Огненная роза. Несущие смерть

Глава 22

…. Рейза не сразу понял, где находится. Вокруг царил полумрак, было очень тихо и тепло. Конечно, ведь сам он уютно устроился в объятиях огромного мужчины, который спокойно дремал рядом, бережно прижимая его к себе. Рейза сообразил, что тоже спал только что, и это его очень удивило: он не мог уснуть несколько недель, и ничто не помогало расслабиться, а вот теперь — пожалуйста! На чужой постели, в комнате, которую всю жизнь ненавидел, он спал так сладко и спокойно, как никогда в жизни. По — крайней мере в той жизни, которую помнил. Сейчас голова его покоилась на груди Лиора, и он с удовольствием прислушался к биению сердца возлюбленного. Это так замечательно! Когда сердце большое и благородное, оно звучит как песня; как элегия, окрашенная лёгкой грустью и нежностью; как воспоминание о том, что красота мимоходяща, а завтрашний день — это ещё один шаг к смерти и вечной разлуке…. Рейза осторожно выскользнул из объятий своего мужчины и поднялся с ложа, стараясь не разбудить его. Несколько мгновений он с любовью смотрел на его гордое, величественное лицо, словно старался навсегда запечатлеть эту красоту в своей памяти. Пора прощаться. Как только Лиор проснётся, они навсегда расстанутся.

— Я люблю тебя, мой прекрасный лев! И в этом мире, и за пределами его, моё сердце всегда принадлежало и всегда будет принадлежать лишь тебе одному, хотя вместе нам не быть. Завтра я попрошу тебя о чём — то важном, и надеюсь, что ты не откажешь мне. Я знаю, тебе будет трудно, но ты ничего не должен страшиться: всё будет хорошо!

И он послал возлюбленному воздушный поцелуй и тихо вышел из комнаты.

… Как всё это странно и неправильно… Почему жизнь распорядилась так? Почему красное — это красное, а тонкое — слишком тонкое, даже костлявое, как сама смерть? Почему желанное — совершенно безнадёжно? Почему сейчас, а не раньше? Почему надо уйти, когда так хочется остаться? Почему сердце плачет от боли, когда должно петь от счастья? Зачем даётся бесценный дар любви тому, кто совершенно не способен им воспользоваться? Всё неправильно, всё — всё…

Рейза долго сидел на краю своей постели, бездумно созерцая отблески каминного огня на полированных плитах холодного пола. Пора… Да, верно: время пришло, и он должен уйти. Уйти совсем. Краешек его сознания неловко коснулся пугающего видения, которое мучило его всё последнее время: вереницы истерзанных, измученных теней медленно и неверно бредут к разверстой пропасти и падают в гиену огненную, захлёбываясь и пропадая в пылающей, кровавой бездне. Груды искорёженного метала среди руин зданий; безобразные дыры в земле, изорванной взрывами, и гарь до неба, и смрад в небе…. Сморщенное, безликое существо возлежит на низком, удобном ложе в глубине незнакомого зала, выстроенного в форме шестиугольника, и в каждом углу — ещё такие ложа, и в каждом — ещё один высохший демон шевелит несуществующими губами. Они пьют невидимую кровь этого подыхающего мира и едят его истощённую, заразную плоть. Они вампиры, которые питаются жизнями обречённых, их силой и духом; а Плектры высасывают для них все эти соки из свеженьких жертв чудовищной воли Демиургов… Жуткий, почти бестелесный монстр поворачивает голову и смотрит на Рейзу. Он увидел его, он зовёт его, и Рейза с ужасом чувствует, как покорно поклоняется его власти…

… Нет! Нет, и ещё сто раз нет; и даже тысячу раз — нет! Усилием воли он прогнал пугающее видение и жёстко, зло затряс головой. Нет! Он не согласен! Он больше не может в этом участвовать! Бесконечные допросы и выпытывания; жестокие расправы на потеху господина Бар — Арона и его приспешников… Всё это уже было, и не раз, и не один десяток раз, и на руках Плектра Огненной Розы столько крови, что Ад можно утопить в ней! Но больше так продолжаться не может: его уже давно тошнит, и даже на изнанку выворачивает от мысли о новых расправах, или о «медиате», как изящно называют этот метод те, кто обучил его искусству разрушения. И раньше — то всё было плохо и мерзко, но он как — то привык мириться с этим. А в последнее время он чувствовал, что грядёт что — то очень страшное: большое, грязное, невозможно жестокое. Что — то такое, чего он в своей жизни ещё не видел, да и не хотел увидеть. И потому теперь он спешил покинуть это место; этот невыносимый, загаженный и обездушенный мир. Но самому ему не справиться с этим. Он, конечно, уже всё сделал, что мог, но чувствовал, что его план может провалиться. Если Барон вернётся слишком скоро, или кто — то сумеет разгадать его замысел — тогда всё пропало. Он снова будет наказан, как тогда, много лет назад, в «Плектроне»…..

… Ожить оказалось намного труднее, чем умереть. К сожалению, часть личности Рейзы осталась цела, и он не стал каким — то другим существом, как в цепи перерождений, а остался самим собой, только довольно — таки неживым. «Мёртвая вода» убила многие свойства его натуры и он словно уснул: погрузились в сон его чувства, его способность думать. Двигался он тоже как во сне. Вставал, и больше не садился, пока ему не прикажут, как лунатику. Брал предметы, и тут же ронял их, не в силах сосредоточить своё внимание. Слушал, и не слышал; отвечал, не воспринимая смысла вопросов и ответов; он и жил, и не жил. Словно на его разум наложили чистый лист, спрятав нижний слой, а на новый слой день за днём мастера стали наносить новые начертания. По их пожеланию он сделался совершенно пассивным, не способным не только к сопротивлению, но и вообще к каким — нибудь размышлениям или поступкам. Равнодушная, но всё так же блистательная в своём очаровании куколка, желанное лакомство и украшение. Однако время шло, обработка совершенствовала эту куколку, и многие функции наконец — то восстановились: он стал почти полноценным. По крайней мере, с виду. Он снова научился жить и ухаживать за собой, работать и обучаться; красиво, соблазнительно улыбаться, петь и танцевать. Мастера обучили его тонкому искусству флирта, и Рейза теперь легко возбуждал чувственность в любом объекте, что подворачивался ему для тренировки. Даже Мастера были не прочь проверить на деле, какой силой наделено его кокетство, и насколько умелым сделалось тело.

…. Мастер Рам стоял в полутьме коридора, сокрывшись в глубокой, арочной нише. Он с нетерпением ожидал появления Огненной Розы и надеялся, что сегодня ему никто не помешает. Он по — прежнему не доверял методу, который избрал Великий Магистр. Не надо тратить на эту маленькую дрянь «мёртвую воду»; надо было просто убить его! Мастер Рам твёрдо верил в истину: всё можно изменить, кроме натуры человека. Конечно, можно хорошенько покорёжить его чувства и стереть собственный разум; можно подменить убеждения и привычки, а так же вырвать память и опустошить душу. Всё это можно сделать, но нельзя до конца лишить человека его собственного «я», и, сколько не ломай, не переделывай его, однажды суть натуры всё равно проявит себя. Вопрос только в том, когда и как. Вот это и хотел сейчас выяснить Мастер Рам. Для этого нужно было устроить хороший «осмотр» этой ущербной личности, пощупать её глубины, так сказать. В прочем, — брат Рам невольно облизнулся — пощупать можно не только душу, но и всё остальное! Уже много дней он собирался проверить Рейзу на податливость и послушание, но всё никак не мог заполучить его. Всё время что — то мешало: то у самого срочная работа, то кто — то из братьев уже первым добрался до этой сладенькой дрессированной собачки. А то прибывали какие — то важные гости Магистра Габриеля, и даже Мастерам не полагалось знать, кто они, и зачем явились. Но их визиты явно были очень значимы, и Великий Магистр всячески потакал их пожеланиям, и потому Огненная Роза для них распускала свои лепестки, ни в чём не давая отказа. А сейчас всё вроде складывалось, как надо. И срочных дел не предвиделось, и мальчишка никем и ничем не занят. Так что самое время перехватить его и «осмотреть» как следует. Час назад брат Ноах повёл его в больничный корпус: у него, Рейзы, опять система забарахлила. После «изменения» он никак не мог прийти в себя, и его организм, вернее, его мозг, всё ещё давал сбои. Вот и сегодня это случилось. Во время урока танцев его вдруг повело в сторону, он стал терять равновесие, а потом и вовсе ноги его словно подломились и он беспомощно упал на пол, нервно покачивая головой. Один глаз его сделался совсем чёрным и неподвижным, а из другого покатились крупные слёзы. Брат Маор, обучавший юных Плектров искусству пластики, растерялся было, но, едва он связался с Мастером Ноахом, тот успокоил его; дескать, это нормально, ничего страшного. Видимо, юноша переутомился, и ему нужно немного помочь. Вскоре он сам прибыл за Огненной Розой и осторожно, всёрьёз опасаясь непредсказуемости сломанной куколки, отвёл Рейзу в госпиталь. Едва брат Рам узнал об этом, он тут же занял сторожевой пост в глубокой коридорной нише, поджидая ненавистного мальчишку. Вот он появился наконец — то в дальнем конце закрытой галереи. Мастер Ноах медленно вёл его под руку, время от времени приобнимая за плечи и направляя его движение по одной линии — юноша иногда сбивался с курса. Мастер Рам выступил из темноты и преградил им путь. Ноаху это не очень — то понравилось: он и сам был не прочь присмотреть за своим подопечным, тем более, что тот стал очень покладистым и доступным. Но Рам со всей учтивостью и настойчивостью, не оставлявшей сомнений, объявил о своих намерениях разобраться с кое — какими проблемами, и для этого он хочет получить Рейзу Адмони, немедленно! Ноах смирился, но просил не нажимать на мальчика слишком сильно; его нервное расстройство пока не прошло. Брат Рам заглянул в глаза Рейзы: верно, один глаз всё ещё тёмный, как омут. Но взгляд уже был осмысленным, а улыбка — дружелюбной и полной обаяния, как и положено. Мастер протянул к нему руку и потрепал его по щеке; юноша в ответ поднёс его длань к губам и легко поцеловал, выражая этим свою полную покорность наставнику. Мастер Рам немного смягчился.

— Да, брат Ноах, без сомнения, обработали его как следует Он очень переменился; Вы согласны со мной?

— Совершенно согласен! И, должен сказать, ему действительно идёт быть покорным! Прежний дикий, неуправляемый характер абсолютно не подходил для нашего служения, а объект всё — таки ценный! Вот только никак не возродится до конца. Я даже беспокоюсь; не останется ли он ущербным?

— Ничего страшного. В крайнем случае получит для исцеления немного «живой воды», а потом, если понадобится, ещё каплю «мёртвой», и так до тех пор, пока равновесие не восстановится. А некоторым Сатрапам даже нравится иметь куколку с небольшим изъяном, так что не страшно, если эти приступы слабости будут повторяться время от времени.

— Да, я слышал, господин Бар — Арон хочет заполучить Огненную Розу, и всем говорит, что готов заплатить любые деньги, только бы мальчик стал его Плектром. — Он любовно погладил волосы тихого, отстранённого Рейзы, безучастного к их разговору. — Он уже обратился с прошением к Великому Магистру, и, возможно, скоро мы простимся с Рейзой Адмони.

— Да, это не удивительно. Все знают, что Барона очень заводят такие экзотические штучки, и он не против кое-каких дефектов в системе. Я слышал, что он иногда специально калечит своих фаворитов, что бы потом ухаживать за ними, как добрый папочка.

Они медленно шли по коридору, разговаривая на ходу, и теперь уже Мастер Рам вёл за руку послушного, как будто погружённого в призрачный сон юношу. Эта странная особенность появилась у него недавно, и пока не ясно было, хорошо это для дела, или плохо. Рам быстро метнул пристальный, колючий взгляд на Рейзу: а не притворство ли это? Но тот словно был где — то далеко, и он добавил, обращаясь к брату Ноаху:

— А с этой «штучкой» он сможет вволю поиграть в свои любимые игры, не правда ли?

Мастер Ноах поморщился:

— Ну, не знаю. У Барона слишком сильно развиты садистские наклонности, и мне, по правде говоря, даже жаль отдавать этому старому, жирному борову такой хрупкий, прекрасный цветок. Мальчику будет плохо в его грубых, грязных лапах!

— Кто знает! — Рам пожал плечами. — Адмони сильно изменился. Может быть, он как раз сумеет стать идеальным партнёром своему новому повелителю! Ещё немного поработаем с его телом, с его психикой, а потом, в назначенный час, когда мы вручим его господину, они «увенчают пламя». Его господин произнесёт нерушимое заклинание, и тогда его дух окончательно смирится. Он безропотно примет свою новую жизнь и будет до самой смерти любить и обожать своего хозяина. Так ведь?

Он не увидел, как при этих словах ледяная искра гнева и ненависти промелькнула в бесстрастных глазах Рейзы. Он слушал и делал свои выводы. Но вот Мастера расстались, и Рам привёл юношу в свои покои. Несколько мгновений он молча рассматривал своего невольного гостя, решая, с чего начать «обследование». А потом, махнув на всё рукой, охрипшим от внезапно накатившего возбуждения голосом приказал:

— Раздевайся! Полностью!

Юноша подчинился, и, когда его обнажённое, волнующее тело оказалось так близко, Рам, как и все до него, как и все после него, совершенно потерял голову. Он руками, губами стал изучать молодую, послушную плоть, познавая её секреты, сжимая и скручивая её в своих когтях. Но, в то же время он, неожиданно для себя, незаметно сам покорился этой недавно пробуждённой, но уже непобедимой сексуальности. Мастер Рам действительно забыл обо всём, когда подвёл Рейзу к своему ложу. Он забыл о мерах предосторожности, о ментальной защите и волевых барьерах; о том, что мальчишка — уже не просто ученик. Он теперь настоящий Плектр! Казалось, что опытному Мастеру нечего опасаться воздействия со стороны неопытного новичка, и потому брат Рам думал только о том, что сейчас будет упиваться этим сладким соком из раскрытого венчика прекрасной розы. Он развернул юношу спиной к себе, а потом принудил опуститься на колени. Рейза застонал от боли, когда распалённый жезл Мастера грубо и жестоко вторгся вглубь его тела, но тут же изобразил на своём прекрасном лице маску сладострастного желания, наслаждения и готовности принять ещё больше; ещё и ещё… Как и положено дорогостоящей, идеально выдрессированной проститутке!

Для него, Рейзы, это соитие действительно было настоящим наказанием. Болезненное и унизительное, оно было ещё хуже от того, что чувства и мысли Рама окрасились в серые и горчичные тона его порчености. Наслаждаясь эротичностью своего невольника, как прежде никогда в жизни не наслаждался, он всё равно ненавидел Рейзу. Его сознание словно расслоилось, и он одновременно и упивался страстью, и захлёбывался желчью своей злобности. Хотелось продолжать скользить, входить всё глубже и возвращаться, и снова входить, не останавливаясь ни на миг, и так долго — долго…. И вместе с тем хотелось сжать руки на шее опасного зверёныша; убить его немедленно, пока он не погубил все надежды и планы Мастера Рама, и весь этот мир, такой подходящий, такой удобный для всемогущего «Плектрона»! Наверно, стоило бы «случайно» придушить его и сказать потом, что это было частью сексуальной игры, да вот немного перестарались; извините! Но что — то подсказывало Мастеру Раму, что это не сойдёт ему с рук, как сошло бы убийство, увечье или любая другая порча их стандартного, рабочего «материала» — ценного, конечно, как любой их ученик, но всё же не такого роскошного, как эта непредсказуемая дрянь! Скорее бы уж правда мелкую гадину отдали Барону; тот умеет обламывать и подавлять. Умеет, как никто другой, растлить и заразить своей гнилью любое самое невинное и чистое существо. Он легко и быстро может сделать из ангела грязную подстилку, которой вся эта мерзость очень даже нравится! И Рам представил себе стареющего, зажиревшего кабана, который с удовольствием истязает того, с кем только что увенчал пламя, и при этом называет свою жестокость любовью! Эта картина так долго и навязчиво крутилась у него в голове, что даже садовая скамейка услышала бы эти мысли со всеми подробностями, а не то, что другой Плектр. К тому же, Огненная Роза действительно оказался наделён даром проскопии — особого варианта ясновидения, — и видения распалённого, незащищённого сознания одуревшего от плотского удовольствия Плектра мутным потоком текли сквозь разум и душу его невольного партнёра. Это всегда так: чем больше потрясение, чем сильнее боль и страх, тем острее чувства, и тем легче получить доступ к нужному материалу. Чужие мозги тогда уже не надо взламывать; мысли и ощущения объекта сами собой проникают в сознание Плектра. Некоторые специально так делают: причиняют себе страдания, а потом, как древние колдуны диких племён, впадают в особый транс. От боли их психическое состояние изменяется настолько, что Плектр делается совершенно открытым любому знанию, любому опыту. В старину многие странные люди, даже не способные по сути своей к медиату, подвешивали себя на крючья, ходили по углям, резали и протыкали своё тело; высверливали часть черепа, что бы в состоянии шока познать новую вселенную внутри реально существующей, уже такой надоевшей, такой ненавистной. И многие достигали успеха, а другие просто сходили с ума. Ну а что говорить о Плектрах, для которых такие фокусы сами по себе так, лёгкая забава! Однако Огненная Роза прочитал в мрачных, грязных мыслях своего диктатора больше, чем просто фантазии: он увидел будущее. Неизбежное, невыносимое, бесконечное… Он увидел вереницы лиц и всплески чужих желаний; он предчувствовал боль и мрак забвения, и это была одна из последних вспышек его собственного сознания, и последний сдавленный крик души. Его, Рейзы Адмони, а не Огненной Розы. Он вдруг понял, что теперь на многие годы, а может быть, даже навсегда, его жизнь окажется погребённой под развратной тушей стареющёго Сатрапа, и исхода ему уже никогда не будет. Рейза вдруг рванулся, стараясь сбросить давившего на него старика, но тот уже достиг пика блаженства и принял его сопротивление за проявление сексуального экстаза. Он уловил, конечно, настроение Рейзы, но в тот момент ничего не понял. Он понял всё поздно ночью, когда выяснилось, что мальчишка опять попытался сбежать!

… Рейза сам не знал, как это произошло. Он ведь даже не замышлял ничего такого, и бежать не собирался. Плектр Огненная Роза был настолько мёртв внутри, что подобные желания даже на миг не могли посетить его. Но, как видно, в этом бездушном, холодном идоле всё же оставалось что — то от прежнего, порывистого и неукротимого мальчика; обещавшего, что никогда не станет ничьей вещью. Он, словно во сне, покинул свою комнату и пошёл прочь, за стены академии. Конечно, его быстро хватились, и быстро поймали. Теперь он не сопротивлялся, но, глядя в его безжизненные глаза, Мастер Рам вспомнил отголоски мыслей Рейзы, что услышал раньше, и понял: это даже не во власти самого мальчишки.

— Зря Вы так упорствуете, брат Габриель! На лечёном коне далеко не уедешь! — Он со злостью зашипел, вместе с ядом выплёвывая слова старинной, не весть почему дожившей до этих дней пословицы. — Это есть его натура, и это невозможно исправить! Мы все только напрасно время тратим на эту дрянь! Ликвидировать, да и дело с концом!

— Нет.

Архонты крепко держали и без того неподвижного, по-прежнему погружённого в прострацию юношу, и Великий Магистр приблизился к нему. Он немного постоял, пристально глядя в его отрешённое лицо, а потом влепил пощёчину. Голова Рейзы безвольно дёрнулась в сторону, но один из архонтов тут же схватил его за волосы и принудил держать голову прямо. Магистр Габриель снова ударил его, а потом ещё и ещё. Наконец — то до него донеслись, как сквозь глухую пелену тумана, слабые отголоски чувств Рейзы. Он прислушался и покачал головой:

— Нет. Будет так, как я сказал. Мы закончим обработку и вручим его тому, кому нужно. Он будет служить, как положено, и никуда не денется! Он привыкнет и станет шёлковым, не сомневайтесь.

— Да? А когда? И как долго мы ещё будем гоняться за ним по всей пустыне? Или так и отдадим Бар — Арону? Не важно, что у него в голове винтиков не хватает; пусть новый хозяин сам за гадёнышем побегает? И Вы правда считаете, что это — нормально?

Он всё больше и больше распалялся, и в гневе даже забыл о почтительности, об уважении воли стоящего выше его Наместника Демиургов. Но вот Магистру надоело его шипение и он так глянул на собрата, что просто пригвоздил его к месту. И, пока тот давился своей злобной ненавистью, он положил руку на лоб провинившегося мальчишки и что — то пробормотал на незнакомом языке. Рейза вдруг вскинулся, застонал, попытался высвободиться, и глаза его наполнились ужасом. Но вот Магистр Габриель убрал руку, и молодой человек безжизненно повис на руках у архонтов. Он спал.

— Ну вот, Вы довольны, брат Рам? Я наложил на него особое заклятие. Теперь он никогда не сможет покинуть закрытого помещения, и навсегда будет заперт в стенах дома нового господина. Даже сторожить его больше не понадобится, и никаких побегов. Сам виноват! А теперь отнесите его в комнату; позже зайду и объясню новые правила. — Он презрительно и холодно скользнул по застывшему Мастеру Раму: — Так что, Вы удовлетворены, брат мой? — Тот ничего не ответил, но Магистру Габриелю этого и не требовалось. Он усмехнулся: — Вот и хорошо. И это — нормально!

…. Воспоминания почти закончились. Остались кое — какие мелочи, но они уже не имели значения. Жизнь его прошла, даже не начавшись; с той поры он просто спал, и ожидал, когда наступит конец. Он не помнил всех этих лет, проведённых в тёмном донжоне Замка всесильного Барона, словно их вообще не было. Да и какая теперь разница: было — не было; плюнет — поцелует; к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт? Главный вопрос — любит — не любит — разрешился. Опал последний лепесток, и губы, хранящие вкус сладкого поцелуя, прошептали: любит! И только это имеет значение! Рейза улыбнулся своему отражению в зеркале, и его призрачный близнец мягко и грустно кивнул в ответ. Да, действительно пора! Рейза придирчиво осмотрел себя. Он хотел быть сегодня особенно красивым, каким никогда прежде не был. Пусть Лиор запомнит его таким! Это почти как свадьба, после которой все уезжают в закат. «И жили они долго и счастливо…». Неожиданно на Рейзу накатила истерика, и он упал на колени возле зеркала. Рыдания вырвались из его груди, и он захлебнулся ими, стал задыхаться.

— Я не хочу! Я не могу теперь так, я хочу остаться! Почему я должен умереть?! За что мне всё это, о, Боги! Я люблю его, проклятые небеса, я хочу быть с ним! Я просто хочу быть с ним, моим единственным, моим любимым! Почему? Почему всё это случилось со мной? О, Лиор, милый, я люблю тебя, я так хочу быть с тобой! Пусть бы это длилось долго — долго, целую вечность… Или хотя бы ещё несколько дней, несколько бесконечно счастливых дней!

Рейза не знал, сколько времени прошло прежде, чем он смог взять себя в руки. Ему действительно было очень плохо от невыносимой тяжести, давившей ему на сердце, да и боль в спине вернулась как нельзя некстати. Чёрт, почему же так больно?! Его просто в бараний рог скрутило, и даже дышать стало трудно; в глазах потемнело, и он замер, боясь пошевелиться. Он прислушивался к своим ощущениям, стараясь совладать с ними, но слабость малодушно шептала ему: только один шарик, в последний раз! Прими его, и боль уйдёт! Всего один, и ты сможешь отдохнуть, и потом встать и пойти к нему! Он даже на мгновение поддался искушению и сунул руку в карман, где все последние дни прятался заветный белый комочек особого наркотика. Но пилюли в кармане не было. Её не было нигде. Рейза напряг память и сообразил, что одну сам вложил в губы израненного Лиора, а другой шарик… куда же он делся? Два дня назад доктор выдал ему вторую пилюлю; где она теперь? Ещё немного поразмыслив, Рейза криво усмехнулся: ну ты и бестолочь! Как раз тот шарик, что он получил два дня назад, он отдал Лиору, а вот судьба первого менее благородна. Лекарство лежало в его кармане, когда он, накурившись «дурью», полез в одежде под душ. Вот так шарик и растаял, оставив белёсое пятно на шёлке его платья. Так что теперь у него нет ни одного спасительного шарика, и боль, как видно, не пройдёт. Он застонал от накатившего отчаяния и закусил стиснутую в кулак руку. Сжимая зубы всё больше и больше, Рейза старался сосредоточиться на этом новом очаге боли и чувствовал, что ему становится немного легче. Настолько, что теперь он, может быть, сумеет встать. Он сглотнул последние слёзы и, шатаясь как пьяный и дрожа всем телом, свободной рукой уцепился за край туалетного столика и попытался подняться. Но столик внезапно перевернулся, и на его голову полетели и роскошно отделанные флакончики с бесценными духами, и сосуды с притираниями и маслами, и все эти вызолоченные гребешки и зажимы, да и сам столик вдогонку. Нет, ну надо же, что бы так не везло! Он попытался увернуться, но это не в полнее удалось, и край столешницы ударил его по голове. Он слабо вскрикнул и беспомощно распластался на полу. Новое сотрясение — уже второе за эти дни — оглушило его, и он замер. Но через несколько секунд сознание чуть — чуть прояснилось, и он вдруг понял, что боль в спине немного отпустила; опять, как и в душевой с Лиором, клин — клином вышибло. Ну хоть что — то хорошо! Ладно. Дальше — то что? Он коснулся пальцами коммуникатора, нащупал было кнопку вызова врача, но передумал, сам не понимая, почему. Он перевернулся на спину и уставился в потолок, стараясь собрать в кучу невнятные мысли. Почему не позвать врача? А что он ему скажет? Что не принимал шарики? И почему? Конечно, он не обязан докладывать доктору о своих поступках, но что, если все его планы на немедленный исход рухнут, не донесёт ли старик на него хозяину? Как тогда оправдаться? Конечно, можно расплавить врачу мозги, но… Рейза вдруг понял, что не хочет этого делать. Старик всегда был добр и внимателен к нему, насколько вообще можно быть добрым в аду. В любом случае, как и с наркотиками, так и с убийствами ему хотелось покончить, и немедленно. Да и что сказал бы Лиор?… И ещё одно… Конечно, это уж совсем глупость, но… его одежда! Рейза собирался сейчас пойти к Лиору; эта встреча должна стать последней, и он готовился к ней, как к самому важному событию. Конечно, ничего не может быть важнее того, что произошло этим вечером в «игровой», но теперь они должны расстаться, и он хотел, что бы прощание было по настоящему красивым. Потому с особой тщательностью он убрал свои пламенеющие волосы под тонкое, полупрозрачное покрывало; пусть Лиора не раздражают его «красные патлы», как тот сказал Овадье. Да и насчёт «бледной немочи» тоже… «Я слишком худой, это верно. Кости торчат во все стороны, а как говорится, кости любят только собаки!» Он немного подумал, что можно сделать, что бы костями не греметь в присутствии любимого. Может быть, он захочет напоследок взять его ещё разок? И Рейза, поморщившись от привкуса отвращения, надел свою обычную «сбрую»: пирсинг окатил его тело каскадами золотых цепочек и заиграл драгоценным блеском на груди, на животе…. Вроде бы Лиору в прошлый раз, когда Рейза дразнил его, понравилось смотреть на всё это. И теперь он постарался немного приукрасить своё истощённое, бледное тело соблазнительным золотом. А сверху он надел то платье, что несколько лет назад привёз ему Барон. О, да, это было очень, очень красивое платье! Барон так и сказал: «Его создал великий мастер, настоящий художник, и оно достойно лишь твоей красоты!» Рейза тогда безразлично подумал, что это всего лишь вещь, и не более того. Коснувшись белого шёлка, расшитого золотом и рубинами, он почувствовал настроение его создателя: мечта, вдохновение, тихая грусть о невозможной чистоте… Но для Рейзы это всего лишь вещь, а для его хозяина — удовлетворение его тщеславного любования своим драгоценным Рейзой. Потому Рейза надел это платье только один раз — когда примерял.

… Барон вернулся с севера, где пробыл несколько недель, с ворохом подарков для своей живой игрушки. На берегах Красного моря, говорят, до сих пор живут мастера, сохранившие удивительные секреты тонкого искусства, призванного пленять и обольщать любые, даже самые чёрствые сердца. Там владеют тайнами создания прекраснейших духов и вышивки таких затейливых узоров на воздушных шелках, что при движении тела, облачённого в эти платья, ткани оживают и рассказывают фантастические истории о своих ослепительных владельцах. Стоит только мужчине увидеть это волшебное дыхание горячего тела под загадочным рисунком на шёлке, и он становится вечным пленником собственной мечты. А едва он познает необычные, тончайшие ароматы садов Эйлата, смешавшиеся с феромонами живой плоти, и уже никогда такой мужчина не забудет о головокружительном, опьяняющем желании. И Барон не задумываясь отвалил целое состояние за эти шикарные штучки, которые самодовольно бросил к ногам своего любимца. И Рейза, отвечая деланной благодарностью на его щедрость, угадав желание хозяина, прямо в зале, на глазах у всей свиты Барона и его гостей — собутыльников, сбросил бывшую на нём в тот момент одежду и медленно, изящно облачил свою наготу в драгоценное белое платье. Пока свидетели этого представления старались вернуть на место отвалившиеся от изумления челюсти, сфокусировать выкатившиеся глаза и успокоить возбуждение в причинном месте, он позволил потрясённому повелителю обнять себя, отвести к огромному зеркалу и там увидел послушное отражение юной красоты во всей своей прелести. И верно, это чудо было великолепно, и Барон не мог глаз от него отвести. Словно брачное одеяние невинной невесты, с трепетом ожидающей своего наречённого. Таким чистым и непорочным выглядел Рейза Адмони в этот момент, что и сам он, и Барон — они оба поняли: это одеяние нельзя носить просто так, и уж тем более, надевать таким образом, которым сделал это Плектр Огненная Роза. И бесполезно потом хозяин упрашивал его надеть платье снова: Рейза так и не уступил ему в этом. Но обещал, что непременно сделает это, когда настанет подходящий случай. А вот теперь пора. Хорошо, что Барон не видит этого! Рейза мечтательно улыбнулся, представив, что почувствует единственный, кто достоин этой красоты. Лиору наверняка понравится! Рейза не хотел, что бы кто — то ещё это видел. Это было тайной его души, его фантазией и игрой в красивую жизнь, и это касалось только их двоих. Потому он предпочёл не звать врача. Надо как — то самому справиться. Он полежал ещё немного, прикрыв глаза. В голове стало немного светлее, боль в спине тоже примолкла. Затихла она ненадолго, он хорошо это знал. Но времени хватит, чтобы добраться до покоев Барона и взять кое — что из его тайника. Он тяжело вздохнул и почти ползком добрался до своей постели; опёрся на неё и с трудом поднялся на слабые ноги. Накатил лёгкий приступ дурноты, но он решил не обращать внимание: осталось потерпеть совсем чуть — чуть! Рейза взял с кровати коробку с вещами Лиора и прощальным взглядом окинул свою комнату. Да, здесь могло бы быть хорошо, если бы тут хоть иногда гостила любовь! Но сюда никогда не проникали солнечные лучи, и никогда лунный свет не отбрасывал кружевной тени на стены его алькова. Жизни тут никогда не было, и больше не будет! Он наверняка уже не вернётся сюда.