Ольга Ивановна

X.

На другой день, в сочельник, Хачатрянц остался дома с самого утра.

-- Надо же посидеть подольше хоть один раз! -- говорил он. Денисов проснулся с жутким и томительным ощущением в груди. Он оделся, громко напевая: "Задремал тихий сад..."

Когда он был готов, студенты вместе пошли к хозяйке.

Хачатрянц напустил на себя сумрачный вид и молча опустился в кресло.

-- Что вы надулись, Аракел Григорьевич? -- спросила Ольга Ивановна.

-- Это с ним бывает, -- весело сказал Денисов, -- соскучился по Кавказу -- шашлыку и кахетинскому.

-- Собственно говоря, -- начал Хачатрянц.

Но хозяйка не дала ему кончить:

-- Вот и прекрасно. У меня есть вино. Мы вместе позавтракаем. Идет?

Скоро всем стало очень весело. После завтрака играли в карты. Денисов предложил сыграть в носки. Хачатрянц сам прошелся на свой счет.

-- Ничего не панимаишь, -- сказал он, -- какие карты нужны!.. Ва!

И он указал на свой нос.

Ольга Ивановна поминутно смеялась, подливала технологу вино. Тот хмелел и начинать петь армянские песни. Его глаза сузились и замаслились. Он смотрел на Ольгу Ивановну особенным взором, оскорблявшим Денисова.

Потом играли в жмурки. Хачатрянц, как медведь, суетился на месте, топал каблуками, и его ловили сразу. Но когда ему завязывали глаза, он метался по комнате как сумасшедший и кричал:

-- Сэйчас поймаю, сэйчас поймаю...

Денисов и хозяйка убегали вместе на цыпочках в дальний угол и крепко, беззвучно целовались.

Когда Хачатрянцу удавалось поймать ее, он долго не выпускал ее из рук, а Денисову становилось неприятно, и он говорил:

-- Что же ты, поймал или не поймал?

-- Собственно говоря, поймал, только боюсь упустить, -- добродушно отвечал технолог.

Обедали тоже вместе. Потом все сидели притихнув и Денисов медленно и мечтательно рассказывал о Волге.

Вдруг, часов в пять, раздался сильный звонок. Ольга Ивановна странно встрепенулась.

-- Вера, подождите отворять, -- взволнованно сказала она, -- господа, идите к себе... это, должно быть, ко мне по делу.

Когда студенты прошли коридор, они услыхали стук наружной двери. Кто-то медленно и тяжеловесно прошел через кухню в комнату хозяйки. Послышался чей-то ужасно низкий бас. Студенты прислушивались, но не могли разобрать слов. Голос иногда повышался, и Денисову чудились стальные нотки. Ольга Ивановна говорила совсем тихо. Пришедший мужчина -- медленно и авторитетно. И Денисов с выражением ужаса на лице хватал Хачатрянца за обе руки, шептал ему: "Не двигайся" -- и мучительно ждал.

-- Ва, какой сердитый! -- сказал Хачатрянц. -- Надо его развеселить... Споем "крамбамбули".

И студенты молодецки затянули:

Крамба-амбули, отцов наследство

Питье любимое у нас...

Они шагали по комнате с каким-то общим торжеством.

-- "Есть у-утешительное средство..." -- вопил Хачатрянц, топая каблуками.

Когда кончили, технолог сказал:

-- Ну вот, довольно с него!

И потом прибавил:

-- Наконец-то он явился.

-- Кто это он? -- удивленно спросил Денисов.

-- Как кто?.. Чудак!.. Да ее содержатель!

-- Что ты говоришь? -- бледнея, прошептал Денисов.

-- Ва!.. что я говорю!.. Какой ты, право... Да разве она может жить иначе?.. Я пари держу: в Петербурге все так живут, иначе с голоду помрешь...

-- Ты с ума сошел! -- почти крикнул Денисов. -- Она?.. Ольга Ивановна?.. Оля?.. -- вырвалось у него.

-- Ну да! Что такое! -- сердито сказал Хачатрянц. -- Какой ты наивный, нэ панимаишь!.. Разве ты не видишь?.. Властный, хозяйский тон... Чудак!.. Мы пили его вино...

У Денисова упало сердце, подкосились ноги. Он сел и не возражал Хачатрянцу. Он стал считать секунды и не мог дождаться, когда уйдет этот гость. Минут через петь густой бас сказал:

-- Ну, до свиданья!

И Денисов побежал к ней.

Он затворил за собой дверь. Она сидела у стола перед зажженной лампой. Он подошел и обнял ее сзади. Ольга Ивановна сделала движение, как будто отстранилась. Денисов заглянул ей в лицо. Ее глаза были странны; щеки побледнели; углы губ вздрагивали.

-- Милая, что с тобою?.. Кто это приходил?..

Она зарыдала вместо ответа. Потом он услышал:

-- Проклятая жизнь... звери... оскорбляют на каждом шагу...

-- Кто он такой, Оля?.. Ради Бога...

-- Жестокие люди!.. На себя оглянулись бы... -- рыдала она. -- Слушай, Коля, я скажу тебе все... садись.

Она вся дрожала. Ее лицо дышало решимостью.

-- Я обманула тебя... Я не вдова и не была замужем... Я любила четыре года... И тот человек... не этот, другой... женился и потом был у меня. Я ничего не знала... Он женился в апреле, а в мае продолжал мне клясться, что никогда не бросит, что обожает меня... Господи! Я верила, глупая... Потом мне открыли глаза... Я пошла на курсы... Добрый человек помог... у-у, проклятый! Как я его ненавижу... Коля, ты пойми меня -- вот я сейчас покажу тебе.

Она вынула из кармана маленькую записную книжку, открыла ее и дала ему. Оторопевший Денисов машинально прочитал: "август... 5 р. -- к. сентябрь. 8 -- октябрь. 1 -- ноябрь... декабрь -- 50"

Он перевел глаза на Ольгу. Она закрыла лицо руками.

-- Оля!.. Я не понимаю... Что это?..

-- Это моя прошлогодняя практика.

Он как будто еще недоумевал.

-- Ну, что же? -- холодея, спрашивал он.

Она встала, подошла к нему, обняла за шею.

-- Ну вот, милый, -- тихо сказала она, -- надо же мне было жить... Этот человек и помогал мне и теперь помогает.

Тупая и короткая боль сдавила его душу. Он ничего не сознавал. Ему хотелось закричать, разбить что-нибудь, убежать. Ольга Ивановна смотрела ему в лицо. Он стоял, опираясь на спинку стула, с безумным, блуждающим взором.

-- Коля, Коля, родной мой... очнись... Надо примириться.

Он слышал эти слова, как сквозь сон.

"Надо примириться... с чем?" -- думал он и не понимал... В его уме промелькнул образ Наташи -- чистый, кроткий, ласковый... Ему стало горько. Потом он тряхнул головой, переломил себя и заходил по комнате. Хозяйка сидела спиною к нему. Он остановился в углу и смотрел на нее. Он видел мягкие контуры ее спины, плеч, ее шеи с гордым изгибом и золотистыми волосами, видел ее грустную и подавленную позу.

И ему стало невыразимо жаль ее. Страстное чувство проснулось в нем. Она сделалась ему бесконечно дорога. Он страдал. Он уже сознавал, что разрыв невозможен. Это значило бы -- вырвать сердце с кровью. Он подбежал к ней и упал на колени.

Она опять заплакала. Он целовал ее руки, возвышенно спокойный, примиренный, и думал, что вот эта женщина теперь для него дороже всего в мире.

Он говорил:

-- Милая моя, голубка моя... успокойся -- ты выше этого... Мы забудем обо всем -- ты будешь моей женой... Я сам скажу ему.

Ее охватил порыв восторга и радости. Она целовала его, замирая в его объятиях.

И вдруг она вскочила:

-- Коля! Я пойду... Жди меня здесь... Я сейчас, скоро вернусь.

Она с лихорадочной поспешностью причесывалась, оправлялась, пудрила под глазами.

-- Куда ты идешь? Зачем? -- в изумлении спрашивал Денисов.

-- Я иду к нему... не удерживай: я сама хочу ему сказать... я хочу видеть его лицо... Ты не поймешь -- это чувство женщины. Я все готова отдать за это наслаждение... Он оскорблял меня -- черствый, злой... Я иду.

В ее голосе звенели истерические нотки. Ее лицо судорожно подергивалось. Она сорвала ротонду с вешалки; потом вдруг села на пол у кровати и захохотала:

-- Ха-ха-ха-ха!

Ее смех переходил в вопль. Ее душили рыдания без слез. Прибежала Вера со стаканом воды. Хачатрянца уже давно след простыл. Денисов перепугался, не знал, что делать. Вера брызгала ей в лицо. Ольга Ивановна понемногу успокоилась. Вера ушла.

-- Эгоист проклятый, -- твердила Ольга Ивановна, -- говорит: "Студентов приманила, песни поют -- что же ты не подпеваешь?.." У-у, зверь!

Она с новым приливом решимости оделась. Денисов умолял, чтобы она не ходила одна.

-- Пойдем вместе, я тебя провожу, ты мне покажешь его квартиру, я сам войду...

-- Нет, нет, Коля, я не могу, не лишай меня этого счастья.