Кабинет Брейка представлял собой комнату с такими же зелеными, как в коридоре, стенами. К потолку на металлических штырях были подвешены лампы дневного света, похожие на железные внутренности какого-то аппарата. Высоко на стене – маленькое окно в одну створку, и в нем квадрат голубого неба.
Доктор Беннинг сидел в неудобной позе на стуле у стены, со шляпой на коленях. Брейк с обычным видом флегматичной готовности разговаривал по телефону, стоявшему на письменном столе.
– Я занят, разве вы не слышали? Пусть этим займется дорожный контроль. И я не занимаюсь дорогами уже двадцать лет.
Он положил трубку и, словно бороной, провел рукой по волосам. Потом он сделал вид, будто только что заметил меня в дверях.
– А, это вы. Решили почтить нас своим визитом. Входите и присаживайтесь. Док как раз говорил мне, что вы развели по этому делу бурную деятельность.
Я сел рядом с Беннингом, который протестующе улыбнулся и открыл рот, собираясь заговорить. Но раньше, чем он успел это сделать, Брейк продолжал:
– Учитывая положение вещей, давайте говорить прямо. Я работаю не на себя и приветствую помощь от частных сыщиков, граждан и кого угодно. Я рад, что вы прислали ко мне доктора.
– Что вы думаете о возможности самоубийства?
Мой вопрос Брейк отмел.
– К этому я еще подойду. Вначале о другом. Если вы намерены заниматься этим делом, беседовать с моими свидетелями и вмешиваться во все происходящее, то мне нужно знать, какова ваша позиция и какова позиция вашего клиента.
– Мой клиент от меня удрал.
– В чем же заключается ваш интерес? Док говорил мне, что вы намерены выгородить этого парня Нерриса.
– Так определенно я не говорил, – возразил Беннинг. – Но я согласен с мистером Арчером, что парень, вероятно, невиновен.
– Это ваше мнение, Арчер?
– Верно. Я бы хотел поговорить с Алексом.
– Еще бы! Кстати, не наняла ли вас его мать? Чтобы водить меня за нос?
– У вас мания преследования, лейтенант.
Враждебность черной тенью медленно наползала на его лицо, подобно тени от черной тучи, проходящей над холмом.
– Вы признаете, что считаете Нерриса невиновным. Так вы и раньше думали. Вы что, собираете улики, чтобы за них зацепился какой-нибудь адвокат? Или вообще собираете показания? Это мне надо знать.
– Вообще собираю показания. Вчера меня наняла мисс Сильвия Трин. Она компаньонка миссис Синглентон.
Услышав вторую фамилию, Беннинг подался вперед.
– Это та женщина, у которой пропал сын?
– Вот именно, – сказал Брейк. – На прошлой неделе мы провели насчет него обычное расследование. Потом мы нашли в вещах Чампион газетную вырезку о награде за сведения о нем. И теперь я пытаюсь сообразить, чем мог быть связан пропавший аристократ с зарезанной здесь в долине черномазой. У вас есть какие-либо соображения, док?
– Я, собственно, об этом не думал.
Прекрасно он об этом думал.
– На первый взгляд кажется, что связь может быть только случайной. Некоторые из моих пациентов таскают с собой самые невероятные вещи, не имеющие к ним никакого отношения. А эмоционально неуравновешенные женщины часто связывают себя с людьми, о которых пишут в газетах.
Брейк нетерпеливо повернулся ко мне.
– А вы, Арчер? Что вы об этом думаете?
Я посмотрел на длинное честное лицо Беннинга и спросил себя, достаточно ли хорошо он знает свою жену. Вводить его в курс дел насчет нее не входило в мои намерения.
– Ничего такого, из-за чего вам стоило бы заряжать свой пугач.
– У меня, между прочим, револьвер сорок пятого калибра, – заметил Брейк. – А чего добивается ваша клиентка? Мисс Трин, кажется?
– Мисс Трин сообщила мне кое-какие детали исчезновения Синглентона.
Я сообщил Брейку часть их, достаточную для того, чтобы удержать его в Белла-сити, подальше от Эройо-Бич. О блондинке я не упомянул.
Утомленный моей сокращенной версией, Брейк то щелкал стальными наручниками, то играл бумагами в папке с надписью: «входящие». Беннинг слушал внимательно и очень нервничал.
Когда я кончил, доктор стремительно встал, вертя в руках шляпу.
– Извините меня, но я должен успеть до церкви забежать в больницу.
– Спасибо за то, что вы пришли, – сказал Брейк. – Если хотите, можете осмотреть труп, но вряд ли вы найдете признаки колебания жертвы. Я никогда не видел самоубийц с перерезанным горлом без таких признаков. А также с таким глубоким разрезом.
– Она в больничном морге?
– Да, в ожидании вскрытия. Просто идите и скажите охраннику, что я вас послал.
– Я состою в штате больницы, – напомнил Беннинг с кислой улыбкой.
Он нахлобучил шляпу и боком двинулся к двери, неуклюже переступая длинными ногами.
– Одну минуту, доктор.
Я встал и протянул ему термометр, который дала мне миссис Неррис. – Термометр принадлежал Люси Чампион. Интересно, какие вы сможете сделать выводы.
Он достал градусник из футляра и посмотрел его на свету.
– Сорок один и семь. Да, температура впечатляющая.
– У Люси не было вчера лихорадки?
– Я этого не заметил.
– А разве не положено измерять температуру пациентов?
Он помолчал и ответил:
– Да, теперь я вспомнил. Я измерял у нее температуру, она была нормальная. А с температурой сорок один и семь она бы долго не продержалась.
– Она и не продержалась.
Брейк обошел стол и взял термометр у Беннинга.
– Откуда вы его взяли, Арчер?
– У миссис Неррис. Она нашла его в комнате Люси.
– Она могла подержать его над горящей спичкой, так ведь, док?
Беннинг казался озадаченным.
– А зачем? Это не имеет смысла.
– По-моему, имеет. Может быть она пытается доказать, что у Чампион была горячка, и она покончила с собой в состоянии невменяемости.
– Я этого не думаю, – сказал я.
– Подождите-ка минутку.
Брейк постучал ладонью по столу.
– Чампион появилась здесь в первых числах месяца?
– Как раз две недели назад.
– Вот об этом я и думаю. Знаете, какая жара стояла тогда в долине? Сорок три градуса. Лихорадка была не у Чампион, а у этого проклятого города.
– Разве может быть такое, доктор? – спросил я. – Разве могут эти термометры показывать температуру воздуха?
– Конечно. Это сплошь и рядом случается.
– Вот вам и ключ, – сказал Брейк.
– И теперь я могу идти, – добавил Беннинг с тонкой улыбкой.
Когда дверь за ним закрылась, Брейк откинулся на спинку стула и закурил сигарету.
– Думаете, в идее дока насчет фобии Чампион что-то есть?
– Похоже, что он разбирается в психиатрии.
– Еще бы. Он говорил, что одно время собирался в ней специализироваться, только не мог позволить себе лишних пять лет учебы. Когда он говорит мне, что у девчонки с головой было не в порядке, я готов верить ему на слово. Он знает, что говорит.
Брейк выпустил кольцо дыма и проткнул его пальцем в непристойном жесте.
– Сам-то я стою за вещественные улики.
– И у вас что-нибудь есть?
– Достаточно. Будете держать это при себе, к защите не помчитесь?
Я поймал его на слове:
– А вы не забегаете немного вперед?
– Я так знаю свое дело, что могу забежать и далеко.
Он достал из ящика стола черную стальную коробку для хранения вещественных доказательств и открыл крышку. В ней лежал нож с кривым лезвием и черной резной деревянной ручкой. Пятна крови на лезвии стали темно-коричневыми.
– Это я уже видел.
– Но вы не знаете, чей он.
– А вы?
– Вчера я показал этот нож миссис Неррис. Она еще не знала, что Чампион убита, и опознала его. Ее муж прислал этот нож Алексу с Филиппин, примерно семь лет назад. Он висел на стене в его спальне, и она видела этот нож каждое утро, когда приходила убирать постель, вплоть до вчерашнего дня.
– И она это сказала?
– Да, она. Так что, возможно, у Чампион были психические приступы, о которых болтал док. Может быть, между этим делом и делом Синглентона есть связь, о которой мы не знаем. Но у меня достаточно материала для обвинения, и я ничего не собираюсь упускать.
Он закрыл коробку и убрал ее в стол.
Все утро я раздумывал, стоит ли выкладывать Брейку все, что я знал, и решил, что не стоит. В этом деле переплелись оборванные концы разных нитей: Синглентон и его блондинка, Люси и Уна. Разрозненные частицы, которые я собирал, стараясь сложить все в единое целое, нельзя было причислить к разряду прямых улик. Улика же, в понимании Брейка была неким предметом, который можно убрать в коробку, и в надлежащий момент ударить ею, как молотком, по лбам провинциальных присяжных. Нет, подобное дело было не для провинции.
– А у вас есть показания парня по этому поводу? – спросил я. – Он не дурак, и должен был знать, что нож неизбежно приведет к нему. Зачем ему нужно было оставлять там нож?
– А он и не оставлял. Он за ним вернулся. Вы же видели, как он возвращался. Он даже набросился на вас.
– Это не важно. Он думал, что между мной и Люси что-то есть, и потерял голову. Мальчик был вне себя.
– Конечно. Это часть моей версии. Он тип эмоциональный. Я не считаю это преднамеренным убийством. Нет, это преступление под действием страсти, убийство второй степени. Он ворвался и прирезал ее. А может быть, он вытащил ключ из ее сумочки, когда они вместе ехали в машине. Во всяком случае, ключа у нее не было. Он впал в ярость, зарезал ее и убежал. Потом вспомнил про нож и вернулся за ним.
– Ваша версия отвечает лишь фактам. Подозревать же вы должны совсем другое.
Однако я подумал, что раз Брейк обнаружил такой мотив как ревность, то все у него пойдет как по маслу.
– Вы не знаете этих людей так, как я. Я имею с ними дело каждый день.
Он отстегнул запонку с левой манжеты и обнажил тяжелую веснушчатую руку. От запястья к локтю змеился белый шрам.
– Тип, наградивший меня этой штукой, подбирался к моему горлу.
– Значит, получается, что Неррис мясник?
– Очень может быть.
Насмотря на впечатляющий шрам, слова Брейка звучали неубедительно. Жестокий мир, за который и против которого он боролся, не устраивал его также, как и любого другого, и он это знал.
– А я так не думаю. Слишком много людей интересовались Люси. Я бы не остановился на первом подозрении. Все не так просто.
– Вы меня не верно поняли, – возразил Брейк. – Я считаю, что мальчишка действительно виновен. За тридцать лет я насмотрелся на их лица и наслушался их болтовни.
Он мог бы этого не говорить. Все тридцать лет были ясно видны на нем, как кольца на спиленном дереве.
– Да, я по-прежнему стою за убийство второй степени. Вот так. Это мое убеждение. Убийство второй степени.
– Убеждение в виновности – штука сложная и можно сказать психологическая.
– Нет уж, позвольте. У нас голые факты. Мы набрасываемся на него с вопросами – он пытается убежать. Мы ловим его и привозим назад, а он не хочет говорить. Я пытаюсь с ним поговорить – он молчит. Спроси его, плоская ли земля – он не ответит ни да, ни нет.
– Как вы с ним обращались?
– Даже пальцем его не тронул, и вообще никто ему ничего не повредил.
Брейк опустил рукав и застегнул запонку.
– У нас свои психологические методы.
– Где он?
– В морге.
– Но это несколько необычно.
– Для меня – нет. У меня в этом городе в месяц по убийству, а иногда по два. И я их раскрываю, понятно? Большую часть. Обстановка в морге такая, что развязывает языки убийцам быстрее, чем любое другое средство.
– Психология.
– Вот это я и говорю. Ну, так что, играете со мной заодно или будете плакаться в тряпочку? Если вы со мной заодно, поедем туда вместе и посмотрим, готов ли он говорить.