Операция "Снег"

ПЕРЕПИСКА

Вообще-то фамилия моего знакомого музыканта была Борщевский, это мы все точно знали, но на афишах он писался почему-то укороченно: Игорь Борщев. Жил он через подъезд в том же доме, что и мы — длинной вытянутой девятиэтажке, и иногда приходил к моему отцу играть в шахматы. Я однажды не вытерпел и спросил его: «А почему?» То есть, конечно, не почему он в шахматы приходит играть, тут все ясно — мой отец классно играет и у него почти всегда выигрывает, а насчет афиш.

Он посмотрел на меня этак внимательно и ответил:

— А это в целях экономии типографской краски… Доступно, шпрот?

Мне-то было доступно, но почему это, интересно знать, он меня шпротом назвал? Он что, Щов-Борщов, считает, что я маленький, как те кильки в банке? Мне, между прочим, двенадцать скоро… Ну, не скоро… Почти через год, если по-честному… Но одиннадцать-то мне стукнуло?! Стукнуло! Двенадцатый пошел? Пошел… Отец даже сказал: «Слушай, Арсенопирит! Тебя уже одиннадцать раз стукнуло — береги голову!»

Меня по-нормальному Борькой зовут, но отец — он у меня геолог — упорно называет Арсенопирит, это минерал такой. «Между прочим, — напоминает отец, со специфическим, весьма неприятным запахом…» Это он на мои художества намекает…

Отец у меня мировой мужик, только дома бывает редко, особенно летом: все время в экспедициях. А мать что? Слабая женщина…

Правда, за хлебом или там за молоком — это я всегда пожалуйста. И за картошкой яа рынок — мужская обязанность. Но чтобы я еще и фигурным катанием занимался?! И еще летом?! Мало ли какие у меня данные! Что я вам — Роднина и Зайцев, что ли? Я картами больше интересуюсь. Да не игральными, это чушь собачья, ну, картингами. Маленькими гоночными машинками.

Собираюсь, между прочим, стать гонщиком-испытателем. Мать, понятно, еще не знает. Только Наташке я сказал под диким секретом.

А вот Борщу я об этом как-то проговорился. Он мужик ничего, нормальный. И когда из загранки приезжает — а он в эстрадно-симфоническом оркестре работает, их часто посылают, — у него жвачку можно стрельнуть. Иногда даже не пластик, а целую пачку — пять, а то и семь пластиков. И в моторе дает покопаться. Свечи там подтянуть, контакты зачистить. Это мы запросто! Только вот смешно: Борщ играет там у себя в оркестре на контрабасе. Это из всех возможных скрипок — самая большая. А машинка-то у него — «Запор», ну, «Запорожец» старый, на «Фиат-600» очень похож, его еще «мыльницей» называют. И как он туда свою бандуру втискивал — мы всем двором каждый раз удивлялись.

Ведь контрабас по длине чуть поменьше «Запорожца»!

Но он как-то ухитрялся: окно боковое опустит и тонкий конец футляра, где у контрабаса этот — ну как его?.. Ага! Вспомнил! Гриф называется! — в окно выставит. Ничего, ездит… И ГАИ не придирается. Ну в самом-то деле, он же не виноват, что контрабас большой, а «Запорожец» — маленький… Хотя я бы на его месте играл себе на скрипочке… И порядок!

И вот еще что интересно: он свой «Запор» никогда не мыл! Правда, и цвет «Запорожца» был темно-серый, на нем никакая грязь и не видна, но все-таки… Он только стекла, когда уже совсем дороги не разглядеть ни спереди, ни сзади, протирал такой специальной щеткой на раздвижной ручке: с одной стороны на конце губка, с другой стороны — резинка, воду сгонять, очень удобное приспособление!

Я однажды поинтересовался, а он мне так ответил:

— Знаешь, французы делят всех автолюбителей на три группы. Первая отдает мыть свои машины, вторая группа — это те, кто моют сами. Ну а третья — это те, кто ждут дождя… Усек, гонщик-самогонщик?

Действительно, смешные эти французы! Сам-то Борщевский, конечно, входит в третью группу… Он у них президентом был бы! Ну а уж я-то свою машину вылизывал бы так, чтобы она сияла. Как кавалерист любимого коня — чтобы белой перчаткой провести, а на ней — ни пятнышка…

И вдруг наш «Борщ московский» въезжает во двор на новенькой «троечке»! Белая, сверкает вся, прямо как холодильник на колесах! Мы, конечно, посыпались вниз посмотреть.

— Игорь Иннокентьевич, — вежливенько так подваливаем, — откуда? А Борщ отвечает этак загадочно:

— В сберкассе денег накопил и «Жигуля» себе купил… Читали лозунг, пионеры?

В самом-то деле — не украл же он? Если бы воровал, на афишах вот такими буквами не печатали бы! Уж это точно!

У нас во дворе машин, в общем, порядочно. Штук пятнадцать. Прямо под моими окнами гаражи на шесть машин. Но это все инвалиды. Один — дяди Саши безногий, у него не машина, а автоколяска. На крышах гаражей, особенно зимой, играть хорошо и в сугробы сверху прыгать. У Борща гаража нет. Поэтому он машину ставит просто так, у трансформаторной будки.

Механик к нему пришел движок настроить. Клапана отрегулировал, жигание выставил как следует… Цепь газораспределения подтянул.

Я, конечно, времени даром тоже не терял. То ключ подам, то еще что-нибудь. На подхвате, в общем-то, но зато и сам кое в чем шурупить стал.

Заработал моторчик как часы — почти бесшумно. И заводится с полоборота. Я утром слышу: какой-нибудь лапоть зажигание включает, гоняет стартер, словно бревно перепиливает. А у Борща теперь — чик! — и заурчал.

В общем — клевая машина!

А тут дожди зарядили, да на целую неделю! Ни в мячик постукать, ни на велике погонять. Собираемся в подъезде, время такое — скоро в школу, все уже съехались, рассказываем, когда что где у кого летом было…

И закатывается, значит, во двор знакомый контрабас в футляре. То есть он-то, конечно, не сам закатывается, а в бывших белых «Жигулях». И везет его, понятно, сам хозяин контрабаса — Борщевский.

Мы прямо ахнули: это ж надо было так машину уделать! Футляр у контрабаса серый, и если его на крышу положить — с трех метров не различишь, где футляр, где крыша: так машина грязью забрызгана… Ну мы посмеялись — и все. Думали, что хоть новенькую-то наш «Борщ украинский» помоет. Куда там! День прошел, другой, солнышко появилось, грязь подсушило — между прочим, и на машине тоже. Получилась не машина, а просто классная доска!

Малыши, конечно, первыми не выдержали и исписали ее всю.

Кому что в голову приходило, то и писали: и «Ляля», и «Павлик», и человечков «точка, точка, запятая, минус — рожица кривая», иксы, игреки и пятиконечные звезды, и даже «2×2=4». Ну для первоклашек-то это ошеломляющая новость, как не написать, а я, кстати, вспомнил, что у меня с английским нелады… Я постоял-постоял, посмотрел-посмотрел, и не знаю, как сама рука поднялась, и я по всему левому борту ладонью написал по-английски: «Ай лав ю!» Крупно так написал и один-единственный инициал добавил, не свой, понятно. Большую букву «М»…

А Игорь Иннокентьевич — вот характер у человека! — на наши надписи ноль внимания. Так и уехал с этими наскальными изображениями современного первобытного человека… Видимо, он в тот день за город смотался на дополнительные выступления. За город, это я так подумал, потому что машину он пригнал, словно бы ее глиной из пульверизатора окрасили. Так ровно… И все нами написанное исчезло под свежей грязью…

А наутро на том же самом левом борту, где я писал, читалась свеженькая надпись: «Борькадурак!!!» — именно так, с тремя восклицательными знаками.

Я сразу узнал Наташкину руку — у нее совершенно особый почерк, буковки такие круглые, ровные, аккуратные, — сколько раз я видел, как она их на классной доске выводит! И когда только она успела?! Дальше-то должно было следовать известное продолжение: «…курит табак, спички ворует, дома не ночует…» Из старой детской дразнилки. Только, во-первых, это неправда: курить я не курю и даже не пробую, как у нас в классе некоторые слабаки не спортивные. Да для современно окружающую среду, и ночую я всегда дома, если, конечно, не в пионерском лагере…

А сама Наташка — хоть бы что! Днем я ее встретил на велике — у меня «Школьник» старый, а у нее новенькая складная «Кама», — и мы, ни слова не говоря, друг за другом поехали в пионерский парк погонять по аллеям…

Возвращались мы не то что вместе, а так — рядышком, но в то же время вроде бы и отдельно: мало ли кому захочется по улицам на велике гонять. Никому ведь не запретишь!

Нас поджидала абсолютно потрясающая новость: по всей машине от левого переднего крыла и дальше через обе двери до заднего крыла прямо-таки сияла белыми буквами по темно-серому фону надпись: «Наташка + Борька любовь!»

Задумано было здорово, ничего не скажешь! Слово «Наташка» — на переднем левом крыле, плюсище — на передней двери, «Борька» и знак равенства — на задней двери, а это самое словечко… ну… «любовь» — самое крупное, как на афише пропечатано по всему заднему крылу! Интересно, долго соображали?

Я на Наташку сбоку взглянул — она, понятно, тоже надпись заметила и прочла. Да что Наташка! Такая надпись и из космоса видна, с любой орбитальной станции. Прочесть-то она прочла, но ничего не сказала, сделала вид, что не заметила, только покраснела…

Удивительно все-таки — и кто это из ребят догадался?!

И тут нам навстречу, будто бы и вовсе случайно, попадается Зойка Сафонова из нашего подъезда. И не только из нашего подъезда, еще и из нашего «а» класса. Она все время ко мне забегает, иногда — ну по два раза в день: то она уроки забыла в дневник записать, то у нее задачка с ответом не сходится, то у нее «маг» барахлит и обратная перемотка не работает. Помочь просит…

А еще она у меня книги берет. Библиотеку у меня отец собрал, прямо скажу, классную. Такие книги, как у нас, ни на какую макулатуру и не снились никому! Так вот, Зойка и за книгами приходит — то по внеклассному чтению, то просто так. И во что удивительно: иногда толстенную книжку не успеет взять, ну там «Айвенго» или «Тиля Уленшпигеля», а через день, глядишь, уже приносит обратно. Мама — та просто поражается. «Эта, мол, твоя Зоя… — говорит, она что, книги глотает?!»

Ну скажите, пожалуйста, при чем тут моя? Совсем ни капельки и не моя! А потом, ясное дело, не глотает, раз обратно приносит…

Так вот, значит, эта Зойка взглянула на нас, бросила: «Приветик» — и проплыла было мимо, но тут она надпись ка-а-ак заметит! Прямо так и остановилась как вкопанная. Прочла, значит, внимательно, долго читала — и глаза у нее вдруг стали злые-презлые… Этак плечом дернула, сумку свою с портретом какого-то волосатика поправила — и пошла.

И с чего это она-то разозлилась — не пойму даже… А Наташка…

Наташка посмотрела ей вслед и тихонечко засмеялась… Потом шлепнула меня по спине и убежала. У меня долго еще после этого между лопаток чесалось.

Ну а на следующее утро вообще потрясное дело произошло. Меня мама в булочную послала. Рано. Бегу это я обратно, тащу батон и половинку круглого в авоське, а мне навстречу «Борщ московский». И мне руку протягивает!

— Ну, старик, — говорит. — Не ожидал я от тебя такой доброй услуги! Вот спасибо!

Я так и обмер. «В чем дело?» — про себя думаю. Осторожненько так спрашиваю:

— Да чего там? Не за что…

— Как не за что?! — он прямо вскинулся. — Да за то, что машину вымыл! Я твой верный должник. В воскресенье, если буду свободен, — куда скажешь, туда и смотаемся…

Я к машине. Гляжу — и глазам не верю. Я аж зажмурился! Сияет, как новенькая…

Сел Борщ в свою «троечку», еще раз мне ручкой махнул — и укатил. Я стою, как обалделый, ничего не понимаю.

А тут, откуда ни возьмись, выкатывается Павлушка соседский, такой шарик ушастенький, одной рукой лопатку держит, другой — в носу санобработку производит и мне этак заговорщицки говорит:

— А я видел, а я видел! Это ты смотришь, как Зоя хорошо машину помыла, да?

Нет, что ни говорите, а странная все-таки эта Зойка! Ну зачем, скажите, ей было чужую машину мыть? Тоже мне — тимуровка-одиночка! Непонятный народ эти девчонки…