Опыт о неравенстве человеческих рас. Том 1

ГЛАВА VI Египтяне не были завоевателями; почему их цивилизация оставалась стабильной

Мы не будем рассматривать западные оазисы, в частности оазис Аммона. Там царила чисто египетская культура, и она объединяла, пожалуй, только семьи священнослужителей, группировавшиеся вокруг храмов. Остальная часть населения не знала ничего, кроме слепого повиновения. Поэтому предметом нашего рассмотрения будет собственно говоря Египет, в отношении которого этот вопрос еще предстоит решить: в какой мере величие египетской цивилизации соответствовало количеству крови белой расы у жителей страны? Иначе говоря, всегда ли эта цивилизация, вышедшая из индийской миграции и подверженная воздействию хамитских и семитских элементов, деградировала по мере того, как на первый план выступала «черная» основа, существовавшая в виде трех главных элементов?

До Менеса, первого царя I династии, Египет уже был цивилизованной страной и имел по крайней мере два крупных города: Фивы и Фис. Новый монарх объединил под своей властью несколько небольших государств, которые до этого были разделены. Язык в основном уже сформировался. Таким образом, индийское вторжение и союз с хамитами имели место раньше этого очень древнего периода, который и стал финалом этих событий. До сих пор не было речи об истории. Все страдания, опасности и труды первого государства, как у ассирийцев, происходят в эпоху богов или героическую эпоху.

Такая ситуация характерна не только для Египта, но и для всех рождающихся государств.

Пока продолжается становление, колонизация не завершена, природа не освоена, пищи мало, аборигены не укрощены, а сами завоеватели рассеяны по болотистым местам и поглощены борьбой за выживание, не может быть истории.

Но этот период закончился. Как только труды начали приносить плоды, люди стали чувствовать себя в относительной безопасности, к которой стремились все их инстинкты, и утвердилась постоянная система правления, начинается история в полном смысле этого слова, и нация приходит к осознанию себя как организованной общности. То же самое происходило и происходит в обеих Америках после открытия континента в XV в.

Доисторические времена не имеют для нас большой ценности — либо потому, что они принадлежат расам, не способным к цивилизации, либо они для белых народов представляют собой периоды становления и не могут быть сведены в логические факты, имеющие ценность для потомков.

Начиная с первых египетских династий цивилизация зашагала вперед так быстро, что вскоре появилась иероглифическая письменность, которую, впрочем, предстояло совершенствовать. Нет никаких свидетельств того, что ее избирательный характер изменился в течение короткого времени и приобрел простую графическую форму.

Сегодня справедливо признается первостепенная важность найти способ фиксации мысли для любой цивилизации, тем более если это простой способ. Ничто так не характеризует глубину мышления народа и его способность удовлетворить разносторонние потребности в жизни, как алфавит, сведенный к максимально простым элементам. В этом отношении египтянам не приходится хвастаться своим изобретением. Их письменность очень сложная и не всегда ясная и ставит их на одну из низших ступеней лестницы развитых наций. Ниже их стоят только перуанцы с цветными шнурками и мексиканцы с загадочными рисунками. Выше следует поместить китайцев, потому что они, по крайней мере, быстро перешли от фигуративной системы к обычному изображению звуков; конечно, новая система была несовершенной, но во всяком случае она позволила свести письмо к ограниченному числу ключевых элементов. Как бы ни был значителен этот шаг, его результат намного уступает логичным комбинациям семитских алфавитов и даже клинописному письму, хотя и последнее не может сравниться с реформированным греческим алфавитом, последним словом в письменности, превосходящим и санскритскую систему. А все дело в том, что ни одна раса, кроме западной, не обладает одновременно и абстрактным мышлением и чувством полезности.

Признавая иероглифическую письменность солидным основанием для того, чтобы египетская нация заняла свое место среди цивилизованных народов, следует также признать, что это изобретение, учитывая самые последние усовершенствования, ставит его авторов не ниже ассирийцев. Что касается этой бесплодной по сути идеи, можно сказать следующее: если бы черными народностями Египта не управляли, еще до Менеса, белые, не был бы сделан этот первый шаг в создании иероглифов. Но, с другой стороны, если бы неспособность черной расы не подавляла природное стремление арийцев к совершенству, иероглифическая письменность, а вслед за ней и искусства Египта не погрузились бы в неподвижность, которая является специфической чертой цивилизации Нила.

Пока страной правили только местные династии, пока она питалась идеями, взращенными в своей почве и порожденными своей расой, ее искусства могли изменяться лишь в частностях, но не в целом. Они не знали ни одного существенного новшества. При II и III династиях они были грубыми, при XVIII и XIX эта грубость несколько смягчилась, а при XXIX, которая предшествовала Камбизу, упадок выражается лишь в извращении форм, но не в появлении дотоле неизвестных принципов. Местный гений состарился и не изменился. Он возвышался, доходил до кульминационной точки, когда преобладал белый элемент, оставался устойчивым, пока этот элемент исполнял цивилизаторские функции, и опускался всякий раз, когда верх брал черный гений, но не совершенствовался. Потому что неблагоприятное влияние постоянно опиралось на меланийскую основу.

Такая загадочная застылость всегда поражала наблюдателей. Этому удивлялись еще греки и римляне, а поскольку ничто не остается без объяснения, стали обвинять в этом жрецов.

Несомненно, египетское духовенство было сторонником покоя и стабильности и врагом новшеств, как и всякая аристократия. Но ведь и в хамитском, семитском и индийском обществах были хорошо организованные и влиятельные священники. Так почему в этих странах цивилизация шагала вперед, проходя через множество стадий, почему развивались искусства, а письменность меняла формы и совершенствовалась? Просто дело в том, что в тех странах могущество священнослужителей, как бы велико оно ни было, ничего не могло поделать с воздействием крови белых жителей, которая служила неистощимым источником жизни. Сами священники, проникнутые потребностью расширения своего влияния, участвовали в творчестве и созидании. Предположить неодолимые препятствия в наличии каких бы то ни было институтов — значит принизить значимость и силу извечных принципов социальной жизни.

Когда в силу каких-то человеческих факторов цивилизация замедляет свой ход, она находит в самой себе достаточно сил для их преодоления, поскольку создана только для того, чтобы извлекать выгоду из таких социальных институтов; можно с уверенностью сказать, что если тот или иной режим долго держится, значит, он устраивает тех, кто его поддерживает. Египетское общество получило немного новой белой крови и не могло отвергнуть то, что оно изначально считало хорошим и завершенным и что продолжало таковым ему казаться. Эфиопы и негры, самые древние и самые многочисленные завоеватели, не могли трансформировать империю. Они ее разграбили, и перед ними встала альтернатива: либо уйти, либо подчиниться существовавшим до них правилам. Взаимоотношения этнических элементов в Египте не изменились вплоть до завоевания Камбиза, когда усилился приток черной расы, поэтому нет ничего удивительного в том, что всякое движение начало замедляться, затем остановилось совсем, и искусства, письменность, вся система цивилизации до VII в. до н. э. развивались в одном направлении, не отходя от условностей, составлявших до этого основание страны, которые затем, как это обычно случается, сделались самым характерным элементом национальной сущности.

Имеются свидетельства того, что начиная со II династии влияние побежденных, т. е. черной расы, уже ощущалось во всех институтах и, учитывая тиранию господствующих классов и их презрение к народу, можно предположить, что для того, чтобы обеспечить повиновение, взгляды подданных должны были находить выражение в действиях правящей верхушки, т. е. представителей белой расы, которым приходилось до некоторой степени разделять чувства черной массы. Такими представителями могли быть только мулаты. Например, Юлий Африканский сообщает следующее о царствовании Кайехоса, второго царя финитской династии: «Начиная с этого монарха, называемого также Абревиатор, узаконено, что быки Апис в Мемфисе и Мневис в Гелиополисе, а также козел Мендезий являются богами».

К сожалению, прусский ученый и дипломат Бунзен недостаточно точно перевел эту фразу. Между тем Юлий Африканский имеет в виду тот факт, что культ священных животных существовал и раньше, но официально был признан только в названную эпоху. Из этого можно заключить, что для негритянской расы религия всегда была связана с поклонением животным, и если пришлось принимать специальный декрет, чтобы придать этому культу юридическую силу, значит в те времена он не пользовался симпатией верхушки общества, которая была белого происхождения, поэтому тем самым был нанесен удар по арийским понятиям истины, разума и прекрасного в сознании нации. Это было следствием изменений в составе крови населения. Из белой активная часть общества превратилась в метисов, затем, по мере дальнейшей деградации черной крови, почетное место в храмах заняли бык и козел.

Мне кажется, я привел достаточно убедительные причины упадка уже при первом царе Менесе, хотя это было только началом, в том числе началом долгих веков славы.[112] И здесь нет никакого противоречия. Мы знаем, как медленно происходило в ассирийских государствах этническое слияние. Это была настоящая борьба между различными элементами, и ее исход нетрудно представить, учитывая численное соотношение сил. Победа превосходящего элемента означала конец цивилизации, и до тех пор, пока действовала система, построенная на чужих принципах, превосходящая сила, выражавшаяся в инертности, терпела в локальном масштабе поражение за поражением. Она смогла лишь очертить круг, из которого не мог выйти ее противник и который, постепенно сужаясь, должен был раздавить его. Именно это произошло с белым элементом, определявшим судьбу египетской нации и противостоявшим меланийским принципам. Как только эти принципы начали смешиваться с ним, они навязали его стремлению к совершенствованию пределы, которые он не мог переступить. Они обуздали его гений и ограничили его возможности. Они хотели, чтобы он по-прежнему продолжал воздвигать свои пирамиды, идею которых он принес с Урала и Алтая. Они также хотели, чтобы основные достижения, датированные самой ранней античностью, продолжали совершаться, однако постепенно ценность замысла уступила место масштабности, и по прошествии семи или восьми столетий начался упадок. После Рамсеса III, к середине XIII в. до н. э.,[113] египетскому величию пришел конец. С тех пор творчество стало жить по старым канонам, которые забывались с каждым днем.[114]

Ярые поклонники Древнего Египта, конечно, будут раздосадованы одним замечанием, которое представляет собой контраст ореолу этой страны в нашем воображении. Речь идет о почти полной изоляции, в которой Египет пребывал относительно современных ему цивилизованных государств. Я имею в виду Древнюю Империю, и я, так же как и в случае с ассирийцами, собираюсь обсуждать эпоху не позже VII в. до н. э.[115]

Великое имя Сесостриса символизирует всю историю раннего Египта; мы привыкли представлять колесницу этого завоевателя многочисленных народов под сенью египетских знамен, мчащуюся от пустынь Нубии до Геркулесовых Столбов, до крайнего юга Аравии, от пролива Баб-эль-Мандеб до Каспийского моря, и въезжающую в Мемфис, окруженный в ту пору фракийцами и теми загадочными пеласгами, родину которых, как пишут, египетский вождь поставил на колени. Это поистине захватывающее зрелище, но, увы, в действительности все было далеко не так ясно и однозначно.

Начнем с того, что не совсем известна личность завоевателя. До сих пор спорят о том, когда он правил и каково его настоящее имя. Он жил задолго до Миноса, как полагает один греческий автор, между тем другой помещает его в глубь мифологических времен. Одни называют его Сесострис, другие— Сесоосис, третьи хотят видеть в нем одного из Рамсесов, но которого именно? Современные историки, запутавшись в этих вопросах, делают этого таинственного персонажа Осиртасеном или Сесортесеном, или же Рамсесом II или III. Одним из самых солидных аргументов касательно завоеваний этого царя служат стелы, которые он установил по маршруту своих походов. Действительно, обнаружены такие памятники, приписываемые делу рук властителей Нила, в Нубии, около Вади-Хальфах, и на Синайском полуострове. Но еще один памятник, известный также и тем, что о нем упоминает Геродот, около Бейрута, окончательно признан в наши дни как свидетельство победы одного ассирийского триумфатора. А Моверс, между прочим, приписывает эту стелу Мемнону и считает ее современницей Троянской войны. И вообще выше Палестины не обнаружено никаких египетских следов.

При всей своей осторожности я осмелюсь сказать, что из всех доказательств каких-то завоеваний фараонов в Азии ни одно не представляется мне достаточно убедительным.[116]

Все они опираются на шаткие аргументы, все заводят завоевателей слишком далеко и слишком щедро раздают им завоеванные территории, чтобы не вызвать недоверия.

Мне кажется, есть две причины, побудившие египтологов чрезмерно восхищаться знаменитым народом, чью историю они изучают и чьи достоинства преувеличивают. Первая: выражение «северные народы», записанное на иероглифических таблицах в память о военных походах, которое, естественно, наводит на мысль о северо-востоке. Вторая: некоторые этнические или географические названия, в которых находят намек на известные азиатские народы. Таким образом, историкам следует быть осторожными в отношении сходства имен и названий или каких-то сходных физиологических черт на рельефах.

При этом упомянутые доказательства сталкиваются с очень серьезной трудностью: где искать покоренные египтянами народы? Я, например, этого не знаю, если не считать нескольких небольших государств Сирии; а на всем историческом пространстве ассирийских народов, вплоть до VII в., не видно других завоевателей, кроме семитов и частично арийцев, так что всемогущество загадочного Сесостриса становится более чем сомнительным фактом. В эти смутные времена, в эпоху высшего расцвета Фив и Мемфиса, основные усилия страны были направлены на юг, во внутреннюю Африку, иногда, в меньшей степени, на восток, между тем как дельта служила переходным мостом для народов различных рас, перемещавшихся по северному побережью Африки.[117]

Кроме экспедиций в Нубию и в Синайские земли не следует забывать гигантские работы по сооружению каналов и осушению земель, например, Файум, обживание этого бассейна, а также большое строительство, результаты которого остались в пирамидах. Все эти мирные труды первых династий говорят о том, что этот народ не имел ни желания, ни времени совершать далекие походы, тем более что не видел для таковых никаких практических оснований.

Впрочем, оставим на время все эти возражения и остановимся на Сесострисе и его завоеваниях, как они изображаются. Нет сомнений в том, что эти завоевания были кратковременными, несмотря на туманные намеки о якобы многочисленных основанных городах, совершенно неизвестных в Малой Азии, и о колонизации Колхиды, которую, по словам греков, захватили черные народы, возможно, эфиопы, т. е. люди, которые, так же как и эфиоп Мемнон, скорее всего были ассирийцами.

Итак, все рассказы, в которых монархи Мемфиса предстают чуть ли не предыдущим воплощением Тамерлана, противоречат миролюбивому и созерцательному характеру, их вкусу к сельскохозяйственным занятиям и домашней религиозности и основаны на невероятной путанице идей, дат, фактов и народов. До XVII в. до н. э. египетское влияние (опять исключим Африку) было очень слабым.[118] Оборонительные работы, осуществленные царями на восточных границах, чтобы защитить страну от песков и особенно от чужеземцев, также характерны для народа, который стремится предотвратить нападение. Следовательно, египтяне добровольно отгородились от восточных народов, и их цивилизация ограничивалась территорией, на которой она родилась, и не распространила свои достижения ни на север, ни даже на запад Африки[119]

Как все это отличается отассирийской культуры, которая объединила на своей огромной территории такое количество народов, какого в последующие времена не могла включить в свою сферу Греция, а затем Рим. Ассирия властвовала в Малой Азии, открыла двери в Африку и Европу и там обильно распространила и свои достоинства и свои пороки; она всюду внедрялась на долгие времена, и по сравнению с ней египетская цивилизация, имевшая локальный характер, оказалась примерно в такой же ситуации, в какой позже находился Китай по отношению к остальному миру.

Причина этого проста, если искать ее в этнической сфере. Из ассирийской цивилизации, продукта смешения белых хамитов с черными народами, затем с различными ветвями семитов, вышли народы сложного состава, которые, расталкивая друг друга, распространились во все концы — от Персидского залива до Гибралтарского пролива. А египетская цивилизация так и не смогла обновить свой созидательный элемент, который постоянно находился в обороне и терял свои позиции. Будучи продуктом смешения ветви индийцев-арийцев с черными расами и, в меньшей степени, с хамитами и семитами, она приобрела особенные черты, которые с самого начала были зафиксированы в ней, и она долго развивалась замкнуто до того, как подверглась натиску чужих элементов. Она уже была зрелой, когда началось вторжение или проникновение семитов — я имею в виду гиксосов, которые сокрушили Древнюю Империю. Эти притоки могли бы трансформировать ее, будь они более мощными. Но они были слабы, и кастовой организации, при всем ее несовершенстве, долго удавалось их нейтрализовать.

Между тем в Ассирию проникали с севера пришельцы и становились царями, жрецами, аристократами. В Египте они сталкивались с законами, которые закрывали перед ними ворота в страну как перед «нечистыми»; даже когда, несмотря на строгие меры, оставшиеся в силе до царствования Псамматика (664 г. до н. э.), чужакам удавалось устроиться рядом с властителями страны, оставаясь вне каст и объектом презрения, они еще долго не могли внедриться в местное общество. Я думаю, что тем не менее они там преуспели, но какой ценой и с каким результатом? Чтобы имитировать элементы, порожденные эллинской кровью, в Финикии. Вместе с ними, объединившись с черными, они способствовали растворению расы, которую они могли бы возродить, если бы пришли сюда раньше и были более многочисленны. Если бы с первых лет правления Менеса к арийско-хамитско-черной смеси прибавилась хорошая доза семитской крови, Египет внутренне бы преобразился и встряхнулся. Он не остался бы в изоляции, а завязал бы прямые и тесные связи с ассирийскими государствами.

Чтобы лучше понять высказанную мысль, проанализируем состав двух народов.

Из этой таблицы можно сделать еще один вывод: хамитская кровь имеет тенденцию к исчезновению у обоих народов, а вместе с этим элементом исчезают и общие черты, которые создал именно этот элемент и только он мог их поддерживать, поскольку в обоих обществах семитское влияние выражалось по-разному. В Египте оно было незначительным и растворилось в общей массе, а в Ассирии оно распространилось очень широко, достигнув Африки и Европы, и стало связующим звеном для многих народов, своего рода союзом, из которого была исключена страна фараонов, обреченная на слияние черного и арийского элементов и на постепенное истощение благотворного принципа. Египет заслуживал восхищения только в самой ранней античности. В те времена это была настоящая земля чудес. Но, увы, все его силы и качества сконцентрировались в одной точке. Ряды его созидателей не пополнялись. Упадок начался рано, и уже ничто не могло остановить его, тогда как ассирийская цивилизация прожила долго, претерпела много трансформаций и, будучи более безнравственной, но более активной, сыграла более значительную роль.

В этом нетрудно убедиться, если мы рассмотрим ситуацию в Египте в VII в., уже тогда безнадежную, и увидим, насколько бессильной была египетская цивилизация, неспособная ни на что даже во внутренних своих делах и уступившая власть и влияние завоевателям и поселенцам-чужестранцам, а позже дошедшая до такого забвения, что само слово «египтянин» стало означать не потомка славной и древней расы, а отпрыска новых жителей семитского, греческого или римского происхождения. И этот факт наложил еще одну неблагоприятную печать на образ Египта: Египтом стали называть не верхнюю часть страны, древнюю и классическую землю, родину пирамид, где расположены Мемфис и Фивы, а Александрию вместе с морским побережьем, которое в период славы и расцвета было заброшено и служило плацдармом для семитских вторжений. Таким образом, Ниневия, счастливая соперница, завладела и именем, и населением, и территорией Египта. Несмотря на стену Гелиополиса, Миср сделался легкой добычей песков и семитов, потому что не нашлось нового арийского элемента, который бы спас египтян от жалкой участи, уготованной им меланийскими принципами.