Описание Украины

Я.Р. Дашкевич (Львов) БОПЛАН В РУССКОЙ И УКРАИНСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ (до 1990 г)

Осознание того факта, что творчество Гийома Левассера де Боплана — это начало новой эры в изучении Украины, происходило постепенно в результате использования его «Описания» и карт при решении конкретных научных задач. К работам Боплана очень часто подходили потребительски, редко охватывая его наследие в целом. Обычно из общего контекста повествования извлекали отдельные сведения, нужные для объяснения тех или иных явлений, событий, определенной обстановки. Подобное использование Боплана препятствовало обобщению всего его творчества — в том числе и бурной биографии — в едином синтетическом ракурсе. Настоящий очерк русского и украинского боплановедения это, главным образом, обзор сложных переплетений разнообразных исследовательских проблем, при решении которых оказался нужным французский инженер с его «Описанием» и картами. На первый план выдвигались такие вопросы, как история казачества, военная история, этнография украинцев и крымских татар, историческая география, топо- и картография с ономастическими, иконографическими и геодезическими экскурсами. Проблему источниковедческого плана составляет издательская история «Описания», карт Боплана и его последователей. Значительно меньше привлекала биография Боплана, для изучения которой на Украине и в России источники не сохранились Боплана упоминают, цитируют, используют сотни авторов. Мы не ставили перед собой задачу составить их перечень. Однако, наряду с обыкновенными потребителями Боплановского наследия, были ученые, для которых Боплан и его сочинения являлись предметом глубокого, разностороннего и длительного анализа. Этим исследователям покоренным фигурой Боплана и очарованным его личностью, уделено больше всего внимания.

На Украину сначала попали «Боплановы» карты. Попали из чисто практических соображений. Во второй половине XVII в., в период так называемой «Руины», с постоянными военными кампаниями польских, турецких, русских, украинских войск, без детальных («специальных») карт Боплана и его эпигонов обойтись было трудно. В начале XIX в. в Меджибожской крепости, принадлежавшей вплоть до 1726 г Сенявским, в архиве владельцев хранились фрагменты карт Боплана изношенные от постоянного употребления[5]. Григорий Грабянка (ум. 1738) намекал на свое знакомство с картами воеводств, вышедшими из рук последователей Боплана. Когда около 1710 г. летописец писал о границах казацких земель, он упомянул что их «яснее землемеры на маппах свету явили, положивши в пределах их воеводство Кiевское, Черниговское, Брацлавское и Подольское, где текут Днестр, Буг, Днепр, Десна и Суж, а оттуда по Черное море»[6]. Специальная карта Украины находилась во второй половине XIX в. в собрании графа Б. Старжинского в Загинцах в Подолье[7]. Первые сведения о наличии экземпляров «Описания» на Украине относятся к началу XIX в. Издание 1660 г. хранилось в Яготине, в библиотеке князя Николая Репнина (1778-1845) малороссийского генерал-губернатора и историка-любителя[8].

Своеобразные «боплановские импульсы» — указания на значительную ценность его наследия как исторического источника — появились еще во второй половине XVIII — начале XIX вв. Это были упоминания, библио-картографические данные, иногда довольно обширные цитаты из Боплана, встречающиеся в работах немецких историков-академиков Герарда Фридриха Миллера (1705-1783) и Арона Христиана Лерберга (1770-1813). Первый четко отличал карты Боплана от карт его последователей[9], о чем позже забывали, второй широко использовал боплановское описание порогов[10]. Кстати, фрагменты описания порогов Днепра, помещенные в русском издании книги Лерберга 1818 г., переведенной известным переводчиком Дмитрием Языковым (1773-1845), явились фактически первым переводом значительных отрывков из Боплана на русский язык. В 1825 г. было опубликовано анонимное сокращенное изложение «Описания»[11], а вскоре после этого также полный его перевод, вышедший из-под пера Федора Устрялова (1808-1872)[12], брата известного историка Николая Устрялова (1805-1870), принимавшего, по-видимому, участие в составлении реального комментария к «Описанию» Предположение о роли Николая Устрялова в подготовке перевода к изданию подкрепляется довольно обширной статьей последнего, посвященной Боплану, напечатанной в Плюшаровской энциклопедии. В этой статье содержится единственная и довольно точная характеристика сочинения Боплана в общем контексте истории России. «Боплан писал не историю своего времени и, к сожалению, только мимоходом упоминает о некоторых происшествиях кровавой войны казаков с поляками. При всем том, его сочинение очень важно для русской истории: кроме любопытных и разнообразных известий о казаках в самую любопытную эпоху, когда вполне развилась казацкая жизнь, оно представляет нам верную картину опустошительных вторжений крымцев, столь долго терзавших южные области России, объясняет, каким образом эти варвары почти вслед за гонцами, приносившими весть о появлении их на границе, могли проникать до самой Москвы и, прежде, нежели правительство успевало собрать войско для их отражения, скрывались в степях, уводя в неволю тысячи пленных и оставляя за собой только пепел опустошений. Не менее замечательны рассказы Боплана о неустройстве Польши и своевольстве магнатов, которые издавали законы для того, чтобы их не исполнять, и возводили на трон королей для того, чтоб им не повиноваться»[13]. Перевод Ф. Устрялова, далекий от требований, предъявляемых в наше время переводчикам исторических источников, то есть лишенный документальной точности, на длительное время наложил отпечаток на историографический аспект проблемы почти до конца XIX — начала XX вв., когда увидели свет более совершенные переводы, подготовленные в Киеве Французских оригиналов в России и на Украине было немного (во второй половине XIX в один-два экземпляра находились в Петербурге и Москве, по одному экземпляру в Киеве, Одессе и Львове, судьба яготинского экземпляра неизвестна) Экземпляров издания французского текста, осуществленного не пользовавшимся доверием из-за приверженности к католицизму князем Августином Голицыным, — малотиражного библиофильского издания[14], в личных и общественных библиотеках было немногим больше. Во французские тексты почти не заглядывали, считая перевод Устрялова безупречным, и перенося из него тем самым отдельные ошибки, сохраняющиеся в литературе, по инерции, и по сей день.

Импульсы, связанные с интересом к наследию Боплана и его изучением, шли также и с Запада Австрийский историк Иоганн-Христиан фон Энгель (1770-1814) в «Истории Украины и украинских казаков» определил значение «Описания» как одного из важнейших источников по истории казачества, проследил историю различных изданий Боплана и часто использовал его текст[15]. Польская историография начала XIX в. также внесла свой вклад в изучение проблемы Писатель, историк, общественный деятель Юлиан Немцевич (1758-1841) напечатал первый польский, впрочем весьма небезупречный и небрежный с точки зрения идентичности оригиналу перевод «Описания» и уменьшенную репродукцию двух листов «специальной» карты Украины. Это обстоятельство также способствовало ознакомлению с наследием французского автора[16].

Так было положено начало изучению и использованию Боплана в русской и украинской историографии.

Дмитрий Бантыш-Каменский (1788-1850), принимаясь за работу над «Историей Малой России со времен присоединения оной к Российскому государству при царе Алексее Михайловиче...» (первое издание которой вышло в 1822 г), еще не знал о Боплане. Во втором издании «Истории» он уже широко использовал «Описание», много раз приводил отрывки, иногда значительные, в собственном переводе (особенно в XI, XIII, XIX главах при описании сухопутных и морских походов казаков, положения крестьянства, строительства крепости Кодак, расположения и вида Киева, уничтожения Черкас польскими войсками в 1637 г., быта и военной тактики крымских татар). По Бантышу-Каменскому, именно Боплану «обязаны мы и подробными сведениями о запорожцах, сих храбрых наездниках, столь же отважных на море, перед которыми вместе с Тавридою трепетали разные области турецкие»[17]. Бантыш-Каменский отметил некоторую пропольскую ориентацию Боплана и отдельные фактические ошибки (о патриархе в Киеве, о казацком адмирале) Исследователю не импонировало скептическое отношение автора к духовенству. Не нравилась и произвольная трактовка географических терминов, приводившая к искажению названий местностей. К первому тому «Истории» Бантыш-Каменский приложил репродукцию «генеральной» карты в переводе на русский (она имеется во 2-4 изданиях). В нее историк внес некоторые собственные добавления, а кое-что пропустил, — и впоследствии это явилось причиной далеко не одной ошибки[18]. После труда Бантыша-Каменского материал из «Описания» Боплана входит как обязательный элемент практически в каждое исследование, посвященное истории казачества.

Измаил Срезневский (1812-1880), будущий крупнейший славист, детально анализировал и комментировал несколько конкретных свидетельств Боплана — о «стране запорожской», о пище казаков, казацкой раде, об острове Скарбница Войсковая, о Кодаке и др.[19], навеянных романтическими настроениями. Лишь некоторые из утверждений Срезневского выдерживают историческую критику.

Аполлон Скальковский (1808-1898) оставался верным Боплану на протяжении многих десятилетий научной деятельности. Начиная с «Очерков Запорожья», в которых Скальковский использовал «Описание» для объяснения топо- и этнонимии (в частности, он обратил внимание, что казаки называли Россию и русских Москвой и москалями)[20], от «Истории Новой сечи», в которой он доказывал точность географических и других реалий Боплана, авторитетнейшего историка и картографа[21], и кончая многочисленными разбросанными по различным изданиям историческими очерками Скальковский писал «о весьма драгоценных рассказах Боплана в его «Описании Украины», ему близко известной, где так живо и, быть может, справедливо описал он быт казачества, его борьбу с ногайцами и поляками»[22]. Известный статистик, этнограф и библиограф Петр Кеппен (1798-1864), полноценно использовал сведения из «Описания» Боплана о крымских городах[23]. С Кеппеном, возможно, нужно связывать последовательное введение сочинения Боплана в качестве историко-географического источника в так называемый семеновский «Словарь Российской империи»[24]. Первоначально подготовкой материала для словаря занимался именно Кеппен. Сжатые сведения о картографических работах Боплана и его «Описании» с соответствующим довольно полным библиографическим материалом сообщил Фридрих (Федор) фон Аделунг (1768-1843)[25]. Аделунг, как и за 80 лет до него Миллер, четко отличал карты Боплана от карт его эпигонов.

Николай Маркевич (1804-1860) в перечне источников для своей «Истории Малороссии» на первое место поставил труд Боплана. Маркевич основывался на «Описании» и «генеральной» карте, определяя границы Украины, доказывая древность города Черкас, освещая вопросы о повинностях крестьян, колонизационной деятельности польского гетмана Конецпольского, строительстве крепости Кодак. Ж..-Б. Шерера, составителя «Анналов Малой России» (Париж, 1788), он характеризовал как плагиатора Боплана[26]. Рассматривая «Описание», известный историк Николай Костомаров (1817-1885) считал, что оно принадлежит к категории тех источников, которые «хотя очень важны, но требуют особенно строгой и осторожной критики»[27]. Князь Августин Голицын (1824-1875), издатель источников по России, не только переиздал «Описание» 1660 года, но и вложил много труда в изучение биографии Боплана. Ему удалось напасть на след письма Боплана 1651 г. к известному астроному Иоганну Гевелию, а также найти упоминание о французском инженере в письме 1616 г.[28].

Новую главу в использовании и интерпретации Боплана открыл специалист по исторической географии Причерноморья, профессор Ришельевского лицея в Одессе Филипп Брун (1804-1880). В многочисленных аналитических исследованиях, посвященных топографии северного побережья Черного моря, он часто пользовался материалами Боплана Брун пытался уточнить места, в которых казаки прятали свои челны от турок, идентифицировал местность под названием Семенов Рог[29], стремился определить путь возвращения запорожцев через Азовское море на реку Самару[30], комментировал сведения об Аслан Городке и Куяльницком лимане[31]. Его притягивали различные боплановские сюжеты, например, рассказы о лесах над Самарой и дикой вишне на нижнем Днепре, о пути от Азовского моря до Самары[32], Кичкасской переправе[33], описание острова Кашеварница[34] и Скарбница Войсковая[35], а также многие другие разнообразные темы. Гипотеза Бруна о комбинированном, сухопутно-речном пути запорожцев от Азовского моря к Самаре, базирующаяся исключительно на интерпретации текста Боплана, вызвала дискуссию, в которую включились Л. Майков, П. Бурачков. Леонид Майков (1839-1900), известный литературовед, этнограф и статистик, предложил читать у Боплана Вовча Вода вместо Тавча Вода, а под рекой Миус (у Боплана) понимать Кальмиус[36]. Немного шире в историко-географическом плане интерпретировал Боплана археолог Платон Бурачков (1815-1894), касавшийся вопросов о Днепровских переправах и порогах, пути Азовское море — Самара, о Черном лесе на «генеральной карте» и др.[37]. Бурачков принадлежал к группе исследователей, выражавших сомнение в том, мог ли Боплан (и вообще казаки) плыть против течения Днепра через пороги. Этот вопрос, периодически вызывавший споры, остается дискуссионным по сей день Оставшаяся в рукописи работа украинского общественного деятеля Фаддея Рыльского (1841-1902), посвященная истории крестьян Украины, в которой приводится обширная цитата из оригинального французского издания «Описания», свидетельствует о том, что кое-где в помещичьих библиотеках сохранялись еще старопечатные издания книги[38].

В конце 60-х гг XIX в. в украинской историографии была предпринята первая попытка определить значение «Описания» как исторического сочинения и роль его автора как создателя источника первостепенного значения Профессор Нежинского лицея Иван Лашнюков (1824-1869) включил Боплана в курс своих лекций Он пришел к выводу о том, что Боплан «знал, без сомнения, языки польский и малороссийский, осмотрел Днепр от Киева до нынешнего Александрова, проехал степи украинские, посетил все известные в то время города, видел казачество во всем его блеске и слышал рассказы Козаков об их походах и подвигах […] Беспристрастно и совершенно верно рассказывает об избрании королей, о правах польского дворянства и жалком положении русского народа в Польском королевстве. Но что особенно важно в сочинении Боплана — это топографическое описание Украины»[39]. Профессор Киевского университета Филипп Терновский (1838-1884) поместил боплановское описание Киева в переводе Ф. Устрялова в собрании материалов по топографии города, иллюстрируя этот рассказ вырезкой из карты одного из боплановских эпигонов[40]. Крупный этнограф и известный общественный деятель Михаил Драгоманов (1841-1895) рекомендовал «Описание» западным читателям как сочинение «остроумного француза, нарисовавшего живую картину [Украины] около середины XVII в.»[41].

70-ые годы XIX в. явились новым этапом в украинском боплановедении. Именно тогда на арене исторической науки один за другим начинают появляться исследователи, посвятившие Боплану значительную часть своих научных изысканий: В. Антонович, Д. Эварницкий, В. Ляскоронский, В. Кордт. Эти историки, в методологическом плане стоявшие на позициях позитивизма, в новом ракурсе взглянули не только на «Описание», независимо от них широко использовавшееся в исследовательской практике, но и на все еще поверхностно изученную деятельность Боплана как выдающегося картографа позднесредневековой Украины[42].

Профессор Киевского университета Владимир Антонович (1834-1908) возвращался к боплановской тематике неоднократно и помогал своим ученикам углубляться в нее. Он ощущал слабые стороны Устряловского перевода и начал готовить собственные варианты отдельных фрагментов «Описания», например, с изложением тактики морских походов казаков[43]. В университетских лекциях он следующим образом характеризовал «Описание». «Это одно из самых почтенных за границей сочинений о Южной Руси. В нем нет неточностей и легкомыслия. Автор наблюдателен. Он всесторонне изучает среду и его рассказ отличается подробностью и обстоятельностью. Прежде всего, он описывает географию края, границы, до которых простирается государство, при этом дает описание Днепра с его порогами, со всеми островами и с первым поселением на этих островах Запорожья. Затем у него следует флора и фауна; но самая ценная для нас часть этого сочинения это этнографическая, где автор подробно распространяется о нравах и обычаях жителей. Он если и не говорил на местном языке, то, во всяком случае, из цитат в сочинении видно, что понимал его. Он изображает поражающую картину общественных и политических отношений в крае, отношения крестьян и дворян показывают, что страна накануне большого политического движения, крестьяне несут тяжелые общественные и государственные повинности и, в то же время, находятся в состоянии полнейшего бесправия»[44].

Ученица, позже жена Антоновича Катерина Мельник (1859-1942), научный сотрудник Академии наук УССР послереволюционного периода, сделала полный перевод «Описания» Боплана[45]. Антонович редактировал перевод, написал предисловие к нему, приобщил 64 примечания и 2 рисунка[46]. «Главнейшее достоинство записок Боплана заключается в том, — писал Антонович, — что он, как иностранец, не был лично заинтересован в казацко-шляхетской распре, разыгрывавшейся на его глазах, и поэтому передает ее мотивы совершенно объективно, без предвзятой мысли возвеличить или унизить ту или другую сторону, сверх того, он обладал значительным уровнем цивилизации, заставлявшей ею смотреть на описываемые факты с точки зрения гуманитарной общечеловеческой справедливости, которой не могли достичь его современники, польские мемуаристы»[47]. К этой проницательной характеристике трудно добавить что-либо существенное, настолько она точна и объективна. Антонович постоянно пользовался трудом Боплана, когда писал о казаках в научно-популярном жанре[48]. В личной библиотеке Антоновича хранились четыре карты, автором которых был обозначен Боплан (это были более поздние компиляции Мосеса Питта и Иоганна Янсона ван Васберга). Антонович передал их для публикации своему ученику В. Ляскоронскому.

Ознакомление с работами Дмитрия Эварницкого (Яворницкого, 1855-1940), академика АН УССР, доказывает, что он изучил «Описание» почти наизусть, очень часто цитируя его в многочисленных работах по истории запорожского казачества и топографии Запорожских вольностей (то есть территории, непосредственно подчиненной Запорожской Сечи). Эварницкий тщательно приводил сведения Боплана по топографии, растительному и животному миру Приднепровья, об обычаях, оружии, одежде, тактике военных действий казаков и татар. На работы Эварницкого, особенно историко-топографического содержания, можно смотреть как на пространный комментарий к «Описанию». С этой целью он подбирал параллели или дополнительные сведения из других источников, изучая, каким образом менялась топография упомянутых Бопланом мест на протяжении дальнейших двух с половиной столетий Подобным образом Яворницкий использовал «Описание» при написании своей первой топографии Запорожья[49], вылившейся в дальнейшем в фундаментальное историко-географическое исследование о Запорожских вольностях[50]. В сокращенном виде оно вошло в первый вступительный том «Истории запорожских казаков»[51]. «Описание» как важный источник, присутствует также и в других работах Эварницкого — о Хортице, о запорожских древностях и легендах, об истории Новороссии[52]. Эварницкий сделал очень много для популяризации «Описания» Как это ни странно, из карт Боплана и его эпигонов он знал только «генеральную» и четыре региональных — и на этом основании делал выводы о больших неточностях и лакунах в знаниях Боплана о запорожской территории. Эварницкий объяснял это тем, что Боплан лично не добрался по Днепру даже до Хортицы. Во всем остальном он полагался на своих информаторов[53]. В начале XX в Эварницкий отошел от запорожской тематики, возможно, под влиянием строгой критики, не коснувшейся, впрочем, тех мест, где историк пользовался Бопланом[54]. Так или иначе, Эварницкий, лучший знаток исторической топографии Запорожья, не включил в используемые им источники карты Днепра, приписываемые Боплану. Свой очерк о порогах Днепра, изданный много лет спустя[55], Эварницкий построил на уровне знаний конца XIX в.

Интерес к Боплану не ослабевал, и к освоению его наследия подключались все новые ученые. Не подлежит сомнению, что энтузиазм Антоновича по отношению к Боплану сильно повлиял на направление исследований профессора Нежинского лицея Василия Ляскоронского (1860-1928), не один раз благодарившего учителя за советы и помощь Работы Ляскоронского явились важным шагом вперед в области боплановедения Однако, как и Эварницкому, который, правда, подходил к труду Боплана почти исключительно с утилитарной целью как к историческому источнику, тогда как Ляскоронский пытался охватить творчество Боплана в целом, свои исследования ему на удалось довести до конца. Да и целый ряд чересчур категоричных выводов Ляскоронского оказался преждевременным — этого часто не учитывают те, кто пользуется его работами. В первых выступлениях на боплановские темы Ляскоронский высказал мысль о том, что в 1648 и 1650 гг. вышло в свет два атласа Украины Боплана, причем второе издание состояло всего лишь только из увеличенных частей «генеральной» карты[56]. Это утверждение не соответствовало действительности. После разысканий в Кенигсберге и Париже Ляскоронский несколько изменил свои взгляды (он ознакомился со «специальной» картой), однако и в дальнейшем считал, что репродуцируемые им же карты Подольского и Брацлавского воеводств, а также Покутья (из «атласа» Антоновича) — это работы самого Боплана. В действительности же, это были только хорошие подражания Одновременно Ляскоронский детально описал разновидности «генеральной» карты, прилагаемые, по его мнению, к изданиям «Описания» 1650 и 1660 гг.[57]. Рецензируя монографию Ляскоронского, Никандр Молчановский (1858-1906) подчеркивал, что методика работы Боплана над картами требует особого изучения, так как, например, на наличие ошибок на карте, гравированной В. Гондтом (Гондиусом) по боплановской основе, указывал граверу в 1651 г. шведский дипломатический агент И. Маер, только что возвратившийся из поездки в Крым[58]. У второго рецензента критических замечаний не было[59].

Ляскоронский продолжал свои поиски. В фундаментальном десятитомном Блавиановом атласе (хранившемся в библиотеке Киевской духовной академии) он нашел шестисекционную карту Днепра с маргинальными рисунками и текстами, заимствованными из «Описания» Боплана[60]. В дальнейшем он репродуцировал карту Киевского воеводства (как и карты других воеводств и Покутья, он вновь причислил ее к Боплановским, хотя это было более позднее амстердамское переиздание)[61]. После поездок в Голландию и Англию Ляскоронский подытожил свои исследования большой монографией о Боплане, включив в нее новый перевод «Описания» и репродукции (уже ранее опубликованных им же) четырех региональных и одной «генеральной» карт[62]. Готовя данное издание, Ляскоронский пользовался рекомендациями М. Владимирского-Буданова и В. Антоновича.

Работа Ляскоронского заслуживает неоднозначной оценки. С одной стороны, он предложил лучший перевод «Описания» на русский язык с богатым комментарием (102 примечания, из которых некоторые превратились в небольшие исторические экскурсы), с другой — усугубил ряд собственных ошибок в отношении карт, упорно считая более поздние переделки «специальной» карты Боплана в региональном ключе оригинальными работами французского картографа. Не очень понятно, почему, работая за границей, Ляскоронский не сумел использовать как следует оригинальные «специальные» карты. Так или иначе, его анализ карт, в частности ономастический, касается не Боплана, а его эпигонов. Поэтому и развернутые критические замечания В. Кордта в адрес Ляскоронского[63] следует признать почти совершенно справедливыми. Ляскоронский высказал необоснованное предположение, что граверные доски «специальной» карты были проданы польскому королю (определить истоки этой легенды не представляется пока возможным — об этой сделке писал еще в 1836 г. Н. Устрялов), который тиражировал карты во время турецко-польской войны. Боплановскую тематику Ляскоронский синтезировал в лекциях по исторической географии Украины. Лекции, однако, остались в рукописи и до сих пор не доступны широкой научной общественности[64].

Вениамин Кордт (1860-1934), директор библиотеки Киевского университета, в советский период заведующий отделом Всенародной библиотеки Украины, посвятил изучению Боплана более трех десятилетии. Начинал он с переиздания карты Украины, приложенной к «Описанию» 1660 г.[65]. Через десять лет Кордт опубликовал небольшое сообщение о работах Боплана, в котором четко определил, что при жизни автора было напечатано три издания «Описания» — первое без упоминания Украины в заглавии в Руане в 1650 г, второе — там же в 1660 г, третье — в Париже в 1661 г. Не менее четко Кордт установил содержание его картографического наследия «генеральная» карта Украины, «специальная» карта Украины на восьми листах (экземпляр этой редкостной карты он нашел в Дрездене), карта Польши, карта Днепра на трех листах (или состоящая из шести секций)[66]. Одновременно в большом атласе факсимильных репродукций он перепечатал все найденные им карты, и не зная о прижизненных разновидностях карт Боплана и об опытных экземплярах Гондиуса, о которых стало известно гораздо позднее, он дал их точную характеристику. Правда, и в данном случае не обошлось без сложностей карту Польши он репродуцировал не с оригинала, а с данкертовского переиздания. Кордт написал наиболее полную для своего времени биографию Боплана Он дедуктивно определил, что Боплан нормандец, так как сравнивал в «Описании» климат Украины с нормандским (впоследствии это предположение подтвердилось) и поставил вопрос, на который частично ответили более поздние исследователи, о возможных путешествиях Боплана в Центральную Америку и на Мадагаскар. Некоторые источниковедческие проблемы, выдвинутые Кордтом, в частности, о возможных книжных источниках «Описания» (Блез де Виженер, М Броневский, С Сарницкий), так и остались без окончательного ответа. Кордт опроверг сообщение польского библиографа К. Эстрейхера о первом издании «Описания» 1640 года[67], сообщение, вызвавшее заметную путаницу в научной литературе. Наконец, он сообщил о руанском экземпляре «Описания» 1660 г. в библиотеке Киевского университета с подправленной датой «1673»[68]. Кордт еще дважды обращался к боплановским сюжетам Он дал сжатую биографию и библиографию работ Боплана, высказываясь окончательно за три прижизненных издания «Описания» (Руан, 1650; Руан, 1660, Париж, 1661). Кордт сдержанно выразил свое восхищение французом «Боплан, насколько можно судить на основании его книги, являлся человеком интеллигентным и образованным. Он сообщает в ней не только этнографический и географический очерк Украины, но [дает] даже заметки о ее климате. Почти каждая страница его книги является доказательством того, что он был прекрасным наблюдателем. Он живо интересовался всем, что его окружало. Своей книгой он построил себе прочный памятник. Опасения, которые он высказал под конец своей книги о том, что, будто бы, он, как военный, всю жизнь работавший над земляными укреплениями, отливавший пушки и выжигавший порох, возможно, писал не достаточно красиво — безосновательны»[69]. Критика отметила, что Кордт, в последнем случае, дал, по существу, «небольшое исследование» о Боплане[70]. Перепечатывая восемь карт Украины и Польши конца XVII — начала XVIII вв., Кордт сумел рельефно показать огромное влияние Боплана на последующую картографию[71]. Точные, очень конкретные и обоснованные фактическими данными исследования Кордта явились поистине бесценным вкладом в европейское боплановедение.

С началом XX в отмечается рост популярности личности Боплана, начинается использование его данных за пределами чисто исторической проблематики. Профессор Киевского политехнического института Николай Максимович (1855-1928), перепечатывая в своей фундаментальной монографии о Днепре большие фрагменты «Описания», сделал выводы с точки зрения гидротехника: «Описание Днепра в книге Боплана интересно в историческом отношении, еще более важно в отношении научном для изучения топографии Днепра. Боплан смотрел на Днепр глазами инженера; поэтому в своем описании он делает некоторые технические указания, а все важнейшие местности представляет в более точных математических обозначениях»[72]. Этнограф и краевед Яков Новицкий (1847-1925) по автопсии проверял сообщения Боплана о расположении татарской переправы через Днепр, дополнял сведения об отдельных островах (Таволжаный, Кашеварница), а также приводил мнения лоцманов о том, что Боплан просто хвастал — он не мог плыть через пороги против течения и, помимо этого, пользоваться рулем на реке, усеянной камнями[73]. Профессор Киевского университета Михаил Владимирский-Буданов (1838-1916) детально анализировал карты Боплана (в том числе и приписываемые ему) с точки зрения исторической демографии в работе 1905 г. о населении Украины конца XVI — первой половины XVII вв., оставшейся ненапечатанной[74]. Военные историки перепечатали фрагменты о крымских татарах из «Описания»[75]. Историк-краевед Лев Падалка (1859-1927), еще в студенческие годы написавший реферат о Боплане[76], на основании карт Боплана и его эпигонов изучал заселение Полтавщины во второй четверти XVIII в Падалка уточнял деформированные названия на картах, идентифицировал местности, изображенные на картах без названия, устанавливал новые названия начала XX в., а весь этот материал пытался перевести на боплановскую картографическую основу[77]. Оторванный от научных центров, Падалка не владел продуманной научной методикой, за что подвергся весьма суровой и не во всем справедливой критике со стороны профессора Одесского университета Ивана Линниченко (1857-1926)[78].

Восточногалицкий исторический центр заинтересовался боплановской проблематикой поздно, что оказалось естественным следствием содержания «Описания», в котором западно-украинские земли почти не упоминаются Историк высочайшего ранга, профессор Львовского университета, а впоследствии академик Академии наук УССР и СССР Михаил Грушевский (1866-1934), создавая фундаментальную «Историю Украины-Руси», не мог пройти мимо Боплана, однако в политической истории казачества для него почти не нашлось места, поскольку политических событий в «Описании» отразилось немного. При этом детально излагая нравы и быт казаков, Грушевский пользовался комментированными им же фрагментами из «Описания». Отрывки сочинения Боплана он переводил сам на основании издания Голицына 1861 г.[79]. По заключению Грушевского, «мемуары Боплана "Description d'Ukranie", хотя не сообщают много о самих событиях, рисуют общую обстановку украинской жизни именно своего времени (Боплан прожил на Украине с начала 1630-х гг. до самой Хмельниччины)»[80].

Тем не менее, с львовским центром связан свежий взгляд на «Описание» Боплана с довольно неожиданной стороны как на иконографический, а также топонимический источник, свидетельствующий о распространении названия «Украина» в первой половине XVII в на значительную территорию Богдан Барвинский (1880-1958), в советское время заведующий отделом рукописей Львовской библиотеки Академии наук УССР, подошел к «Описанию» и картам именно с этой точки зрения Барвинский утверждал, что название «Украина» охватывает у Боплана, а также у его картографических эпигонов (в источниках встречается даже термин «Великая Украина»), почти все этнически украинские земли: «По Боплану «Украина» — это уже не какое-то порубежье, не одно только Поднепровье, а большие земельные пространства от Московии по Семиградье»[81]. Идею о таком именно содержании понятия «Украина» у Боплана Барвинский сохранил во многих своих исследованиях и научно-популярных очерках[82], а, когда во время польской оккупации Восточной Галиции (после 1919 г) возникла необходимость защищать национальное имя народа, аргумент о Боплановом определении понятия «Украина» был положен Барвинским в основу документов международного звучания[83]. Историк сделал много для популяризации «Описания» на украинском языке. В приложении к «Истории украинского народа» он поместил отрывок о быте и подвигах казаков[84], а в серии «Iсторична бiблiотека просвiти» анонимно выпустил в свет сборничек, составленный из больших комментированных фрагментов «Описания»[85]. Изданный массовым тиражом, сборник разошелся среди широкого круга читателей Барвинский хорошо понимал французского автора и нашел для его характеристики яркие доступные слова «Боплан был человеком честным и благородным. Хотя сам шляхтич и хотя находился на службе польского короля, видел, какими неправдами живет польская шляхта на Украине и, не колеблясь, выступил против панского насилия […]. Тем не менее видел недостатки нашего народа и писал о них просто, не скрывая ничего, однако с сожалением, что столь бесстрашный народ попусту пропадает. За правдивое слово о наших врагах и о нас самих заслужил Боплан того, чтобы мы припомнили его "Описание Украины"»[86]. Не давая окончательного ответа на вопрос о том, лежат ли в основе рисунков на картах боплановских эпигонов зарисовки самого Боплана, Барвинский занялся иконографией изображенных на них народных типов[87].

Еще в дореволюционное время «Описание» Боплана дождалось профессиональной оценки со стороны столь видного географа, каким являлся профессор Одесского университета Гавриил Танфильев (1857-1928). «Автор, — писал он о Боплане, — дает много ценных сведении о южнорусских степях, их растительности (между прочим, о степной вишне, степном миндале) и животном населении. В его время в украинских степях водились еще байбак (Arctomys bobac, теперь только в одном месте Константиноградского уезда Полтавской губ и далее к востоку), сайга (теперь только за нижним Доном и восточнее) и дикая лошадь (исчезнувшая около половины XIX столетия). У Боплана упоминается, между прочим, озеро Куяльник (лиман близ Одессы), в то время славившееся своим рыбным богатством, еще не успевшее, следовательно, сильно осолониться. Тилигул был уже отрезан пересыпью от моря, но так же был богат рыбой Боплан — наблюдатель очень осторожный, скептически относящийся ко многим общепринятым тогда понятиям. Некоторые места его книги, касающиеся Киевской лавры, переводчик (Ф. Устрялов — Я. Д.) не решился перевести на русский язык, а поместил, в числе приложений, в подлиннике Описание Боплана отличается большой достоверностью»[88]. Другим представителем одесского научного центра, пользовавшимся «Описанием» в качестве историко-географического источника, является прекрасный знаток прошлого Северного Причерноморья Александр Бертье-Делагард (1842-1920). Боплан «помогал» ему при освещении вопроса о переправах через Днепр[89].

Тяжелые годы Гражданской войны и не более легкие последующие не умалили внимания к Боплану Доцент Каменец-Подольского университета (впоследствии профессор Полтавского института народного просвещения) Павел Клепатский (Клепацкий, 1885-1936 ?) сосредоточился на этнографической стороне «Описания»: «Главный интерес работы состоит в [изображении] украинского населения — его нравов, обычаев и общественных отношений Несомненно, это последняя, этнографическая, часть — наиболее ценная в «Описании» Боплана […]. В общем, о Боплане нужно сказать, что он наблюдатель внимательный и писатель совестный на него вполне можно положиться» Клепатский выражал лишь сомнение по поводу того, действительно ли девушки первые сватались к парням, как об этом писал Боплан. На карты Клепатский смотрел, в первую очередь, как на демографический источник: «Карты Боплана, выполненные на основании его личных зарисовок и измерений очень внимательно и точно, являются очень важным, единственным в своем роде источником по истории заселения Украины на протяжении первой половины XVII в.»[90]. Другой профессор Каменец-Подольского университета (позже Варшавского университета) Василий Биднов (1874-1935), изучая пороги Днепра, неоднократно цитировал «Описание»[91].

Если в свое время Эварницкий внимательно использовал «Описание» Боплана при исследовании топографии Поднепровья (исключение, к сожалению, составили карты, оказавшиеся за пределами его пристального изучения), то впоследствии систематическим изучением наследия Боплана во всех его разновидностях применительно к территории Бугско-Днестровского междуречья занялся доцент Одесского университета Федор Петрунь (1894-1963). В отличие от многих предшественников, он резко негативно характеризовал как само исследование, так и побудительные мотивы его написания, цель данного сочинения французского инженера: «Боплан в своем «Описании Украины» и в своих картографических сочинениях являлся ярким представителем настроений и желаний польского руководящего класса (см. посвящение королю Яну-Казимиру). В этом отношении он являлся наследником целого ряда польских публицистов. Однако, кроме империалистической тенденции, стремления к экспансии, Боплан позаимствовал и использовал из литературных сочинений польских деятелей фактический материал»[92]. Петрунь пришел к заключению, что Боплан лично не углублялся в степи южнее реки Кодимы и в отношении этих территорий пользовался сведениями местных жителей, возможно также «Описанием Тартарии» М. Броневского (составленным в 1579 г.). В более поздних работах Петрунь спокойнее относился к Боплану, не отрицал ценность собранного им фактического материала[93]. Петрунь интенсивно занимался Бопланом непродолжительное время; затем не без влияния извне, его интересы изменились[94]. Обладая обширными знаниями в области исторической топографии Северо-западного Причерноморья, он изложил все собранные сведения (в том числе и «боплановского происхождения») в нескольких рукописных исследованиях, варварски уничтоженных далекими от науки людьми после смерти автора[95].

Многочисленные историки решали на основе наблюдений Боплана отдельные конкретные задачи. Профессор Одесского университета, позже академик Академии наук УССР Михаил Слабченко (1882-1952), реконструировал, пользуясь материалами Боплана, сеть торговых путей Украины[96]. Руководитель Археографической комиссии Украинской Академии наук Николай Ткаченко (1892-1965) использовал «Описание» и «специальную» карту, исследуя прошлое Уманщины[97]. Профессор Одесского института народного просвещения Николай Загоровский (1893-1934) учитывал сведения Боплана, изучая причерноморские лиманы[98]. В региональном плане — для истории заселения Каменеччины — использовал карту Боплана профессор Каменец-Подольского института народного просвещения Владимир Геринович (1883-1946 ?)[99]. В 1930-е гг. в Киеве был подготовлен высококачественный украинский перевод Боплана (на основании парижского переиздания 1861 г.; кто являлся переводчиком, не установлено). Значительные фрагменты перевода увидели свет в многотомной хрестоматии источников по истории Украины[100].

В 1939 г., выполняя указания, сделанные в 1934 г. Сталиным, Кировым и Ждановым относительно недооценки роли Богдана Хмельницкого, С. Ф. Калашникова подготовила сборник документов и фрагментов историографических сочинений по поводу присоединения Украины к России. Он вышел «на правах рукописи» «только для слушателей и преподавателей» под грифом «Высшей школы пропагандистов им. Я. М. Свердлова при ЦК ВКП(б)». В него были включены отрывки из работ М. С. Грушевского, П. А. Кулиша, В. Г. Ляскоронского, Д. И. Эварницкого, то есть всех тех авторов, которые в 40-70-ые годы были полузапрещенными в пределах РСФСР и полностью запрещенными в УССР. Составительница поместила в свой сборник и несколько отрывков из «Описания Украины» Г. Боплана (они озаглавлены: «О повинностях украинских крестьян», «Об Украине и украинцах», «Избрание гетмана, морские походы казаков», «Об островах запорожских казаков Хортица, Томаковка и др.», «Набеги казаков на турецкие города»)[101].

Совершенно новые страницы украинского боплановедения написал Илько Борщак (1895-1959), будущий профессор Национальной школы живых восточных языков в Париже. Оказавшись во время Гражданской войны во Франции, он развернул здесь широкую научную работу, разыскивая в архивах и библиотеках материалы о различных аспектах украинско-французских контактов. При этом ему удалось напасть на след неизвестных науке сведений о Боплане. Впервые он упомянул о них в юбилейных очерках, посвященных французскому автору[102]. Выступление Борщака вызвало полемику Барвинский указал на библиографические и другие лакуны в исследованиях Борщака, однако, с другой стороны, некритически восприняв сообщение Эстрейхера (о котором упоминалось выше), пытался доказать, что первое издание «Описания» было напечатано в Руане в 1640 г, а после этого было еще три (Руан, 1651; Руан, 1660; Париж 1661)[103]. Борщак считал, что в «Описании» (а также на картах) Боплан одним из первых западноевропейских авторов «четко обозначил идею соборной Украины», указывая на единство этнической территории, заселенной украинцами, и не смешивая их ни с поляками, ни с «московитами»[104]. О найденной бопланиане Борщак докладывал Украинской Академии наук в Киеве, сообщая одновременно, что подготовил перевод «Описания» на украинский язык[105]. Однако ни этот перевод, ни переиздание текста 1660 г., которое Борщак предполагал напечатать как очередной том своей Bibliotheque franco-ukrainienne (он начал издавать ее после Второй мировой войны в Монтрей-су-Буа)[106], так и не увидел света. Небольшие открытия сделал Борщак, изучая сочинения и переписку Вольтера. Он установил, что «Описание» являлось одним из источников вольтеровской «Истории Карла XII, короля Швеции» (1731)[107], а сам Вольтер считал Боплана приверженцем Польши (письмо к Шуазелю 1767 г.)[108]. Борщак, вне сомнения, собрал уникальный материал об украинско-французских связях, среди которых соответствующее место занимал Боплан. Однако в тяжелых условиях эмиграции ему удалось напечатать только часть своих находок. Итогом исследований Борщака о Боплане следует считать очерк, вошедший в большой обзор об Украине в западноевропейской литературе, подготовленный на основе ее всестороннего изучения. В нем, между прочим, Борщак принял тезис Барвинского о четырех изданиях «Описания» (Руан, 1650, 1651, 1660, Париж, 1661), исправляя, однако, год первого издания с 1640 на 1650, как это делал Эстрейхер[109]. Только почти через двадцать лет Борщак согласился с тем, что первое издание «Описания» следует датировать 1651 г. Он нашел рукописную копию «Описания» 1651 г., изготовленную польским писателем и путешественником Яном Потоцким, по-видимому, в конце XVIII в. (копия хранилась в библиотеке Вольфенбюттеля)[110]. В опубликованную после смерти Борщака энциклопедическую статью о Боплане попали, однако, и непроверенные данные[111]. Борщак был не только историком, но и ярким публицистом, что отразилось на его научных работах. Поэтому его высказывания о Боплане требуют критического отношения.

Среди зарубежных историков-эмигрантов было еще несколько приверженцев изучения сочинений Боплана. Профессор Украинского университета в Праге Сергей Шелухин (1864-1938) работал в том же русле, что и Барвинский, изучая содержание, вкладываемое Бопланом в понятие «Украина»[112]. У Шелухина были интересные идеи, однако излагал он их хаотически, прибегая к свободной интерпретации и порой давая волю фантазии Граф Михаил Тишкевич (1857-1930) опубликовал небольшую подборку карт и среди них боплановскую карту Украины в переработке И.-Б. Гоманна[113]. Профессор Пражского и Варшавского университетов Дмитрий Дорошенко (1882-1951) дал обзор работ, посвященных Боплану, поддерживая одновременно (по Барвинскому и первоначальному выводу Борщака) мнение о первых изданиях «Описания» в 1640 и 1650 гг.[114]. Профессор Украинского университета в Праге, искусствовед и историк Владимир Сичинский (1894-1962), готовя одно за другим несколько изданий хрестоматии избранных иностранных источников об Украине, постепенно расширял и наполнял новым содержанием главу о Боплане. Одновременно он углубил собственное понимание «Описания», его значения для источниковедения[115]. Многочисленные издания «Иностранцев об Украине» Сичинский иллюстрировал материалами из Боплана — картами, иконографией, почерпнутой из «Описания» и карт, заглавными листами старопечатных изданий (для каждого издания подбирал специальные, не повторяющие друг друга иллюстрации). Заслуживают внимание конечные итоги исследований, изложенные в последнем английском издании. Выводы сделаны с позиции внешнего наблюдателя — и в этом их ценность: «Он (Боплан — Я.Д.) являлся первым ученым послеренессанской Европы, посмотревшим на Украину как на самостоятельное географическое и политическое целое, обладающее индивидуальным природным, экономическим и культурным характером. Его чудесное «Описание Украины» можно назвать первой украинской географией. Его карты Украины являлись моделью для западноевропейской картографии до начала XVIII в. Наконец, именно Боплан ознакомил западный мир с украинской освободительной борьбой XVII в. и с именем Украины»[116]. Сичинский касался и вопроса о содержании термина Украина[117].

Русская зарубежная историческая наука также внесла свой вклад в изучение наследия Боплана. Крупнейший историк картографии мирового значения Лев Багров (1881-1957) издал ранее неизвестный гданьский вариант карты Боплана 1648 г.[118], решительно выступил в защиту его авторства карт течения Днепра[119], а в обобщающих фундаментальных трудах по истории всемирной картографии всегда упоминал Боплана и репродуцировал его карту Украины[120]. На страницах русской научной печати отразилась дискуссия о количестве прижизненных изданий «Описания»[121].

В конце 20-х — начале 30-х гг. в львовской научной среде началось изучение карт Боплана с точки зрения их ценности как геодезических источников. Роман Яцык (годы жизни неизвестны), исследуя степень точности нанесения объектов на «специальной» карте, установил, что боплановские определения географической широты и длины различных объектов для середины XVII в. можно считать очень точными (средняя ошибка в длине составляла 16', в широте 12') — эти показатели были не хуже, а во многих случаях даже лучше, чем в других образцах западноевропейской картографии того времени[122]. Выводы Яцыка натолкнулись на сопротивление польских историков картографии, в частности К. Бучека[123], однако внесенные коррективы мало изменили общую картину. Иван Крипякевич (1886-1967), впоследствии академик Академии наук УССР, высказал мысль о том, что Боплан увез с собой материалы по иконографии городов Украины и Крыма и что эти рисунки попали на страницы таких иллюстрированных изданий как Cyaneae (первое изд. Аугсбург, 1687) и Kleine Tartarey (Аугсбург, 30-е гг. XVIII в.)[124]. Однако Боплан лично не бывал на черноморском побережье, а анализ изображений (в том числе и тех мест, где побывал Боплан) в упомянутых изданиях доказывает, что это вымышленные фантастические виды. Весьма сомнительно, что пунктуальный и аккуратный Боплан мог везти с собой столь не аутентичный материал. Вполне вероятно, что Крипякевич использовал «Описание» как источник в работах по истории казачества, иллюстрируя их фрагментами карт Боплана и зависящих от него других картографов (в частности, в монографии о Б. Хмельницком)[125].

Нигилистическое отношение к серьезным историческим исследованиям, усилившееся в Советской Украине в начале 30-х гг., болезненно отразилось на источниковедении, включая изучение и использование наследия Боплана. Прошло более 25 лет, прежде чем боплановская тематика, сначала робко, а иногда со странными сопутствующими формулировками, начала появляться на страницах научных работ. Была утеряна преемственность историографических традиций, и многим авторам казалось, что именно они начинают открывать Боплана для науки. Достижения предшественников были забыты или же их сознательно замалчивали. Доцент Киевского университета Вера Павлова пыталась доказать, что сведения для своих карт Боплан в значительной мере заимствовал из русских карт, в частности из «большого чертежа»[126], и что карты Боплана, неизвестно почему, «принято считать оригинальными»[127]. Павлова не учитывала то обстоятельство, что карты Боплана составлялись на основании геодезических измерений, а русские карты того времени — по принципу итинерариев (дорожных карт). Владимир Голобуцкий, в то время сотрудник Института истории Академии наук УССР, восстановил авторитет Боплана, подчеркнув значение «Описания» как источника по истории казачества[128]. Однако автор не устоял перед искушением по-своему препарировать текст Боплана. Пересказывая описание морских походов запорожцев, он исключил место, в котором упоминается квадрант, по-видимому, считая, что казаки не могли пользоваться этим измерительным прибором, а Боплан, приводя эти сведения, просто-напросто ошибся (следует отметить, что подобное заблуждение было бы странным для геодезиста и картографа, коим являлся Боплан, хорошо разбиравшийся в инструментах, используемых для ориентировки на суше и в море). Екатерина Стецюк, также сотрудник Института истории, довольно широко использовала «Описание» Боплана при изложении истории Украины середины XVII в.[129]. Павел Жолтовский (1904-1986), сотрудник Музея этнографии и художественных промыслов Академии наук УССР во Львове, вернулся к изучению карт как иконографического источника[130]. Однако о возрождении боплановедения говорить было рано: на протяжении 60-70-х гг. XX в о Боплане не было сказано ни одного нового слова, его личность и труд недооценивали, да и писали о незаурядном французе как-то скупо и с неохотой[131]. С этой аморфностью и слабым интересом контрастировало в корне противоположное отношение к Боплану украинской зарубежной историографии, подготовившей в 1959 г научное переиздание старого (1744 г.) английского перевода "Описания". В его подготовке приняли участие И.-Т. Петришин и большой популяризатор Боплана, поэт и одновременно серьезный исследователь истории картографии Богдан Кравцов (1904-1975), автор нескольких обзоров древних карт Украины и оригинальной биографии французского инженера[132].

Только в конце 70-х — начале 80-х годов, произошли определенные сдвиги. Николай Кравец посвятил «Описанию» содержательный очерк[133]. На основании иностранной литературы были подведены итоги картографических достижений Боплана — они оказались гораздо более значительными, чем считалось ранее, например, во времена Кордта[134]. Работы о Боплане заняли соответствующее место в историографии украинского картоведения XIX — начала XX вв.[135]. Ярема Кравец подготовил новый украинский перевод «Описания», предназначенный для широких читательских кругов Перевод печатался в сокращенном виде как журнальный вариант[136]. Автор предисловия к данному переводу Ярослав Исаевич способствовал также популяризации сочинения Боплана среди русских читателей[137]. Мария Вавричин дала обзор картографических работ Боплана и перечень карт, хранящихся в советских коллекциях (правда, к ним она ошибочно причислила копии Немцевича, вырванные из польского перевода «Описания» 1822 г.) и выдвинула проект издания репродукции всех Боплановских карт[138].

Возникли некоторые нетрадиционные подходы к наследию Боплана Николай Крикун, сравнивая южные границы Брацлавского воеводства по картам и по территории реального заселения, пришел к выводу, что Боплан включил в воеводство территорию, на которую фактически власть Польши не распространялась[139]. Геннадий Боряк, анализируя сведения о Киеве по «Описанию» и по картам, обратил внимание на реалистическое панорамное изображение города на карте и подсчитал, что его площадь — по карте — составляла почти 30 кв. км[140]. Возобновилось региональное изучение карт. Людмила Анохина работала над историей Винниччины[141], Ольга Диденко — Уманщины[142]. Был заново перепечатан русский перевод «Описания», хотя непонятно, почему для этого был выбран наиболее несовершенный из существующих — перевод Ф. Устрялова[143], впрочем, с вычеркнутыми оригинальными примечаниями. Еще раньше был перепечатан отрывок из Боплана с описанием украинской свадьбы[144]. Появилась первая попытка библиографии Боплана, составленная Сергеем Белоконем[145]. Представитель украинского зарубежного востоковедения Виктор Остапчук широко использовал «Описание» и карты Боплана при изложении морской тактики казаков и географических реалий приморского Днепро-Бугского региона[146]. С. А. Ищенко обосновал материалом из труда Боплана целый ряд суждений о военной тактике крымских татар[147]. В. Н. Королев подробно проанализировал вопрос об употреблении запорожцами и татарами квадранта для ориентировки в море и в степи — самые ранние сведения об этом сохранились именно у Боплана[148].

Несмотря на заметное оживление боплановедения в 80-е гг., до сих пор ощущаются негативные последствия легкомысленного отношения к историческим источникам в прошлом, вследствие чего историческая наука потеряла несколько десятков лет для изучения ценнейшего наследия. Да и количественный рост публикаций отнюдь не всегда свидетельствовал о совершенствовании их содержательной части.

С Бопланом — вследствие невнимательного отношения к источнику — иногда происходят странные вещи. То исследователи его трудов убеждают, что он когда-то осматривал Куяльницкий лиман (где он никогда не бывал)[149], то упрекают француза в том, что, описывая Киев, он нарочно не упомянул православную Кирилловскую церковь, так как... боялся обидеть польского короля[150]. Только постепенно, с течением времени и по мере более глубокого осмысления материала, удается наверстывать упущенное. Значительным шагом вперед является новое трехтомное издание «Описания» 1660 г., предпринятое в Киеве Археографической комиссией УССР совместно с Гарвардским Украинским исследовательским институтом. Первые два тома — факсимиле и широко комментированный украинский перевод[151], третий — комментируемый (другим набором примечаний) английский перевод, подготовленный известными американскими специалистами Дэннисом Ф. Эссаром и Эндрю Б. Перналом (кстати, уроженцем Западной Украины). Совместными усилиями (Д.-Ф. Эссар, Э.-Б. Пернал, М. Г. Вавричин) предполагается также издание корпуса всех карт Украины Боплана[152]. Все эти научные мероприятия наряду с издаваемым сегодня русским переводом Боплана, лучшим образом свидетельствуют о том, что боплановедение как в мировой, так и в нашей науке остается перспективным и многообещающим направлением исследований[153].