Орёлъ i соколъ

2.

– Я полагаю, что мы должны самым строгим образом начать охоту на временных перебежчиков, – сказал Олег.

– Да, но чтобы не распылять силы, неплохо было бы, если бы вы очертили нам круг, ограничивающий рамки, где и кого в первую очередь следует искать, – сказал Берия.

Они сидели у Олега на даче.

На его новой даче в Рассудово.

С задней – северной веранды был виден пологий спуск к реке Пахре, здесь в этих местах не широкой и полноводной, но после того, как по пойме три раза прогнали курсантов двух столичных училищ – с мешками для мусора, речка ожила, очистилась и наполнила свои тихие заводи чистой ключевой водой, в которой теперь снова завелись и раки, и налимы, и щуки.

– Вы читали статьи Иосифа Виссарионовича о роли личности в истории? – спросил Олег.

И не дожидаясь ответа, стал говорить:

– Большевики отрицают роль личности, но не отрицают величия Ленина и Сталина – и в этом состоит их признание двойственности природы вещей, ее инь и янь.

Ее Фрейда и Маркса, если угодно, уживающихся в одном сосуде.

– Фрейда? – переспросил Берия, оживившись.

– Да, Фрейда, – кивнул Олег, – обратите внимание, два мудрых еврея открыли законы, объясняющие механизмы работы и развития общества. Беда наших и западных социологов, экономистов и обществоведов только в том, что они либо абсолютизировали учение этих людей, либо полностью отрицали их значение. Вот хотя бы с Марксом – он четко сформулировал, что корнем всей борьбы является социалоьная зависть бедных к богатым, и первопричиной этой зависти, которую большевики стыдливо назвали классовой борьбой, Маркс четко определил собственность на средства производства, то есть попросту – кому принадлежит фирма, офис, фабрика, завод, Юкос, Сибнефть, Промбанк… – прекрасная теория, объясняющая природу зависти, двигающую социальные процессы, большевики пришивали его ко всем проявлениям общественной жизни, надо или не надо.

Берия согласно кивал, слушая Олега.

– А Фрейд? – спросил он.

– А Фрейд, которого большевики отрицали, этот объяснил корни иного мотива неудовлетворенности личности. Если одна неудовлетворенность, вызываемая завистью рабочего к владельцу Юкоса или Сибнефти, толкает его на баррикады делать революцию, дабы отнять средства производства и поделить с товарищами по партии, то другая неудовлетворенность – сексуальная, порождается завистью к средствам производства, а к красивой сисястой жонке этого буржуя, к тому, что он – негодяй трахает эту красивую бабу денно и нощно, а рабочему приходится спать с худосочной старой и некрасивой изможденной работой старухой, и надо бы отнять…

– И поделить с товарищами по партии, – хмыкнул Берия.

– Э, нет, – возразил Олег, – есть вещи, которые дележу не подлежат.

– Да бросьте, вы, Снегирев, – махнул рукою Берия, – заводы с фабриками, что отняли у буржуев тоже делили только по закону волчьей стаи, и только временно, покуда не созреет сила, чтобы владеть потом этим всем единолично, как…

– Договаривайте, Лаврентий, договаривайте, – приободрил Берию Олег, – вы же знаете, я никому не скажу.

– Как он, – сказал Берия, – неужели вы не понимаете?

Они помолчали, глядя, как ветер колышет верхушки ольхи, поворачивая листья то зеленой наружной, то серебряной внутреннюю стороною, пуская по листве этакие волны из зеленого и серебряного.

– Есть личности, которые являются этакими пупками на теле общества, этакими важнейшими точками исторического процесса, – сказал Одег.

– Что она история? – задумчиво произнес Берия, – волна, гонимая ветром этих ваших законов вечной зависти одних к другому, отнять завод или этот ваш Юкос, отнять бабенку…

– Но есть все же личности, – возразил Олег.

– А знаете, почему большевики отрицают роль личности в истории? – спросил Берия.

– Почему?

– Потому что любую личность можно убить, нет человека, и нет проблемы, как говорит один мой знакомый, а законы развития общества – эти ваши Фрейд с Марксом, их убить нельзя.

– А ведь вы правы, Лаврентий, – встрепенулся Олег.

– Не я, а он, – показывая пальцем на небо, сказал Берия, – вождь прав, когда очень заботится о собственной безопасности.

– Он знает, что и его, как и любого в этом историческом процессе, можно убрать, как он убрал Троцкого и других, мешавших ему одному безраздельно пользоваться этой страной и этим миром.

Берия кивнул, сглатывая слюну.

– Они непременно пришлют кого-то убить его, – сказал Олег.

Берия не ответил.

Ветер стал налетать сильными порывами. Ольха под окнами веранды гнулась и тревожно шелестела своими серебряными листьями.

– Гроза будет, – сказал Олег.

– А кто она эта ваша Марыля? – спросил вдруг Берия, – и чего вы притащили ее сюда? Ведь сейчас, кроме лично вас и этой Марыли других перемещенцев по времени у нас теперь нет?

– Это просто вы еще не выявили никого более, – нервно ответил Олег и поднявшись с кресла, поспешил закрыть окно, дабы очередным порывам ветра не выбило стекол.