Операция «Минотавр»

Глава 6

– Адмирал примет вас через тридцать минут, сэр.

– Спасибо. – Джейк Графтон положил трубку и сделал пометку в блокноте. Было десять тридцать, и Чад Джуди сидел за столом. Он поздоровался с Джейком и целый час висел на телефоне, а сейчас вроде бы сочинял отчет на компьютере, но ни словом не обмолвился, где был вчера. Джейк хотел было расспросить Джуди, но раздумал. Что бы ни ответил Джуди, какой из этого может быть толк? Разве ложь разоблачит его? В чем? В убийстве? В шпионаже? А если Джуди скажет правду, в чем она будет заключаться? Он вчера ездил в Западную Вирджинию – ну и что? А если он будет отрицать это – как докажешь? Нет, Джейк знал слишком мало, чтобы задавать даже окольные вопросы.

А вот с вице-адмиралом Генри интереснее. Своей сказкой о том, как он остановил расследование убийства, адмирал сделал себя уязвимым. В каком отношении? Теперь ему можно задавать дополнительные вопросы. Ему придется отвечать на разумно поставленные вопросы или… Или что?

Я не улавливаю правду, даже когда слышу ее, размышлял Джейк. Что за ужасная работа ему досталась! Можно ли доверять адмиралу?

А что, у меня есть выбор? Он швырнул карандаш на стол и потер глаза. Затем встал и потянулся. И посмотрел, что же он машинально рисовал. Самолетики.

Планеры. С длинными крыльями.

Между корпусами JР-1 и JР-2 он сел в служебный автобус и поехал в Пентагон. Адъютант угостил его чашкой кофе. Затем проводил в кабинет Генри, который в этот момент запирал ящики стола и сейф.

– Доброе утро, сэр.

– Здравствуйте. Не надо садиться. Мы идем на совещание к министру военно-морских сил.

– Хорошо. – Джейк никогда не встречался с Ф. Джорджем Ладлоу, но много слышал о нем. Выходец из старинной семьи в Новой Англии – интересно, бывают ли там семьи не старинные? Чуть за сорок, воевал во Вьетнаме, учился в Йельском университете, защитился в Гарвардской школе бизнеса. Десять лет крутился во всяких мозговых центрах, работавших на военных, пока три года назад его тесть Ройс Каплинджер, министр обороны, не протащил его на пост морского министра.

Демократы в сенате ворчали по поводу семейственности, но все же утвердили его кандидатуру: репутация у Ладлоу была не менее блестящей, чем семейные связи и дивиденды от семейных финансовых компаний.

– На какой предмет совещание, сэр? – спросил Джейк, когда они с адмиралом шли по внутреннему кольцу Пентагона – кольцу Е – к кабинету Ладлоу.

– Не знаю. Если вы нужны Ладлоу, он вызывает вас – и немедленно.

Всем было известно, что Ладлоу твердой рукой управляет флотом. У него были четкие представления, какие нужны корабли и системы вооружений, как их получить и как их применять. Зная не понаслышке нравы коридоров власти в Вашингтоне и верхушку, ведающую оборонными делами, он легко мог убедить в своей правоте почти всех адмиралов. Несогласных он отправлял на заштатные должности или в отставку. В отличие от обычных карьеристов, которые проводили год-другой на посту министра одного из видов вооруженных сил, рассматривая его как ступеньку к более высокой должности или, на худой конец, к вице-президентству в крупной военно-промышленной корпорации, Ладлоу вел себя как человек, для которого нынешнее положение было целью всей жизни. Если Ладлоу вынашивал более честолюбивые планы, то до таких чинов, как Джейк, слухи об этом не просачивались. Сильной стороной министра, по мнению рядовых, была несомненная преданность флоту, его людям и традициям. Именно за это его недолюбливали адмиралы, не желавшие уступать кому-то роль хранителя веры, нравившуюся им самим.

Коридор, в котором находился кабинет министра, был богато и броско украшен. Огромные портреты маслом выдающихся героев флота – Фаррагута, Дьюи, Хэлси и многих других. Великие адмиралы прошлого строго взирали на Джейка и вице-адмирала Генри, которые направлялись обсуждать судьбы флота будущего.

Огромный кабинет Ладлоу был отделан панелями черного дерева – настоящего, не фанеры, сразу отметил Джейк. Все предметы, находившиеся в комнате: на столе, книжном шкафу, журнальном столике, – говорили о том, что это кабинет моряка.

Стены украшены большими картинами с изображением морских битв – сплошь оригиналы, обратил внимание Джейк. Стулья обиты черной кожей. На одном из них восседал тучный джентльмен лет шестидесяти пяти с кожей, натянутой не менее туго, чем обивка стула. Джейк опознал его по фотографиям – сенатор Хайрам Дюкен, председатель сенатского комитета по делам вооруженных сил. Ладлоу сидел за столом и при виде вошедших не поднялся.

– Джентльмены, надеюсь, вы знакомы с сенатором? – сказал Ладлоу после того, как адмирал Генри представил Джейка.

Дюкен с любопытством оглядел Джейка:

– Это вы тот пилот, что прикончил Эль-Хакима в прошлом году?

– Так точно, сэр.

– Прошу садиться, джентльмены. – Ладлоу указал на стулья.

Джейк сел слева от Генри, Дюкен оказался справа от адмирала. Помощник Ладлоу с раскрытым блокнотом в руках устроился на кушетке.

Сенатор и моряки рассматривали министра через огромный стол черного дерева, заваленный бумагами. Ладлоу задрал одну ногу на подлокотник, обнажив волосатую кожу между краем носка и отворотом брюк. В руках у него был винтовочный патрон. Вертя патрон в пальцах, он обратился к Джейку:

– Сенатор Дюкен захотел познакомиться с вами, когда я сказал, что вы проводите испытания и оценку прототипов УТИ.

– Как я понял, Джордж, ваши люди не будут соблюдать обычный порядок ИО, – произнес сенатор Дюкен. – ИО означало «испытания и оценка».

– Мы не сможем ни соблюсти секретность, ни уложиться в срок, если будем держаться правил.

– Вы летчик-испытатель? – вдруг спросил сенатор Джейка.

– Нет, сэр.

Ладлоу опустил ногу с подлокотника.

– Он летчик-штурмовик, – тихо произнес министр, – один из лучших на флоте. Он знает авианосные самолеты не хуже любого военного.

– Что вам известно о технологии «стелс»? – допытывался сенатор.

– Очень мало, сэр, но я учусь.

– Собачье дерьмо! Какой штурмовик нужен флоту на рубеже веков? Как насчет дальности, боевой нагрузки, выживаемости, ремонтопригодности? Сколько флот может заплатить?

– Я… – заикнулся было Джейк, но Ладлоу вмешался:

– Сенатор, политика – это мое…

Сенатор Дюкен буквально заорал на Ладлоу:

– Я повторяю в присутствии сидящих здесь джентльменов. Мне все это дело не нравится, Джордж. Не нравится. У вас тут программа, по которой вы хотите закупить триста пятьдесят самолетов по пятьдесят миллионов долларов каждый, всего на семнадцать с половиной миллиардов долларов, а выбор прототипа собираетесь осуществить на основании скороспелых некомпетентных рекомендаций капитана Графтона?

– Вы преувеличиваете, сенатор. Мы – то есть я, начальник штаба ВМС, вице-адмиралы Генри и Данедин – мы представим рекомендации министру обороны, исходя из потребностей флота. Мы будем тщательно изучать оценки капитана Графтона, которые помогут нам определить, какой из двух прототипов лучше отвечает потребностям флота. А его оценки будут хотя и скорыми, но отнюдь не некомпетентными. – Сенатор заерзал на стуле. Министр безжалостно продолжал: – Никакие капитаны не определяют потребности флота, сенатор. Это делаю я. Президент и министр обороны…

Дюкен прервал его, подняв руку:

– Не читайте мне лекции, Джордж. И не делайте из меня дурака! Важнейшая система вооружения идет под покровом высочайшей секретности, вне обычных каналов, которые Конгресс может контролировать, и принципиальное решение принимается на основе одного-единственного документа, составленного вашим подчиненным в невысоком звании, и этот документ никто не может подтвердить или опровергнуть. И вы призываете меня успокоиться? Семнадцать миллиардов долларов за машину, которая толком не испытана, о которой неизвестно, сможет ли она делать то, за что мы платим? Плюс еще десять миллиардов на запчасти, тренажеры и прочее. Не хрен собачий, а? Черт побери, Ладлоу, я вам больше не доверяю ни на йоту! Вы хотите отвести Конгрессу роль секретарши, которая пришлепывает печать!

Ладлоу подался вперед в кресле.

– Я вас не призывал успокоиться! Вы дали согласие на высшую степень секретности программ «стелс»! Вы также понимали связанные с этим трудности и санкционировали отказ от бюрократических рогаток! А теперь вы…

– Я сказал – не делайте из меня дурака! И перестаньте целиться в меня этой чертовой пулей!

Генри поспешно поднялся, Джейк последовал за ним.

– Мы зайдем позже, мистер министр, – сказал адмирал, и Ладлоу едва заметно кивнул, поглощенный перепалкой с сенатором.

– Боже милостивый, – прошептал Джейк, когда они вышли в коридор и дверь кабинета закрылась за ними.

– М-да, – протянул адмирал.

– Почему Дюкен так бесится, если решение еще не принято?

– В том-то и дело. Один из прототипов сделан в его штате. Он изо всех сил сражался на Холме за «стелс», за то, чтобы прошла его машина, а ВВС не стали ее покупать. Если теперь и флот откажется… Ну, вам ясно.

– Угу, – пробормотал Джейк, которому вдруг стало намного яснее, с чем связана его новая должность. Так значит, Генри предложил ему возглавить проект УТИ, так? Несомненно, его кандидатура обсуждалась с Ладлоу, начальником штаба ВМС и с вице-адмиралом Данедином, возглавляющим Командование систем авиации.

Они могут либо вознести его до небес за представленный отчет, либо вышибить из флота. Им нужен человек, которым можно было бы пожертвовать в случае необходимости. Вот они и нашли меня, с горечью подумал Джейк. Безупречная репутация! Нашли идиота…

В кабинете Генри Джейк тихо произнес:

– Пожалуйста, проверьте ваши противоподслушивающие устройства.

Адмирал сделал это, пристально глядя на Джейка. Когда они сели, Графтон начал:

– Я вчера немного прокатился, сэр. Повидался с полицейским из Западной Вирджинии по фамилии Кидл. Прочел рапорт о происшествии.

– Ну и?

– На обратном пути встретил человека из моей конторы. Он направлялся в Западную Вирджинию.

– Вот как?

– Адмирал, почему вы не сказали мне, что на самом деле произошло в Западной Вирджинии после убийства Гарольда Стронга?

– С чего это вы решили?

– Я не могу выполнять свою работу, сэр, если вы не ведете со мной честную игру. Я с вами играю в открытую и хочу, чтобы вы делали то же самое.

Адмирал Генри взглянул в окно, потом посмотрел на свои пальцы и снова посмотрел на Джейка.

– Думаю, ваши сомнения лучше обсуждать с адмиралом Данедином. – Он взял бумагу и начал читать ее. Прием окончен.

– Есть, сэр, – ответил Джейк и вышел. Он подобрал фуражку в приемной и тем же автобусом поехал обратно в Кристал-Сити.

Когда микроавтобус отъезжал от стоянки, Джейк оглянулся на серое, мрачное здание Пентагона. Отсюда оно выглядело приземистым и массивным. Бесконечные ряды окон. Стекла отсюда тоже казались серыми.

Адмирал Данедин был на совещании. Джейк смог попасть к нему только около трех часов. Он сразу перешел к делу.

– Вчера я ездил в Западную Вирджинию, чтобы разузнать кое-что о гибели Гарольда Стронга. На обратном пути я обнаружил, что один из моих подчиненных направляется мне навстречу.

– Кто? – спросил Данедин, явно заинтригованный.

– Чад Джуди.

– Однако, – пробурчал Данедин.

– Адмирал, я несколько озадачен. Вице-адмирал Генри рассказал мне о некоторых событиях, связанных со смертью Стронга, но, когда сегодня утром я доложил ему о своих наблюдениях, он даже не поинтересовался, кто из моих людей там был. У меня складывается впечатление, что меня держат за безмозглый гриб.

Данедин приподнял было бровь, затем его лицо снова приняло бесстрастное выражение. Он-то знал, что делают с грибами: их держат в полной темноте и кормят дерьмом.

– Думаю, это всех озадачит, – осторожно ответил он. – Гибель Стронга была трагедией. Впрочем, мы тут ничего не можем поделать.

– Но я хотел бы получить чуть больше инфор…

– А кто бы не хотел? Но у меня нет никакой информации, чтобы поделиться с вами. Извините.

Он произнес это холодным тоном. Не успел Джейк ответить, как он продолжил:

– В шестнадцать тридцать заседание у заместителя министра ВМС по бюджету на следующий год. Мы там припрятали миллиард долларов на УТИ под видом модернизации и реконструкции авианосцев. Вы пойдете туда от нашего командования. Если эту статью расходов попытаются снять или урезать, позвоните мне.

– Слушаюсь, сэр.

Адмирал достал какой-то отчет из палки и тут же принялся читать. Джейк вышел.

Сказав секретарше, что он идет на совещание, Джейк прошел в управление кадров, где ему пришлось подождать, пока уйдут два других офицера и освободится писарь-старшина.

– Мое личное дело у вас?

– Последние четыре цифры вашего номера социального страхования, сэр?

– Ноль-шесть-ноль-семь.

Через полминуты писарь достал дело из ящика.

– Шеф, вы могли бы написать рапорт об отставке, а я его подпишу?

Главный писарь был поражен:

– Ладно, сэр, если вы так хотите. Отставка вступает в силу в первый день четвертого, пятого или шестого месяца, начиная с сегодняшнего дня.

Джейк взглянул на календарь.

– С первого сентября. А когда я могу подписать рапорт?

– В понедельник вас устроит?

– Значит, приду в понедельник.

– Указать какие-то особые причины, сэр?

– Да нет – что вы там обычно пишете.

Идти четыре квартала до кабинета доктора Арнольда после семинара в одиннадцать часов по пятницам всегда было мукой для Кэлли. Обычно двое-трое студентов хватали ее за пуговицу и требовали разъяснить какой-то момент, и на то, чтобы удовлетворить их и не выглядеть при этом грубой, уходило несколько минут. Потом пройти четыре квартала и при этом пересечь две широкие улицы, беспрерывно увертываясь от полуденного потока машин.

Она слегка вспотела, добравшись наконец до приемной Арнольда. Медсестра сказала, что она пришла на две минуты раньше. Конечно, не страшно и опоздать минут на пять, но Арнольд заканчивал прием ровно через пятьдесят минут, а брал те же сто пять долларов. Она опустилась на кушетку и в которой уже раз попыталась решить, стоят ли пятьдесят минут разговора таких денег.

Да ладно с деньгами. О чем серьезном можно говорить на сегодняшнем приеме?

Она пыталась собраться с мыслями, когда открылась дверь и выглянул доктор Арнольд. Он был среднего роста, лет тридцати пяти, носил аккуратную каштановую бородку. «Он похож на Зигмунда Фрейда, когда тот еще не был старым и скрюченным», – сказал однажды Джейк. Губы доктора растянулись в легкую, задумчивую улыбку.

– Доброе утро, Кэлли, – произнес он, распахивая перед нею дверь.

– Здравствуйте. – Она погрузилась в глубокое кресло напротив него, среднее из трех кресел для пациентов. Джейк, когда приходил вместе с ней, всегда садился в левое кресло, у окна, а она всегда занимала это. Какое-то время она размышляла, какие выводы сделает Арнольд из того, что она всегда занимает одно и то же кресло, хотя Джейка здесь нет.

После нескольких вступительных замечаний она произнесла:

– Джейк в понедельник вернулся на службу, – и замолчала в ожидании его реакции.

Арнольд тут же начал развивать тему:

– Как прошла неделя?

– Похоже, он испытывает подъем и даже облегчение. Он занимается разработкой нового самолета и мало что об этом говорит. Если он действительно этим занимается. По моему, он разочарован, но не подает виду. Скрывает изо всех сил. – Она задумалась. – Это необычно. На службе он всегда был сдержан, сотрудники говорили, что он почти не проявляет эмоций, – но дома он таким не был никогда. Я это хорошо чувствую.

Доктор Арнольд, для пациентов Бенни, поднял взгляд от своих заметок:

– В прошлую субботу вы угрожали ему?

Голова у Кэлли дернулась.

– Да. – Она с трудом проглотила комок в горле и почувствовав, как слезы наворачиваются на глаза, закусила губу. – Я никогда раньше этого не делала. И больше не буду? – Она пересела в кресло у окна, кресло Джейка, и выглянула на улицу. Деревья с распускающимися почками с надеждой тянулись к неяркому весеннему солнцу. Джейк просидел тут всю зиму, глядя на черные, голые стволы. А теперь, наконец, пришла весна.

Ей никак не следовало говорить таких слов: «я уйду от тебя». Она никогда бы не сделала этого. Кэлли слишком любила его, чтобы даже подумать об уходе. Но прошлой осенью ей было так плохо, когда его считали погибшим и она думала, что жизнь разбита. От известия, что он жив, ее охватил такой подъем, какого она себе и представить не могла. Последующее нисхождение от экстаза к грубой прозе жизни оказалось пыткой.

Офицер из аппарата начальника штаба ВМС привез ее в военно-морской госпиталь в Бетесде на следующий день после того, как Джейка доставили самолетом из Греции. Кэлли ожидала… сейчас ей трудно было понять, чего же она тогда ожидала. Но она тогда была исполнена надежды, хотя сопровождавший офицер пытался тактично подготовить ее.

Лицо вздутое, все в пятнах, вместо глаз узенькие щели, язык прокушен в нескольких местах. Глаза – эти пронзительные серые глаза, под взглядом которых она тысячу раз таяла, – безжизненно взирали с бесформенного куска мяса, которым стало лицо. В обеих руках торчали трубки от капельницы. Сильное сотрясение, мягко пояснил врач. Джейк подвергся огромной перегрузке – считается, что человеку не под силу ее выдержать. Многие сосуды лопнули от перенапряжения.

Организм в значительной степени обезвожен. Понемногу до Кэлли дошло. Мозг поврежден. Кровоизлияние в лобную долю, где находятся центры памяти и индивидуальности. Она бессчетное число раз пыталась уверять себя, что он останется тем же Джейком, что жизнь никогда на сыграет с ними такую грязную, отвратительную шутку, что Бог все-таки есть на небесах, что мужчина, который любил ее и которого она любила всей душой, поправится… Он и поправился.

Почти…

Он стал молчаливым, каким-то отстраненным, словно он не здесь, а где-то очень далеко… в чем не может принимать участие.

– Вы считаете, он забыл?

Голос Арнольда испугал ее. Наверное, она думала вслух.

– Не знаю. Он говорит, что мало что может вспомнить, и это, видимо, так и есть. Но что именно он помнит, не говорит.

Арнольд кивнул. За три месяца в этом кабинете Джейк не произнес ни слова о событиях, предшествовавших катастрофе.

– А как его решение умереть?

Келли ошеломленно уставилась на психолога:

– Думаете, он принял такое решение?

– Вы же знаете, что принял. – Арнольд пристально смотрел на нее. – Он решил таранить транспортник. Шансы выжить при таком столкновении ничтожны. Джейк это знал. Он профессиональный военный летчик, он знает, чем кончается таран. – Врач едва заметно пожал плечами. – Он хотел умереть, уничтожив врагов.

Кэлли, чуть помедлив, кивнула.

– Вы должны с этим примириться. Это был переломный момент в его жизни, и он явно не хочет вспоминать или размышлять о нем. Он сложная натура, и намерен жить, нося это в себе. И вам придется принять то, что есть, и научиться жить с этим.

– Наверное, многие в бою приходят к такому?

– Думаю, что нет. – Бенни пощипал себя за бороду. – В литературе… да нет, трудно сказать. Я подозреваю, что большинство тех, кто оказывается перед лицом смерти, продолжают идти вперед, не задумываясь. Ими движет сложившаяся ситуация и военная подготовка, а еще их собственное понимание мужской чести. Но там, в кабине… Джек ясно осознавал опасность, но не видел иного выхода и решил идти на таран. Добровольно. Принимая неизбежные последствия, в том числе и собственную смерть. – Теперь доктор уже взволнованно дергал пучки волос на подбородке.

– В Библии говорится, – произнесла Кэлли, отчаянно пытаясь не разреветься, – «воистину велик тот, кто кладет жизнь за други своя».

– Ага! Если бы вы в это верили!

– Я верю, – возразила она, стараясь убедить себя в этом, и снова отвернулась к окну. Другие мужья по утрам отправляются на работу, вечером и на выходные приходят домой, и жизнь у них протекает размеренно и спокойно.

Конечно, люди гибнут на дорогах, иногда разбиваются самолеты. Но с такими, как я, это не случается!

Отчего бы Джейку не найти спокойную, почтенную, солидную работу, с собственным кабинетом и служебной машиной, с радужным, вполне предсказуемым будущим? Будь он проклят, все эти годы она прожила в тягостном ожидании неизбежного. Похороны погибших – она всегда ходила на них с Джейком. Вдова, сироты, соболезнования, торжественная органная музыка. Но с Джейком же этого не может случиться! Он хороший летчик, просто великолепный, так все говорят, слишком хороший, чтобы врезаться в какое-нибудь картофельное поле, слишком хороший, чтобы оставить ее сидеть одну в церкви, где с тяжелой одышкой играет орган, пузатый священник изрекает банальности и все знакомые участливо проходят мимо, бормоча какую-то чушь. Будь ты проклят, Джейк. Будь проклят!

Арнольд подал ей салфетку, и она вытерла глаза. Потом взяла еще несколько и прочистила нос.

– На следующей неделе поговорим о маленькой девочке, которую вы хотите удочерить?

Кэлли кивнула, пытаясь привести себя в порядок.

– Спасибо, что пришли. – Он грустно улыбнулся. Она встала и прошла в дверь, которую он придерживал, а затем прикрыл, пока она замешкалась у стола медсестры, выписывая чек.

Он раскрыл ее историю болезни и сделал несколько записей. Взглянув на часы, снял трубку и набрал номер. После третьего звонка абонент ответил:

– Да.

– Она сегодня приходила, – без всяких предисловий начал Арнольд. – Говорит, он теперь работает над проектом нового самолета. – И стал зачитывать дальше записи из истории болезни.

Только когда А-6 выкатил по рулежной дорожке на полосу, Бабун Таркингтон осознал всю нелепость ситуации. Самолет пыхтел и покачивался, словно пьяная старуха, перекатываясь через швы на бетоне. Пока не убрали колодки из-под колес, Бабун был так занят компьютером и инерциальной навигационной системой, что некогда было осмотреться, чтобы привыкнуть к новой кабине. Теперь его губы под кислородной маской исказила кривая усмешка.

Рита Моравиа сидела в кресле пилота слева от него. Ее сиденье было немного выше и чуть сдвинуто вперед, но при ее росте голова девушки была вровень с его головой. Ни один кусочек ее кожи не был обнажен. Шлем с зеленым щитом и кислородной маской плотно охватывал голову, тело ее облегал зеленый летный костюм, руки были в перчатках, на ногах – черные сапоги со стальными подковками. Поверх всего этого на ней были противоперегрузочный костюм, ремни безопасности и спасательный жилет, к которому был приторочен еще один надувной.

Бабун был облачен точно таким же образом, но от самой мысли, что красавица Рита Моравиа носит на себе всю эту амуницию, ему стало смешно. Сроду не скажешь, что она женщина, если бы не тоненький голос в переговорной системе самолета.

– Контрольная проверка перед взлетом, – звонко произнесла она самым что ни есть деловым тоном.

Бабун зачитывал позиции, и она отвечала, проверив соответствующий переключатель, или рычаг, или прибор, пока машина катилась по рулежной дорожке, которая напоминала шоссе, ведущее в никуда – взлетные полосы справа от них скрывались за поросшим травой холмом. Налево проходила грунтовая дорога, а за ней пляж, омываемый волнами Пьюджет-Саунда. Вода в заливе сегодня выглядела гладкой, как стекло. Над ними голубое небо – приятное изменение после сплошных облаков, которые не расходились с того дня, как они с Ритой прибыли на остров.

Даже Мать-Природа и та на их стороне. Слабый, вовсе не неприятный вой работающих вхолостую двигателей – бормотание, выдающее скрытую мощь. Этот звук предвещает полет. Бабун сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Слишком уж он засиделся на земле.

Проверка закончилась, Бабун запросил разрешение на взлет. Оно не замедлило последовать. Все, что двигалось на летном поле, мгновенно исчезло. Рита Моравиа выкатила А-6 на полосу и притормозила. Левой рукой она придерживала сектор газа, пока Бабун включал передатчик системы «свой-чужой». Передатчик послал отметку самолета на все контрольные радиолокаторы.

Шум двигателей становился все сильнее, пока рев не достиг такой мощи, что даже в кабине все затряслось. Нос машины опустился, когда развившаяся тяга погнала масло в гидравлическую систему передней опоры шасси; самолет словно присел на корточки перед прыжком в небо. Моравиа легонько подвигала ручкой, еще раз пробуя системы управления в ожидании, пока двигатели прогреются до пиковой температуры. Бабун знал, что снаружи рев двигателей слышен за несколько миль.

Конечно, технари на стоянках возле ангаров прислушиваются к этому завыванию, означающему, что птичка готова взлететь. Наконец, вполне удовлетворенная, Рита Моравиа отпустила тормоза.

Гидравлика подняла нос кверху, и А-6 покатился, набирая скорость, все быстрее, быстрее, быстрее. Стрелка указателя воздушной скорости поползла вправо… сто шестьдесят… сто восемьдесят… быстрее, быстрее, колеса стучат, машина слегка покачивается на неровностях бетона… двести тридцать… двести шестьдесят… нос оторвался от земли, и Моравиа едва ощутимым толчком остановила отход ручки назад.

Когда широко раскинувшиеся крылья начали разрезать воздух, главная опора шасси оторвалась от земли, и тряска прекратилась.

Моравиа втянула шасси и, когда скорость перевалила за триста десять, убрала предкрылки и закрылки. Набирая высоту и скорость, «Интрудер» проносился над городком Оук-Харбор, оглашая воздух своей песней. Они возносились все выше, выше в тихое, доброе небо.

Он снова в полете. Какое-то странное ощущение – горькое и сладкое одновременно. Много месяцев он не думал о своем последнем полете, но теперь, когда ревели двигатели и самолет парил в воздухе, воспоминания о последнем пошлете на F-14 с Джейком Графтоном волной накатили на Бабуна Таркингтона. В этих воспоминаниях присутствовал страх. Он изо всех сил пытался отогнать их, настраивая ручками экран радиолокатора и считывая показания с компьютера. Он посмотрел в окно. Под крылом самолета проплывали пики Каскадных гор. Крутые утесы в тех местах, где облака и снег не скрывали их голые склоны, казались серыми.

Рита Моравиа выдерживала «Интрудер» строго на эшелоне 70 – семи тысячах метров. Бабун сосредоточил внимание на приборах. Отчаянно пытаясь вспомнить все, что ему говорил инструктор, он скосил глаза на Моравиа. Она безмятежно сидела в кресле, поглядывая то на небо, то на приборную доску. Включив автопилот, она следила, как он работает. Сейчас она подправляла индекс на авиагоризонте – вращающемся компасе, настраивая его на радионавигационный маяк в Якиме. Потом нажала кнопку, которая подняла ее кресло на миллиметр, и потянулась.

– Хорошая машина, да? – спросила она, снова кладя левую руку на сектор газа, где находилась кнопка переговорного устройства.

Бабун нащупал свою кнопку и надавил на нее левой ногой.

– М-да. Высший класс.

– Как система?

– Насколько я понимаю, в порядке.

– Еще не нашел Якиму?

Он промолчал, разглядывая радиолокационный экран. До маяка, судя по его показаниям, было еще сто десять километров. Вот он на экране, точно под перекрестьем, – сплошная капелька среди размазанных отражений от гор, домов и коровников.

Да, Бабун, лучше подумай, как найти город в этом хаосе, а то весь полет может плохо кончиться. Все мастерство бомбардира как раз и заключалось в том, чтобы правильно разбираться в этом кавардаке на экране. И Джейк Графтон, и здешние педики требуют, чтобы он овладел этим искусством всего за неделю!

Ладно, он им еще покажет! Если эти кретины-штурмовики могут освоить все это дерьмо за восемь месяцев, то уж старине Могучему Бабуну недели за глаза хватит.

В конце концов, этот вонючий летающий мусоровоз…

Моравиа запрашивала диспетчерскую в Сиэтле, можно ли им приступать к полету на малой высоте. Бабун настроил приборы на этот режим, внимательно всматриваясь в экран. Слава Богу, эти типы из 128-й эскадрильи выбрали начальную точку на реке Колумбия. Даже слепой оператор истребительной РЛС перехвата сможет найти ее. Хотя бы с помощью снятых радиолокатором фотографий, входящих в штурманский пакет. Он разложил пачку снимков на коленях, сравнивая их с изображением на экране. Вот!

Они миновали третий контрольный пункт на навигационном маршруте и находились сейчас где-то над центральным Орегоном: истинная скорость шестьсот семьдесят, приборная шестьсот двадцать километров в час, высота над поверхностью земли сто шестьдесят метров, и мрачное настроение Бабуна стало рассеиваться. Он без труда находил контрольные точки, разумеется, они резко выделялись на окружающем фоне, но тем не менее он их находил. Кажется, радиолокатор действительно работает так, как ему расписывали, да и инерциальная навигационная система – ИНС; все туго, как тело молодой девушки…

Впервые он обратил внимание, как легко, уверенно ведет машину Моравиа. Она так ловко управляла самолетом, что никто не поверил бы в ее молодость. Бабун начал наблюдать за Ритой. Она сдвигала ручку всего на миллиметр-другой – и «Интрудер» послушно поднимался и опускался, следуя профилю поверхности, а большой палец при этом автоматически слегка надавливал кнопку балансировки. Она была действительно хороша. Стрелка указателя воздушной скорости, казалось, намертво застыла у отметки 620.

– Ты классный пилот, – сказал он в переговорное устройство.

– Ты давай занимайся прокладкой, – отрезала она, даже не повернув головы.

Опять мордой в грязь. О эти женщины! Он прижался лицом к черному колпаку, закрывавшему экран радиолокатора, и сделал вид, что игнорирует ее.

Самолет снова приблизился к реке Колумбия с юга по длинному, извилистому ущелью, которое тянулось от центра Орегона к северу. Время от времени отводя взгляд от экрана, Бабун видел справа от себя каменную пустыню – сплошные утесы и одинокие столбы, памятники могуществу воды и ветра и тщете времени. Почти вертикальные обрывы давали четкие отражения на экране РЛС. Он посмотрел на экран инфракрасного датчика. Последний был установлен во вращающейся башенке в носу самолета, прямо перед люком передней опоры шасси. Освещенная солнцем сторона скал выглядела почти белой на инфракрасном экране, который находился над радиолокационным и тоже защищался от внешнего света черным гибким козырьком над приборной доской.

Навигационным ориентиром при подходе к полигону морской авиации в Бордмене, штат Орегон, служили силосная башня и коровник на вершине утеса у входа в ущелье. Перекрестье, создаваемое компьютером на экране РЛС, сошлось у яркой точки. Бабун добавил увеличение на инфракрасном экране, подводя перекрестье к этой точке. Так. Вот он, коровник.

Над коровником он настроил системы для начальной точки прицеливания и вызвал по радио полигон.

– Новембер-Джули-832, разрешаю штурмовку.

Рита подняла самолет на высоту пятьсот метров над землей. Утесы и ущелья остались позади, теперь они находились над чуть покатой равниной, где расстилались поля.

Руководствуясь поверочной инструкцией, лежавшей у него на коленях, Бабун привел все переключатели в боевое положение. Шесть синих стокилограммовых практических бомб Мк-76 были подвешены под правым крылом. В каждой бомбочке имелся дымовой заряд, позволявший отмечать место падения. А-6 прошел исходную точку, и Рита повела его на цель, лежавшую в пятнадцати километрах восточное.

Цель находилась на южном берегу Колумбии, на плоской, безводной и безлесной местности. Маршрут подхода отмечала грунтовая дорога, но ни Бабун, ни Рита не обращали на нее никакого внимания. За минуту сорок секунд «Интрудер» покрыл пятнадцать километров от исходной точки до цели.

Все это время Бабун был поглощен тем, чтобы точно навести на центр цели перекрестье на радиолокационном экране, проверить показания компьютера и инерциальной системы, сверяясь с инфракрасным экраном, осветить цель лазерным дальномером и подтвердить достоверность введенной в компьютер информации.

Наконец система была готова к сбросу бомб. Хотя на практических бомбах не было лазерных поисковых головок, носовой лазер самолета давал компьютеру более точные данные по дальностям и углам, чем радиолокатор. Рита была не менее занята, управляя самолетом и выводя команды на аналоговый индикатор, который находился у нее перед глазами.

Инфракрасный и лазерный прицелы оставались сфокусированы на радиолокационное отражение небольшой башенки, которая представляла собой центр цели, даже после сброса бомб. В кабине Бабун наблюдал, как меняется изображение на инфракрасном экране, пока самолет проходил над целью. Он рассматривал перевернутое изображение башенки, когда заметил столб дыма от практической бомбы совсем рядом с ней. Отличное попадание.

На отходе Бабун приподнял щиток шлема и отер лицо рукой в перчатке. Это действительно трудная работа. Самолет шел к западу параллельно реке Колумбия.

Рита высматривала, нет ли в небе легких самолетов.

– 832-й, у вас отклонение от центра шесть метров, на семь часов.

– Вас понял. – Бабун сделал пометку в блокноте. – На следующем заходе, – сказал он Рите, – разгони до девятисот двадцати.

– Ладно.

На более высокой скорости у Бабуна оставалось всего шестьдесят пять секунд от исходной точки до места сброса, так что пришлось работать быстрее. Самолет купался в теплых послеполуденных воздушных потоках. На войне он будет мчаться к цели на полном ходу. В воздухе будут всюду рваться снаряды, а радиолокаторы противника станут прочесывать тьму, стараясь захватить их на экране и пустить ракеты. Сейчас под ярким солнцем над пустынной прерией Орегона Бабун четко представил себе, как это будет выглядеть. Пот заливал ему глаза и лицо, пока он манипулировал рукоятками и переключателями приборов. Он сбросил бомбу, но добился этого с большими усилиями. Ему придется еще много тренироваться, чтобы делать это действительно надежно, а ведь сегодня системы работают безотказно и никто в него не стреляет.

– Теперь с трехсот метров на максимальной скорости.

– Есть, – отозвалась Рита. Максимальной оказалась скорость девятьсот сорок пять километров в час по приборам. Следующий заход они выполняли с высоты сто пятьдесят метров, затем сто двадцать, затем сто.

Перед последним заходом Бабун перевел радиолокатор в режим ожидания.

Изображение с экрана исчезло. Бомбардировщик-невидимка, выдающий себя радиолокационным излучением, долго не протянет, и конец его будет ужасным.

Другое дело – инфракрасный датчик: он пассивный, ничего не излучает.

Когда они прошли исходную точку, Бабун заметил, что на инфракрасном экране хорошо видна башенка-цель. С помощью инерциальной системы компьютер удерживал на ней перекрестье, а датчик следовал командам от него. Бабун включил лазер и ввел в компьютер режим штурмовки. Да, это можно делать, а потренировавшись делать хорошо. Конечно, во влажном воздухе инфракрасное изображение размажется, но тут уж ничего не поделаешь.

Когда они пролетели над рекой Колумбия, направляясь к северо-западу, контрольный пункт вызвал их:

– Мы не зафиксировали ваше последнее попадание. Может, дымовой заряд не сработал.

Бабун проверил показания компьютера. В момент сброса Рита сместила самолет на сто десять метров в сторону. Бабун не смог удержаться и сообщил ей об этом обстоятельстве. Она ничего не сказала.

– Тем не менее, – великодушно добавил Бабун, – отличная работа, – Он был весьма доволен собой.

– Для женщины.

– Я этого не говорил, мисс Тонкая кожа. Я сказал – отличная работа.

– Посмотри на панель боеприпасов, ас. – Бабун подчинился. Он на последнем заходе по ошибке нажал кнопку третьей подвески вместо четвертой. Бомбы были подвешены на четвертой, и последняя из них, вне всякого сомнения, и сейчас там.

Третья – подфюзеляжная – подвеска… пуста, благодарение Богу! О черт! А старушка Рита сидела и смотрела на него, но ни слова не сказала!

– Свяжись с центром и запроси добро на посадку в Уидби, – ледяным тоном произнесла она. Бабун протянул руку к радиостанции.

Терри Франклин смотрел телевизор, когда услышал звонок. Он подождал второго – нет. Он сидел, уставившись в экран, но не воспринимая ничего.

Жена с детьми ушла в универмаг. Всего полчаса назад. Долго она еще там пробудет?

Пока он размышлял, много ли у него времени, телефон снова зазвонил. Он весь напрягся. Всего один звонок.

Он выключил телевизор и достал из шкафа пальто. В кармане нащупал ключи от старенького «дацуна». На месте. Выключил свет в гостиной и выглянул сквозь шторы на улицу. Никого.

Звонок, пауза, звонок, пауза, звонок…

Три звонка. Почтовый ящик на Джи-стрит. Надо поторопиться, чтобы вернуться домой раньше Люси и детей. Не забыть запереть дверь за собой.

Матильде Джексон было шестьдесят семь лет, и она была сыта жизнью по горло. Пять лет назад она ушла на пенсию из адвокатской конторы, где работала машинисткой двадцать шесть лет. Семнадцать месяцев назад выплатила всю сумму по закладной на дом. Домик не ахти – запущенный типовой дом в запущенном районе, но, слава Богу, ее собственный. А большего на пособие и 93 доллара 57 центов пенсии от конторы она не могла себе позволить.

Домик был неплох, когда они с Чарли приобрели его в 1958 году, и Чарли немало потрудился, подгоняя все внутри, окрашивая снаружи и подметая дорожки.

Но он умер от диабета – неужели прошло уже шестнадцать лет? – после того, как ему ампутировали обе ноги и отказала печень.

Бедняга Чарли, слава Богу, он не видит, во что превратился этот район, – его точно хватил бы удар. Всюду запустение, кучи мусора, а в доме напротив, где раньше жила старуха Мелвин, пасторская вдова, сопляки торгуют наркотиками. Там теперь поселился какой-то старик из Нового Орлеана, даже фамилии его никто не знает.

Миссис Джексон услышала, как на улице затормозила машина, и выглянула в окно. Четверо молодых парней, с виду настоящие громилы, стояли на улице и оглядывались по сторонам. Миссис Джексон потянулась за своим древним фотоаппаратом «Брауни», в который вставила новую пленку – как уверял ее продавец в аптеке, эта пленка позволяет снимать без вспышки. Когда она настроила аппарат и приставила его к стеклу между шторами, мужчин осталось только двое. Остальные, видимо, зашли в дом.

Черт бы побрал эту полицию.

Она же говорила проклятым сыщикам, что в доме Мелвин продают наркотики, и хоть бы пальцем кто пошевелил. Плевать им на то, что говорит старая толстая негритянка. Это можно было прочесть в их глазах, когда они рассматривали улицу с зашторенными окнами домов, кучами мусора, а местный пьянчуга Арнольд Спайви тем временем сидел на ступеньках аптеки Уилсона и пил пиво, вынутое из бумажного мешка.

Она должна сфотографировать этих типов. Когда будут снимки, в полиции вынуждены будут что-то предпринять. А если не предпримут, она отдаст снимки в гражданский комитет бдительности их района, а то и пошлет в газеты. Они оставляют старых людей беспомощно наблюдать, как гибнет район и его захватывают торговцы наркотиками – но со снимками им придется что-то делать.

Она навела камеру на двоих стоявших на тротуаре хлыщей с расхлябанной походкой, в спортивных костюмах и шляпах с широкими полями и яркими ленточками.

Номера на большой машине будут видны на обоих снимках.

А вот еще кто-то. Белый, запросто разгуливает после захода солнца в черном, как типографская краска, районе, в районе, где тебе запросто оттяпают руку вместе с часами «Таймекс». Она присмотрелась. Около шестидесяти, коренастый, в длинном плаще и небольшой фетровой шляпе. Да, он уже появлялся днем, просто гулял здесь и присматривался. Тогда она не обратила на него внимания, но вот он снова тут. Она навела камеру и щелкнула затвором. Молодчики возле огромной машины следили за этим человеком, но он просто игнорировал их.

А что это он сделал? Сунул что-то в полый чугунный столб ограды, проходя мимо него.

Зачем он это сделал? Господи, улица вся завалена мусором, почему он не швырнул что там у него было под ноги, как все?

Те двое, что заходили в малину наркоманов, снова оказались на улице, сели вместе с ожидавшими в машину и уехали, посмеиваясь и разворачивая жвачку.

Миссис Джексон еще раз засняла их, потом принялась заваривать чай, поскольку на улице вроде бы стало пусто.

Она пила чай в темной гостиной, выглядывая из-за занавески, когда затрапезного вида черная женщина в обтрепанных джинсах и рваном свитере, пошатываясь, появилась из-за угла и направилась к дому наркоманов. Она с трудом преодолела ступеньки. Дверь открылась прежде, чем она постучала. Миссис Джексон не стала фотографировать ее: это была одна из постоянных клиенток, потребительница крэка, и она долго не протянет. Соседка, миссис Блу, говорила, что эту женщину зовут Мэнди и она торгует наркотиками под мостом на Юго-Восточном шоссе.

Никому нет дела. Ни до Мэнди, ни до миссис Джексон, ни до миссис Блу, ни до каких грязных ниггеров в этой вонючей канаве.

Интересно, что же этот белый положил в пустой столб? Ясное дело, что-то связанное с наркотиками. Может, это подкупленный судья или полицейский. Мало получает на службе. Или положил деньги, чтобы откупиться от кого-то.

Ладно, посмотрим. У нас тоже есть кое-какие права.

Она набросила теплую кофту и взяла палочку. Радикулит сильно донимал ее, но тут уж ничего не поделаешь. Откинула засов на двери и спустилась по ступенькам. Подходя к пустому чугунному столбу через два дома, она внимательно осмотрелась. Сомнение быстро перерастало в страх. Никто не смотрит. Быстро! Она просунула туда руку. Всего лишь измятая пачка от сигарет. Она разочаровано ощупала полость столба. Больше ничего. Сунув пачку в карман, она медленно побрела обратно, стараясь смотреть прямо перед собой. Господи, зачем она это сделала?

Заперев дверь на ключ и засов, она уселась за кухонным столом, чтобы рассмотреть находку. На обороте что-то написано печатными буквами. Цифры и всякое такое. Конечно, это шифр. Взятка, скорее всего. Посмотрим, что полиция сделает с этим. Конечно, они никогда не расскажут черной женщине, что за всем этим кроется. Неважно, если прикроют тот притон – уже что-то.

Но надо ли идти в полицию? Им же сообщали об этих наркоманах, а они ничего не сделали. Что, если полиция куплена? И расскажет торговцам наркотиками о ней?

Миссис Джексон слишком долго жила в негритянском гетто, чтобы не представлять себе, насколько опасно вмешиваться в преступный бизнес. Глядя на пустую пачку, она вдруг поняла, что пересекла невидимую черту, отделявшую чересчур любопытную старуху от смертельного врага. И она прекрасно знала, что случается с врагами торговцев наркотиками. Их ждет неминуемая смерть. Очень быстрая и очень кровавая. Эти четверо негодяев на тротуаре будут ухмыляться, отрезая ей уши, нос и язык, отрубая руки.

Она выключила свет в кухне и сидела в темноте, пытаясь придумать что-нибудь. Что делать? Боже мой, что же она натворила?

Тридцать минут спустя, когда Терри Франклин прошел мимо ее дома к полому столбу, миссис Джексон все еще сидела в темной кухне. Машину он оставил за три квартала отсюда. Обычно он соблюдал крайнюю осторожность и кружил не меньше часа, чтобы удостовериться в отсутствии слежки, но сейчас он спешил. Надо бы попасть домой, прежде чем Люси с детьми вернутся из магазина. Поэтому он поехал из Аннандейла прямо на Джи-стрит.

Квартал выглядел пустынным. Нет, вон кто-то сидит на ступеньках напротив.

Какой-то черный с мешком. Алкаш. Что за дерьмовый район! Терри так и не понял, почему русские выбрали почтовый ящик в таком вонючем черном квартале, но поскольку с тех пор, как ему дали описание почтовых ящиков, он ни разу не виделся с ними живьем, то и возможности спросить не было.

Будет просто счастьем, если его не прикончат здесь как-нибудь ночью.

Он спокойным, размеренным шагом направился к столбу – не слишком быстро и не слишком медленно. Просто как человек, знающий, куда идет. Он просунет туда руку, не замедляя шага, достанет пачку и пойдет себе дальше, обогнет квартал и сядет в машину. И все дела.

Он чуть замедлил шаг, подходя к столбу.

Там было пусто!

Ошеломленный, он остановился и заглянул внутрь. Света от уличного фонаря и окон домов было достаточно, чтобы заглянуть в дыру. Она была сантиметров десять глубиной. Там было пусто!

Он пошел дальше. Что произошло? Такого раньше никогда не случалось. В чем дело, черт побери?

Он повернулся и зашагал обратно к столбу. Снова заглянул туда. Дыра по-прежнему пуста. Оглядел тротуар и траву в поисках того, что могло быть пачкой от сигарет.

Ничего!

Она же должна где-то быть, просто он ее не видит. Он испытал наяву ужасающий кошмар, когда ты застрял в зыбучих песках и тебя вот-вот засосет с головой, а веревка каждый раз не достает на несколько сантиметров. Наконец до него дошло, что пачки от сигарет действительно нет.

Может быть, его уже обложили, и ФБР собирается взять его.

Франклин испуганно озирался по сторонам, пытаясь определить, следит ли кто-нибудь за ним. Все окна темные. Алкаш на месте, присосался к своей бутылке. Он снова сунул руку в дыру, обдумывая, что же могло произойти. Кто-то забрал пачку. Господи, это могло сделать ФБР. Они точно преследуют его. Даже сейчас они откуда-то следят за ним, готовые схватить жертву. Тюрьма – он попадет в тюрьму. Алкаш – это агент, он усмехается про себя, а сейчас арестует его.

Терри Франклин утратил контроль над собой.

Он изо всех сил бросился бежать к машине, оглядываясь назад, высматривая преследующих его агентов ФБР. Готовых взять его.

Он споткнулся о мусорный бак, который с грохотом упал, крышка открылась, и мусор рассыпался повсюду. Он бежал дальше. На перекрестке какая-то машина чуть не сбила Терри; водитель едва успел затормозить, шины отчаянно завизжали. Потом он ударился о стоявшую машину, но не замедлил бега.

Он чуть не сломал ключ, проворачивая его в дверном замке. Двигатель отчаянно ревел и не хотел заводиться.

В бешенстве и в отчаянии он изо всех сил ударил головой о рулевое колесо.

Еще раз попробовал зажигание, оглядываясь по сторонам в поисках агентов.

Наконец двигатель завелся. Франклин дернул рычаг передач и надавил на акселератор.

Бум! Прямо в стоявшую впереди машину. Боже… Задний ход. Потом вперед, выбраться на проезжую часть.

Резко вывернув руль, он развернулся так, что задымились шины, и надавил на газ.

Бабун Таркингтон мрачно взирал на остатки пива на дне стакана. За соседним столом Рита Моравиа весело болтала с пилотом-штурмовиком, у которого голова была похожа на луковицу; последние три дня тот посвящал ее в тайны управления А6. Рядом с Бабуном сидел обучавший его бомбардир, старина Генри Дженкс. Оба эти гиганта мысли ловили каждое слово, слетавшее с красивых губ Моравиа. Вот она сидит, шутит, смеется, словом, ведет себя, как нормальная женщина, а с ним она никогда такой не бывает, будь она проклята! А эти чертовы штурмовики просто пожирают ее глазами!

Пилот, как решил Бабун, был весьма высокого мнения о себе. Вел он себя, как скряга, только что наконец решившийся потратить полтинник на то, что стоит не меньше двух долларов. Всякий раз, как Моравиа заглядывала в его маленькие свиные глазки, рот у пилота расплывался до ушей.

Бабун все ждал, когда эта рожа лопнет, так она растягивалась.

А этот бомбардир Дженкс ничуть не лучше. У него явно никогда не было приличной бабы. Дженкс рассказывал анекдот пилоту, а краешком глаза наблюдал за реакцией Риты.

– Знаете, как истребительная дешевка определяет ухаживание? – После отрицательного, как положено, ответа слушателей Дженкс продолжал: – Шесть часов попрошайничества.

Рита присоединилась к общему хохоту. От этих чертовых онанистов у Бабуна развилась сильная жажда. Официантка подошла, заметив его знак.

– Четыре двойных текилы, дорогуша, – распорядился Бабун и огляделся вокруг, будто кто-то заказывал еще. Чертовы штурмовики по-прежнему пытались ухаживать за Моравиа, пока она рассказывала анекдот.

– Я же сказал, – повторил он изумленной официантке.

– Четыре? – переспросила она.

– Ну да.

Она пожала плечами и отошла. В клубе еще было полно офицеров, отмечавших конец недели. Женатики разошлись, зато прибывали резервисты, проходившие переподготовку. Человек сорок-пятьдесят, из них десять или двенадцать женщин, три еще в форме. Из невидимых репродукторов доносилась рок-музыка. Только одна пара танцевала.

Официантка принесла стаканы с текилой и поставила их в центре стола.

Дженкс удивленно уставился на них.

– Я лучше возьму еще пива, – сказал он.

– Перье в бутылке, – прощебетала Моравиа.

– Диет-пепси, – пробормотал развратник, сидящий рядом с ней.

Бабун в два глотка осушил стакан текилы. Бурая жидкость обожгла все внутри. Ага, детка!

Из динамиков донеслась новая песня, на сей раз быстрая. Бабун хватил второй стакан, затем вскочил на стул. Он выпрямился и набрал воздуха в легкие.

– Эй, толстушка! – заорал он. Все присутствующие обернулись в его сторону.

Бабун высмотрел ближайшую женщину и с гиком бросился к ней.

– Давай потанцуем!

Позади него с грохотом упал стул.

М-да, эта женщина действительно умела танцевать.