Хотя рев двигателей был слышен за много километров, «Интрудер» оторвался от земли, лишь слегка покачивая крыльями, которые Рита Моравиа автоматически выровняла, едва заметно прикоснувшись сбоку к ручке управления. Она дала носу машины задраться на восемь градусов кверху и остановила дальнейшее кабрирование, слегка сместив ручку вперед именно в тот неуловимый миг, когда двадцать пять тонн взлетного веса перераспределились с опор шасси на крылья.
Мерцающий, неуловимый миг, когда самолет собрался с силами и уверенно прорезал крыльями теплый утренний воздух.
Теперь, когда взлет состоялся, Рита левой рукой хлопнула по рукоятке, убирая шасси. Большим пальцем правой она прижала похожую на шляпку гриба кнопку на ручке управления, установив последнюю в нейтральное положение, пока двухмоторный боевой самолет разгонялся в воздухе.
Она проверила, втянуто ли и зафиксировано шасси. Да. Температура двигателей, обороты, расход топлива – в норме. Левой рукой она подняла рукоятку, убирающую закрылки, а правой легонько придерживала ручку управления, не давая рыскать носу при наборе высоты. Разгон идет хорошо. Убрав закрылки и предкрылки и сдвинув стабилизатор, она отключила систему механизации крыла и продолжала удерживать машину. Когда та разогналась до приборной скорости пятьсот километров в час, Рита задрала нос самолета выше, соблюдая указания Джейка Графтона не превышать пятисот пятидесяти.
Бабун включил ответчик «свой-чужой» и вел переговоры с диспетчерской.
Сейчас он переключился на центр управления полетами в Лос-Анджелесе. Диспетчер приказал ему нажать кнопку идентификатора «свой-чужой» – «вопль чайки», и штурман подчинился.
– Экс-рей-Эхо-32, с вами установлен радиолокационный контакт. Сдвиньтесь влево, пеленг 020. Эшелон пятьдесят три, следуйте этим курсом.
Рита Моравиа накренила по указанию Бабуна левое крыло.
Когда она выровняла крылья, продолжая набор высоты, он распевал в переговорное устройство, настраивая радиолокационный экран и проверяя, правильно ли проходятся заданные компьютером точки маршрута.
– Хи-хи, хо-хо, на работу мы идем, ля-ля-ля и ду-ду-ду, хи-хи, хо-хо…
Рита рассмеялась под кислородной маской. С Бабуном летать одно удовольствие. Недаром у капитана Графтона светлеет лицо всякий раз, когда он видит Таркингтона.
Она выровняла машину на девяносто пятом эшелоне – девять с половиной тысяч метров – и включила автопилот. Мимо кабины плыло тоненькое облачко – казалось, его можно схватить, давая ноздреватой массе просачиваться между пальцами. Рита выглянула вперед, пытаясь найти точку, откуда мягкие нити словно начинали мчаться к фонарю, разгоняясь по мере приближения. Походило на то, что мчишься под бесконечным ровным потолком, в духе киноэффектов Стивена Спилберга, когда зрители получают ощущение быстрой езды – пыхтят цилиндры, подрагивают сиденья и вдруг на экране появляется цель.
Через некоторое время она отключила автопилот и чуть-чуть задрала нос машины. Та почти неощутимо поднялась на тридцать метров, и облака полностью окутали фонарь. Как раз в это время Бабун поднял голову от экранов и осмотрелся. И встретился взглядом с Ритой. Она заметила, как он подмигнул, потом отрегулировал фонарь и снова принялся колдовать с компьютером и РЛС. Всю жизнь вкалываешь ради вот таких… Она была лучшей ученицей в прекрасной школе зажиточного пригорода – из тех отличниц, которые подчиняют себя строжайшей дисциплине и тем отстраняются от сверстниц, больше интересующихся мальчиками, музыкой и танцами, чем уроками.
Она поразила всех, в первую очередь родителей, когда заявила, что намерена поступать в военную академию. Рекомендацию в Военно-морскую академию ей дал конгрессмен, который понимал, что в эпоху перемен показать свою прогрессивность важнее, чем потерять несколько голосов.
И вот восемнадцатилетняя выпускница школы отважно окунулась в неведомый мир начальной подготовки курсантов – девушка, которая в жизни близко не подходила ни к чему военному, которая хотела только сама пробиться в жизни собственным путем, сколь мало ни походил этот путь на тот, который считали должным мама и подруги детства.
Не просто мало походил. Путь этот оказался сплошным кошмаром – такое ей не могло присниться в самых страшных снах. Сколько шпилек ни отпускали в ее адрес подруги, настроенные на веселые годы в колледже и последующее успешное замужество, в них не было ничего даже отдаленно похожего на ту эмоциональную травму, которую она испытала в первые недели курсантской жизни. Днем она подтягивалась, маршировала, бегала и терпела тяжелую работу и грубые окрики до полного изнеможения, а бессонными ночами рыдала в подушку, начиная сомневаться, правильный ли она сделала выбор. Но однажды она спохватилась, что уже целую неделю не плакала. Второе, более важное озарение пришло однажды за завтраком, когда какой-то старшекурсник потребовал назвать фамилию советского представителя на переговорах по разоружению, и она ответила правильно. А когда экзаменатор не мог добиться ответа от сидевшего рядом с ней неуклюжего недотепы из Джорджии, Рита поняла, что от нее не требуют ничего такого, что ей не по силам. Теперь у нее появились силы выносить всю муштру, и постепенно она вышла в лучшие.
Она вспомнила о тех временах теперь, солнечным утром, когда «Интрудер» летел в кристально чистом небе пустыни под тоненьким слоем облаков, а Бабун Таркингтон, профессионал, успевший заглянуть в лицо смерти, легко и нежно управлялся со сложными системами. Она сделала правильный выбор.
Через сто километров Рита снова отключила автопилот и слегка спикировала, затем медленно отвела назад сектор газа, потому что на указателе скорости появились цифры «550». Она любила это ощущение, когда самолет как бы погружается в долгое парение на снижение и сила тяжести помогает двигателям опускать его в более плотные слои воздуха ближе к земле. Она чувствовала каждый километр скорости, которую придавали не двигатели – полет казался свободным, хотя на самом деле, конечно, было вовсе не так. Потому что она и самолет составляли единое целое, энергия как будто исходила от нее; скорость, мощь, напор – все это она поглощала, накапливала в себе и щедро отдавала, она была машиной, а машина была ею.
Аэродинамические тормоза на кромках крыльев взвизгнули, но еще с недостаточной силой. Рита дожала их и ощутила сопротивление потревоженного воздуха, легкую тряску, которая передалась ей через ручку управления, дроссели и кресло, в котором она сидела. Она с удовлетворением продвинула переключатель торможения вперед большим пальцем левой руки. Щитки послушно закрылись, и тряска прекратилась.
Внизу расстилалась коричневато-красная с серым налетом пустыня – иссушенная земля без малейшего проблеска зелени. Опустившись ниже, она смогла различить песок и глину в долинах и высохших руслах, а камень крутых утесов напоминал отполированный чугун.
Бабун общался с Джейком Графтоном по радио.
– Не бойтесь, мы тут профессионалы.
– Аминь, – откликнулся Графтон.
«Хорошо, что Доджерс остался в Чайна-Лейк», – подумала Рита.
– Ладно, «Туман», я вас вижу. Опуститесь до двух с половиной тысяч по барометрическому высотомеру, – высота местности тут была тысяча двести над уровнем моря, – и следуйте на север по долине, пока не увидите фургон. Он красный с белым крестом на крыше.
– Каким крестом? – поинтересовалась Рита.
– Рисовал сын Доджерса. Догадывайтесь сами.
– Вижу. – С этой высоты фургон выглядел пятнышком среди валунов и глины.
– Значит, ходите кругами над фургоном где-то километрах в пяти, включите эту штуку по моему приказу.
– Вас понял, – отозвался Бабун.
Рита тем временем, отвернув в сторону, начала кружить над фургоном так, чтобы левое крыло было обращено к нему.
Бабун снова осмотрел небольшую коробку, приклеенную поверх прозрачного щитка перед его глазами. Не ахти какое сложное устройство. Снаружи торчал трехпозиционный переключатель, который он пять минут назад поставил в среднее положение – режим ожидания. В этом режиме хладоагент циркулировал в компьютере «Афины». Рядом с выключателем были установлены маленькие лампочки: зеленая подтверждала, что компьютер запитан, а желтая загоралась, когда система принимала сигналы от внешнего источника. Раз она светится, значит, система «Афина» делает свое дело. Была еще красная лампочка на тот случай, если температура охлаждаемого жидким азотом компьютера превысит опасный предел. Если загорится эта лампочка, Бабун должен немедленно отключить систему.
На земле Джейк наблюдал, как Гарольд Доджерс и Гельмут Фриче возятся у пульта управления РЛС.
– Вот они, – произнес через некоторое время Фриче. Ему приходилось повышать голос, чтобы перекричать грохот дизель-генератора, установленного в будке позади фургона. Из-за этого грохота не слышно было даже рева двигателей «Интрудера», разве что когда тот проносился прямо над головой. Джейк взглянул на зеленый экран.
– Пусть включают.
Джейк отдал приказание. Менее чем через две секунды отметка исчезла с экрана. Чудо! Невольно он поискал глазами самолет в небе. Да вот же он – вспышка, когда солнце отразилось от фонаря кабины, затем осталось размазанное, но хорошо различимое белое пятнышко в бледной голубизне. Опять глазами к экрану. Пусто.
– Может, стоит сузить круг, приблизиться, – предложил Фриче.
Самолет оставался невидимым. Однако в семи километрах от РЛС мощность излучения «Афины» оказалась чрезмерной: появились ложные засветки – одна в трех километрах, другая в восьми.
– Папе придется малость убавить, – произнес Гарольд Доджерс уверенным, довольным тоном. – Но, ей-Богу, оно работает.
– Действительно работает, – согласился Джейк Графтон, отирая пот со лба.
Невозможно поверить, но этот помешанный и его гениальный сын изобрели такое, что произведет революцию в военном деле. Адмирал Генри знал, о чем говорит.
Еще через двадцать минут, после нескольких прямых заходов по касательным к семикилометровому кольцу, чтобы Фриче мог набросать схему размещения антенн «Афины», Джейк приказал Рите и Бабуну возвращаться в Чайна-Лейк, где доктор Доджерс отрегулирует компьютер. После этого Рита и Бабун прилетят для новой серии испытаний. Джейк предпочел бы, чтобы самолет взлетал с базы морской авиации Фаллон, расположенной совсем рядом, но адмирал Данедин категорически запретил это, поскольку на базе не обеспечивается должная безопасность.
– Гельмут, поезжайте в штаб полигона, позвоните Доджерсу по закрытой линии и скажите, что нужно сделать. Потом сообщите адмиралу Данедину в Вашингтон.
– Разумеется. – Фриче припустил к серой флотской автомашине, стоявшей неподалеку от фургона, оставляя за собой облако пыли. Гарольд Доджерс заглушил генератор, тот пару раз чихнул и успокоился. Теперь двигатели «Интрудера» были едва слышны – эхо отражалось от высоких скал.
– КАГ, – донесся голос по радио, – мы молодцы или как?
– Молодцы, «Туман». После обеда давай обратно сюда.
Джейк наблюдал, как белое пятнышко растворяется в голубизне – Рита отворачивала к югу. Когда шум двигателей совсем исчез и только слышен был шепот перегоняемых ветром куч песка, он уселся в тени под фургоном.
Что ни говори, «Афина» просто потрясает. Свихнувшийся религиозный фанатик в мастерской, оснащенной не лучше, чем деревенская кузница, делает изобретение, в результате которого вся радиолокационная техника мгновенно устаревает. Без всяких там бюджетных комиссий, без бюрократии, без финансовых ревизоров, пекущихся о быстрой окупаемости. Томас Эдисон голыми руками электрифицировал мир, а попутно создал индустрию грамзаписи и кинематографию. Таким же образом Сэмюэль Доджерс отправил на свалку все известные военные радиолокационные системы, а также все стратегию и тактику, основанную на этих системах. И, по логике вещей, заодно смел и программу В-2.
Зачем покупать сложные бомбардировщики по пятьсот шестнадцать миллионов долларов, когда можно сделать невидимым существующий самолет с помощью устройства за двести пятьдесят тысяч и пары тюбиков суперклея?
Узнав об этом, очень многие будут крайне недовольны. Могущественные люди из тех, чьи телефоны записаны у сенаторов под стеклом на столе.
Джейк Графтон набрал горсть земли и наблюдал, как она стекает между пальцами. Тайлер Генри, Ладлоу, Ройс Каплинджер – все они сидят на мине замедленного действия. Несомненно, они выпустят вперед Джейка Графтона, выставят его одного, как главного специалиста перед жаждущей крови толпой. Лишь когда он добежит хотя бы до промежуточного финиша и они будут точно знать направление и скорость ветра, тогда и только тогда они будут решать, как быть.
Они, наверное, описались от восторга, когда поняли, что Джейк Графтон именно тот человек, что им нужен: настоящий герой с кучей медалей, с которым можно стать рядом плечом к плечу, а можно выгнать, как инвалида с повредившимися мозгами – смотря куда ветер подует. Если будет нужно, его без промедления бросят на съедение акулам. «Жаль, конечно, но этот офицер никогда не подчинялся приказам, он не игрок команды. А после той истории с Эль-Хакимом сильнейшая контузия, психиатры, у него с головой не все в порядке. Очень жаль».
Что станут делать эти большие шишки, если их лодки дадут течь в связи с тем, что секрет «Афины» выйдет наружу? Сражаться? Как? К какому оружию они прибегнут?
Земля, просыпавшаяся между пальцами, легла кучкой в виде странной скульптуры. Ветер мгновенно уносил ее. Чем медленнее она сыпалась, тем быстрее расправлялся с ней ветер.
Наиболее вероятным аргументом, размышлял Джейк, станет то, что «Афина» нарушит установившееся военное равновесие между Востоком и Западом. Аргумент замечательный. «Афина» слишком дешева, чтобы спорить из-за долларов, значит, оспариваться будут последствия. Станут доказывать, что «Афина» побудит Россию скорее нанести первый удар. Значит, ядерная война, радиоактивные осадки и все такое – словом, Четыре всадника Апокалипсиса. Раз не удается убедить логикой или завесить уши лапшой, будут пугать мировой катастрофой.
Джейк поднялся и поддел кучку пыли ботинком. Ветер тут же унес ее.
Уже под вечер, в ходе третьего полета, Рита выписывала прямые отрезки к северу и к югу, каждый раз на полтора километра западнее от РЛС. Бабуну это уже наскучило. Он пользовался навигационной системой, чтобы выводить самолет точно в то место, куда требовал капитан Графтон. Это было непросто. После того, как Бабун включил систему «Афина», ему нужно было только присматривать, не загорится ли ее красный свет. Если это случится, необходимо отключить систему изощренным военным маневром. И для этого флоту необходим лучший его штурман, закаленный воздушный боец. Мерзость какая.
Западнее в пустыне лежала длинная тень, отбрасываемая единственным двухэтажным зданием без окон в населенном пункте под названием Френчмен. Это был публичный дом. По идее, в нем же помещались мэрия и прочие муниципальные службы. С этого расстояния дом казался крохотной коробочкой. Он знал, что дом окрашен в черный цвет и имеет два этажа без единого окна, потому что однажды осматривал его со стоянки. В качестве туриста, разумеется.
Он включил переговорное устройство, чтобы обратить внимание Риты на эту достопримечательность, но передумал.
Рита проверяла, сколько горючего осталось в различных баках. Прижавшись головой к козырьку экрана радиолокатора, Бабун рассматривал положение курсора.
И вдруг услышал грохот – громкий, слегка приглушенный грохот, и сразу же резко подскочили давление воздуха и уровень шума. Что-то ударилось в самолет.
Он отдернул голову от козырька и ошеломленно огляделся по сторонам.
Даже сквозь шлем было слышно, как воет, кричит, стонет ветер. Рита ничком лежала в кресле, закрывая правой рукой окровавленное лицо.
Птица! Они наскочили на птицу.
Он бессознательно включил переговорное устройство и позвал Риту. Он не слышал даже собственного голоса.
Самолет заваливался на одно крыло, опустив нос. Левой рукой он схватил ручку управления между коленями Риты и установил ее по центру.
Замедлиться. Нужно сбавить скорость, чтобы сбить ветер, врывающийся сквозь выбитую левую четверть ограждения фонаря. Птица, видимо, проскочила в эту дыру, ударив Риту, которая в этот момент склонилась над топливомерами на левой панели.
Он снова нажал ручку, чтобы поднять нос кверху, и сосредоточился на том, как выровнять крылья. Выше. Выше. Скорость падает: четыреста восемьдесят по приборам, четыреста шестьдесят, четыреста сорок – надо выпустить закрылки, надо замедлить эту летающую свинью – четыреста.
Рукоятка выпуска шасси находилась с левой стороны приборной доски, прямо под дырой в плексигласе, как раз под половодьем воздуха, врывавшимся в разгерметизированную кабину.
Он попытался дотянуться до нее. Пальцы чуть-чуть не доставали. Расстегнуть ремни. Фиксатор заело. Держась левой рукой за ручку управления, расстегнул правой две застежки Коха на нательном ремне. Если сейчас сработает катапульта, он останется без парашюта. Потянулся снова. Опять не достал. Придется расцепить застежку ремня, удерживающего таз на сиденье. Негнущимися пальцами он развел застежки и схватился за байонетные замки кислородной маски. Придется обойтись и без нее. Он оторвал и кабель, который вел к микрофону в шлеме.
Черт возьми, машина заваливается на крыло. Сильная тряска, нос рыщет. Он слегка опустил нос, чтобы набрать скорость, затем снова задрал его.
С трудом выровнял крылья. Мощность на обоих двигателях восемьдесят шесть процентов. Неплохо. Но вонь – Господи Иисусе!
От всепроникающего запаха слезились глаза. Он попытался дышать ртом.
Не сдерживаемый более инерционным барабаном катапультируемого сиденья, Бабун ухватил правой рукой ручку управления, а левой достал рукоятку выпуска шасси и изо всей силы потянул ее.
Теперь закрылки. Он лег под средней панелью, стараясь не подставлять голову под врывающийся в кабину ураган, и потянулся к рычагу управления механизацией крыла рядом с сектором газа. «Сектор не трогай. Выпусти закрылки на тридцать градусов», – мысленно приказал себе. С огромным трудом он потянул рычаг влево.
Пытаясь выровнять крылья, Бабун перетягивал ручку управления – сначала слишком далеко в одну сторону, потом в другую. Эти проклятые пилоты, мать их так, делают это даже не думая.
Ага! Шасси вышло и зафиксировалось. Закрылки и предкрылки вышли, стабилизатор смещен. Аллилуйя.
Теперь можно взглянуть на Риту. У нее все лицо и плечи в дерьме и крови. И перья. Всюду летают!
Ее шлем сместился. То и дело отворачиваясь, он пытался левой рукой стереть хоть часть этой гадости, удерживая скорость и высоту: двести шестьдесят километров, две с половиной тысячи метров по альтиметру. Дышать в кабине стадо чуть легче.
Есть ли здесь горы такой высоты? Он не помнил и в той позе, в какой лежал, не мог заглянуть поверх приборной доски.
Все по порядку. Он поправил ей шлем. Лицевой щиток разбит, но все же он спас ей лицо и глаза, приняв основной удар на себя.
Она в шоке. Надо как можно быстрее привести ее в сознание, потому что сам он посадить машину никак не сможет.
Правый глаз у нее в крови – ее или птицы, непонятно. Он отер кровь перчаткой. Птицы.
Левый глаз чист, но отчаянно мигает.
– Давай, Рита, детка, проснись. Я не могу вести эту штуку! – орал он в отчаянии. Она не слышала.
Снова взгляд на доску: двести сорок километров в час. Нужно попробовать включить автопилот.
Ну да, автопилот. Если он сработает. Он ударил по выключателю и слегка отпустил ручку. Ура! Включился.
Теперь можно заняться Ритой. Он легонько шлепнул ее, помассировал щеки.
Она потрясла головой и поднесла правую руку к лицу.
Он вернулся на место, придерживая кислородную маску у рта.
– Рита! – Ответа нет. В чем дело? Ага, он забыл подключить провод к шлему. Подключил. – Черт возьми, Рита! – заорал он. – Да проснись же!
Кто-то обращается к нему по радио. Он прислушался. Теперь можно разобрать слова. Это Графтон. Бабун переключил микрофон на внешнюю связь.
– Мы столкнулись с птицей. Рита слегка в шоке. Попробуем сесть в Фаллоне, когда она придет в себя.
– Понятно, столкнулись с птицей. Где именно?
– Влетела прямо в кабину, КАГ. Ударила Риту в голову. Когда она очухается, будем садиться в Фаллоне. Я ухожу с этой частоты и вызываю Фаллон. – Не ожидая ответа, он переключил канал и вызвал диспетчерскую Фаллона.
– КДП Фаллон, я «Туман-22», аварийный вызов. Терплю бедствие. Мы в тридцати – сорока километрах от вас. Высылайте аварийную машину. Какой у нас курс? 120 градусов. – Он потянул ручку вправо, довернув на десять градусов, и автопилот принял команду. Фаллон где-то западнее. Он перегнулся через доску, чтобы выглянуть в ту сторону.
– «Туман-22», я КДП Фаллон. Сигнал бедствия принял. Связь на… – Диспетчер назвал аварийную частоту.
Эй, дурачок, посмотри на экран радиолокатора. Присмотрелся. Терпение, Бабун, терпение. Ты все делаешь правильно, лишь бы Рита оклемалась. А если нет – ладно, хрен с самолетом. Надо придумать какой-то способ, чтобы катапультировать ее над аэродромом, а потом выскочить самому. Жаль, эти мудрецы так и не придумали систему коллективного спасения для экипажей А-6. Но как-то можно будет ее вытащить. Так уже делали. Вот здесь должна быть база, она как раз появляется на экране. Он подождал, пока база будет точно впереди по курсу, потом отвел ручку влево, выравнивая крылья. Переключился на аварийную частоту КДП Фаллон и вышел на связь.
Рита пыталась правой рукой положить левую на сектор газа.
– Бабун?
– Ну да. Ты в порядке?
– Что…
– На нас напала птичка. У тебя на голове птичье дерьмо и кровь. Успокойся, это не твое. Ты что-нибудь видишь?
– Кажется… в правом глазу все плывет. Проклятый ветер. Левый глаз красный… кровь… ничего не вижу.
– Ладно. Я выпустил шасси и закрылки, и мы идем на автопилоте в Фаллон. Тебе придется сажать эту штуку. Сядь поудобнее и постарайся собраться с силами.
Она потерла лицо правой рукой.
Автопилот отключился. Она ухватилась за ручку и повела самолет.
– Видишь, – торжествующе закричал Бабун Таркингтон, – ты же можешь! Все в норме, черт побери! Мы уже почти дома. Подними левое крыло. – Она подчинилась, а он продолжал говорить, лишь время от времени прерывая свой монолог, чтобы ответить на вопрос по радио.
Рита Моравиа управляла самолетом, полагаясь на инстинкт – она только одним глазом, и то расплывчато, видела приборы на доске перед собой. Но ей этого было вполне достаточно. Она чувствовала, как машина подчиняется ее движениям, и обходилась тем, что подтверждения послушания самолета все же попадали в ее ограниченное поле зрения. Пока. При посадке этого будет слишком мало. Ветер – вот еще одна неприятность. Он не врывался в кабину через разбитый фонарь на двухсотсемидесятикилометровой скорости – герметичная конструкция не допускала этого, но тем не менее проникал туда на достаточной скорости.
Холодно. Ей было очень холодно. Надо сбавить скорость.
Левой рукой она потянула сектор газа. Рука не слушалась: пальцы словно застыли. Рычаги управления мощностью сдвинулись назад, хотя она не могла разобрать показания счетчика оборотов и индикатора расхода топлива. Ей все же удалось повернуть голову и скосить здоровый глаз. Она сумела сосредоточиться на указателе угла атаки на бликозащищенном экране и отрегулировать этот угол в соответствии со скоростью.
Впервые она выглянула наружу, пытаясь различить землю. Какая-то размазанная каша. Но Бабун поможет ей сориентироваться.
Большим пальцем левой руки она попробовала надавить кнопку переговорного устройства; после нескольких попыток это удалось.
– Где мы?
– Выверни налево на двадцать градусов и начинай снижаться до… скажем, тысячи восьмисот. Тебе видно?
– Для полета достаточно. Снаружи не различаю почти ничего. Если будешь подсказывать, то, наверное, я справлюсь.
Бабун снова заговорил с диспетчером.
Она изменила курс и лишь затем чуть отвела назад дроссель и дала носу машины опуститься примерно на один градус. Все по порядку. Когда-то у нее был инструктор, который вдалбливал эту истину курсантам, а они пропускали его наставления мимо ушей. Когда все катится к черту, приговаривал он, – делай все по порядку.
Машина медленно снижалась, стрелка высотомера мчалась против часовой стрелки со скоростью лифта. Время еще есть. Снижайся медленно – тогда легко перейдешь на глиссаду. Если спускаться слишком быстро… Все это время она моргала и пыталась разработать левую руку. Вроде ничего не сломано, только занемело. На плече у меня, наверное, самый яркий в мире ушиб, громадное оранжево-пурпурное пятно, которому позавидовал бы любой татуированный панк на мотоцикле к северу от мексиканской границы.
Сейчас она ощущала боль. Ступор отходил, и становилось ужасно больно. По нему будто кто-то колотил молотком, которым делают отбивные котлеты. Словно ее метров двести тащили щекой по асфальту.
– Отверни на пятнадцать градусов вправо – и точно нацелишься на полосу, – сказал Бабун. – Там четыре с половиной тысячи метров бетона, Рита, но, думаю, стоит зацепиться за трос. – Он протянул левую руку и отпустил рукоятку, выпускавшую посадочный гак. – Ты только не сходи с курса и держи ровно крылья, и мы въедем прямиком в город богачей.
– Топливо? Как с топливом?
– Тонны три с лишним. По-моему, многовато. Давай сольем из крыльевых баков.
Рита протянула левую руку под разбитый фонарь, туда, где на топливном пульте находилась кнопка слива.
– Не могу достать, – пожаловалась она.
– Я достану. – Бабун наклонился, нащупывая рукой нужный выключатель.
– Предпосадочная проверка.
– Так, все три опоры шасси выпущены и зафиксированы, закрылки и предкрылки выпущены, стабилизатор сдвинут. Щитки? – Она раскрыла их и немного нарастила мощность двигателей. Через некоторое время самолет вновь выровнялся.
– Щелчок был? – пробормотал Бабун, когда она снова привела все в порядок. – Проверь, рули направления щелкнули? – Выключатель находился на ее левой доске.
Она наклонила голову, присматриваясь и шаря там занемевшими пальцами.
– Следи за крыльями, – предупредил Бабун.
Ей пришлось выровнять крылья.
– Хрен с ними, с рулями, – заявил Бабун, сообразив, что она не в состоянии найти выключатель. – Будем надеяться, что там порядок. Проверь-ка тормоза.
Это тоже не сразу получилось. Ей удалось оторвать обе ноги от пола и положить сначала пальцы ног на резиновые педали, а затем уж давить. Ей раньше никогда не приходило в голову, какое при этом требуется напряжение от мышц живота. Она была слаба, как новорожденный котенок. С огромным трудом она поставила ступни и нажала. Они встретили сопротивление.
– Тормоза в порядке. – Ей придется снова проделать это на полосе, если гак не зацепится за трос финишера или она промахнется мимо бетона. Пока что она осторожно спустила ноги с педалей, и они с трудом добрались до твердого пола.
– Маска, – прохрипела она. – Сними маску!
Бабун едва успел расстегнуть правое крепление маски. Рита судорожно вдохнула воздух, и рвотная масса полилась ей на грудь.
Видя это и вдыхая запах рвоты, Бабун из последних сил сдерживался сам. Он оттянул ручку управления и выдерживал машину ровно, пока Риту не прекратило выворачивать.
– Ладно, – сказала она, снова надевая маску, – давай пристегнись и попробуем сделать это. – Она отпустила ручку и зафиксировала рычаг привязных ремней в правом переднем углу катапультируемого кресла.
– Ну-ну, – проворчал Бабун. Она повернулась в его сторону. Он застегивал крепления Коха. – Чуть не забыл пристегнуться, – объяснил он.
Рита подвинула кресло как можно дальше вперед, чтобы доставать до тормозных педалей. При этом она подняла лицо навстречу потоку ветра и на некоторое время почувствовала себя лучше, но по-прежнему видела только правым глазом. Левый так и оставался залитым кровью.
– Снижаешься прекрасно, проходим тысячу восемьсот над уровнем моря, высота над землей пятьсот пятьдесят. Удерживай эту скорость снижения, и все будет в норме. Доверни, однако, пару градусов влево.
Она подчинилась.
– Еще малость. И прибавь чуть-чуть тяги.
Покрутив головой и поморгав, Рита смогла, наконец, различить посадочную полосу. Дул небольшой боковой ветер, и Бабун заставил ее чуть уклониться влево.
Заход на посадку, казалось, длился бесконечно, потому что она очень страдала от боли и не была уверена, что справится у самой земли. Надо бы выждать и присмотреться, но не было сил ждать – она так замерзла и больше не могла терпеть холод.
Она дала самолету снизиться, не трогая ни ручку, ни сектор газа, не пытаясь ничего корректировать. Когда по радиолокационному высотомеру оставалось еще сто метров, она подправила курс. Трудно оценить высоту одним глазом, пришло ей в голову. Нет, получится, решила она. Засверкали огоньки оптической посадочной системы. Она нацелилась на них, изо всех сил налегая на сектор газа. Спуск продолжается, на скорости, курс выверен, виден порог полосы. Вот он! Дроссель чуть назад, нос слегка опустить, руль вправо, ручку управления чуть влево, чтобы прицелиться… да! Пневматики главной опоры коснулись бетона.
Пилот дернула ручку, чтобы придержать носовую опору, в то же время осторожно перекрывая дроссели. Не успела она заглушить двигатели, как ощутила резкое торможение – это хвостовой гак зацепился за аэрофинишер. Нос зарылся вниз. Она нажала тормоза. Машина с мощным толчком остановилась.
Левой рукой Рита подала вперед рукоятку выпуска закрылков, но поняла, что не сможет отжать до конца рукоятку стояночного тормоза. Подтолкнув правой ногой фиксатор привязных ремней, она смогла дотянуться до этого тормоза.
Бабун откинул фонарь. Пока он откатывался назад, с ревом примчалась пожарная машина и резко затормозила. Из нее выскакивали пожарники.
Фонарь открыт. Рита выглянула, на месте ли предкрылки и закрылки. Левое плечо ужасно болело, пальцы плохо слушались. Один из пожарных выскочил из-под ниши для колес и провел рукой по горлу. Он вставил предохранительные чеки в опоры шасси.
Оба дросселя перекрыты, выключатели впрыска топлива отключены, как только упало число оборотов. Потом с громким щелчком замерли генераторы, и в кабине настала полная тишина. Из последних сил она надавила на выключатели генератора, пока они не зафиксировались.
Очень тихо. Она отпустила кислородную маску и одной правой рукой сняла шлем. Лопасти компрессора ритмично клацали – ветер тихонько вращал их; это напомнило Рите вращение вентилятора на веранде у бабушки, когда она приезжала навестить ее после долгого отсутствия.
Кто-то стоял на трапе пилота. Взглянув на Риту, он в ужасе отшатнулся.
– Птица, – прохрипела она.
Она слышала, как Бабун с отвращением воскликнул:
– Сотри это с нее, парень! Это просто птичкино дерьмо, а вовсе не ее мозги!
Риту несли в машину скорой помощи, а аварийная команда составляла акт, когда серый флотский седан с визгом затормозил рядом с пожарной машиной. Оттуда выскочил Джейк Графтон и побежал к Бабуну, пока от двигателя машины еще шел белый дым.
– Похоже, вы сильно спешили. – Бабун сумел выдавить из себя улыбку.
Он сидел, привалившись спиной к носовому колесу; на то, чтобы встать, не хватало сил. Будто он только что пробежал двадцатикилометровую дистанцию. Начальник аварийной команды отдал честь капитану, и тот рассеянно откозырял, забыв, что он без головного убора. Видимо, на уме него было другое.
– Как Рита?
– Думаю, с ней все будет в порядке. Когда они увидели ее, то решили, что у нее мозги и глаза вылазят наружу, но сейчас они отчистили эту гадость. Никогда не видел столько дерьма. Видимо, птица была здоровенная. Ее отвезут в больницу на рентген и прочее.
Джейк Графтон облегченно вздохнул. Он отер рукой лоб, а затем провел ею по брюкам, на которых осталось мокрое пятно.
– Почему ты, черт побери, не отвечал мне по радио? Со мной чуть не случился инфаркт, когда ваша машина вдруг стала вытворять чудеса в воздухе.
– Виноват, сэр. Я отключил микрофон и отстегнулся, чтобы добраться до ручки и управлять самолетом. Рита довольно долго была без сознания.
Джейк поднялся по трапу и осмотрел кабину. Он долго изучал дыру, пробитую в плексигласе последним полетом орла или ястреба.
– Потом она оклемалась?
– Пришла в себя и посадила эту штуку, словно на рельсы. Просто замечательно, КАГ. В жизни не видел лучшей посадки.
Подъехал матрос на желтом тракторе. Он развернул его на полосе и прицепил буксировочный трос к носовому колесу.
– Ладно, – сказал Джейк Графтон, быстро осмотрев антенны «Афины», с которыми вроде ничего не случилось, – мотай-ка в госпиталь, пусть тебя тоже осмотрят. Я где-нибудь спрячу эту машину.
– Послушайте, КАГ, вы не собираетесь отстранить нас от полетов на прототипах? Мы же не нарочно столкнулись с этой птичкой.
Джейк озадаченно посмотрел на Бабуна.
– Вы – мой испытательный экипаж. Если врачи разрешат, вы будете летать. Давай-ка отправляйся в госпиталь. И пусть тебя тоже почистят. Похоже, ты воевал с целым курятником, и куры победили.
– Слушаюсь, сэр. Так и есть. Но мне не на чем добираться. Можно взять вашу машину?
– Бабун, ты же все сиденье вымажешь птичьим дерьмом. – Он взглянул на машину. От нее до сих пор шел дым. Ей прямая дорога на свалку. – Ключи в двери. Но осторожно – это казенная собственность.
Как ни удивительно, двигатель машины завелся довольно быстро, Бабуну пришлось лишь немного повозиться с ним. Джейк гнал около семидесяти километров на предельной скорости, где-то за сто шестьдесят, поэтому он лишь пораженно покачал головой, когда Бабун с громким стуком выжал сцепление и отъехал, оставляя за собой клубы дыма.