Ошибка «2012». Игра нипочём

Песцов. Посёлок Агалатово

На чердаке было хорошо. Уютно, сумрачно и спокойно. По крыше барабанил дождь, ветер силился отломать кусок заржавленного карниза, пахло пылью, старым деревом и немного сыростью, как и полагается в заброшенном жилье, температура в котором давно сравнялась с забортной. Однако сверху не капало, так что лежать на подстилочке и смотреть в оконце было совершенно не в тягость. Вот если бы ещё не сутки напролет, да не в цейсовскую могучую оптику…

– Ох, грехи мои тяжкие… – Песцов положил бинокль, сел, принялся массировать глаза. Потом вытащил офтагель, закапал, немного подождал и снова приник к окулярам. – Ну, есть что новенького, а?

Вот уже четыре дня он плотно занимался объектом. Домиком-пряником, теремом-теремком в терминах Надежды Константиновны. Располагался тот в полусотне вёрст от города и представлял собой бывший детский санаторий. Надо думать, менее целебный и знаменитый, чем «Солнечное» или «Дюны», но дети примерно песцовского поколения исправно здесь отдыхали. В эпоху реформ врачи, нянечки и ослабленные дети куда-то тихо слиняли, а санаторий со всеми потрохами был продан неизвестно кому, и вместо зелёного штакетника по периметру вырос бетонный трёхметровый забор. И никто не мог знать, что за тайная жизнь там происходила, пока по соседству не начали строить особняки, по которым эту часть Агалатова прозвали «Рублёвка light». Судьба особняков складывалась по-разному. Кто-то строился и вселялся, кто-то строился и продавал, кто-то, не рассчитав финансовых сил, вообще бросал дело на полпути. Песцову повезло. Неподалёку от бывшего санатория обнаружился как раз такой недострой. Законсервированный до лучших времён и, видимо, из-за туманности каких-либо перспектив – неохраняемый. С его чердака вполне возможно было полюбопытствовать. Что Песцов и делал.

И чем больше наблюдал, тем сильнее проникался чувством, что за забором нечисто. В самом прямом и непосредственном смысле этого слова. Правду сказал мудрый Александр Григорьевич – тот ещё был домик-пряник, терем-теремок… В направленном микрофоне с параболическим отражателем – тишина. В лазерной подслушивающей системе – ноль. Микрофон-стетоскоп для прослушивания сквозь стены молчит, как тамбовский партизан. Противоударный, заброшенный на территорию «жучок» не подаёт никаких признаков жизни. Только-то и остаётся, что лежать вот так на пузе и наблюдать. Днем, ночью, в инфракрасных лучах и в видимом спектре. И чувствовать, как начинает ехать крыша: объект ясно различим и вполне обитаем, но при этом ни тепла, ни звука не излучает. Словно кто его накрыл толстым пуховым одеялом с абсолютной прозрачностью. Гектара этак на два…

– Ты, касатик, не робей, не ссы и не сомневайся, – морально поддержала Песцова Надежда Константиновна. – Ты себе думай не о том, чего всё равно не уразумеешь, а о тех, кто в теремке обитает…

И Песцов продолжал наблюдать. В бывшем санатории, вернее, в его административном корпусе блока обретались трое мужиков – крепких, плечистых и… совершенно неправильных. Ну не бывает такого, чтобы три мужика, с виду далеко не интеллектуальная элита, не пили водки, не водили баб, не играли в карты, а главное – ни ногой с территории. Даже за жратвой. С осени они, что ли, закормленные или, может, молитвой и Святым Духом? Да нет, причина была скорее всего совершенно иная. Мало-помалу у Песцова создалось впечатление, что ребятам было просто не выйти. Словно скорпионам, брошенным умелой рукой в террариум с высокими стеклянными стенками.

– Они, стервецы, живучие, сколько ты их ни режь, – высказалась в плане мужиков Надежда Константиновна. – Нужно или хребет ломать, или жабры рвать, или башку откручивать. И ещё они в темноте видят. Так что, касатик, смотри, построже там с ними, без компромиссов.

Помимо громил, за забором имела место собака. Огромный чёрный кобель. Неведомой породы и тоже совершенно неправильный. Он не лаял, не рычал, не бежал к миске, не присаживался по нужде… и бродил, бродил, бродил строго кругом, по периметру забора. Уходил на отдых лишь в полночь, как-то втискиваясь в щелястую будку величиной со скворечник. Отверстие в ней, кстати, было почему-то не круглым, а в виде ромба, каким принято помечать бубновую масть…

Вечер выдался пасмурный, хмурый, луну прятали тучи.

Прочитав про себя все стихи, которые помнил, Песцов поднялся, развернул обёртку, давясь, впихнул в себя осточертевший приторный «Баунти» – для глаз, – снова лёг и уставился в бинокль ночного видения. Прибор был замечательный, очень дорогой, со специальной подсветкой и электронным приближением. Только хрен – одеялу, куполу, стенкам террариума на заокеанскую технику было плевать.

Плюнул в конце концов и Семён. Встал, прислушался, собрал вещички и медленно, не поднимая пыли, пошёл по чердаку к лестнице. Спустился, тихо открыл окно, выбрался на улицу и прикрыл за собой рамы. Дальше – между скелетов яблонь, через хлипенький забор, по сельским пустынным улицам к трассе. Там, на неприметном съезде в лес, стояла его вторая машина – серый «Жигуль»-семёрка. Автомобильчик кое-что видел на своём веку, однако, на зависть сверстникам, заводился с полпинка и бегал, когда было надо, ещё как резво. При этом внешне – скромненький, ржавенький, с убогими обводами, не вызывающий каких-либо вопросов, кроме разве подробностей происхождения талончика техосмотра…

Питерское начальство традиционно держало казённые дачи, а ныне держит собственные дома в Курортном районе и ездит туда по Приморскому шоссе. Соответственно, Приморское шоссе у нас испокон веку гладкое и ухоженное, его всегда вовремя ремонтируют и вообще содержат в образцовом порядке. Приозёрской трассе в отношении начальственных обиталищ повезло существенно меньше. Есть, конечно, несколько точек, куда же без этого, но туда хозяев и гостей доставляют вертолётами. Вертолёты весело стрекочут над головами автомобилистов, чьи железные кони теряют подковы на рытвинах и поперечных трещинах, избороздивших старый асфальт.

Добравшись до Осиновой Рощи, Песцов с большим облегчением запарковал «семёрочку» возле конноспортивного комплекса, который, как он знал, ночью охраняли злые собаки. И зашагал дальше пешочком, минуя пост ДПС. Лучше ножками по дороге, чем светить ментам без надобности автомобиль!

Третья машина, голубая «Нива», дожидалась его на парковке у нового «Максидома». Вырулив на свободную в этот час Кольцевую, Песцов прибавил газу и начал было размышлять о макаронах по-флорентийски (с сыром, анчоусами, гренками, ветчиной, в томатно-оливковом соусе… ох…), а также о щах с потрошками и томлёной картошке с хрустящими «Охотничьими» колбасками, которые подавали в «Русском дворе»…

Полёт его гастрономических фантазий был прерван звонком. Прорезалась Надежда Константиновна.

– Ты, касатик, где? – осведомилась она. – А, хорошо, ладно, молодец. Поворачивай оглобли направо, там после метро сквер. Напротив сортира стопори, подойду через пять минут. Ну всё, давай, голубь мира, лети.

Песцов содрогнулся, поняв, что аппетит у него отшибёт всерьёз и надолго, непроизвольным движением заранее включил вентилятор… и поехал, как велели, к сортиру.

Надежда свет-Константиновна была уже на месте. Во всей красе и несравненном благоухании. На самом деле умом Песцов уже понимал, что и вонь, и манеры, и жуткий гардероб являли собой не более чем камуфляж. Защитную окраску. Иногда он ощущал позывы праздного любопытства – какая ты на самом деле, вот что интересно бы знать?.. – однако по большей части ему хотелось забыть о говённо-могильной старухе и никогда больше не вспоминать, и нынешний момент исключением не был.

Вот Надежда Константиновна залезла в машину, стукнула палкой, поправила шляпку и этак по-матерински уставилась на Песцова:

– И-и, как ты, касатик, осунулся, с лица спал. Всё в трудах да заботах. На-кась, голубь, поклюй хлебушка, съешь-ка ты пирожок. С требухою да с ливером, я бедным пекла… – И она взялась было за котомочку, брезентовую, истёртую, напоминающую солдатский грязненький сидор. – Щец, да с потрошками, уж ты извиняй, не варила…

Излишней брезгливостью Песцов не страдал никогда, но при мысли о щах с пирожками из её рук ему захотелось выскочить из машины и блевануть – не в сортире, потому что до туда ещё надо было успеть добежать, – а за ближайшим кустом.

– Благодарствую, – ответил он деревянным голосом. – Сыт. И вообще, пост держу.

– Ну, касатик, как знаешь. – Старуха усмехнулась. – С тобой говеть не собираюсь. Потому как организму требуется белок. Работа вскорости предстоит адова – в домик-пряник идём во вторник, на следующей неделе. Так что, касатик, бросай свой пост и берись за ум. Точнее, за макароны заморские, в соусе, да за колбаски «Охотничьи». Готовься давай, какой стол, такая и музыка. А я пойду пироги детям отдам…