Операция "Снег"

СОСЕДИ ПОНЕВОЛЕ

Подвели меня часы. Не то я их завести забыл, как обычно, не то где-то в дороге о камень стукнул, — они остановились, а я сначала не заметил. Потом глянул — и не пойму: солнце вроде к закату клонится, а на часах неизвестно что: они цены на прошлогоднем базаре показывают…

Послушал я, а часы стоят. Глянул я еще раз на солнце — и заторопился.

Вообще-то дальневосточная тайга — щедрая, любой кустик ночевать пустит, да ягодами с ветки угостит, и грибов предложит, и мху постелит — не пропадешь! А все ж таки хотелось мне до ночи к себе домой добраться — в рыбачий поселок. Вышел я по течению ручья на берег моря. Ветер вовсю разошелся. В лесу-то он по вершинам гуляет, шумит в пихтаче, трясет лиственницы. А на море сильную волну развел… И вижу я — прилив начался, а давно ли — без часов определить затруднительно.

Мне еще по пути домой нужно было бухту обогнуть. Склоны у нее крутые, кустарником поросли, и мне с тяжелым рюкзаком моим за плечами на скалы лезть не очень-то охота. Берегомто гораздо легче пройти: под скалами песчаная полоса, неширокая, зато твердая, укатанная волнами не хуже асфальта. Я в резиновых сапогах, прилив, вроде бы, недавно начался. «Ничего, — думаю, успею…»

Да, видно, груз у меня за спиной оказался тяжелее обычного, и устал я после трехдневного скитания по тайге, короче говоря, не рассчитал я своих сил, не успел.

Только я из глубины бухты обратно в сторону открытого моря повернул, вижу: не пройти. Сильный накат идет, волны песчаную полосу уже захлестывают своими гребнями, запросто могут с ног сбить и утащить в море…

Одна дорога остается: вверх. И вода подгоняет — уже к сапогам подбирается, скоро голенища захлестнет.

Начал я вверх карабкаться. А с рюкзаком, набитым геологическими образцами, да еще с ружьем по скалам лазить не больно-то удобно. Да и смеркаться стало раньше обычного. Тучи небо плотно обложили, чувствую я стемнеет скоро. Надо на ночлег устраиваться загодя, а то в темноте и голову сломать недолго.

Еще немного вверх залез, остановился отдышаться, пот со лба утер. Осмотрелся. И вижу — площадка на скале небольшая, так — три матраса рядом постелить. Да мне одному много ли надо? Только бы ноги вытянуть и рюкзак под голову определить!

Зато площадка удобная: скала над ней козырьком нависает, дождь не страшен и от ветра более-менее укрытие.

А внизу — береговую полосу совсем приливом скрыло, высокий в Охотском-то море прилив, волны скалы лижут, белая пена по камням стекает, пузырится. До меня волне явно не добраться!

Ну, устроился я. Ружье к каменной стенке прислонил, лапничку наломал, постель себе приготовил… Сапоги снял. А уж когда банку мясных консервов «Завтрак туриста» открыл да перекусил за милую душу, мне и вовсе хорошо стало…

«Переночую тут, — размышляю про себя, — спокойно, а завтра по заре и двину дальше».

Вдруг — в затишке между двумя накатами — я слышу: кто-то ко мне на площадку карабкается. Камни из-под него сыплются, стучат по скале, падая, да звонко так, кусты шевелятся, словно их дергают. Дальше — больше: слышу сопение… Кто же это такой от прилива спасается?!

У меня, должно быть, глаза сделались по ложке, смотрю: над площадкой медвежья голова поднимается! Глазки круглые, быстрые, а нос его любопытный, мокрый и черный, удивительно на заплатку похож, вырезанную из нового кирзового сапога…

Уставились мы друг на друга и на какое-то мгновение оба от неожиданности застыли. Не знаю, о чем медведь успел подумать, а я-то думаю: «Ну все… Сейчас он меня лапой как огребет, я и кувырк со скалы в воду… Плохо дело…» И похолодел весь. И про ружье забыл…

И надо же — вспомнил, как один мой знакомый, полярный летчик, очень смелый человек, довольно точно говорил: страх похож на серую шерстяную варежку, спрятанную где-то внутри живота, только варежка эта там не просто место занимает, а ворочается и щекочет. И от этого немного подташнивает…

А снизу вдруг волна ка-а-ак ударит! Глухо так, и такая в ней силища многотонная — аж скала дрогнула. И брызги вверх полетели. Нас обоих, словно из пожарного шланга, обдало. Медведь пискнул и бросился прямо ко мне в руки!

Вот уж и верно — у страха глаза велики! Никакой это и не медведь оказался. То есть медведь, конечно, но маленький, годовалый примерно медвежонок. Должно быть, от матери отстал, заигрался на берегу — его водой и прихватило, и напугало до смерти. Я не успел даже свой геологический молоток схватить на длинной ручке, чтобы его отогнать, — он ко мне прижался, как ребенок, голову прячет и только дрожит от страха — мелко-мелко, всей своей шкуркой…

Я погладил его осторожно: вдруг цапнет? Нет, вижу, ничего, терпит. Глаза закрывает и урчит вроде кошки, когда ту за ушами щекочут, только раз в десять громче.

А волна опять как даст! Накрыл я медвежонка своей курткой брезентовой, сам возле него угрелся, да так мы с ним — не поверите! — и задремали, под вой ветра и грохот прибоя. Только от каждого удара волны медвежонок во сне вздрагивал. Дышал он ровно, вежливо и так доверчиво ко мне прижимался…

Вот, думаю, какая удивительная история. Это же не в цирке, где дрессированные медведи за кусочек сахара всякие штуки вытворяют. Это же дикий зверь! А беда приперла — и к человеку сунулся. Доверяет…

Всегда бы так! Мирно…

Тут и светать начало. Над морем бледная желтая полоска расползлась, и ветер стал тише. Я осторожно, чтобы медвежонка не испугать, руку в рюкзак запустил, достал банку сгущенного молока, свой походный неприкосновенный запас, вскрыл ножом, к самому носу медвежонку поднес…

Он дернул своей кирзовой заплаткой, глаза сонно так приоткрыл, чихнул спросонья, язык высунул… Попробовал — и пошел вылизывать! Мигом банку опустошил, мне ни капельки не оставил. Да я на него и не в обиде, все ж таки ребенок…

Совсем рассвело. И отлив кончился — песчаная полоса вдоль берега засерела. Медвежонок мой облизнулся последний раз, вздохнул и бочком-бочком стал от меня пятиться на край площадки. Потом куцым хвостиком махнул — и только кусты зашуршали да камни снова посыпались…

Ушел…

А я некоторое время еще сидел, в себя приходил. Да ружье на всякий случай зарядил жаканом — круглой пулей на крупного зверя. Мир-то миром, а ежели поблизости мамаша моего медвежонка ходит — всякое может случиться…