Оперативная карта

11

Проснулся Слава ни свет ни заря: за стеной звонил телефон, раньше обычного появился Шишмарев. — Выступаем, — уловил Слава.

Оделся поскорей и неумытый явился приветствовать Шишмарева.

— С добрым утром!

— А! — рассеянно промолвил тот. — Прощаться пришел?

У Славы замерло сердце.

— Почему?

— Выступаем.

— Куда?

— На Тулу, братец, на Тулу, массированный удар!

— А когда?

Шишмарев усмехнулся.

— Военная тайна, братец!

Слава покраснел, насупился, отвернулся — все летит к черту!

— Обиделся? Плохой ты военный… Ну, ничего, еще целый день впереди, завтра на рассвете…

Сразу отлегло от сердца. Значит, еще не поздно! Суетились писари, офицеры, телефонисты: готовились к выступлению, лихорадка движения уже овладела людьми. Слава побежал искать Кольку, тот вместе с Петей запускал на бугре змея, змей жалкий, маленький — листок из тетрадки — крутился над ветлами.

— Коль, ты нужен!

Петя удивленно взглянул на брата.

— А я?

Слава не хотел обижать брата.

— Тебе будет другое дело…

Велел Коле сразу после обеда быть у школы.

Тут вниманье мальчиков привлек шум возле волости. Мужиков двадцать скучились на утоптанной площадке, столько же солдат стояло у крыльца, двое ставили скамейку, Кияшко дирижировал стеком, и вот от Астаховых показалось шествие — Кудашкин в сопровождении четырех конвоиров.

«Да ведь его же пороть, — сообразил Слава. — Впрочем, так и надо…»

Кияшко что-то крикнул, Кудашкин взметнулся, повалился ему в ноги. Кияшко крикнул опять, и солдаты подняли Кудашкина. К скамейке подошел ефрейтор, Слава подумал, бить будут шомполами. Он не представлял себе, как бьют шомполами, но солдат взмахнул кавалерийской плеткой, и Кудашкин сразу же заорал…

Удары можно было отсчитывать по его воплям: удар — ай! — удар — ой! — удар — ох! — удар — о-аа!..

— Противно, — сквозь зубы процедил Слава.

— Жалко, — пожалел Колька.

— Жалеть-то нечего, — с презрением сказал Слава, — Кудашкин — предатель.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю…

И вдруг…

Кудашкин сорвался со скамейки и побежал в сторону Поповки, придерживая сползающие портки. Трое или четверо солдат кинулись было вслед.

— Отставить! — возбужденно и весело остановил их Кияшко. — Черт с ним!

Он вытянулся перед мужиками, поднял стек, салютуя им, как шпагой.

— Эй, вы!.. Цените великодушие нашей армии!

Мужики, конечно, оценили, расходились потихоньку, чтоб не разозлить лихого ротмистра, — тише едешь, дальше будешь.

Пошли восвояси и мальчики.

Слава оказался перед школой еще в полдень, но что удивительно, почти одновременно появились Саплин и Сосняков. Можно только подивиться, когда и как успел их оповестить Быстров, а может быть, даже помог добраться до Успенского? Позже всех пришел Колька, даром что всего лишь перебежать овраг.

Четыре комсомольца скрылись за дверью, присели на ступеньки лестницы. Их командир достал из кармана листок и карандаш, начертил план операции, придуманной накануне Быстровым.

— Если бы кто из нас взялся выполнить поручение самостоятельно, его неизбежно подстрелили бы. Успех зависит от того, насколько дружно мы будем действовать, действовать вчетвером, но так, чтобы белые думали, будто здесь один человек. Я хватаю сумку, прыгаю в окно, замираю в кустах. В это мгновение Кирилл, притаившийся под окном, перепрыгивает за забор и скрывается позади хаты Волковых. Коля бросается к дому Заузольниковых и ныряет в крапиву, а с бугра вниз бежит Иван. Понятно? Белые должны думать, что бежит один человек, фигур в темноте не разглядеть, видна будет только светлая рубашка. Стрелять будут, но четверо избегнут задержек, которых не избежал бы ни один из нас, действуй он в одиночку…

— А что мы будем друг другу передавать? — поинтересовался Сосняков.

— Ничего, — сказал Слава. — Ваша задача: заставить белых преследовать «похитителя», в то время как я…

— Что ты?

— Буду выполнять другое задание…

Всем страшновато, и не так-то уж они между собой дружны, но Ознобишин знал, кого выбрать, они все преданы идее, за которую поклялись отдать жизнь.

Слава тронул Саплина за плечо.

— Сумеешь спрятаться в палисаднике?

У Саплина только глаза блеснули.

— Яблок, что ли, не воровал?

— Время? — деловито спрашивает Сосняков.

— Часами пока не обзавелись. Как стемнеет, сразу быть наготове.

Условились, с сумерками каждому быть на своем месте…

…Вот уже все уложено. Даже «ремингтон» упакован и перевязан веревкой. Шишмарев что-то грустен. Ряжский озабочен. Зашел Кияшко, пошнырял по комнате пытливыми глазами и ушел. Заходили ненадолго офицеры, прибегали за приказаниями солдаты. Вошел Слава, прошелся по комнате, постоял у фикуса, сел у стола. Шишмарев, поглощенный горячкой сборов, нет-нет да и взглянет на мальчика.

Конечно, офицер, деникинец, враг мировой революции, но все-таки неплохой человек, не позволил убить даже Кудашкина.

— Пришло, Славик, время расстаться. Очень уж ты похож…

Не сказал на кого. Трогательно. А Славка хочет сделать Шишмареву подлость… Только очень трудно. Карта в планшете, а планшет на ремне через плечо.

— Ты пиши стихи, упражняйся, — говорит Шишмарев. — Может, и выйдет из тебя что-нибудь. Напишешь «Воспоминания о селе Успенском».

Неожиданно снимает планшет, отщелкивает кнопку, достает и разворачивает карту. Вся она исчерчена — и синим карандашом и красным.

— Вот оно… Успенское! Придется ли еще сюда попасть? А мои далеко, во Владимире. Неподалеку от Золотых ворот. Второй год не видел сына. Тоже хороший мальчик, — вздохнул. — Ничего не поделаешь, я солдат…

Вошел Ряжский, резко, как выстрел, хлопнул себя ладонью по ляжке.

— А у меня идея, Евгений Антонович! Возьмем парня с собой.

— То есть?

— Мало ли мальчишек у нас в войске? — Ряжский подмигивает Славке. — Поедешь?

— Поеду…

Поеду — и глядит на планшет!

Шишмарев опять вздыхает… Который раз!

— Нет, Михаил Гурьевич. Здесь у него дом, семья. А с нами — неизвестность…

— Поступит в Москве в кадетский корпус.

— Если придется… — Шишмарев проводит пальцем по красной черте. — Здесь у него мать. Вы знаете, что такое мать?

Поглощенный планшетом, Славка забыл о матери.

— Ох!

— Что?

— Наши небось поужинали!

— Ну, беги, беги!

Он совсем позабыл о матери. Совсем. Скоро решающий момент. Должен же он по крайней мере попрощаться?…

Мамы нет за стенкой. Нет ее и в кухне. Там действительно только что поужинали. Но есть он не хочет. Просто не может. Все его существо приковано к планшету. Мамы нет и в галерейке.

Она на крыльце. Сидит в темноте. Сжалась. Маленькая такая…

Слава бросается к ней, и его обдает волной неистребимой любви.

— Мамочка!

Мать молча подвигается, хотя на скамейке много места и справа и слева.

— Не сердись на меня…

— За что?

Молчание.

— Ты что-нибудь сделал?

Слава виновато улыбается.

— Нет… Я просто так.

Вера Васильевна тревожно придвигается к мальчику.

— Слава, что ты задумал?

— Ничего.

— Задумал…

Притягивает сына к себе… Боже мой, как она его любит!

— Ты хочешь уйти с этими…

Она ничего не слышала. Не могла слышать. Она никогда не слушает ничьих разговоров. «Подслушивать… до чего же это мерзко!» — говорит она. И ее — даже не было сейчас за стеной.

— Ты хочешь, чтобы тебя взяли, — повторяет Вера Васильевна… Материнская прозорливость! — Ты скоро уйдешь, я знаю. И от меня и от Пети. Но ведь это авантюристы…

— Никуда я не ухожу, — заверяет Слава. — Просто взгрустнулось…

Прижимается к матери. Какая же она маленькая! Такая маленькая и нежная…

Мамочка, прости меня! Но иначе я не могу. Я всегда буду тебя огорчать и тревожить, но иначе я не могу. Прости, если меня сегодня убьют. Прости, если убьют завтра. Прости за все то горе, которое я тебе причиню.

Надо идти!

— Пусти, пойду посижу там…

— Только не выдумывай глупостей!

— Нет, нет…

Зал выглядит торжественно. Две лампы-«молнии» горят ярким светом. Фикус растопырился, как на балу. Астров до сих пор не ушел, сидит в обнимку с машинкой. Ряжский пишет, опять, должно быть, сочиняет очередной приказ. Незнакомый, совсем юный и, похоже, очень злой прапорщик склонился над плечом Рижского.

Шишмарев говорит по телефону:

— По направлению к Новосилю. По направлению к Новосилю. Ваш батальон выступает к Скворчему и сворачивает на Залегощь. Рота охраны снимется позже…

Карты на столе нет. Карта в планшете. Планшет на столе. Не медли! Не медли! «Воспоминания о селе Успенском»… Страшно? «Вы знаете, что такое мать?» Но я иначе не могу. Да и Шишмарев неплохой человек. Желает мне добра. Может быть, его тоже скоро убьют. Не медли! Решись, решись! Хороших людей много, но я действую во имя высшей цели. Во имя высшей цели…

Шишмарев замечает мальчика и улыбается, продолжая говорить по телефону.

Слава тоже улыбается Шишмареву, проходит к открытому окну, распахивает рамы пошире, высовывается.

Правее, в кустах, на корточках сидит Саплин. Слава замечает его только потому, что знает о присутствии Саплина.

Надо бы его как-то предупредить…

— Темно, — многозначительно и громко произносит он.

Страшно. Не хватает решимости. Он уже ни о чем не думает.

А ну!

Подскакивает к столу, хватает планшет и стремглав бросается в окно.