Орёлъ i соколъ

1.

Марыля Брыльска была девушкой необычайно чистого блеска глаз.

Удивительно чистого.

Прямо – таки лучистого блеска.

Два года она училась балету в Петербурге.

Потом, три года изучала искусство танца в Париже.

И вернувшись в Варшаву, смогла поступить в балетную труппу главного театра воссозданной Польши.

В Большом Театре Варшавы с ее замечательными данными, Марыля смогла получить несколько хотя и маленьких, но все же сольных партий. Однако, нынче все грезили Америкой.

Нью-Йорком.

А после Парижа, где с громких Русских Сезонов десятого года все только и говорили, что о революции Дягилева и Нежинского, Марыля не могла жить в провинции, где революцией все еще была Аданова Жизелька в постановке Петипа.

В ее восемнадцать в улыбках и в мимике Марыли одновременно уживались и невинность, и детское озорное лукавство пятнадцатилетней девочки-подростка, но иногда в глазах и в задумчивости жеста ее – в ней проглядывала мудрая распутность многоопытной дамы.

И юные поручики Первого польского гусарского полка – этого нового шефа Большого театра оперы и балета Варшавы, теряли рассудок от этакой амбивалентной эклектики облика балерины Марыльки.

Пани Брыльской… ….

Поручиков Первого гусарского почти всех изрубили кривоногие калмыки комдива Илямжинова.

А кого не изрубили, тех либо с бреющего полета посекли пулеметным огнем летчики комэска Водопьянова, или уже в пригороде Варшавы, подавили гусеницами танкисты комбрига Ротмистрова…

В Варшаву Олег с Семеном Михайловичем въезжали на знаменитой тачаночке.

По такому случаю Олег переоделся в длинную кавалерийскую шинель образца восемнадцатого года, скроенную еще по эскизам художника Васнецова… Шинель без пуговиц, с голубыми кавалерийскими шевронами на груди, да в островерхом шлеме – буденовке с голубой звездой… Да при шашке на боку и при маузере в деревянной коробке.

Семена Михайловича аж в слезу прошибло.

Ай да спасибо тебе, Олежек! Ай да спасибо тебе, мил человек! Уважил старика, задали мы поляку перца!

Без праци – не бенджо колораци!

В самой Варшаве установили образцовый порядок.

Ни тебе грабежей, ни тебе насилий!

Материальных калмыков Олег быстро превратил в калмыков виртуальных, а на городские улицы, запустил он конные патрули московской милиции в белых "здравствуй и прощай".

Патрули эскадронами гарцевали по пустынным улицам польской столицы, цокали подковами по булыжнику, да распевали из советского репертуара "утро красит нежным светом стены древнего кремля", да "друзья люблю я ленинские горы, здесь хорошо встречать рассвет вдвоем".

Но для убедительности – на главных площадях и перекрестках, Олег все же поставил еще и по танку. Так – для верности.

А в Большом театре оперы и балета давали в тот вечер Жизельку Адана…

И Олег пошел – пошел, приказав зарезервировать императорскую ложу.

Здесь и увидал он свою вторую спасительную погибель.

Балеринку Марылю. …