретила их ясным, безоблачным небом, яркой зеленью молодой травы, клейкими, раньше обычного распустившимися листьями старых кленов и неумолчным гомоном птиц. На душе как-то сразу потеплело, захотелось прогуляться по воздуху, из-за чего, прошагав километров пять или шесть и сделав изрядный крюк, они подошли к дому на Константиновской только к полудню.

Бабушка, сгорбившись, сидела на лавочке возле калитки, из-под руки смотрела в сторону станции и с испугом обернулась на зов Сергея, неслышно приблизившегося с тыла, откуда его не ждали. Расцеловав внука и легонько пожурив за опоздание, она цепким взглядом примерилась к Лене, улыбнулась скуповатой улыбкой, свойственной постаревшим, отошедшим от дел людям, которым уже незачем лицедействовать, и предложила им разговеться.

На залитой солнцем скатерти радовали глаз горка крашеных яиц, запеченная в духовке, нарезанная ломтиками холодная телятина, вазочка с моченой брусникой, кулич домашней выпечки и, конечно, желтая, с ароматом ванили творожная пасха. Все казалось настолько соблазнительным, что гости без стеснения набросились на еду с волчьим аппетитом. Сама же бабушка почти ничего не ела и время от времени подбавляла им в рюмки вишневую настойку из пузатого, отливавшего рубином графинчика.

- Зинаида Афанасьевна, у вас все так вкусно, - похвалила Лена, за обе щеки уписывая телятину. - Вкуснее, чем дома у мамы!

- Кушай на здоровье, деточка. - Бабушка не сводила глаз с молодых, тронутых первым загаром лиц. - А я погляжу и порадуюсь за вас.

- Почему сама-то с пустой тарелкой? - спросил Сергей.

- Мне, золотко, кусок в горло не идет... - Бабушка кивнула в сторону спальни, откуда доносился храп дяди Вени. - Наш молодой человек совсем от рук отбился.

- Что-нибудь случилось? - простодушно спросила Лена.

- Вениамин Иваныч допился-таки до белой горячки. Давеча утром за чаем увидал на краю стакана двух чертиков в красных колпаках и смахнул их на пол вместе с посудой, а на неделе, говорит, привиделись ему белые лошади. Как это вам?

Сергей промолчал, опустив глаза.

- Что же с ним будет, Зинаида Афанасьевна? - В глазах Лены отразилась неподдельная тревога.

- Худо будет, деточка, - всхлипнув, промолвила бабушка. - Раньше, бывало, являлись ему белые мышки, нынче вот лошади, а как привидятся белые слоны, так прогонят Веню со службы, отдадут в психбольницу.

- Водка - ужасная гадость! - убежденно объявила Лена, не замечая, что прозвучало это очень уж по-детски.

Бабушка вытерла слезы уголком цветного платка и, помолчав, сокрушенно сказала:

- Невинно вино, виновато пьянство... Покойный Иван Емельяныч и старшенький наш, Костенька, любили выпить по случаю, да меру знали, а Веня, горюшко мое, на глазах пропадает...

Чем поможешь, если дядюшкины дела из рук вон плохи? - подумал Сергей. Сколько он себя помнил. после каждой зимы, с наступлением тепла, и при первых осенних заморозках дядя Веня запивал по-черному недели на полторы-две, а потом быстро приходил в норму и между запоями трудился без отпусков, как стахановец, за что ему все прощалось. Но всякая чертовщина ему прежде не мерещилась, до горячки не доходило.

- Чую я, золотко мое, что быть бычку на веревочке? - спросила бабушка, когда Лена ненадолго вышла. - Славную ты облюбовал девицу, на внешность приятную и душой ласковую. Из каких она будет?

- Лена - студентка, ее родители живут в Тамбовской области, - сообщил обрадованный ее словами Сергей. - Отец - военный, а мать - учительница литературы.

- Где же она живет? У родных или угол снимает?

- В общежитии.

- Бедненькая, - посочувствовала бабушка. - Женись, мальчик мой, я благословляю...

Вскоре восстал ото сна опухший дядя Веня и после омовения, сопровождавшегося стонами и тяжкими вздохами, подсел к ним за стол.

- Ну, племянничек, пропустим по наперстку ради праздничка? - заплетающимся языком спросил он, умиленно поглядывая на бабушку, от греха подальше убравшую графинчик с наливкой.

- Нет уж, Вениамин Иваныч, вы свой праздник успели отметить! - Бабушка поджала губы, невольно копируя мимику Веры Николаевны Пашенной в роли горьковской Вассы Железновой.

- Мама, одну распоследнюю! - взмолился дядя Веня, низко склонив нечесаную голову, сильно побитую сединой. - В чисто лечебных целях!

Бабушка подошла к буфету и налила ему рюмку вишневки.

- За чудесное воскрешение Иисуса Христа, совпавшее с нашим знакомством! Залихватски подмигнув Лене, дядя Веня сморщился и опрокинул рюмку в рот ходившей ходуном рукой. - Эх, хорошо... Но мало!.. Вы, Лена, должно быть, еще учитесь?

- На третьем курсе Технологического института.

- Отцы-благодетели! - обрадовался дядя Веня. - Я ведь тоже оттуда, закончил механический факультет в пятьдесят первом году... Мамочка, ради такого случая надо бы выдать еще наперсток.

- И не проси! - отказала она.

- Как дела в институте? - осведомился дядя Веня, изо всех сил стараясь произвести впечатление светского человека. - Столовая по-прежнему внизу?

- Внизу, - с улыбкой подтвердила Лена. - А что?

- У меня связано с ней столько воспоминаний! - Дядя Веня мечтательно прикрыл глаза и стал похож на покойника. - Какие там были официантки! Фигуристые, и, между прочим, не задавались... Одна беда, беременели, стервы, от малейшего прикосновения. А с абортами тогда, племянничек, было ой как туго!

- Веня, что ты мелешь? - Опешившая от его откровений бабушка всплеснула руками. - Хоть бы детей постыдился, охальник!

- А чего такого? - удивился дядя Веня. - Одна была, Люсей звали, ух какая сладкая! Прямо ягода-малина! Притащила грудного младенца к нам в деканат, положила на стол декану и говорит: "Ваша работа!" Теперь народ измельчал, а в мое время...

Лена и Сергей так и не узнали, что происходило в то время, поскольку дядюшку мгновенно сморило - голова его опустилась на грудь, а изо рта свесилась ниточка слюны.

Сергей помог бабушке, уложить бренное дядюшкино тело на диван, где тот снова захрапел. А они втроем долго пили чай с таявшей на языке пасхой, вдосталь наговорились о всякой всячине и ближе к вечеру распрощались. Взявшись за руки, Лена и Сергей пошли к станции, а бабушка долго смотрела им вслед и помахивала платочком в надежде, что они обернутся. Но они не обернулись.

На обратном пути в электричке было до того тесно, что Сергей счел за благо остаться в тамбуре и, упершись обеими руками в стенку, оберегал Лену от давки. Из переполненного вагона слышались переливы гармони, смешанный хор дурными голосами с постоянством, достойным лучшего применения, горланил одну и ту же песню Пахмутовой про горизонты синие и про ЛЭП-500, непростую линию, а в тамбуре слоистой пеленой, как табачный дым в тесной курилке, висела смачная матерщина. Никто не ссорился, не выходил из себя, напротив, разговор шести или семи случайных попутчиков был совершенно безобидным, даже дружелюбным, но буквально через каждое слово своими именами назывались половые органы и естественные отверстия, равно как и все мыслимые формы взаимодействия первых со вторыми. Примечательно, что темой оживленного разговора служил отнюдь не секс, а наиболее выгодные для урожайности сроки посева в открытый грунт овощей, главным образом огурцов.

Поначалу Сергей с непривычки слегка осоловел от обилия ненормативной лексики и с беспокойством подумывал о том, не оскорбит ли она Лену, но вскоре отбросил эту мысль - никакая грязь к Лене не приставала.

У Финляндского вокзала они втиснулись в автобус, доехали до площади Труда, а там, по инициативе Сергея, перешли Поцелуев мост, свернули на набережную Мойки и оказались возле Новой Голландии.

- Весной твоя Голландия преображается, но... - Лена показала рукой направо, в сторону Крюкова канала. - Мне по сердцу только эта часть. Строй тополей у воды, деревянные сваи, позеленевшие от древности, кругом ни души... А там, левее, - унылый берег, скучные дядечки с ружьями...

- Не с ружьями, а с винтовками, - машинально поправил Сергей.

- Какая разница? Вот если бы их нарядили в средневековые костюмы и дали в руки алебарды... Тогда можно было бы думать, что они день и ночь стерегут секреты петровских или елизаветинских времен... Сережка, вот облако, очень-очень похожее на тигра! Правда?