Оперативная карта

5

Кавалерийская часть, которую ротмистр Гон’нсовский обеспечивал фуражом, мелькнула и исчезла где-то в стороне Ливен, и в Успенском снова наступило затишье.

И у Астаховых все вошло в свою колею, Павел Федорович припрятал все, что можно, Федосей и Петя сторожили на хуторе сад. Обмолачивать хлеб Павел Федорович воздерживался, хлеб стоял в скирдах, так легче избежать реквизиций. Кухарки Нюрка и Надежда хлопотали с живностью — коровы, птица, да и лошадей обихаживали они. Вера Васильевна пыталась иногда помочь, но большую часть ее времени поглощали заботы о сыновьях, постоянные постирушки, ремонт и перелицовка одежды и, разумеется, подготовка к урокам в школе — Лафонтен и Мопассан без словаря Макарова не давались: посреди черноземных орловских степей французские вокабулы выветривались из памяти необыкновенно легко. Один Слава ничего не делал, погруженный в мечты о подвигах, впрочем, его и не звали работать. Павел Федорович махнул на него рукой — да лежмя лежала совсем одряхлевшая мать Астахова, Прасковья Егоровна: и рада бы в рай, да грехи не пускали.

К ней первой и проникли завоеватели в образе мордатого молчаливого солдата. Он стоял перед старухой, и здесь-то и увидела его Вера Васильевна: солдат как солдат, маловыразительная физиономия, одет небрежно, хоть и по форме, и белый — на плечах погоны.

Непрошеным посетителям вопросов лучше было и не задавать, так как последовать могли самые непредвиденные ответы, но поскольку солдат предстал перед Верой Васильевной в единственном числе, она рискнула к нему обратиться:

— Вы кто?

Солдат не снизошел до ответа.

Тогда Вера Васильевна осмелела.

— Кто вы такой? — прикрикнула она на солдата. — Что вам нужно?

— Комендант, — соблаговолил сказать он.

— Какой комендант? — растерялась Вера Васильевна.

— Штаба, — добавил солдат. — Мы ваш дом займаем под штаб.

Вера Васильевна все не могла понять.

— Да кто вы такой?

— Гарбуза, — невозмутимо назвался солдат. — Ефрейтор Гарбуза.

— Бог ты мой, решительно ничего не понимаю! — воскликнула Вера Васильевна. — Какой комендант? Какой Гарбуза?..

Тут появился Павел Федорович.

— Молчите, молчите, вы все испортите! — крикнул он, становясь между солдатом и свояченицей. — Говорите со мной, я хозяин.

— Не треба. — Солдата не интересовали хозяева. — Говорить будете промеж себя, а мне зараз очистить всю помещению.

Павел Федорович знал уже, в чем дело, в волости расквартировалось какое-то армейское соединение, в Успенском размещался штаб, и под канцелярию отвели дом Астаховых.

— Простите, с кем имею…

— Ефрейтор Гарбуза, — еще раз представился солдат. — Комендант штаба.

Ефрейтор и — комендант! Павел Федорович не знал, что комендант в данном случае значило то же, что завхоз.

— Освобождайте помещению, — сказал Гарбуза. — Сей минут подполковник будут.

— Куда ж я ее? — Павел Федорович указал на мать. — Человек непереносимый.

— Ничего не знаю, — сказал Гарбуза. — Убрать, и вся недолга.

— Невозможно…

— Ничего не знаю.

— Ну и убирай сам, — рассердился Павел Федорович: все же перед ним только ефрейтор и при том в единственном числе. — Видишь, в каком она состоянии?

— А не уберешь, — невозмутимо пригрозил Гарбуза, — лягешь рядом с ней.

— Можно ко мне, — предложила Вера Васильевна.

— Куда к вам? — рассердился и на нее Павел Федорович. — А вас куда, подумайте!

Они бы, конечно, не осилили этого коменданта, но, на их счастье, в отведенное помещение прибыла канцелярия.

Сгибаясь под тяжестью ноши, появилось некое белобрысое существо в гимнастерке с солдатскими погонами.

Не задавая вопросов, оно прошло прямо в комнату, занимаемую Верой Васильевной, неуверенно осмотрелось, грохнуло ношу на стол, развязало веревочки, стянуло скатерку, это оказалась пишущая машинка, существо подергало на «ремингтоне» рычажки и еще раз неуверенно осмотрелось.

— Гарбуза, что ты за комендант? — капризно пожаловался прибывший.

— Момент! — воскликнул комендант.

Но опять ему не пришлось ничего сделать, в комнату вошли офицеры. Солдат у машинки и Гарбуза вытянулись.

Их было трое, старший из них, подполковник, остановился посреди комнаты, двое других, помладше и помоложе, принялись беспеременно заглядывать во все углы и то садиться, то вскакивать, точно они на ощупь проверяли прочность кресел и стульев.

— Где хозяин? — обратился подполковник к коменданту.

Павел Федорович сам выступил вперед.

— Командир полка Шишмарев, — представился подполковник, протягивая ему руку. — А вы?

— Астахов, Павел Федорович, земледелец, — назвался тот, вежливо прикасаясь к протянутой руке. — Устроим вас честь по чести…

— Нет, я квартирую напротив, здесь будет канцелярия, — сказал Шишмарев, поглядывая на Веру Васильевну и указывая на соседнюю комнату. — А кто у вас здесь?

— Жена брата, — объяснил Павел Федорович и не удержался, добавил: — Тоже офицер.

— Где?

— В армии.

— В какой?

Павел Федорович соврал бы, но побоялся Веры Васильевны: подведет.

— В царской. В царской он служил, до сих пор еще не вернулся… — все-таки соврал и поспешил вернуться к злободневным делам. — Мы сейчас выберемся…

— Куда?

— На кухню.

— Покажите сначала помещение.

Шишмарев обошел комнаты, расспросил, кто где помещается. «Под канцелярию хватит двух…» Приказал не трогать Прасковью Егоровну. «Было бы варварством…» Тут на шум явился со своего чердака Слава. «А это чей мальчик?.. Здравствуй. Как зовут?.. Что у тебя за книжка?..» Слава в тысячный раз читал «Героя нашего времени». Шишмарев улыбнулся, потрепал мальчика по голове. Печорин решил вопрос. «Вы останетесь в доме, — это Вере Васильевне. — Тем более жена офицера…» Дал указание перенести вещи Веры Васильевны за перегородку, в комнату Павла Федоровича. «А вас попрошу устроиться где-нибудь еще, — это Павлу Федоровичу. — Женщина с детьми нам не помешает, а вы… — Вежливая усмешка. — Нет оснований не доверять, но — мера предосторожности, в штабе всякие разговоры… — Вежлив безукоризненно. — Михаил Гурьевич, займитесь… — Одному из офицеров, тонконогому, тонконосому и, как выяснилось чуть позже, тонкоголосому; он представил его Вере Васильевне: — Поручик Рижский, наш адъютант… — Назвал существо у машинки: — А это Астров, полковой писарь. Ваши соседи. Михаил Гурьевич, чтоб все в ажуре…»

Поклонился, ушел. Квартирьеры отвели командиру полка дом Заузольниковых, после этого всё без сучка и задоринки, даже Гарбуза не выявлял свой железный характер. Прасковью Егоровну вообще никак не потревожили, вещи Веры Васильевны и диван перенесли за перегородку, Павел Федорович перебрался в кухню, в залу внесли какие-то ящики, тюки, Ряжский расставил чемодан-кровать, и не прошло часа, как Астров застрекотал на машинке.

Вечером Шишмарев пришел в штаб, выслушал доклады, отдал распоряжения, подписал приказы, постучал в перегородку, спросил:

— Вы дома?

Вера Васильевна вышла в залу.

— Я вас слушаю.

— Зачем так официально? Хочу с вами познакомиться… — В голосе никакой двусмысленности, скорее это дань вежливости, чем любопытство. — А где ваш сын?

— У меня их два.

— Познакомьте меня.

Вера Васильевна позвала мальчиков: не стоило обострять отношения с непрошеными гостями, тем более что сами они не давали к тому поводов, да и в присутствии мальчиков разговаривать спокойнее, чем наедине. Она пригласила Шишмарева на крыльцо, всё на виду, еще спокойнее.

В штаб приходили, уходили. Стрекотала машинка. Рижский кричал что-то по телефону. Раза два выглянул на крыльцо Астров, в первый раз Шишмарев подписал бумагу, во второй раз поморщился, выставил писаря.

— Успеется.

Чаще задавал вопросы мальчикам, реже Вере Васильевне, к Пете у него интерес вскоре пропал. Петя молчалив и застенчив, «да» и «нет», «да» и «нет» — вот и весь разговор, а Слава любит поговорить, и к тому же надо говорить. Он показывает свою образованность, говорит и про школу, и про Оскара Уайльда, и про Наполеона…

Шишмарев попросил мальчика показать ему село. Они сходили к церкви, к исполкому, перешли реку, поднялись к школе, вернулись обратно. Слава попросил разрешения попечатать на машинке. Шишмарев приказал Астрову поучить мальчика, похвалил Славу, обещал утром дать пострелять из револьвера и ушел спать. Следом за ним ушел Ряжский. Слава пристал к Астрову, чтоб тот поучил печатать. Астров взял какие-то исписанные с одной стороны листки, показал, как вставлять бумагу, ударять по клавишам, переводить каретку. Напечатал несколько фраз, урок ему вскоре надоел, собрался ужинать, сказал, чтоб мальчик сам учился печатать, не маленький, а если позвонит телефон, чтоб сразу бежал в кухню и позвал бы его, Астрова.

Он ушел, а на столе остались лежать приказы. Слава принялся читать. Он не думал, что все будет так просто — писарь легковерен сверх всякой меры, писаря обмануло отношение к мальчику командира полка. Сунул в карман исписанные листки. На глаза попалась рапортичка на довольствие, и Слава принялся перепечатывать ее — если кто придет, скажет, печатает для практики первый попавшийся текст.

Астров вернулся. На минуту заглянул Гарбуза, придирчиво посмотрел на писаря.

— Никуда не уходи, — приказал Гарбуза. — Здесь и ночуй, поручик небось не придет до утра. — Пальцем указал на мальчика. — А этот чего здесь?

— Подполковник велел обучить на машинке, — объяснил Астров.

— Машинку ломать, — недовольно сказал Гарбуза и угрюмо поглядел на Славу. — Шел бы спать…

Он ждал, когда мальчик уйдет, и тому пришлось подчиниться, пошел к себе за перегородку, а Гарбуза сразу же убрался после его ухода.

Вера Васильевна постелила постели, уложила Петю, легла сама.

Слава перекинул ноги через подоконник.

— Куда это? — встревожилась Вера Васильевна.

— Выхожу один я на дорогу…

— Я тебя серьезно спрашиваю?

— Поброжу немного.

— Ты точно не от мира сего, вокруг война…

— Я далеко не пойду.

Слава спрыгнул в палисадник. Сбегать, что ли, за поповский перекат? «Пить-цить-пить!» Первый день оккупации. Вдруг его дожидаются?..