Огненные стрелы

СВЯЗЬ ВОССТАНОВЛЕНА

Поток пассажиров вылился с перрона через два выхода на широкую вокзальную площадь и оттуда медленно стал растекаться по улицам большого города.

Среди пассажиров был невысокий смуглый человек в синем костюме. В одной руке он держал небольшой чемоданчик, через другую руку был переброшен синий непромокаемый плащ. На темные волосы надвинута небольшая синяя кепка. Это был Красновский.

Он прошел в толпе через вокзал на площадь и огляделся.

«Ничего не изменилось», — мелькнуло у него в мыслях.

С последней группой пассажиров, возбужденно торопившихся, он проследовал к трамвайной остановке. Но не вошел вместе с другими в стеклянную будку, а обошел ее, пересек рельсы и зашагал по правому тротуару бульвара.

Весна, распустившаяся во всем своем блеске и великолепии, покрыла бульвар роскошной зеленью. Пышные кроны каштанов бросали широкие тени.

На первом перекрестке Красновский замедлил шаги и растерянно усмехнулся. На углу он прочел на металлической табличке название бульвара. Это не было прежнее, знакомое ему имя, а новое.

Бульвар, все такой же широкий, просторный, тонущий в зелени, вел к центру города. Вдалеке рисовался грандиозный силуэт Витоши, кое-где покрытой еще снеговыми пятнами.

Красновский продолжал медленно шагать дальше. Мимо него в прохладе бодрого весеннего утра торопливо шли вереницы людей. Время от времени он останавливался и осматривал витрины, где были выставлены материи, мебель, радиоприемники и другие товары. На губах его играла какая-то неопределенная усмешка, которой он прикрывал охватывавшее его смущение.

Он пересек тенистый бульвар, отскочил от зазвонившего за его спиной трамвая, прошел еще сотни три шагов и остановился на широком перекрестке. Влево высоко в небо подымался шпиль Дома партии. Лет десять назад, когда он в последний раз проезжал здесь, приютившись в немецкой военной автомашине, вся площадь была в развалинах. В ту осень вздымались со всех сторон остатки разбитых бомбами стен.

Несколько часов Красновский бродил по городу. Не раз он останавливался, стараясь ориентироваться. Город стал неузнаваем.

Около полудня он остановился на одном углу, недалеко от центральной площади. У газетной будки стояли два покупателя. Красновский подождал, пока они отойдут, наклонился к окошечку и спросил несколько листов бумаги и конвертов.

Пока продавец отсчитывал конверты, Красновский внимательно разглядывал его лицо. Оно было широкое, круглое, с большим родимым пятном на щеке.

— Погода сегодня хорошая, — медленно произнес Красновский, получая бумагу и конверты, и пристально посмотрел продавцу прямо в глаза.

— Да, хорошая, — безразлично ответил продавец. — Весна!

Красновский поглядел по сторонам и после легкого колебания добавил:

— Но погода может испортиться!

— А вы посмотрите на Витошу. Есть ли на ней облака? Так вернее всего можно предсказать погоду, — все тем же тоном подал реплику продавец.

Красновский склонился еще ниже к оконцу и обнаружил, что в будке сидит еще один человек. В полутьме нельзя было его рассмотреть, видна была только его зеленая парусиновая куртка.

Красновский взял свою покупку и побрел дальше.

Он приехал в страну на прошлой неделе, с исправным паспортом, как иностранец. Первые два дня он провел в Русе и почти сутки не выходил из гостиницы, заперевшись в номере и не сводя глаз с дверного замка. Так как за это время никто не являлся к нему, не спрашивал, кто он такой и зачем приехал, он приободрился, походил по улицам, спустился к пристани. Но тревожное чувство, будто каждый встречный подозрительно смотрит на него, не проходило. Он взял билет в Варну. В спальном вагоне вскрыл двойное дно своего чемоданчика, вынул фальшивый болгарский паспорт и сжег иностранные документы.

В Варне он провел два дня. По-прежнему никто его ни о чем не опрашивал. Настроение его повысилось, он поехал в Бургас, уже почти убежденный, что поездка окончится успешно.

Конечно, полностью преодолеть страх было невозможно. Он прекрасно учитывал подстерегающие его опасности, но надежда избежать их постепенно возрастала. А если провалится…

Страхи его были не напрасны, ему было чего бояться. Сын богатого кулака-мельника, Красновский учился когда-то в военной гимназии, потом в офицерском училище. В годы войны, обуреваемый лютой ненавистью к партизанам, он добровольно записался в жандармский отряд. Здесь незаметный до тех пор подпоручик быстро отличился: на его совести лежало несколько жизней народных борцов и немало сожженных дотла домов. Красновский не удовлетворялся тем, что приказывал подчиненным убивать и поджигать, он сам поджигал и убивал. Это стало его страстью.

Последние месяцы войны, убежав из Софии вместе с немцами, он прожил в Вене, оттуда переехал в Западную Германию, затем в Италию и наконец очутился в разведывательном центре «Юго-восток».

После победы в Болгарии народного восстания 9 сентября 1944 года Красновский был осужден на смерть. Он старался не вспоминать о приговоре, но мысль его постоянно возвращалась к этому. Две недели назад полковник Диксон ловко использовал его страх. Впрочем, Красновский и без угроз согласился бы на поездку. Шеф щедро оплачивал такие поручения. В конце концов, надо же на что-то существовать!

Через час он опять подошел к той же газетной будке. Теперь он был без кепки, но надел поверх костюма плащ.

Он купил пачку папирос, медленно положил их в карман и будто случайно произнес:

— Погода сегодня хорошая.

— Да, хорошая, — подтвердил продавец. — Весна!

— Но погода может испортиться.

— А вы посмотрите на Витошу. Так вернее всего можно предсказать погоду.

Продавец в парусиновой куртке высунул голову в оконце, оглянулся направо и налево и прибавил:

— Говорите, живей!

— Где и когда нам встретиться?

— Пройдите здесь вечером точно в шесть часов и идите вслед за мной.

Красновский отошел от будки и исчез в толпе.

В шесть вечера газетный продавец и Красновский вошли во двор. Продавец шел впереди, прихрамывая на правую ногу.

Двор был крайний, по этой стороне улицы больше домов не было. За ним начиналось широкое зеленое поле. Домик, куда они вошли, был маленький, покрытый розоватой штукатуркой, местами осыпавшейся. Но комната была удобная и обставлена со вкусом: двойная кровать, платяной шкаф, у окна — большой стол, против кровати — книжный шкаф и возле него — узенькая дверца в стене.

Красновский оставил чемоданчик на столе и только тогда внимательно оглядел человека, который привел его сюда. Полное румяное лицо его было гладко выбрито. Широкие брови прикрывали серые, беспокойные глаза.

Он протянул руку и представился:

— Раденков.

Оба уселись у стола.

— Значит, вы оттуда приехали? — спросил Раденков.

— Да.

— Наверное, будем вместе работать?

— Да, некоторое время.

— Непременно нужно было… — начал Раденков.

— Что такое?

— Нужно было восстановить связь со мной.

Красновскому знакома была сеть, в которую входил этот человек, сидевший перед ним. Он постарался дать такой ответ, чтобы у собеседника не оставалось сомнений относительно его личности.

— Мне кажется, — сказал он, — вы обеспокоены, исчезновением Краева?

Перед отъездом из центра Красновский узнал, что Краев был убит при попытке перейти границу и что вследствие его смерти Димитр Раденков остался не раскрыт.

Раденков промолчал, а Красновский загадочно добавил:

— Он, может быть, больше уже и не появится.

— Неужели он?.. — В глазах Раденкова мелькнул страх.

— Нет, он не раскрыт. Будь он раскрыт, я бы не связался с вами. Он пока что… по ту сторону, — спокойно солгал Красновский.

— А в чем моя задача?

— Пока что только одна: квартира и радиопередатчик. Впрочем, вам ведь главным образом за это и платили.

Раденков слегка улыбнулся. Его начало раздражать открытое стремление Красновского держать себя с ним свысока.

— Это мне хорошо известно, — заметил он.

Раденков разговаривал медленно и уверенно; он не считал себя новичком в своем деле и давал понять, что знает себе цену.

Взгляд Красновского скользнул по комнате и остановился на кровати у стены.

— Может быть, здесь? — слегка неуверенно спросил он.

— А почему бы и нет? — Раденков поднялся. — Сейчас я вам покажу.

Они вернулись в переднюю, через которую прошли. Оттуда витая лестница вела на чердак.

Раденков открыл одну из дверей, они вошли в кухню. Красновский внимательно осмотрел ее. Рядом с плитой было две небольшие двери. Одна вела в обыкновенный, очень низкий чулан.

— А эта дверь? — спросил Красновский. Раденков открыл ее, Красновский прошел за ним. Они опять оказались в спальне.

— О-го! — усмехнулся Красновский. — Это недурно. Можно кругом ходить. Но я не вижу…

Опять они вышли в переднюю, Раденков повернул выключатель и пошел по витой лестнице. Гость следовал за ним.

Через полчаса они опять сидели за столом в спальне. Раденков сохранял прежнее спокойствие. У Красновского лицо порозовело от волнения.

— Да, место более чем надежное!

Хозяин молча кивнул.

— А радиопередатчик в исправности?

— Думаю, что да. Надо только сменить батареи. Завтра я принесу новые. Сам аппарат давно уже здесь.

Красновский обрадовался: скоро он свяжется с «Юго-востоком». И тут же пронеслось тревожно: «А если нас накроют?»

Он провел носовым платком по пересохшим губам.

— Не было ли у вас до сих пор неприятностей с властями?

— Нет, — решительно произнес Раденков.

— Обыски? Допросы?

— Нет!

— Не замечали ли вы слежки за собою?

— Никогда. Оттого я так спокойно привел вас сюда.

— У вас связь была только по одной линии, неправда ли?

— Да! Вверх — с Краевым, вниз… — Раденков замялся.

— Можете не называть! — поторопился сказать Красновский. — Пока что так будет лучше.

Наступило продолжительное молчание.

— Я должен как можно скорее связаться с центром, — проговорил наконец Красновский.

Раденков только взглянул на него.

— Конечно, не отсюда. Меня могут накрыть.

— Лучше из какого-нибудь места за городом.

— А не будет ли это еще опаснее?

— Нет, не будет, — успокоил его Раденков. — У нас здесь в сущности обстановка не совсем такая, как предполагают и рассказывают там, по ту сторону. Здесь власти хотя и смотрят в оба, но это вовсе не значит, будто за каждым гражданином следит агент. Можешь идти куда хочешь, никто тебя не остановит, разве только…

— Разве только — что?

— Разве сам засыпешься, обратив чем-нибудь на себя внимание.

— Куда же тогда пойти?

— Подумаем. По воскресеньям окрестности полны туристов. Можно совершенно незаметно пройти вместе с ними.

— Но со мною должен быть человек, пока я буду передавать. На всякий случай должен быть кто-нибудь. Могли бы вы со мной пойти?

— Конечно, я пойду, — с готовностью подтвердил Раденков.

— Да, так будет лучше. А вы здесь один живете, в этом доме?

— Пока что один.

— Удобное жилье. Как вам позволили занимать такую жилплощадь?

— По двум причинам. Во-первых, домик мой собственный, новостройка. Во-вторых, я женат.

— Как женаты? — вырвалось у Красновского.

— Да, женат, но вы не беспокойтесь. Жена моя в Варне, у свой сестры, и долго пробудет там.

— А она… знает?

— Конечно, знает.

— Не опасно ли это?

— Нет, не опасно. Ее брат там… по ту сторону.

— А он… приезжал сюда?.

— Приезжал, всего один раз, год назад.

— Не под наблюдением ли ваша жена?

— Почему? Здесь даже не знают, что брат ее за границей. Впрочем, это не существенно. Важнее другое.

— Что именно? — забеспокоился Красновский.

— Нам надо условиться на всякий случай: кто вы такой, откуда, зачем приехали, с каких пор мы знакомы. Вы меня понимаете?

— Да, вы правы.

Они ближе подсели друг к другу. Разговор продолжался почти шепотом.

Поздно ночью, подымаясь по витой лестнице, Красновский спросил:

— Как зовут вашего шурина? Того, что за границей.

— Райчинов… Димитр Райчинов.

Красновский вздрогнул, остановился и обернулся к хозяину.

— А что? Вы его знаете? — удивился Раденков.

— Да, знаю.

— Где он сейчас?

— Уехал две недели назад, — Красновский не стал пускаться в объяснения. Ему было известно, что курьера-парашютиста, посланного с самолетом Б-14, звали Димитр Райчинов.

Через два дня Красновский и Раденков подымались по живописным склонам Люлина.

Приближался полдень.

Тропинка, ведущая от монастыря к вершине горы, была крута и камениста. Грузный Раденков, непривычный к ходьбе, устал, хромая нога болела. Красновский торопливо шагал впереди, с рюкзаком за плечами.

В горах было людно. Воскресный день, солнечный и тихий, привлек много туристов, но большинство из них, боясь жары, оставались внизу, на полянах вокруг монастыря.

По тропинке их обогнала шумная компания молодежи. Во главе ее двигался полный, пожилой человек.

— Здорово, товарищи! — бойко окликнула девушка, легко шагавшая по краю дорожки, с биноклем на ремне.

— Здравствуйте! — ответил Красновский, слегка посторонившись.

— А, нелегко? — задорно улыбнулась девушка.

— Что именно? — неохотно отозвался Красновский.

— И рюкзак, и подъем, — рассмеялась девушка и лукаво взглянула на Раденкова.

— И еще кое-что, — добавил тот.

Девушка обернулась, замедлила шаг.

— А что еще? — спросила она.

— Годы! Годочки! — вздохнул Раденков.

Девушка снова поравнялась с Красновским.

— Отпустите длиннее ремни! Легче будет нести, — заметила она и слегка дернула его рюкзак.

— Ра-а-йна! Не отставай! — раздался юношеский голос из группы.

— До свидания! Меня зовут! — заторопилась девушка.

С перевала глазам открылась долина Струмы, переливающаяся всеми оттенками зелени под яркими лучами солнца.

Красновский засмотрелся.

— Что такое там внизу?

— Металлургический завод имени Ленина. Правее — теплоэлектроцентраль «Република», левее — пектиновый завод. Строят «наши друзья» и строят не на шутку, — прошипел Раденков.

— Да, смотри-ка, целый город построен! За каких-нибудь десять лет!

Раденков безмолвно посмотрел на Красновского.

Тот не мог прийти в себя от изумления. До своего отъезда из Болгарии он не раз видел с Люлина эту долину. Что было видно тогда? На горизонте — клубы дыма над угольными шахтами, полустанок Драгичево, несколько домиков села Церква, кое-где овечьи загоны, разбросанные по склонам гор, и больше ничего. А теперь?..

Раденков оглянулся, увидел, что никого кругом нет, спокойно зажег папиросу.

— Начнем? — предложил он.

— Есть еще время. Отдохнем часок, — отвечал Красновский. — После передачи сейчас же двинем в Драгичево. Надо прийти туда минут за десять до прихода поезда.

— Да, правильно.

Раденков развернул принесенное им одеяльце, расстелил его на сыроватой весенней земле и мирно улегся под лучами солнца.

— Садись, — любезно пригласил он Красновского. Тот снял с плеч тяжелый рюкзак и тоже растянулся на одеяле.

— Не могу понять твоих соображений, — опять завел шепотом разговор Раденков.

— А что?

— Можно было ограничиться одной передачей, когда мы были в Кремиковцах.

— Нет, — резко возразил Красновский и приподнялся на локте, — ты не думаешь, что могут засечь мой передатчик?

— При четырех передачах вероятность этого гораздо больше.

— Да, но из четырех текстов, которые я передам, только один действителен.

— А остальные три?

— Набор произвольных чисел. Пусть себе ломают головы расшифровщики.

— Но они, наверное, ловят и передачи из центра.

— И там работают таким же образом. Каждая радиограмма маскируется несколькими фальшивыми текстами.

Через два часа Красновский начал передачу.

Он установил передатчик за крутой скалой, прикрыл аппарат своим телом и стал старательно постукивать ключом Морзе. Раденков, взобравшийся на скалу, нервно попыхивал папиросой и сторожил. Ничего подозрительного поблизости не было.

Передача закончилась.

— Теперь к Радомиру, — сказал Красновский и надел рюкзак на спину.

— Не лучше ли нам разойтись? — предложил Раденков.

— Правильно! Ты иди по правой дорожке. Через несколько минут двинусь и я, но по левой. Встретимся в поезде. Садись во второй вагон.

Раденков перебросил через плечо сложенное одеяло и заковылял к полустанку Драгичево.

Красновский минут десять посидел возле скалы. Потом еще раз внимательно оглядел местность, но никого не увидел. Впрочем, он не мог заметить Райну, торопливо подымавшуюся к вершине: она пробиралась так, чтобы снизу, из села, ее нельзя было увидеть.

Когда группа молодежи, среди которой была и Райна, добралась до вершины горы, девушка отделилась, вынула из потрепанного чехла бинокль и приставила к глазам.

— Так оно и есть! — крикнула она. — Иди сюда!

Тонкий, стройный юноша подбежал к ней.

— Смотри! — Райна подала ему бинокль и показала двух человек на скале.

— Да это твои знакомые, те, с которыми ты заговорила по дороге. Хромой и другой, с тяжелым ранцем.

— А ты ничего особенного не замечаешь?.

— Как? Ах, да. Тот, помоложе, у него как будто радионаушники.

Юноша опустил бинокль, посмотрел на девушку. У обоих в глазах светились подозрение и тревога.

Райна, более быстрая и сообразительная, тотчас предложила:

— Пойдем проверим!

Они спустились по крутой поляне, прячась за кустарниками, потом повернули. Но, когда опять поднялись, тех двоих уже не было.

Девушка и юноша оглядели вершину, потом оба гребня горы. Сомнительных туристов нигде не было видно, они исчезли.

Девушка в сердцах пнула ботинком пустую консервную банку.

— Здесь они закусывали! — сердито сказала она.

Потом нагнулась, подняла с земли маленький кусочек картона.

— Погляди-ка! Железнодорожный билет… из Кремиковцев[1].

Венко тоже рассмотрел билет.

— Да… и с сегодняшней датой.

Они опять переглянулись. Их подозрения и тревога возрастали.

— Что же нам теперь делать? — спросила Райна.

— Ты возвращайся к нашим, — предложил Венко. — Предупреди их и беги прямо в ближнее село в милицейский участок. А я здесь останусь. Не могли же эти сомнительные туристы сквозь землю провалиться… Где-нибудь да покажутся!

Райна быстро убежала, а Венко долго еще всматривался с вершины горы в далекие склоны. Но хромой и его товарищ действительно будто провалились сквозь землю.

Наступал вечер. Красновский и Раденков уселись на разные места в рейсовый автобус и ехали из Радомира в Самоков.

— Мы как будто знакомы, — заметил крестьянин, сидевший рядом с Красновским. — Вы откуда будете?

— Из Северной Болгарии, — неохотно ответил тот.

— Может быть, работали в наших местах?

— Нет!

— Куда едете?

— В Самоков. Оттуда подымусь в Рильские горы.

Вблизи Радомира Красновскому удалось устроить третью передачу. Он приютился у старой, заброшенной лачуги. Пока Раденков, присев на большой пень, поправлял шнурки на ботинках и внимательно оглядывался, Красновский успел передать шифрованный текст.

— Оттуда подтвердили, что принято! — обрадованно заявил он, опять надевая рюкзак.

— Очень быстро.

— Я передал всего три числа.

— Всего-навсего?

— Ну, этого достаточно. Остальное в полночь.

Автобус в пути два раза останавливался из-за неполадок в «моторе. В Самоков они приехали поздно.

Первая авария произошла на глухом перевале. Водитель автобуса и его помощник долго возились с мотором. Пассажиры сначала спокойно сидели на своих местах, но когда шофер признался, что придется стоять еще не меньше часа, вышли и разбрелись группами по сторонам от шоссе. Вечер в горах был прохладный и приятный.

Красновский с Раденковым обменялись несколькими словами, будто незнакомые. Улучив момент, когда никого не было рядом, Раденков шепнул:

— Можно и здесь, отойти метров на 200—300 в сторону.

— Нет! — ответил другой. — Как я возьму рюкзак из багажа?

Уже подъезжая к городу, автобус опять застрял. Некоторые из пассажиров забрали свой багаж и тронулись пешком. Среди них был и Красновский. Он медленно шагал по шоссе со своим тяжелым рюкзаком. Вскоре Раденков, все сильнее хромавший, нагнал его. Они пошли вместе.

Пройдя несколько сот шагов, Красновский свернул в какой-то огород. Раденков — за ним.

— Подождем здесь!

— Очень запаздываем!

— Ничего, — резко возразил Красновский. — Который час?

— Без четверти одиннадцать.

— Как раз пора.

Красновский снял с плеч аппарат. В ночном воздухе носился аромат полевых трав и цветущих фруктовых деревьев. Луна выглядывала из-за гор. Было таинственно тихо.

— Накинь на меня одеяло! — сказал Красновский. — Подогни его края, чтобы не проникал свет. Я зажгу фонарик.

Раденков остался сторожить возле темной бесформенной фигуры. Послышался стук телеграфного ключа, потом опять наступила тишина. Он нагнулся, подставил ухо к одеялу, уловил под ним неровное потрескиванье и понял, что Красновский занят передачей.

Через несколько минут одеяло задвигалось, Красновский скинул его.

— Готово!

— Там приняли?

— Связь восстановлена, — уклончиво ответил Красновский.

Около полуночи оба уселись в последний рейсовый автобус и выехали из Самокова.

Раденков чувствовал страшную усталость. Он закрыл глаза, но не мог заснуть.

Красновский внимательно разглядывал пассажиров. Некоторые из них уже дремали, другие, оживленно разговаривали.

Он уперся лбом в оконное стекло и задумался.

Всего десять дней пробыл он на родине, но этого было достаточно, чтобы убедиться: жизнь здесь вовсе не была рабской, как ему вбивали в голову в многочисленных шпионских школах, через которые он прошел на чужбине. Он видел вокруг себя хорошо одетых, веселых, счастливых людей, которые трудились и радовались плодам своего труда. Как бы и ему хотелось жить здесь спокойно, смеяться в полный голос, иметь свой дом, семью, любить и быть любимым…

А ведь все это могло, быть, если бы… Мурашки забегали у него по спине. Кто поверит ему? Все будут считать его врагом. Никто ему не простит.

Только бы выполнить задание и благополучно выбраться на ту сторону границы. Хотя, впрочем, что его там ожидает? Разве это жизнь? Собачья жизнь. Его используют, пока он нужен. А потом выбросят, как выжатый лимон. Нет, совсем это не жизнь.

А все-таки, вздрогнул он, вдруг не удастся отсюда выбраться? Вдруг поймают? Что тогда?

Беспокойство охватило его. Он задвигался, тревожно огляделся. Нет, возврата к другой жизни нет! Поздно колебаться, мосты разрушены.