Оперативная карта

10

Ничего в темноте увидеть нельзя, и вдруг Слава почувствовал, как чья-то крепкая, сильная рука подняла его с земли, а другая слегка прикрыла ему рот.

— Тихо, — услышал он шепот.

— Степан Кузьмич?!

— Тихо!

Чудеса — из рук Кияшко прямо в руки Быстрова!

Солдаты ушли. Где-то хрустнула сучьями спугнутая парочка. Вдалеке пролаяли собаки. И снова тишина…

— А теперь пошли.

Вот дом Введенского.

…Андрей Модестович не пользовался доверием Славы Ознобишина. Сын богатого священника, местного благочинного, он еще до войны окончил в Киеве Коммерческий институт, после смерти отца вернулся в Успенское, а теперь преподавал географию в местной школе. Держался он ото всех особняком, покажется с утра в школе, проведет уроки и тут же утащится куда-нибудь в степь стрелять дроф…

— Куда вы?

— Куда надо.

Дом прячется во тьме, лишь за одним окном мерцает лампа. Какая-то тень отделилась от стены, послышался шепот.

— Вы, Степан Кузьмич?

— Андрей Модестович!

Вот чудеса, оказывается, этот нелюдим связан как-то с Быстровым.

— Мы ненадолго.

— Да сколько хотите…

— Не зайдут к вам?

— Ко мне не ходят, слишком уж я на отлете.

В столовой беспорядок, все в пыли, немытая посуда, на столе мертвый гусь, при белых Андрей Модестович не охотится, бережет свое бельгийское ружье, откуда же гусь?

— Ну, Славка, докладывай.

— Вот приказы. Вчерашние. Черновики…

Слава с облегчением вытащил из-за пазухи бумаги.

А пожар-то ты неплохо организовал.

Быстров редко хвалит, это награда.

— С чего это вдруг они устроили засаду?

— Кудашкин донес.

И Слава рассказал о предателе, о своем замысле, о ведрах.

— Могут расстрелять, — мельком замечает Быстров. — Все?

— Нет.

Перешли к главному, Слава рассказал о депеше, о совещании в шестнадцать ноль-ноль, о том, что говорил командир полка…

— Да это же важнейшее дело!

Слава сам понимает, что важнейшее.

— А как бы заполучить карту… Или приказ. Списать…

— Невозможно.

— А через невозможно? Давай взвесим, примеримся. Семьдесят семь раз примеримся… — Быстров раздумывает.

— Рискнешь?

— Рискну.

…Предстоит приключение. Приключение ужасное, потому что рисковать придется жизнью. Но никогда раньше Слава не предполагал, что приключения и арифметика сродни. Быстров все прикидывал, прикидывал разные возможности, заставлял вычислять и считать.

— Здесь, брат, без подсчета не обойдешься. Или пан, или пропал. Комната, окно, палисадник, забор, улица, Заузольниковы, исполком, бугор, овраг… Это география. Тут, брат, без секундомера не обойдешься…

Для чего секундомер при похищении секретного документа из белогвардейского штаба?

— Доступа к нему ты не получишь, значит, надо улучить момент и взять. Схватить — секунда, к окну — секунда, выпрыгнуть — секунда. Три секунды! Через палисадник, сквозь кусты — минута. Даже полторы. Преодолеть забор — минута. Улица — две, даже три минуты… Одному не взять, пуля обгонит. Нужна хитрость. Знаешь, что такое эстафета? Видел я соревнования в армии. Бегут четверо, передавая друг другу вымпел.

Быть может, Быстров и не говорил такого слова, быть может вспоминая этот случай, Слава приписал Быстрову этот термин, он и сам позже узнал точное значение этого слова: командное соревнование в беге, в котором на каждом этапе сменяется бегун, передающий своему товарищу какой-либо предмет… Спорт вошел в повседневную практику, когда Ознобишин уже ушел с комсомольской работы, ни в одной спортивной эстафете ему никогда не пришлось участвовать, но то, что предлагал проделать в этот раз Быстров, было самой доподлинной эстафетой, так что и Славе Ознобишину однажды в жизни приш-лось-таки принять участие в эстафете, только приз, который предстояло в ней завоевать, был не какой-нибудь кубок или диплом, а его собственная жизнь…

— Меньше чем вчетвером не обойтись. Парни должны быть верные. Кого ты предлагаешь?

— Колька Орехов. Колька маленький, но злой. Этот годится. Саплина бы из Критова. Соснякова…

— А Терешкин?

— Струсит.

— Орехова возьмешь на себя. А Саплина и Соснякова я обеспечу.

Это тоже все чудеса. Критово в семи верстах, Рагозино в двенадцати. А время не ждет. Но если Быстров сказал, значит он хоть из-под земли, но достанет Саплина и Соснякова.

— Встретитесь завтра у школы после обеда. Мол, пришли узнать, когда начнутся занятия. А вечером — за дело. Всем быть в светлых рубашках. Саплина и Соснякова я предупрежу. И никаких фантазий. Одному ничего не предпринимать, все провалишь. Это приказ, понятно?

…Домой Слава явился как ни в чем не бывало. Все шло заведенным порядком. Только что кончили ужинать. Вера Васильевна ушла к себе. Павел Федорович стоял у притолоки, курил и рассказывал Пете, почему он не стал учиться. «Деньги считать можно и без ученья». Петя сидел на лавке и скучал. Надежда толкла в чугуне картошку, свиньям на утро. Федосей в закутке плел чуни.

— Пришел? — иронически спросил Павел Федорович. — Надежда, дай ему поужинать.

— Я ужинал, — отказался Слава. Никто не поинтересовался где. Он не ел с обеда, но есть не хотелось, нервное возбуждение отбило аппетит.

В штабе тоже ужинали. Бумаги на большом столе сдвинуты, Ряжский и еще два офицера ели нарубленную на мелкие кусочки и поджаренную с картошкой свинину, перед ними стояла бутылка самогона, пили из рюмок, одолженных у хозяев. Шишмарев не допускал свинства, сам он и Кияшко сидели тут же, но не ели: они ужинали у себя на квартирах.

Разговор вел Кияшко, все прикидывал — что правда и что неправда, донос Кудашкина вызывал сомнения, странный пожар… Шишмарев отмалчивался, верил только своим умозаключениям.

Слава тихо стал у порога, но Кияшко сразу его заприметил.

— Поди, поди, расскажи, для чего ты лягушек ловишь…

Противно и жестоко вязать лягушек гирляндами, но сегодня приходится взять это на себя.

Шишмарев брезгливо пожал плечами:

— Для чего?

Ряжский услужливо рассмеялся.

— Парочка идет по аллее, а их по губам, по губам… Лягушками!

Шишмарев неприязненно взглянул на Ряжского.

— Вы находите это смешным?

Всем стало не по себе. Кудашкин донес, что в лесочке по вечерам появляется один из руководителей местных коммунистов, указал место, а секрет, направленный для поимки, нашел там огромный костер.

У каждого своя версия. Кудашкин хотел заманить солдат? Кулацкий подголосок и большевик? Глупо! Все предположения несуразны, Ряжский и его сотрапезники мололи языками, Кияшко прислушивался, Шишмарев думал сам по себе.

Ворвался Гарбуза.

— Разрешите… Поймали!

Кудашкин и не думал скрываться. Сам пришел в штаб поинтересоваться — живым взяли «убивцу» Быстрова или пристукнули.

— Для чего ты сказал, что в лесу прячется комиссар? Как у тебя очутились ведра?..

Запутали вопросами, заплакал мужик.

— Истинный бог…

— Бог истинный, а тебя судить будем военным судом. Разберемся!

Кияшко приказал запереть Кудашкина в амбар.

…Вера Васильевна не спала, даже не раздевалась.

Сидела на клеенчатом диване и ждала сына.

— Ты почему не спишь? — с досадой спросил мальчик.

— Нам надо серьезно поговорить, Слава. Неужели я не вижу, как ты нервничаешь. Что с тобой? Маленький, не таись, признайся, ты меня так беспокоишь…

Ах, этот мамин голос, всегда ласковый и тревожный!.. Не может, не может ничего сказать Слава. Не имеет права!

— Какие глупости, — говорит он нарочито грубо. — Вечно ты выдумываешь…

Даже не поцеловал ее перед сном, сердится за то, что не сумел скрыть своего возбуждения. Разделся, лег, его познабливало, давали знать нервы. За стеной тихо. Спит Рижский, он ночует при штабе, спит дежурный телефонист… Засни и ты, неизвестно еще, как обойдется все завтра!