Операция "Снег"

ОПЕРАЦИЯ «СНЕГ»

…Снег валил безостановочно всю субботу и все воскресенье. Наверное, этот пушистый, щедрый, густой снег сыпал еще и всю ночь с воскресенья на понедельник, но Оля этого не видела, потому что отсыпалась перед новой школьной неделей.

А засыпать в снегопад было сладко и удобно, можно было свернуться калачиком под одеялом, подтянуть колени к подбородку и снова почувствовать себя маленькой. Оля подумала, что, где-нибудь в дремучем лесу, далеко-далеко от ее электрического города идет точно такой же снег — белый, неторопливый, словно маленькие десантники на крохотных пушистых парашютиках опускаются на лапы темных елей, на сосновые вершины, на кусты, на тропинки и тихие поляны. Снежный десант…

Оля представила себя медвежонком в теплой берлоге. В общем, ничего, оказалось — получается. Конечно, большой каменный дом не берлога. Но снег своей плотной завесой приглушал повседневный городской шум, и он слабо проникал в сознание, не мешал, не отвлекал, как обычно, своим громом и лязгом, а наоборот — усыплял, обволакивал, убаюкивал…

Она проснулась от въедливого, требовательного дребезжания будильника. Нахальный этот приборчик мама выставила в прихожую, чтоб нельзя было тут же ударить по кнопке и прервать его звон. «Опять завели на полную катушку…» Родители уже ушли на работу — они привычно просыпались без звонка и торопились на автобус, предоставляя будильнику право подымать дочь.

Оля распахнула форточку. Чистый снежный запах коснулся ноздрей и словно бы туго толкнулся в щеки. Стало даже щекотно и празднично от его прикосновения. Оля с удовольствием сделала зарядку, выпила стакан молока, стоя возле плиты на одной ноге, и поковыряла вилкой сырник прямо со сковородки.

Показала себе язык в зеркале («А вообще-то я ничего себе…») и выбежала из дому на полчаса раньше обычного. Улица была наполнена осязаемой снежной тишиной. Машины почти не попадались, а от квартирных подъездов тянулись редкие цепочки глубоких следов. А еще дальше, по направлению к магазинам и остановкам трамвая и автобуса эти цепочки постепенно сливались в тропиночки и тропинки, сначала узкие, неуверенные, потом все натоптанное и шире.

Люди впереди шли сегодня медленнее обычного, с трудом вытаскивая ноги из снежной целины. Оля про себя порадовалась тому, что модные итальянские сапожки на невысоком удобном каблуке, наконец-то купленные мамой, плотно облегали икры, и снег не набивался внутрь.

Почти волоча портфель по снегу, стараясь попадать в глубокие лунки чьих-то следов, Оля шла вдоль забора детского сада по переметенному внутридворовому проезду, превращенному словно бы в снежный ручей между двумя снежными берегами. Последние, торопящиеся на работу матери, тяжело дыша, тащили своих детишек на руках, потому что на санках пробиться было невозможно: снег подымался чуть ли не и санки вязли по брюхо.

Тем не менее — и Оля очень удивилась — перед ней полушел-полукатился маленький самостоятельный человечек в мохнатой коричневой шубке. Пробиваясь к калитке детсада, он пыхтел от усилий, до Оли доносились это упорное пыхтение и сопение. «Словно Винни-Пух!» — про себя рассмеялась Оля. Но вот малыш оступился или споткнулся, упал в рыхлый снег и, переваливаясь с боку на бок, и впрямь очень похожий на медвежонка, долго не мог подняться. Он не плакал и не звал на помощь, но руки у него все не находили опоры в глубоком снегу. Оле очень понравилось его маленькое мужество.

Она подобралась поближе, потянула снеговика за воротник, поставила на ноги и отряхнула.

— Спасибо… — очень хорошо улыбнулся он, хлопая заснеженными ресницами. Оказывается, малыша этого в замшевой зеленой шапочке-ушанке с козырьком Оля немного знала. Совсем немного, но запомнила. Как-то он гулял во дворе со смешным мохнатым щенком, очень веселым и совершенно незнакомой конструкции. Щенок этот — а может быть, взрослая собака?! — был длинный и приземистый, словно игрушечный крокодил, с вытянутой прямоугольной мордочкой чемоданчиком и хвостом, черная шерсть на котором свисала пушистыми сосульками.

— Ой, какой! — всплеснула руками Оля и присела перед собакой на корточки. — Как зовут?

— Боря Звездочкин… — неожиданным простуженным басом ответил хозяин.

— Да не тебя… — засмеялась Оля. — Собаку твою как зовут? Какой она породы?

— Меня зовут Дима… — таким же солидным басом ответил малыш. — Это собаку и зовут Боря Звездочкин… Порода у нее очень умная…

И вот теперь этот малыш, который так по-человечески относился к собственной собаке, не может пройти даже в свой собственный детсад!

Оля, подхватив портфель вместе с малышом в охапку, начала, подобно другим, пробиваться к крыльцу детского сада.

— Приходи еще… — попросил Дима, застревая в дверях. — Мне нравится на тебе кататься…

— Мамаша, не задерживайтесь в дверях, холоду напускаете! — окрикнули ее строгим голосом из глубины коридора.

Оля чмокнула Димку в тугую розовую щечку и побежала в школу.

…Вторым уроком должна была быть физкультура. Намечались лыжные соревнования, но физручка заболела.

— Ребята… — несколько неожиданно для себя самой, глядя в окно на заснеженную территорию детсада, неуверенно сказала Оля. — А давайте… Давайте вместо физкультуры расчистим малышам дорожки в садике. А то им даже гулять негде… И нам разминка!

— Ты что, Раздолина? Тебе это кто-нибудь поручал? — обеспокоенно спросила Олю Нонна Бодрова, член школьного комитета комсомола. — Ты согласовывала мероприятие?

— Ничего я не согласовывала! — уже весело крикнула Оля. — А что? Лопаты и метлы у нас есть! Никаких проблем! Пошли?

— Да я тебе кто — бульдозер? — широко удивился Генка Князев и согнул в локте руку, напрягая бицепс. — Я вообще… того… слабосильный и малокровный…

Все рассмеялись: ни у кого другого, а именно у Генки Князева был второй разряд по вольной борьбе. Шутка дошла…

— Три ха-ха по четыре раза… — без тени улыбки сказал умненький Стрельников. — Раздолина собирается зарабатывать производственный стаж… Лучший путь в институт международных отношений — через метлу и лопату. Это ее личное дело, бат ай эм нот реди!

— Ишь ты… — фыркнули сзади. — Он не готов! А я готов?

— Я выйду попозже… — театрально закашлялся Гусев. — Буду вам дорожки посыпать песочком… из совочка…

— Ты что, Олька? — тихо потянула ее за фартук закадычная подруга Римма Белякова по прозвищу Белочка. — Тебе больше всех надо? Не возникай…

— Ах так?! — тугой пружиной взвилась Оля и внутри у нее что-то зазвенело. Она вскочила на парту и крикнула отчаянно, по-мальчишески: Объявляется операция под кодовым названием «Снег»! Кто со мной?

В классе наступило напряженное молчание. Все с каким-то, пожалуй даже любопытствующим, ожиданием посматривали то друг на друга, то на Олю.

— От работы кони дохнут… — донеслось наконец из угла.

— В ПТУ навкалываемся!

— Совершенно несогласованная инициатива! — пропыхтела Нонна Бодрова, член школьного комитета комсомола.

— Раздолина… — лениво усмехаясь, процедил Гусев. — Вот ты у нас человек с общественной жилкой. Тебе и лопату в руки!

— Ты и работай! — засмеялся Князев.

— Я ж тебе говорила: не возникай! — почти прошипела Белочка, стягивая Олю с парты. — И потом — ресницы же потекут!

— Да люди вы, в конце концов, или кто?! — в растерянности от их изворотливости, чуть не со слезами на глазах закричала Оля.

— Прегоминиды… — ехидно отреагировал на ее вопрос умненький Стрельников и, поправив хорошо отработанным киножестом очки в квадратной оправе, перевел для непосвященных: — Почти человекообразные…

— Вот именно: почти! — с гадливостью подхватила его изысканную реплику Оля. — А может быть, так полными никогда и не станете? Мне на вас смотреть противно! Я одна пойду!

И она решительно направилась к двери.

— Что ж… — резюмировал умненький Стрельников ей вслед. — Мы потеряли количественно, ничуть не потеряв при этом качественно…

И без всякой паузы, тем же серьезным тоном предложил Гусеву:

— Сгоняем пару «блицев»? Надо освежить мозги…

Оля разыскала школьного завхоза Марию Ильиничну, вечно чем-то недовольную, громко ворчащую женщину, с большим трудом выпросила у нее ключ от кладовки и взяла широкую фанерную лопату с жестяной обивкой по краю. Положив лопату на плечо и не оглядываясь на окна своего класса, она направилась к воротам детского сада.

Створки ворот прижало высоким, искрящимся на солнце сугробом. Оля перехватила лопату поудобней и стала методично вгрызаться в его мягкий бок.

Очистив небольшую площадку и приоткрыв одну створку, она стала прокапывать в снегу чтото вроде траншеи, неширокой, размером в три захвата лопаты, отбрасывая снег попеременно то на левую, то на правую стороны прохода.

«Словно бы снежный окоп рою», — думалось Оле. Снег был еще не слежавшийся, не плотный, он не отрезался пластами или квадратиками, а ложился на лопату рыхловатой кучей, выбрасывать его вверх и в стороны было не слишком-то удобно, потому что он все время норовил соскользнуть и просыпаться. На крыльцо детсада выбежала детвора и с ними воспитательница.

— Тетя! Тетя! Мы вам по-мога-ем! — закричали малыши, потрясая крохотными, в две своих ладошки, цветными пластмассовыми лопатками на ломких неудобных ручках. Среди них был и Дима, хозяин Бори Звездочкина.

«Ну вот и помощь появилась!» — довольно улыбнулась Оля, и работать сразу стало интереснее. Отступать теперь было уже нельзя… Вдруг рядом с Олей в снежную стенку врезалась еще одна широкая, совсем недетская лопата. Оля повернула голову вправо. Борис Чертков молча встретился с ней глазами и стряхнул большую кучу снега на бортик со своей стороны.

«Борька?! — удивилась Оля. — Вот уж никак не ожидала!» Но внутри у нее потеплело, словно бы в мартовскую оттепель.

В самом деле — Борька Чертков, новенький в их восьмом «б», начал учиться с ними, старожилами, с конца сентября. Оля знала только, что отец у Бориса — военный и его перевели в город откуда-то с Севера.

Борис, рослый сероглазый подросток, был несколько загадочной личностью. В классе он держался особняком, не приставал ни к одной из сложившихся компаний и не отзывался на многочисленные записочки, которыми в первые дни обстреливали его девчонки. Был он немногословен и учился как-то странно: не слишком часто получал пятерки, но никогда не опускался до троек.

Вечный Миддл — Середнячок прозвал его умненький Стрельников, но — тоже странное обстоятельство: этим подчеркнуто англизированным именем звал Бориса лишь один Стрельников. Прозвище к Борису почему-то так и не прилипло…

— Надо успеть до перемены… — только и сказал Борис, когда они остановились перевести дух.

Вдвоем работа пошла веселее. Ребята согласными, поочередными движениями втыкали лопаты в снежную массу, подхватывали на них снежную ношу и отбрасывали — теперь уже каждый на свою сторону. Азартный ритм необъявленного соревнования захватывал, завораживал, подталкивал.

— Уф! — Оля воткнула лопату в снег, разогнула спину и потянулась так, что хрустнули — позвонки. — Ничего себе снежок… «Вьется легкий пушистый снежок…» — шутливо пропела она. — А руки горят и поясницу ломит…

— Оля… — начал Борис почему-то шепотом, хоть они стояли чуть ли не вплотную. — Я давно хотел тебе сказать…

— Что, Боря? — вскинула на него глаза Оля, но, встретив его серьезный взгляд, невольно порозовела. — Жарко… — словно бы извиняясь, сказала она, удивляясь новому ощущению внутри себя.

— Да… — словно бы понимая, согласился Борис. — У нас на Севере, в гарнизоне отца, были частые снежные заносы. Тогда на расчистку выходили все… Дело, в общем, привычное…

— «Пара гнедых, запряженных с зарею… — протянул вдруг за их спинами спокойно-издевательский голос Гусева. — Старых, усталых и тощих на вид…»

Борис и Оля оглянулись. Гусев и Князев стояли на расчищенной дорожке и наблюдали за их работой, демонстративно засунув руки в карманы своих ярких спортивных курток.

— Пролетарская солидарность! — прокомментировал подоспевший к ним умненький Стрельников.

— Борис выигрывает по очкам! Он явно опережает своих соперников! — с дурашливой язвительной готовностью подхватил стрельниковскую «подачу» Генка Князев и продолжал, пародируя манеру спортивных восторженных телерепортеров: — Смотрите все: Борис Чертков! Советский Союз! — И он поднял руку победным жестом чемпиона.

— «…И вызываете смех у иных…» — допел Гусев и закатил глаза. Борис отмерил два-три неторопливых шага навстречу одноклассникам и вдруг сделал короткий и точный выпад правой рукой снизу…

Тело Генки Князева, прославленного чемпиона по вольной борьбе, описало неожиданную дугу и плавно приземлилось в сугробе…

Гусев в страхе открыл рот и делал судорожные глотательные вдохи…

Невозмутимый умненький Стрельников, ретируясь задом и придерживая трясущиеся на носу очки, пробормотал:

— Абсолютно старорежимный способ выяснения отношений… — Затем повернулся и, по-девчоночьи взбрыкивая ногами вбок, потрусил к школьному зданию.

Оля повернула к Борису восторженное лицо. Губы у нее тряслись от смеха, а глаза почему-то сияли.

— Так что же ты хотел мне сказать? — стараясь казаться спокойной, ну, совершенно спокойной, спросила она.

— Оля… — снова сказал Борис голосом, севшим в шепот и от этого казавшимся чересчур даже громким, прямо-таки гремевшим на весь заснеженный двор, на весь мир, — Оля… Ты красивая… Ты очень красивая, Оля…

Но Генка Князев наверняка не слышал этих слов: оглушенный ударом в подбородок и весь облепленный снегом, он выбрался из сугроба и, сразу ссутулившись, уходил по расчищенной дорожке…

Для чемпиона по вольной борьбе операция «Снег» окончилась бесславно…