Оперативная карта

16

Кто-то дергал его за ногу…

— Слава! Слав… За тобой Григорий…

Это Петя!

— Какой Григорий?

— Как какой? Исполкомовский!

— А что ему?

— Быстров прислал.

Сонная истома соскользнула, как ящерица.

— Что ж ты не говоришь?

Прыгнул вниз, опережая Петю.

— А где он?

— На кухне.

Григорий привстал, увидев Славу, тот возвысился в его глазах, со вчерашнего вечера он объявлен деникинцами государственным преступником.

— Где Степан Кузьмич?

— В волости, у них заседание…

К Быстрову Слава не то что пошел — побежал бы, полетел: где мама?!

Но лучше не выказывать нетерпения. Григорий подскакивает на култыжке и таращит усы, черные, в стрелку, Надежда правильно говорит — как у таракана…

— Чем это ты деникинцев прогневил?

— Узнали, что я комсомолец…

— Они и так знали.

Усы у Григория действительно шевелятся, как у таракана.

— А люди говорят, ты у ихнего полковника револьвер и деньги украл.

Вот тебе и на! На револьвер он согласен, а на деньги нет.

— Нет, деньги я не брал.

— А чего теряться!..

Буквы «П» уже нет перед исполкомом. Где-то в глубине щемит мысль о Федосее. Пострадал самый невинный…

— Где Быстров?

— Там же, где и всегда.

Да, в той же комнате, где он обычно сидел, Быстров и сейчас. Даже удивительно. Белые ушли вперед, значит, права их распространяются на Успенскую волость, а в здании волостного управления расположилась Советская власть и властвует себе как ни в чем не бывало.

Быстров на обычном месте, за секретарским столиком Семин, Еремеев на диване, а хромой Данилочкин у печки.

— Можно?

— Заходи, заходи! У нас тут заседание волостного партийного комитета. Обсуждаем вопрос, касающийся тебя…

Слава понимает, это заседание, но не выдерживает:

— Степан Кузьмич, где мама?

— В безопасном месте.

— Я хочу ее видеть.

— Увидишь. Отвезу. Решаем, кого послать с картой. Не зря прыгал в окно. Срочно нужно в штаб тринадцатой армии. Мы советовались, решили поручить Еремееву.

— Я бы взялся, — шутит Данилочкин, — да, боюсь, не допрыгаю.

— Вот я и послал за тобой, — объяснил Быстров. — Еремеев едет на станцию, завезем тебя по дороге в Критово, к тамошней учителке Александре Семеновне, у нее твоя мама.

…Втроем еле вместились в бедарку, и Маруська за час донесла их до Критова.

Село отходило ко сну, лишь собаки брешут — тпру! — лошадь уже на взгорье у школы.

— Ну, беги!

А у Славы опять налились ноги свинцом, отсидел ногу, не может идти, но и не надо, он уже в самом теплом тепле, мамины руки обняли его. Ни Александра Семеновна, ни ее гостья не знали о приезде Быстрова, но Вера Васильевна уже с час как стояла на крыльце.

— Мне все казалось…

Комнату освещала жестяная керосиновая лампочка. В светелке у Александры Семеновны, как у стародавней курсистки, и железная коечка, и беленькое одеяльце, и этажерка с книжками, а по стенам портреты — Пушкин, Толстой, Тургенев, Чернышевский, Писарев, Добролюбов и почему-то Пугачев, между Пушкиным и Толстым… Вот какая она, Александра Семеновна!

Быстров садится на койку, накрытую девственночистым пикейным одеялом.

— Вот и свиделись, — говорит он и матери и сыну.

— Ты тоже здесь поживешь? — спрашивает Вера Васильевна Славу. — А как Петя там…

— Работает на Астаховых, — с железным реализмом произносит Быстров. — Ничего с ним не случится.

— А Славе здесь не опасно?

— Опасность уже, можно сказать, позади, — уверенно заявляет Быстров. — Опять скоро возьмется за комсомольскую работу.

— Откуда в вас такой оптимизм? — удивляется Вера Васильевна. — Орел взят…

— Корниловцы, — объясняет Быстров. — Корниловская дивизия, лучшие офицерские части. Звери, а не люди. У нас пятьдесят тысяч штыков и больше четырехсот орудий, а у них двести орудий и сорок тысяч, но у нас мужики, а у них кадровые офицеры. Не хватает еще нам…

— Чего?

— Пролетарьяту. — Быстров указал куда-то за окно. — Вся свора сбежалась. Дворяне, домовладельцы, помещики. По Волховской улице — казачьи патрули. Достаточно указать, вот, мол, советский работник, сразу шашкой по черепу…

Он строго посмотрел на Александру Семеновну.

— Хлеб-то у вас есть?

Александра Семеновна обиделась.

— У меня и обед есть.

— Вот и собери. — Он неодобрительно поглядел на маленькую, пятилинейную лампу. — Разве в школе нет «молнии»?

— «Молния» для занятий.

— Вам передали керосин?

Слава видит, как Быстров злится.

— Как же, как же! — подтверждает Александра Семеновна. — Два бидона. Позавчера.

Быстров успокаивается.

— То-то! Не то бы Филимонову не сносить головы…

Он подробно расспрашивает о керосине. Филимонов — председатель Критовского общества потребителей. Еще несколько дней назад Быстров приказал передать весь запас керосина в школу.

— Мужички с коптилками посидят, а детей обучать.

Волость в руках белых. Быстров скрывается где придется, а приказы отдает так, точно он по-прежнему председатель волисполкома.

— Ну, ложитесь спать, — внезапно говорит он. — А я, покуда темно, домчу Еремеева до станции, штаб где-то под Мценском, ему еще добираться и добираться…

Вернулся Степан Кузьмич через несколько дней, был он сразу какой-то и веселый и грустный.

— Ну, как вы здесь?

Александра Семеновна догадалась.

— Ты с новостями?

— Выбили их, Шура! — крикнул он на всю школу. — Принеси карту!

— Кого? — не сразу поняла Александра Семеновна.

— Из Орла! — крикнул Быстров. — Позавчера, после ночного боя, наши взяли Орел! — Сам полез в школьный шкаф, нашел карту Европейской России, принялся объяснять, пожалуй, не столько женщинам, сколько Славе. Он хорошо представлял, что происходило на фронте. — Белые ударной группой обрушились на тринадцатую армию, их фронт шел дугой от Воронежа до Севска, тринадцатая армия растянулась больше чем на двести верст, левый фланг ее был обращен против наступавшего на Орел противника. Но отборные офицерские части спутали все карты… — Он вдруг хитро улыбнулся, не выдержал и рассмеялся. — А наша партия спутала карты офицерам! Они рассчитывали на мужицкое сопротивление, но в бой вступил международный рабочий класс, прибалтийские рабочие-коммунисты! Эстонская дивизия и латышские части вместе с правым флангом тринадцатой армии перешли в наступление и после боя выбили белых из Орла…

Неожиданно он протянул руку и растрепал Славкины вихры.

— Но и наш труд не пропал даром, — задумчиво произнес он, вспоминая недавние события. — И карта подполковника Шишмарева очень пригодилась при наступлении… Точно тебе говорю!