Моя часть теперь немного длиннее первой части.
Школьный совет, химия, тригонометрия, психология, испанский, танцы и творческая мастерская — всё это теперь моё, нравится мне это или нет.
— Ты готова? — спрашивает Шон утром в первый день учебы. Мы среди массы других студентов; мы приехали вместе на его машине. Снаружи ясно и свежо, а я ношу ту одежду, которую выбрала сама. Мои волосы гладкие, несмотря на всю нервозность. Я улыбаюсь.
— Думаю, да, — говорю я, беря Шона за руку. Пока мы преодолевали свой путь к школе, мы получили много внимания от других школьников. Возможно, это из-за того, что мы всё ещё новая парочка, а может быть, это из-за моего нового имиджа. Скорее всего, немного того и немного другого. Они не в курсе, что изменилось нечто большее, чем цвет моих волос.
Когда наши отражения появляются на внешней стороне двери, Шон спокойно говорит:
— Ты же знаешь, что выглядишь очень круто?
Мой желудок делает сальто, я сжимаю его руку.
— Я обожаю тебя, и не только за комплименты.
Дейв выглядит удивленным моим появлением на школьном совете, но предпочитает оставить меня в покое, что просто отлично для меня. Химия и тригонометрия проходят менее кошмарно, чем я ожидала; в перерыве между тригонометрией и психологией я бегу к Элисон.
— Элизабет, твои волосы восхитительны, — говорит она, тепло улыбаясь.
— Спасибо! Ты хорошо провела День благодарения?
— Пф, как обычно, — говорит она, пожимая плечами. — Индейка, семейные драмы, принудительные настольные игры. А как у тебя?
— Тоже ничего особенного. Эй, давай сходим как-нибудь выпить кофе снова?
— В любое время! — говорит Элисон, сияя.
— Может быть, сегодня? — спрашиваю я. Она выглядит удивленной.
— А как же чирлидерство? Разве у тебя нет тренировки?
— Я бросаю, — говорю я, пытаясь выглядеть разочарованной. — Я потянула мышцу в голени, которая не заживет, если я продолжу заниматься. К тому же, моя мама нанимает мне репетитора. По-видимому, я не очень хороша в естественных науках.
— Совсем не как я, — говорит она, смеясь. — Ну, я сожалею по поводу твоей ноги — и репетитора, но я рада, что у тебя теперь будет больше времени на тусовки. Встретимся после школы у твоего шкафчика?
— Замётано. — Я поворачиваюсь, чтобы уйти, затем оборачиваюсь. — Эй, Элисон?
Она смотрит на меня с ожиданием:
— Да?
— Мои друзья зовут меня Лиззи. Надеюсь, ты будешь тоже.
Когда я прихожу после школы домой, Элла и мама вместе в гостиной. Я ловлю обрывок разговора: Элла говорит о своей новой школе.
— …просто это немного более сложно, в хорошем смысле, — говорит она.
— Ты всегда была старательной ученицей, — отвечает мама, тепло улыбаясь.
— Я приму это за комплимент, — говорит Элла, улыбаясь в ответ.
Затем они замечают меня, стоящую неподалеку.
— Лиззи! — говорит мама, садясь прямее на своём стуле. — Присоединяйся к нам. Расскажи, как прошел твой первый день?
Сцена выглядит такой нормальной — простая привязанность между мамой и дочкой. Я могла бы стать частью этого. Но что-то держит меня примерзшей к дверному проему, что-то, что пахнет больше чем недоверие. Это эгоистично, но в какой-то мере я чувствую, что мама обидела меня сильнее. Возможно, это из-за того, что я выследила её; возможно, это из-за того, что она не позволила мне встречаться с Шоном. А возможно, это из-за того, что она оставила меня в Сан-Диего, когда Мэгги похитила девочек.
— Всё прошло отлично, — говорю я, скрывая свои эмоции. День прошел намного лучше, чем просто отлично, но я не готова. Мы с мамой заключили соглашение, но это не значит, что я буду делиться лишней информацией. — Я возьму содовую и пойду делать домашнее задание. Попозже зайдёт Шон.
Я смотрю на маму, ожидая её протеста. Ожидая, что она скажет, что Шон не слишком хорош для моего имиджа, не слишком хорош для меня. Ожидаю обычной маминой реакции.
Вместо этого она говорит:
— Шон кажется милым парнем. Содовая в гараже, принесешь упаковку?
— С новой тобой, — говорит Шон, лучезарно улыбаясь, когда я открываю входную дверь. Я оцениваю его незалаченные волосы, теплую футболку, черную толстовку с капюшоном, потертые джинсы и кроссовки, и думаю, что это мой идеальный тип. Он протягивает мне запечатанный подарок; я беру его с любопытством и улыбкой.
— Ты такой милый. Что это?
— Тебе придется подождать и увидеть.
— Иди сюда, — говорю я, хватаю его за футболку и тяну за порог. — Или хочешь побыть снаружи?
— Конечно, — говорит он, протягивая руку и дотрагиваясь до моих волос. — Везде замечательно.
Шон следует за мной через кухню в гостиную, где я беру одеяло с дивана. Мы выходим через двойные двери во внутренний дворик. Не спрашивая, Шон ставит два шезлонга рядом друг с другом; мы садимся, и я накрываю нас обоих одеялом.
— Хорошо, — говорит Шон, когда мы садимся. — Открой его.
Я срываю бумагу раньше, чем слова успевают до конца слететь с его губ. Шон смеется, пока я с нетерпением пытаюсь открыть коробку. Я задерживаю дыхание, когда вижу серебряный браслет с медальоном в форме сердечка.
— Внутри есть фотография, — говорит Шон, указывая на медальон.
Благодаря тому, что световой датчик на крыльце всё ещё горит, я приоткрываю его и чувствую бурю эмоций, когда вижу в крошечной рамке нашу с Шоном фотографию, сделанную так давно в студии его мамы. Он стоит позади меня, его рука, как будто защищая меня, спускаясь с плеча пересекает мою грудную клетку. Наши лица прижимаются друг к другу. Шон смотрит в камеру, а его рот рядом с моим ухом; моё лицо наклонено вниз и вправо, как будто я слушаю секрет, который он мне рассказывает.
— Мне интересно, что ты говорил мне на этой фотографии.
— Я знаю, о чём я думал.
— И о чём же?
— О том, что люблю тебя.
Ветер усиливается, и я дрожу, но не из-за погоды. Я смотрю вглубь глаз Шона и чувствую, что будто скоро взорвусь. Я обязана ему стольким за его дружбу и поддержку, за его любовь и честность. За то, что он увидел настоящую меня раньше, чем у остального мира появился шанс.
— Я тоже люблю тебя, — говорю я и затем целую его, когда световой датчик на крыльце наконец-то гаснет.