Глава 37

Раньше Мари считала, что лучше всего пробираться куда-нибудь тайно ночью. Но оказалось, что гораздо проще днем скрыться в толпе, чем шарахаться в темноте от каждого куста. А на мальчишку-оборванца и деревенскую девчонку мало кто обращал внимания — только бородатые лавочники зорко следили за ними, впрочем, как и за прочей голытьбой, охочей утащить всё, что попадется под руку.

Держась немного позади Бобби, Мари пару раз чуть не попала под колеса экипажей. Ругала себя за рассеянность — и снова зевала по сторонам. То отвлекалась на стайку мальчишек, толкавшихся около санок в переулке, то разглядывала вывески магазинов и контор. Всё казалось знакомым и вместе с тем новым, обрело живые краски, словно город пропитался подзабытым ощущением свободы. Мари хотелось глотать морозный воздух, и мчаться, не видя дороги, как в детстве…

«Не сейчас, — одернула она себя, мрачнея лицом. — Вот когда получу бумаги…»

Она и сама не знала, что будет потом. Куда идти и к кому? В этом городе никто не ждет ее у очага, никто не держит про запас кусок хлеба. Конечно, первым делом надо найти работу, но без крыши над головой долго не протянешь.

«Можно накопить на билет до Лейчестершира, а потом добраться до Джортанвилля», — скользнула мысль, отозвалась шпилькой в сердце. Он ждет — Мари не сомневалась. Может даже, все еще живет в Лондоне на Грин-стрит, стоит только послать весточку — и мистер Джортан примчится на выручку. Но душа еще не остыла от обиды, и если и жаждала встречи с Энтони — так только затем, чтобы высказать ему свою неприязнь.

— Чего застыла? — пронеслось у самого уха. Мари вздрогнула — Бобби дернул ее за рукав и добавил. — Не выспалась, что ли? Не время сейчас.

И унесся вперед, маяча светлой головой в толпе спешивших куда-то женщин с корзинами. Мари огляделась, будто только что очутилась посреди незнакомой улицы — еще два квартала, и они окажутся совсем рядом с домом Неверти. На миг показалось, что кто-то пристально смотрит из-за угла — обернулась, ища глазами соглядатая. Никого. Поежившись, Мари поспешила за Бобби.

Ощущение слежки не отпускало до железных ворот особняка. Мари то и дело оглядывалась, натыкаясь взглядом то на улыбчивого разносчика газет с морозным румянцем на щеках, то на бубнившего что-то под нос горбатого старика. Закусив губу, она бегло произнесла в уме молитву, но легче не стало.

— Обожди минуту и иди за мной, — вынырнув из-за погнутых решеток ворот, шепнул Бобби и побрел обратно. Вот, остановился, насвистывая вслед подозрительно озиравшемуся джентльмену в дорогом пальто, озорно подмигнул кучке мальчишек лет шести, цеплявших санки к кэбу, и снова скрылся из виду за плотным забором.

Мари отвернулась в другую сторону, поднесла ладони ко рту, потирая и согревая их дыханием. Мороз цеплялся за подол, хватал за уши и нос, запутывался в прикрытых дырявым платком волосах. Ждать в одно мгновение стало невыносимо холодно и страшно, словно по пятам и правда крался кто-то страшный вроде чудовища Кровавые кости. Или, оно поджидает их в заброшенном обгоревшем доме? Стучит клыками, нетерпеливо перебирает длинными когтистыми лапами, роняя слюни… Перед глазами промчались страшилки, которыми пугали друг друга сорванцы с Мелони-стрит. Сердце разом набухло, расперло грудь, не давая вздохнуть. И ведь Бобби сейчас там один! Удобнее подхватив подол, Мари поспешила за ним, на одном дыхании проскочила аллею, взбежала по мраморным ступеням, и чуть не налетела на Бобби, стоявшего в дверях.

Он неловко шарахнулся в сторону, хватая первую попавшуюся палку из-под ног.

— Трусиха, — усмехаясь и отбрасывая орудие, произнес он через секунду. — Я же сказал — обождешь минуту. Ну ладно, здесь вроде никого. Хотя следы есть, но это кто-то приходил за серебром. Видишь — подсвечников нет? И к кухне паркет протертый, чистый? То-то!

Похоже, Бобби гордился собственной проницательностью. Мари чуть не прыснула со смеха, позабыв про недавний испуг. Мальчишка меньше ее ростом и годами пыжился изо всех сил, чтобы не уступить девчонке.

— Я наверх, — коротко ответила она, направляясь к ступеням. — Где твой паспорт помнишь?

Вместо ответа Бобби отмахнулся — мол, и без тебя знаю — и направился в сторону кухни. За ней как раз располагались комнаты прислуги. Интересно, где свободные слуги прятали свои бумаги? Мари слышала, что многие носят их в мешочках на груди — не дай бог потерять. Только в этом доме все было иначе, покойная Нора считала, что надежнее хозяйского кабинета нет места. Наверное, ее паспорт до сих пор лежит на полке господина Альберта.

Мари поднималась по знакомым ступеням, отмечая, что кто-то прежде касался перил — налет подмерзшей гари был смазан в нескольких местах, словно непрошенный гость оскальзывался и хватался за них. Чувство тревоги вернулось, заложило уши ватой, сквозь которую пробивалось только странное щелканье.

Но никто не поджидал на втором этаже, никто не караулил в пустых комнатах с перевернутой вверх дном мебелью. Похоже, местные бедняки уже успели похозяйничать здесь. Хотя, они бы и стулья с тумбами утащили с собой… Мари добралась до кабинета Виктории, переступила через опрокинутый у самого порога табурет, прошла к окну. Миссис Неверти говорила, в подоконнике есть тайник, стоит только потянуть за торчащие гвозди — и откроется ящик с вольной! Унимая дрожь в коленях, Мари пробралась мимо выпотрошенных книг и выкорчеванных половиц — неужели кто-то искал тайник в полу? Но зачем, если на полках стоят нетронутыми серебряные подсвечники, на столе — золоченая пепельница и резная шкатулка с поблескивавшими камнями? Добравшись до окна Мари, ухватилась за гвозди, замирая сердцем, потащила на себя… Пусто!

Словно не веря глазам, она пошарила рукой, поскребла по внутренней стороне подоконника — вдруг бумаги прилипли к нему? Ничего. Но миссис Неверти не могла обмануть, выходит…

— Ваше Высочество, стоило ли так утруждаться? — раздался мужской грудной голос с нескрываемой издевкой. — Да еще и надевать простецкое тряпье! Вы что-то потеряли? Так мы нашли это, вот только вам оно все равно бы не помогло.

Только ящик отделял Мари от окна. Тут не так и высоко — раз уже прыгала только с другой стороны, и здесь бы вышло. Но успеет ли? Подоконник был выше, чем в ее бывшей комнате — пока будешь карабкаться, за шиворот выволокут. Отвлечь незнакомца? Может, он ее спутал с кем-то, увидит, что это другой человек и отпустит? Мари обернулась — толстый джентльмен низкого роста с кусками усов под крупным носом лениво потягивался. Хотя нет — он просто хотел поправить спадающий цилиндр, да так и застыл — похоже, и впрямь ожидал увидеть здесь кого-то другого.

— Вот дьявол! — скрипнув зубами, выпалил толстяк, наконец, напяливая котелок как попало. — Вот шельма! А я-то, дурачина, и правда поверил, что сама придет!

Он неловко переступил с ноги на ногу, чуть не завалившись всем крупным телом у порога. Мари не стала больше ждать — резко толкнув ящик, уцепилась за оконную раму, вскочила на подоконник и застыла. Во дворе двое полицейских тащили Бобби. Вернее, его тело — губы и рубаха в крови, глаза стеклянные. Мари удивилась, как хорошо, словно стояла совсем рядом, видела его лицо — бледное, растерянное, беспомощное. Кажется, она закричала, но ветер заложил уши, воруя и натужный крик пролетавшей мимо вороны, и механические щелчки, и ее голос. В груди закипела ярость, сдавила горло, превратила рвущиеся слезы в льдинки.

Развернувшись, Мари спрыгнула с окна, схватила со стола увесистую чернильницу и запустила ею в круглого незнакомца, неспешно пробиравшегося через развороченный пол. Он охнул, удивительно прытко отскочил в сторону, сыпя проклятьями. Пока незнакомец поднимался, Мари добыла со шкафа подсвечник, застыла, дожидаясь, когда он доберется до нее сам. Зубы сводило от ненависти, перед мысленным взором заплясал огонь, облизывавший крышу, падающие в немом крике слуги, застывшие навыкате блюдца глаз констеблей… Терпение истлевало. Покрепче ухватив подсвечник, Мари рванула навстречу толстяку, а он как нарочно остановился, оскалился, словно увидел что-то смешное… Боль в затылке, рассыпавшая искры по всему мозгу — последнее, что запомнила Мари.

— Эй! Очнулась?

Хлесткие удары по щекам вернули звуки и краски. Мари заморгала, стряхивая остатки беспамятства — в глазах побежали круги, мешали осмотреться.

— Имя? — требовательно вопрошали где-то сзади голосом противного толстяка. — Оглохла?! Имя?!

Мари повернула голову и зажмурилась — в затылке словно закопошились разъяренные муравьи.

— Дерьмо, — сквозь зубы выругался толстяк, отрывая зад от кресла и подходя к ней на расстояние вытянутой руки. Вот только достать его всё равно не получилось бы — руки Мари были связаны за спиной. Вероятно, давно, потому что запястья затекли и ныли. — У этих ходячих трупов совсем мозги протухли! Чем он тебя?

Он наклонился, схватил ее за подбородок и заглянул в глаза. Поверить в жалостливость толстяка Мари не успела — он отвесил новую пощечину.

— Ну что, так лучше? — толстяк ухмыльнулся, отошел к коптившей под низким потолком свече, прикурил сигару. — Я чую ложь на расстоянии трех ярдов, леди, так что советую говорить правду сразу. Потом всё равно придется ее рассказать, но будет ощутимо больнее. Поняла?

Мари кивнула, сдерживая слезы. Щека горела, муравьи в затылке совсем озверели, он саднил и, казалось, раздулся.

— Имя!

— Нора! — выпалила первое, что пришло в голову. Чутье подсказывало — назовешь настоящее — никогда не выйдешь из этих стен.

— Зачем приходила на развалины?

— Слышала, там погорели богатеи, хотела поживиться.

— Врешь! — награждая новой оплеухой, рявкнул толстяк, затянулся сигарой, пуская кольца дыма в потолок.

— Но это так! — выкрикнула Мари, чувствуя, как по щекам потекли слезы.

— Хорошо… Откуда тогда узнала про тайник?

— Случайно нашла.

Толстяк рассмеялся — натужно, отплевываясь кашлем и дымом.

— Паршивая лгунья! Маленькая паршивая лгунья… Ты хочешь еще пощечину? Тебе нравится боль?

Мари мотнула головой, внутренне холодея. Душу поработил страх — животный, неосознанный, заставлявший цепляться за жизнь.

— Тогда отвечай — что делала на развалинах?

Он снова подошел, замахнулся — на лице отразилось удовольствие. Похоже, этому чудовищу нравилось ее истязать. Но бить не стал, вместо этого ловко поддел веревку, стягивавшую Мари запястья, и резко дернул вверх, не заботясь, успеет ли пленница вскочить. Плечи свело, но Мари больше не плакала, только стиснула зубы до боли в деснах. Эта новая боль отрезвила, отогнала страх. И что он сделает, этот мешок навоза? Убьет? Господи, да на том свете хоть отдохнуть дадут!

— Думаю, нам надо прогуляться, леди, — толкая ее вперед, прошипел толстяк и крикнул громче. — Сто четырнадцатый! Откройте камеру!

Вертлявый человечек ростом ниже толстяка распахнул дверь, смерил Мари стеклянным взглядом и застыл. Зато его начальник не собирался ждать, пока она как следует рассмотрит новое лицо — бесцеремонно толкнул в спину, направляя к выходу. Они так и шли по мрачному коридору со свисавшей с потолка грязной паутиной: впереди — странный полицейский, словно катившийся на колесиках, сзади — мерзкий толстяк, норовивший пнуть побольнее. А Мари нарочно спотыкалась на каждом шагу — хотелось насолить злобному брюзге, но он быстро нашел способ излечить ее от куриной слепоты — тыкал в занемевшие руки тлевшей сигарой. Отгоняя боль, она кусала губы, глотала слюну с привкусом крови.

Около первого оконца размером с кастрюлю, толстяк дернул за веревки.

— Пришли, — коротко бросил он, останавливая меланхолично продолжавшего двигаться подчиненного. — Загляни, — с наигранной ласковостью в голосе обратился к Мари.

Шаг — и перед глазами предстала просторная комната с обмазанными глиной стенами, за широким деревянным столом сидели человек десять полицейских. Они играли в кости, сосредоточенно следя за каждым кувырком кубиков с точками. Восковые лица, казалось, лопнут от напряжения: ни шуток, ни смеха, ни разочарованного улюлюканья — только механические щелчки, отскакивавшие эхом от стен.

— Не страшно? — елейным голосом спросил толстяк, подобравшись к самому уху Мари.

— Играют в кости, и что?

— А знаешь, на что играют?

Она пожала плечами — обычно в азартных играх ставили деньги. Откуда ей знать, что в цене у стражей закона? Губы толстяка растянулись в довольной улыбке.

— Пойдем дальше, посмотришь на своего сообщника.

Рассудок отказывался верить — неужели Бобби жив?! Сглатывая рвущееся из горла сердце, Мари поспешила по коридору, не дожидаясь понуканий. Они прошли мимо еще пяти кастрюлеобразных окон, прежде чем толстяк велел остановиться. Мари жадно приникла к мутному стеклу и тут же отпрянула, чувствуя, как желудок сжался в комок, а ноги наливаются свинцом — по ту сторону стены какие-то горбатые фигуры в белых халатах препарировали Бобби. Словно падальщики, они копошились в его кишках, ковырялись во вскрытом черепе, откладывали в сторону куски раскроенной плоти. Мари сползла по стене, глотая слезы беспомощности.

— Так вот, дорогуша, мои ходячие мертвецы играют на кусочки твоего дружка. Да-да, — радостно шептал толстяк, наклоняясь за ней следом, — его растащат по клочкам: кому глаз, кому кость, кому печень, кому селезенка.

Договорив, он схватил Мари за шиворот и подтянул обратно к окну, припечатал лицом к стеклу.

— Смотри, дрянь! Смотри, что тебя ждет, если и дальше будешь играть в невинность! Тебя порвут, как бродячие кошки кусок говядины! Видишь! Но сначала… — мучитель захлебнулся слюной, словно поймал вдохновение и теперь не успевал высказать всё, что приходило в голову. — Или же отдам тебя диким. Они еще не поняли, что воскресли, но кое-что помнят, как животные. Они отымеют и сожрут тебя, тварь! Что, все еще веришь, что эту боль можно стерпеть?

Дальше Мари не разбирала слов — ее мутило, перед глазами повыскакивали темные пятна, тело перестало слушаться. Кажется, ее вырвало, а потом сознание провалилось во тьму.

Сквозь забытье доносились голоса. Один заставлял содрогаться, другой был незнаком — со старческой визгинкой.

— Сэр, я не могу на это пойти, — смущенно бормотал злобный толстяк.

— Скажите, что запытали девчонку досмерти. Мне это ничего не стоит, а вы получите приличную сумму на банковский счет…

На миг звуки смолкли, а потом снова раздался голос мучителя — торопливый едва уловимый шепот.

— Наличными и прямо сейчас! И если что-то узнаете от нее…

— Тут же сообщу вам, — нетерпеливо перебил незнакомый голос и всё стихло.

Загрузка...