Они освобождали Молдавию, они штурмовали Берлин

Г. ЛЕНЕВ, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант, бывший командир 902-го стрелкового полка 248-й сд НАШ 902-Й В БОЯХ ЗА МОЛДАВИЮ И БЕРЛИН

Весной 1944 года Советская Армия освободила от фашистского ига многие районы Правобережной Украины и вступила в пределы Молдавии. Летом этого года мне было приказано принять командование 902-м стрелковым полком 248-й стрелковой дивизии. Начальник штаба капитан В. Н. Ладовщик доложил, что с 23 июня полк находился в боях. Потери сравнительно небольшие, но боеприпасы на исходе…

Наша оборона тянулась вдоль Днестра. Позиции располагались у самого уреза воды. На другом берегу — фашисты. Днем иногда вспыхивала перестрелка, а по ночам было совсем тихо. Казалось, что и противника нет за рекой. Лишь изредка взлетали там гроздья осветительных ракет.

Солдаты скучали в окопах. Чтобы занять людей, я приказал непрестанно вести земляные работы. Бойцы сооружали огневые точки, рыли ходы сообщений, укрепляли блиндажи…

На каждом участке обороны складывался постепенно свой «микроклимат», свой быт. Однажды я провел ночь на передовом НП. Перед рассветом, когда тишина казалась особенно глубокой, услышал вдруг позвякивание ведер, донесшееся с противоположного берега. Затем голос:

— Русс, вассер!

Неподалеку кто-то спросил:

— Витька, что там?

Послышался плеск, звяканье металла о металл. Вероятио, немцы котелками черпали воду и наполняли ведра.

Едва за рекой наступила тишина, появились солдаты с ведрами на нашем берегу. Раздался крик:

— Фриц, вассер!

Наши бойцы неторопливо набрали ведра и вернулись в траншею.

Спустя несколько минут протарахтела, как предупреждение, пулеметная очередь. Фашисты ответили. И началась перестрелка, начался обычный фронтовой день.

Я поговорил с сержантом, ходившим за водой.

— Жара, товарищ майор, — сказал он. — И умыться надо, и попить вволю. Тут вода рядом, а позади степь.

Может быть, мне следовало поругать сержанта. Но я представил себе людей, изнывающих от зноя и жажды, когда река совсем близко… Вернувшись в штаб, я организовал снабжение солдат водой.

Все длинней и темней становились ночи. В одну из них наш полк оставил спокойный участок, сдав его всего лишь одному батальону. А мы получили приказ незаметно для противника переправиться на правый берег Днестра и сменить обескровленный полк, оборонявшийся на Гура-Быкулуйском плацдарме.

Под покровом ночи мы перешли по мосту через реку и заняли отведенный нам участок, изготовившись к обороне и, если потребуется, к наступлению. Место было сырое, низкое. Через неделю солдаты начали болеть малярией. Лица людей желтели от акрихина. Я и сам чувствовал недомогание.

Мы готовились к прорыву. Противник, очевидно, понимал это и принимал свои меры. Ежедневно фашисты вели огонь из орудий разных калибров, выбрасывая большое количество снарядов. Все это время люди вынуждены были сидеть в укрытиях, прислушиваясь к разрывам. От напряжения, от непрерывного грохота болела голова, и все же солдаты шутили: немец освобождается от груза, чтобы легче было бежать.

По ночам гитлеровцы устанавливали мины. Наша артиллерия вела методический огонь, мешая вражеским саперам работать. Строчили пулеметы.

Меня вызвал командир дивизии полковник Н. 3. Галай. Переправившись на левый берег, я с трудом разыскал штаб дивизии. Он разместился в землянке, замаскированной в густом кустарнике. Вокруг — ни души. Возле штабного блиндажа одиноко стоял часовой.

— Назад. Ходить не велено! — крикнул он.

Я удивленно пожал плечами: что за ерунда? Почему нельзя ходить в штаб? А как же добраться до комдива?

Выручил начальник политотдела дивизии полковник Ф. И. Дюжилов. Он как раз поднялся из блиндажа и увидел меня.

— Ленев, ждем вас. Добрый день! Вчера нас немцы часа полтора бомбили. Методично. Как напоказ. Через десять минут групповой налет. Причем точно по штабу. Поэтому Галай распорядился перевести штаб в другое место и установил строгий маскировочный режим. Так что ты напрасно ворчишь.

— Ну, а если вызвали по делу? Ждать до темноты?

— Зачем? Просто выполняй требования маскировки.

«Комдив прав, — подумал я, остывая, — у нас тоже третьего дня немцы засекли командный пункт полка из-за неаккуратности писарей. От артналета мы потеряли трех человек. А могли бы не потерять…»

— Товарищ Ленев, указание отправить на учебу одного офицера вы получили?

— Да. Пошлем Владимира Мунтяна, командира пулеметной роты.

— Думаете, достоин?

— Вполне. На фронт пришел добровольно в шестнадцать лет. Воюет умело. Участвовал с полком в боях на Маныче, брал свой родной Ростов, форсировал Миус. Награжден орденом Отечественной войны и боевыми медалями.

— А что он за человек? Каковы его моральные качества?

— Смел, выдержан, инициативен. Любое дело можно доверить.

— Образцовая характеристика, — прищурился начальник политотдела.

— Не понимаю вашей иронии, товарищ полковник!

— Не обижайся, с Мунтяном я хорошо знаком. Речь не о нем. Бывает у нас иногда так: человек со своими обязанностями не справляется, а снять его, понизить в должности вроде бы неудобно. Начальство может сказать — воспитывайте. Куда проще отправить такого на учебу, выдвинуть на повышение. Отделался — и ладно..

А в конечном счете такая практика боком выходит. Бездарь лезет вверх. И уже не маленькие участки работы заваливает, а крупные. Ты это всегда помни. А Мунтяна отправляй учиться. Поддерживаю. Он вполне достоин.

— Ясно, товарищ полковник. Командир дивизии в блиндаже?

— Галая найдете вон там, на окраине деревни. Возле зенитчиков. Он никогда не сидит на месте. С солдатами по душам разговаривает. Будьте здоровы!

Командира дивизии я нашел за деревней у опушки леса. Он смотрел на проходивший мимо строй. Вернее, слушал песню, которую старательно выводили солдаты. Лицо у него было довольное. Разгладились морщины на лбу. Он протянул мне руку, спросил:

— Ну, как?

Я догадался, что он имеет в виду песню. Прислушался.

— Вот, и о вашем полку тоже есть! — толкнул меня в бок Галай.

— Песня нашей дивизии. Нравится?

Я не мог кривить душой.

— Мелодия хорошая, а вот слова, откровенно говоря, малость подгуляли.

Галай нахмурился.

— Сами вы подгуляли.

От его хорошего настроения не осталось и следа. Не надо было мне высказываться — о вкусах не спорят. Я приготовился выслушать замечания. Тем более, что и основания для этого имелись. Полк получил пополнение, но молодые бойцы еще как следует не обучены. Мы вышли из лимита боеприпасов. Словом, ругать было за что.

Однако гнев командира быстро прошел. Галай принялся подробно расспрашивать о положении на плацдарме, о наших трудностях. Я сказал, что местность у нас совершенно открытая, а немцы занимают господствующие высоты. Противник обстреливает весь плацдарм прицельным огнем.

— Закапывайтесь глубже! — распорядился Галай. — Все траншеи должны быть в полный профиль.

— Уже сделано.

— Смотри, Ленев, чтобы все было в полном порядке. Скоро начнутся важные события. Надеюсь на тебя, — сказал Галай.

Он впервые обратился ко мне на «ты». Это означало, что я теперь стал в дивизии своим человеком. Мне было известно, что таким обращением комдив подчеркивает обычно свое расположение и доверие.

— Наступать начнем, как понимаешь, с твоего плацдарма, — продолжал Галай. — А вообще армия будет форсировать Днестр на широком фронте. Поэтому нам нужно знать все о немцах.

— Против моего полка стоит 536-й пехотный полк, — доложил я. — Оборона его построена в два эшелона. Сильно развита система траншей, много дзотов.

— А резервы какие? Где находятся?

— Не успели установить, товарищ полковник.

Комдив посоветовал узнать все, что можно, у соседей. Этих данных, вполне понятно, будет недостаточно. Поэтому нужна разведка боем. Галай приказал провести ее восемнадцатого августа.

По этому поводу в первом батальоне состоялось делегатское партсобрание. Я выступил перед коммунистами, рассказал о намеченной разведке боем. Потом говорили солдаты и офицеры. Выступления были короткими, деловыми.

Поднялся пожилой сержант, сказал простуженным голосом:

— Я из первой роты. Коммунисты роты просили передать: задачу выполним.

Сержант сел. Я посмотрел на него и подумал: можно не сомневаться, на своем участке он сделает все, что сможет. А сколько у нас таких воинов, коммунистов и комсомольцев!

К завтрашнему бою все было спланировано штабом полка. Батальоны получили боевые распоряжения. Предполагаемые варианты действий были уточнены на местности. Если разведка боем сразу пройдет успешно, с этой задачей справится один батальон. В случае осложнений придется ввести второй батальон, перенацелить средства усиления. Кажется, было обдумано все, что можно предусмотреть заранее. Я успокоился и вскоре заснул. Но ненадолго. Меня подняла с топчана сильная канонада. В землянку вбежал адъютант Саша Красников:

— Что делается, товарищ майор! Фрицы совсем ошалели! Бьют беглым огнем!

Появился капитан Ладовщик. Обычно бесстрастный, он сейчас был возбужден. Подрагивали его тонкие ноздри:

— Не понимаю, товарищ майор, неужели немцы намерены начать наступление?

Торопливо одеваясь, я лихорадочно соображал, чем вызван ураганный огонь противника. По нашим данным, немцы не собирались атаковать плацдарм. Или наша разведка прошляпила?

С потолка сыпалась земля. Тяжелые снаряды рвались поблизости.

— Разрешите, товарищ командир? — раздался звонкий девичий голос.

Вошла радистка. Бережно поставила на топчан рацию, тряхнула головой и вопросительно посмотрела на меня.

— Соедините с капитаном Андреевым!

В трубке послышался знакомый картавый голос. Командир батальона по кодированной карте доложил обстановку. Выяснилось, что фашисты бессистемно обстреливают позиции полка. Будто стремятся выпалить как можно больше боеприпасов.

— Они не зря это делают. Вероятно, к отходу готовятся, — высказал предположение начальник штаба.

— Очень похоже, — согласился я и велел соединить меня с Галаем.

Командир дивизии приказал отложить начало разведки боем.

Целый день гитлеровцы вели бешеный огонь. Однако потерь у нас почти не было. Не напрасно мы требовали от людей, чтобы они глубоко зарылись в землю, построили надежные укрытия.

К вечеру канонада стала стихать. Я вызвал по радио Андреева.

— Пора, капитан! Действуй!

Потянулись томительные минуты ожидания. Все, кто находился на командном пункте полка, заметно волновались. А замполит капитан Эрайзер несколько раз порывался отправиться в батальон. Но я не пустил его.

Эрайзер появился у нас во время формирования полка. К замполиту Шаренко явился боец и сказал:

— Я из Астрахани. Был комсоргом у нас в школе.

— Комсоргом? — переспросил находившийся в тот момент у Шаренко командир пулеметной роты, недоверчиво разглядывая худенького солдата. — Мне комсорг в роту нужен. Пойдете?

— Да, пожалуйста, — ответил Эрайзер, и все засмеялись, услышав такой штатский ответ.

Вскоре в бою под Элистой был убит командир минометного взвода. Эрайзер заменил его, получив звание младшего лейтенанта. Эрудированный, общительный и заботливый человек, Эрайзер пользовался уважением товарищей. Перед началом боев за Ростов из полка выбыл на повышение парторг. Коммунисты выдвинули на эту должность Геннадия Павловича Эрайзера. Он оправдал доверие и вот недавно стал замполитом полка.

Самой спокойной среди нас была, пожалуй, девушка-радистка. Она быстро и умело выполняла любое распоряжение. Глядя на нее, я вспомнил нашу первую встречу, когда радистка представилась: «Старший сержант Рамазанова!» И добавила, опережая мой вопрос: «Командир батальона капитан Рамазанов — это мой брат. А помощник начальника штаба капитан Рамазанов — мой отец. Мое имя — Марьян». — «Марьяна?» — переспросил я. — «Нет, Марьян, — улыбнулась девушка. — Ведь я лезгинка…»

— Товарищ майор! — позвала радистка.

Капитан Андреев докладывал, что он находится уже во второй траншее. Немцев нигде нет. Что делать дальше?

Я связался со штабом дивизии. Галая там не оказалось: уехал куда-то в полк. Начальник штаба дивизии полковник Г. Н. Коняшко, человек решительный и смелый, распорядился:

— Наступай! Как следует бей отходящего противника, не давай оглянуться…

Чтобы ускорить наше продвижение, я ввел в бой батальон капитана Зейнала Рамазанова. Через час Андреев доложил, что замечена крупная вражеская колонна. Она удалялась в юго-западном направлении. Значит, немцы начали отход от Днестра. Но, отступая, фашисты оставили сильное прикрытие. Чтобы сбить его и не дать противнику отойти беспрепятственно, нужно было ввести в бой все наличные силы полка.

Капитан Ладовщик заколебался.

— А если не собьем? У немцев, чувствуется, сила немалая. Они понимают, что нужно задержать нас любой ценой. Могут контратаковать, а у нас никаких резервов.

Я задумался. Риск, конечно, есть. Но нельзя же позволить противнику сохранить живую силу. Потом это обернется опять против нас. Я решился и ввел из-за правого фланга третий батальон для наращивания силы удара. Командный пункт полка был выдвинут к боевым порядкам рот. Мне самому нужно было видеть все происходящее, чтобы сразу реагировать на малейшее изменение в обстановке. Со мной выдвинулась вперед оперативная группа штаба полка во главе с Ладовщиком.

Немцы открыли по нашим наступающим цепям сильный огонь. Особенно досталось батальону капитана Андреева. Он вынужден был залечь.

— Несу потери. Прошу подкрепления, — сообщил он мне по радио. — Дайте огня!

Огнем я ему помог. В резерве был поддерживающий артиллерийский дивизион. А вот подкрепление… К этому времени батальон Рамазанова вырвался далеко вперед и во взаимодействии с батальоном 899-го стрелкового полка успешно продвигался на юг. Почему бы не перенацелить две роты от Рамазанова в помощь Андрееву? Конечно, если немцы почувствуют, насколько ослаблена атакующая группировка, они могут доставить нам неприятности. Но я был уверен в успехе, так как знал, что противник деморализован и отходит, совершенно не ведя разведки.

Замысел наш удался. Батальон Андреева, получив помощь, сломил сопротивление врага. Немцы начали откатываться. Только теперь я смог наконец поговорить с Галаем. Командир дивизии сам вызвал меня к рации:

— Ну, как разведка боем?

Доложил.

Ответ последовал не сразу. Вероятно, Галай с кем-то советовался. Потом сказал:

— Продолжай преследование.

И, помедлив, добавил:

— Берзарин доволен твоими действиями.

Позднее я был награжден за успешные действия полка при прорыве вражеской обороны на Гура-Быкулуйском плацдарме. Рядом с орденом Красного Знамени и орденом Отечественной войны I степени я прикрепил к гимнастерке орден Александра Невского.

Закончилась Ясско-Кишиневская операция. 2-й и 3-й Украинские фронты, окружив восемнадцать вражеских дивизий, добивали их на берегу Прута. Советские войска широким потоком хлынули на запад.

Пятые сутки наш полк почти без отдыха шел вперед по раскаленной августовским солнцем степи. Позади остался Минжир. Пытаясь затормозить наше наступление, фашисты минировали дороги и населенные пункты. Саперы обезвреживали вражеские ловушки. Но гитлеровцы столь искусно маскировали свои «сюрпризы», что даже опытный глаз не мог порой различить их в траве или в кустарнике. Мины выводили из строя людей и технику. Был приказ удвоить бдительность. Это помогло, но ненадолго. Подрывы не прекращались. Сказывалась усталость, притуплявшая чувство осторожности. Люди буквально засыпали на ходу. Я был свидетелем такой картины. По дороге устало шагала рота, взбивая сапогами пыль. Грязными струйками стекал по лицам пот. На повороте дороги один из бойцов — последний в колонне — не изменил направления вместе со всем строем, а продолжал двигаться вперед. Я остановил лошадь, чтобы не наехать на него. Солдат шагал по полю, слегка пошатываясь и опустив голову.

— Куда ты? — крикнул я громко.

Боец не слышал. Я соскочил с лошади и догнал его. Заглянул в лицо. Глаза его были закрыты. Я потряс бойца за плечи. Он вздрогнул. Посмотрел на меня удивленно, потом улыбнулся.

— Извините, товарищ майор, размечтался… Домашних своих видел…

В это время с пригорка брызнула автоматная очередь. Раздались резкие команды. Рота рассыпалась по степи.

— Цепью — вперед!

Командир роты побежал к пригорку, где строчили автоматы. За ним устремились бойцы. Куда только девалась их усталость. Цепь достигла пригорка и скрылась за гребнем. Через десять минут все было кончено. Стрельба утихла. Мимо меня провели пленных гитлеровцев. Потом пронесли раненых бойцов.

— Становись! — послышалась команда. И снова рота зашагала по дороге на запад.

…После успешного завершения Ясско-Кишиневской операции последовали передислокации по железной дороге в район Ковеля, пополнение личным составом и боевой техникой, походное движение в Польшу, переправа через реку Висла на Магнушевский плацдарм и участие в Висло-Одерской операции, выход к правому берегу Одера, форсирование реки, захват плацдарма на ее противоположном берегу. Почти два с половиной месяца удерживал наш 902-й стрелковый полк Гросс-Ноендорфский плацдарм. И вдруг — неожиданный приказ: сдать свой участок обороны и занять отведенный нам участок на Кюстринском плацдарме. Отсюда, вместе с другими частями 9-го стрелкового корпуса, 16 апреля полк двинулся на запад.

Прошло десять суток, в течение которых наши воины вели ожесточенные бои, ломая вражескую оборону на левом берегу Одера. Наступил день 25 апреля, и командир первого батальона капитан И. И. Ковалевский доложил по телефону:

— Преследуя отходящего противника, вышел на берег Шпрее. Переправ нет, мосты разрушены.

— Форсировать реку надо как можно скорее. Ищите переправы, используйте подручные средства…

Через час — снова звонок:

— Товарищ полковник, противник ведет сильный огонь. Разрешите дождаться темноты и ночью форсировать Шпрее?

— Вы продумали план?

— Да.

— Можете его доложить?

— Так точно. До темноты саперы будут готовить материал для ремонта взорванного моста. Рядом с моим НП обнаружены пиломатериалы: брусья, доски. Соберем полсотни железных бочек. Саперы считают, что на ремонт моста уйдет не более четырех часов. Дальше: артиллеристы, пока светло, будут засекать огневые точки противника. В ротах начали готовить плоты и лодки…

План я утвердил. Для оказания помощи командиру батальона выслал своего заместителя майора П. К. Шевченко…

Незадолго до наступления темноты Шевченко и Ковалевский доложили: все плавсредства готовы. Затем пришло сообщение о том, что переправочные средства уже на воде. Стрелковые роты начали форсирование под прикрытием артиллерийского огня. Саперы принялись восстанавливать мост.

Я пожелал Ковалевскому успеха и связался с комбатом Ф. П. Крыловым. Он еще не разведал место для переправы и, судя по всему, выжидал, пока прояснится обстановка у соседей.

— Действуйте энергичнее, — распорядился я.

Вновь позвонил Шевченко:

— Первый эшелон на том берегу ведет бой с противником. У нас все по плану.

Стрельба на Шпрее усилилась. Ожесточенно били орудия и минометы гитлеровцев. Но я был убежден, что Ковалевский достигнет успеха. И он не подвел. Что особенно важно — реку удалось преодолеть с малыми потерями. Пехоте хорошо помогла артиллерия. Она подавила огневые точки противника, уничтожила его орудия и минометы. А для укрытия от пуль наши бойцы искусно использовали так называемое «мертвое пространство» возле высокого берега и на изгибах реки.

Вспоминается, как до начала боев в Берлине, где-то под городом Буковом, мы освободили заключенных одного из гитлеровских концлагерей. В нем были люди разных национальностей: русские, чехи, поляки, бельгийцы, французы. Все одинаково изможденные, замученные. И все же сохранился в них неукротимый дух сопротивления и борьбы, жажда жизни.

Близился вечер. Со стороны концлагеря показалась группа — человек двадцать. Она приблизилась. Люди шли строем. Грустно было смотреть на них. Тощие, иссохшие, в арестантских робах, они высоко вскидывали ноги, старались держать равнение.

По команде высокого курчавого человека, густо заросшего черной щетиной, группа остановилась возле моего ординарца деда Лайко. Увидев командирский ремень и, наверное, приняв Лайко за офицера, курчавый подошел к нему. Раздался гортанный голос:

— Товарищ! Понимай, товарищ?

Непривычно было слышать гордое русское слово «товарищ» из уст иностранца в арестантской одежде. А курчавый вдруг поднял правую руку, сжатую в кулак, и торжественно произнес:

— Рот-фронт! Рот-фронт, товарищ!

Тут нашелся переводчик, и, прежде чем расстаться, мы обменялись с французами десятком фраз. Антифашисты говорили, что они хотели бы находиться в наших рядах и вместе с нами добивать проклятых гитлеровцев. А кудрявый француз, назвавшийся Жаном Форжем, пожелал нам скорее освободить немцев от фашизма и установить прочный длительный мир.

И вот теперь, на улицах Берлина, я несколько раз вспоминал встречу с освобожденными узниками и особенно слова француза о том, что мы освобождаем немцев от фашизма.

Все понимали, что конец войны близок. В эти весенние, наполненные предвкушением праздника дни людям особенно не хотелось умирать, но наши потери не уменьшались, нам приходилось штурмом брать каждый дом, завоевывать каждую улицу. Многое зависело от командования, штаба полка. И мы принимали меры к тому, чтобы подразделения действовали наиболее целесообразно в условиях складывавшейся тогда обстановки.

Бои велись не только за каждый дом, но отдельные этажи. Действовать в таких условиях целыми подразделениями было зачастую невозможно. Поэтому создавалось множество мелких штурмовых групп. Они просачивались в дома и вышибали оттуда гитлеровцев. Когда было особенно трудно, на помощь штурмующим группам поспевали саперы, подрывавшие отдельные здания, делавшие проходы в стенах. Артиллеристы били из пушек прямой наводкой по амбразурам, танкисты в упор расстреливали пулеметные точки, огнеметчики выкуривали фашистов из подвалов, гвардейские минометы обрушивали стальной шквал на особо важные объекты и резервы противника.

История отсчитывала последние часы фашистского рейха. Третья империя бесславно превращалась в руины. На войне, как и вообще в жизни, грустное часто соседствует со смешным, трагическое — с комическим. Русскому человеку, как говорится, юмора не занимать, и не просто юмора, а со смыслом. В имперской канцелярии, куда ворвались части дивизии, наши бойцы обнаружили целые ярусы ящиков с фашистскими орденами и медалями. Солдаты рассматривали их, шутили, привешивали на спину и чуть ниже. Особенно разошлись артиллеристы, которые стали «награждать» гитлеровскими орденами верблюдов Мишку и Машку, проделавших вместе с полком путь от Сталинграда до Берлина.

Над руинами Берлина клубился дым. Еще догорали пожарища, но стрельбы в городе уже не было. Вражеский гарнизон полностью капитулировал.

Прошло некоторое время, и нам сообщили радостную весть: 902-й стрелковый полк, отличившийся при штурме фашистского логова, награжден орденом Кутузова и стал именоваться Берлинским.

Из книги Г. Ленева «Конец фашистского логова».