Осмос

V

Восемь месяцев спустя господин Марк Лупьен, обосновавшийся в городке Лумьоль в департаменте Дром, уже мог себе позволить роскошь заказать в типографии сто экземпляров визитных карточек, на которых кроме его имени и фамилии было еще указано и его социальное положение: агент по взысканию долгов компании «Свитчен Гэлэкси». Он по-прежнему носил длинные волосы, то перехваченные на лбу банданой, то схваченные лентой или резинкой на затылке в виде конского хвоста, но его шея больше не возвышалась над глубоким вырезом майки, оставлявшей обнаженным чуть не половину торса, жаждавшего соприкосновения со свежим воздухом, нет, теперь ее украшал чистый и плотно к ней прилегающий воротничок рубашки, перехваченный черно-синим галстуком с монограммой в виде переплетенных зеленых букв СГ.

В выходные и праздничные дни он вместе с другим агентом и слесарем являлся к должникам и когда полюбовно, а когда сурово и грубо, не убеждением, а силой, выколачивал долги, так сказать, охранял финансовые интересы компании и защищал ее права. Вообще-то компания в своей деятельности придерживалась уже многократно отработанного и испытанного коммерческого принципа: учить уму-разуму простофиль, возлагать ответственность на людей наивных и приучать их чувствовать свою ответственность, продавая в кредит максимально большое количество встроенных кухонь всем подряд, то есть как людям, слывшим кредитоспособными и зарекомендовавшим себя в качестве аккуратных плательщиков очередных взносов за вещи, купленные в кредит, так и тем, кто подобной репутацией не обладал, ибо в компании каждый покупатель считался чуть ли не царем. При первом же просроченном платеже компания направляла к должнику грузчиков-слесарей и небольшой грузовичок без опознавательных знаков, и вещь, которую должник уже считал своей, увозили, а первоначальный взнос или уже выплаченную часть суммы не возвращали. Марк был в душе согласен с тем, что в подобной практике имелся некий умысел, преследовавший цель получения незаработанной прибыли; что касалось лично его, то ему в таких поездках чаще приходилось утешать несостоятельных должников и осушать их слезы, чем показывать зубы; закон был на стороне компании, и деньги обычно возвращались в кассу с хорошим наваром. Компания «Свитчен Гэлэкси» крепко стояла на ногах, кичилась солидным положением в мире бизнеса и солидным счетом в банке в Вадуце, столице Лихтенштейна, где она официально была зарегистрирована. Разумеется, первоначальные цены на продукцию, которой торговала фирма, были не просто завышены, а чрезмерно вздуты; конечно, дело это требовало некоторых капиталовложений, определявшихся не только необходимостью закупать у поставщиков товар, но и необходимостью подкупа лиц, предоставлявших первоначальные ссуды покупателям, а также существованием отлаженного механизма конфискации имущества у должников и перепродажи (в общем-то незаконной) на черном рынке однажды уже проданного товара, но возвращенного на склад почти новым по причине неуплаты очередного взноса. Короче говоря, компания процветала за счет обычного жульничества, совершавшегося на вполне законных основаниях. Марку жаловаться и сетовать было особенно не на что, да он и не жаловался. Иногда он тоже занимался «своим маленьким бизнесом», то есть работал на себя, нанося незначительный ущерб компании, но блюдя собственные интересы: изредка он за скромную плату ставил в квитанции пометки об уплате долга и получал от клиентов конверты с банковскими билетами, коих бывало то побольше, то поменьше, в зависимости от важности его посредничества. Ему бы никогда не пришло в голову называть содержимое этих конвертов «винными бурдюками» (как звучит по-французски название взятки), тем более что он теперь не брал в рот ни капли спиртного, дав зарок не пить.

После «принятия смертельной ванны» он недолго оставался без работы и нужды по-настоящему не изведал. Он тогда задумал обосноваться в маленьком городке, а потом каким-нибудь образом «прибрать его к рукам» и спокойно зашибать там деньгу. Будучи человеком предприимчивым и неистощимым на выдумки, он свой план благополучно и осуществил. Правда, для этого сначала потребовалось вырваться из смертельных объятий ледяной воды, суметь выплыть, гребя одной рукой, затем добраться до центральной больницы маленького городка, выдумать чрезвычайно жалостную и правдоподобную историю о том, что он якобы подвергся нападению каких-то грабителей, и лишиться чувств, доковыляв до ее входа. Сбережениями Нелли были туго набиты карманы его непромокаемого пояса, снабженного дополнительными специальными замочками, предохраняющими от кражи. Разумеется, теперь он мысленно поздравлял себя с тем, что ему в голову пришла счастливая мысль: не помещать эти сорок пять тысяч франков в банк. Кстати, он вообще никогда не помещал никаких денег в банк. О, конечно, пока он жив, он будет руководствоваться благородной целью когда-нибудь вернуть ей ее «накопления» с тем, чтобы чувствовать себя честным человеком, чтобы все было как полагается, как говорится, тип-топ. Провалявшись некоторое время в больнице, где ему был обеспечен вполне приличный уход, Марк сел на речное суденышко, сновавшее по реке, и доплыл на нем до Лумьоля, где он решил ненадолго задержаться. Потом он добрался до Гавра, где, как он давно мечтал, можно было найти подходящее судно, на котором он смог бы бежать в Канаду, бежать от самого себя, вырыв широчайший ров (скорее даже пропасть, а не ров) между собой прежним, то есть человеком, желавшим умереть, и тем человеком, которым он был сейчас, то есть человеком, скрывавшим свой возраст и страстно любившим жизнь (следует признать, что чувство это было сродни чувству любящей матери, склонной прощать своему чаду все его шалости).

В Лумьоле первый день он провел у Жоржа, владельца небольшой гостиницы, располагавшейся на берегу тихой речки, где водились пескари. Они с хозяином нашли друг в друге родственные души, так как, по словам Марка, он, как и владелец сего богоспасаемого местечка, был не в ладах со своей бывшей супругой, чрезвычайно жадной до денег. Марк рассказал Жоржу, что он только что вернулся из Африки, где пробыл около года. Нелли, его нынешняя подружка, находилась там в командировке, вернее, со специальной миссией по линии Министерства сельского хозяйства. В тропиках часто налетают ураганы, и вот во время одного из таких ураганов их небольшая яхта, стоявшая у причала в порту, пошла ко дну, ну а чертовы негры растащили «утопленницу» по досочкам так, что от нее и от их имущества не осталось и следа. Ну что же, теперь им придется начинать с нуля, но тем лучше. Они с Нелли не инвалиды, руки-ноги у обоих на месте, головы на плечах тоже имеются, так что они верят в себя и в удачу. Они рассчитывают завести свое дело и зарабатывать неплохие деньги на выращивании и продаже корней, клубней и луковиц гибридных растений, ведь это их специальность, в особенности этого хотела Нелли. И вот теперь они ищут тихий уголок, где можно было бы обосноваться. Тихий… но со своими особенными чертами… как Нелли.

В ответ Жорж сказал, что Лумьоль — это то, что им надо. Ведь на большом зеленом панно при въезде в город написано: «Лумьоль — небольшой городок со своим особым характером. Уважайте его». Некоторые, прочитав эту надпись, посмеиваются над лумьольцами, вздумавшими кичиться особым характером своего городишки, а кое-кто даже поговаривает, что между особым «характером» и тем, что называют «психическими отклонениями», разница совсем невелика, не больше, чем… чем… чем толщина волоса в заднице. В городке, в пределах городской черты проживало около пяти тысяч жителей, а если считать предместья и поселки вдоль реки Див и вдоль шоссе, где народ кормился тем, что приторговывал железным хламом, то и вовсе наберется тысяч двадцать. Да, Лумьоль лежал вдалеке от крупных магистралей, но именно благодаря этому он был так же далек от крупных событий, сотрясавших земную кору, и от потрясений, коими изобилует История; городок испытывал отвращение к волнениям и суете современной жизни, он дорожил своим мягким климатом и похвалялся тем, что на протяжении года в нем бывало много солнечных дней, когда солнце озаряло землю ослепительным светом. Городок вырос на холме, у подножия возвышавшегося на вершине этого холма феодального замка, подсвечивавшегося по ночам прожектором. Если посмотреть на юг, то со склона холма можно было увидеть долину Роны, железную дорогу, ведущую к морю, маленькие ярко-синие прудики среди виноградников, разбитых на склонах небольших холмов, тянущихся до самого горизонта насколько хватало глаз. Если же взглянуть на восток, то можно было увидеть нависшие над долиной снега и ледники отрогов Альп. К северу от городка высилась атомная электростанция, словно выступившая из земных недр среди этой песчаной равнины, именуемой ландами; там виднелись охладительные установки почти чисто-белого цвета; вид у этого сооружения был горделивый, даже надменный, словно электростанция с презрением взирала на окружающую местность, будто она была для местных жителей эдакой «дойной коровой» в плане уплаты налогов. В Лумьоле есть где развлечься: четыре кинотеатра, культурный центр, бейсбольная площадка; полиция осуществляет наблюдение за городским движением при помощи цветных мониторов, улицы городка вымощены мраморными плитками, есть два государственных лицея, трехэтажный паркинг (правда, два нижних этажа пришлось закрыть и вход замуровать из-за серии произошедших там изнасилований и из-за того, что там повадились устраивать свои сборища наркоманы); имеется «парк» мусороуборочных машин, оснащенных системой автоматической очистки, а также «парк» машин, предназначенных для обрезания лишних ветвей на деревьях, короче говоря, для содержания в надлежащем виде лесных дорог.

В Лумьоле есть еще маленький речной порт, не порт, конечно, а так, пристань, где жизнь и дела идут себе потихоньку; имеются полиция и частное охранное агентство, работники которого одеты в модные облегающие костюмы красновато-лилового цвета, на службе у них состоят восемь выдрессированных доберманов, приученных хватать и кусать всякого, если им скажут «фас!». Нельзя обвинить жителей городка в ксенофобии, в дурном отношении к чужакам, но собак они завели и держат на службе для того, чтобы иметь возможность защитить себя при необходимости, точно так же как они хранят ружья для того, чтобы по ночам спокойно, без страха спать. Вот так городок обеспечивал гарантию мира и покоя. «Ну что же, жители городка абсолютно правы, — думал Марк, — и всякий на их месте поступал и поступает точно так же».

Марк обосновался в Лумьоле. Сделал он это отчасти потому, что на него там смотрели без особой подозрительности и опаски; отчасти потому, что водный путь вел к морю; потому что холмы загораживали горизонт; потому что звезды заключали в свои объятия Вселенную; потому что душа его была истерзана ностальгией по дальним далям, которые он то ли забыл, то ли не осмелился изучить, исследовать; потому что одиночество было его любимым необъятным пространством, его любимым океаном; по тысяче иных причин, известных ему одному, и по тысяче иных причин он не трогался с места, и в особенности потому, что ему не хватало Нелли. С чувством безмерного отчаяния вспоминал он про свой звонок смотрителю шлюзов в Этан после неудачной попытки самоубийства. «Испанская парусная яхта? Да, месье, только что прошла через шлюз. Белокурая девушка? Да, она была на борту. Как называлась яхта? „Марк Аврелий“. Куда направлялась? Конечный пункт назначения неизвестен. Нет, никакого сообщения никто ни для кого не оставлял».

Месяц спустя один пчеловод продал ему дом-развалюху около ущелья. Дом был двухэтажный, в нем имелся большой камин, как в старых фермерских домах, где еще сохранился ржавый крюк, на котором когда-то висел котел, где варилась еда. В гараже ржавел и догнивал джип, каким-то чудом уцелевший со времен реализации плана Маршалла. Марк приложил к нему руки и кое-как починил, он также подлатал дом, использовав строительные материалы, взятые у соседа, господина Стромболи, бывшего строительного гиганта и мирового короля по производству чистящих порошков, чей завод сейчас был заброшен и приходил в упадок, подвергаясь медленному разрушению. Марк решил, что строительные материалы, брошенные в этой промзоне, не должны пропадать даром, а потому по ночам он отправлялся в это царство крыс и оспаривал у грызунов право на владение черепицей, а также раковиной, ванной, чуть тронутой червоточиной лестницей заброшенной часовни; он собрат в корзину белую щебенку и выложил ею дорожку; тащил в дом доски и части дощатых настилов, и из всех этих обрезков соорудил небольшую террасу, почти у самой воды. Он придал заброшенному садику вполне приличный вид: сначала вырубил разросшийся кустарник, проредил густые заросли, выполол сорную траву, обрезал деревья, а потом посеял повсюду семена газонной травы и различных цветов, названий которых он не знал; в конце концов он нарезал тростника на реке и воткнул довольно толстые палки по периметру сада так, что получилась вполне симпатичная изгородь. Жители Лумьоля могли только восхищаться инстинктом строителя и созидателя, руководившим действиями Марка; и они восхитились этим улыбчивым, талантливым и изобретательным парнем, черпавшим свое упорство, свою настойчивость в чувстве любви к прекрасной незнакомке по имени Нелли. А то, что она должна быть прекрасна, разумелось само собой. Жителям Лумьоля ужасно хотелось поскорее увидеть ее, они просто сгорали от нетерпения.

В мае, видя, как белые гвоздики густо полезли из земли вдоль ограды, как глициния стала карабкаться по валунам и кирпичам и добралась до черепичного фриза под крышей, как исполняли брачные танцы птицы и справляли свадьбы, Марк счел, что дом вполне обустроен. У него возникло желание щелкнуть пальцами и воскликнуть: «Ты можешь войти, Нелли!» Он опубликовал в газетах краткие объявления, чтобы привлечь ее в этот рай на земле: «Марк Лупьен, ферма „Улей“, Лумьоль». Но она не приехала… Он пригласил к себе Жоржа, чтобы выпить шампанского по случаю окончания строительства. В дом надо было входить через кухню, при входе следовало наклонить голову, чтобы пройти под довольно крупной вырезанной из дерева пчелой, подвешенной к притолоке. За кухней была полупустая комната, побеленная и на скорую руку кое-как оклеенная обоями. На втором этаже (вообще-то на чердаке) имелась еще одна комната, окна которой выходили на реку Див. Там рядом с широкой кроватью находилась голубая колыбель, а в углу за занавеской — ванна. «Осталось только сделать здесь ребенка»… По словам Марка, Нелли должна была вот-вот приехать… Короче говоря, то был вопрос всего лишь нескольких дней…

Он думал о ее приезде, как думает тяжело больной человек о терзающей его боли, о своей болезни, ставшей навязчивой идеей. Он вновь гордился самим собой, своими умелыми руками, ему ужасно хотелось показать ей свое «творение»; ему хотелось показать ей, какой он сильный, ловкий и умелый. Он хотел вновь покорить, вновь соблазнить ее. Он говорил сам с собой, ласково поглаживая белые камни стен, которые он очистил один за другим после того, как собрал их на берегу, куда их принесла обкатавшая их река после того, как собрала их в ущелье, куда их выбросил при извержении вулкан. Он говорил, что вскоре проведет в дом электричество и купит телевизор, что заведет всякие современные хитрые хозяйственные приборы, которые будут гудеть и сопеть, но будут выполнять и всякую работу по хозяйству, что приобретет компьютер… что даже наймет лакея-испанца с напомаженными волосами, которому будет щедро платить, но которому будет иметь право плевать в морду. Он то спрашивал у Нелли совета по какому-нибудь вопросу, то взывал к ней, как взывает к умершей супруге вдовец, свято верящий в то, что она ему отвечает из загробного мира, то проклинал ее и бранил самыми страшными ругательствами. Он кричал: «Гадюка! Распутница! Шлюха чертова! Ты меня еще умолять будешь!.. Да любая женщина захочет жить в этом доме, стать его хозяйкой, трудолюбивой пчелкой, стать его душой, его медом! Ну, подожди же, змея! Попробуй только заявиться! Я тебя на порог не пущу!» Он разослал в газеты повторные объявления, но Нелли так и не приехала.

Однажды утром он обнаружил, что у него в кармане завалялась одна-единственная купюра. На эти деньги можно было кое-как протянуть неделю, не больше. Он опять забрался в постель и уснул. Во сне он увидел себя, увидел, как сушил намокшие банкноты (сорок пять тысяч — не шутка!) при помощи электрического фена, позаимствованного у жены лодочника. А что бы с ним было, если бы в поясе у него оказались не бумажки, а золотые монеты или слитки? Они бы утянули его на дно, точно так же как валун с берегов Роны или мешок с песком, если бы он сообразил привязать что-нибудь себе к ногам… Он вновь увидел девочку, размахивающую руками и медленно приближающуюся к нему по пустынной дороге… При пробуждении он орал так, будто его резали. Настроение у него было на нуле. Он все же решил поесть и разогрел рис с горошком, взял кастрюльку и отправился завтракать в свой отремонтированный джип, стоявший так, что из него была видна река. Он задавался вопросом, сколь глубока Див в этом месте, какова температура воды и так ли там темно, как было темно в пруду, испугается ли он на этот раз так же, как тогда, или у него на сей раз хватит смелости не открывать глаза. Он унесет с собой прекрасные воспоминания о Нелли, о такой Нелли, какой он увидел ее в тот первый раз: в растянутой футболке с выцветшими ягодами, в серых широких штанишках, которые так болтались на ее бедрах, что ничего не стоило с нее их снять, словно они этого только и желали; она оказалась девственницей, и ее кровь капала крупными каплями на рассыпавшиеся по белому кафелю гвоздики, щекотавшие ей ноги… Она потом говорила, что ей тогда казалось, будто то были не гвоздики, а мышки, взбиравшиеся друг другу на спинки, чтобы хватать ее за щиколотки и икры. Эта юная девчонка, переминавшаяся с ноги на ногу на охапке гвоздик, окрашенных ее девичьей кровью, была так прекрасна! Это зрелище было во сто раз прекрасней, чем зрелище восхода или заката. Марк грустно усмехнулся и повернул ключ зажигания; он на секунду поднял голову и вдруг увидел, что к машине приближается какой-то солидный господин в длинном плаще и с визитной карточкой в руках. Когда карточка оказалась у Марка под носом, он прочел: «Компания „Свитчен Гэлэкси“. Ваша кухня будет у вас через двадцать четыре часа».

— Хорошая работа, — сказал незнакомец, окидывая взглядом отремонтированный дом. — Но вы, похоже, любите путешествовать и не склонны долго оставаться на одном месте, не так ли?

— Ну, это в прошлом, — ответил Марк, продолжавший сидеть в джипе и держать руку на ключе.

— Скажите, а вы что-нибудь смыслите в мебели и во внутреннем убранстве дома, в интерьере, а?

— Думаю, что в своем доме я с этим справился… Разобрался бы и в других случаях…

— А если бы вам пришлось собирать мебель из уже готовых, но разрозненных элементов?

— Ну, как-нибудь сообразил бы, что куда следует приладить, не такое уж это трудное дело, просто стоит подумать.

— А что бы вы сказали, если бы я вам предложил работу, вполне законную и неплохо оплачиваемую?

— Согласился бы. Если работа хорошая, на законных основаниях, да к тому же и денежная, то какой же дурак откажется!

— Вы будете получать неплохую твердую зарплату, ну и кое-какой побочный заработок тоже будет подворачиваться. Как, договорились?

— Да, идет!

— В нашей компании любят таких напористых людей, как вы. К тому же у нас надо еще иметь и хорошо подвешенный язык. Понимаете?

— Понимаю, чего ж тут не понять. Вообще-то поговорить я люблю.

— Тем лучше. Если вы болтун и трепач, эта работенка как раз для вас.

— Ну что же, я готов взяться за дело.

— А не знакомы ли вы с ремеслом сантехника и водопроводчика?

— Да нет, в этом деле я не слишком хорошо разбираюсь.

— Работа сантехника — тоже неплохое занятие, у вас дня него подходящее телосложение… Ну, там посмотрим… Нашей компании нужны люди вроде вас, у нас таких любят, я вам это уже говорил… Итак, вы приступаете к работе завтра, с утра, за вами заедут.

Представитель компании окинул взглядом окрестности, пустынную пристань без единого судна у причала, развалившиеся здания складов, остатки железнодорожных путей, где догнивали шпалы, а рельсы отсутствовали.

— У вас тут как-то уж очень пустынно, вы не находите? — спросил он. — Какую собаку вы держите? Я имею в виду, какой породы?

— Я живу один, — ответил Марк.

Представитель компании ничего не сказал, молча повернулся и удалился в своем длинном бежевом плаще с такими огромными карманами, что в них, пожалуй, можно было бы спрятать части расчлененного трупа.

Несколько дней спустя Марку нанес визит молодой человек в черной куртке с оранжевым капюшоном, он что-то держал за пазухой, какой-то комочек. Быть может, там скрывался ангелочек? «Это вам, — сказал он, — а все бумаги — в конверте». После его ухода ошеломленный и растерянный Марк принялся нянчить и тетешкать крохотного, чуть ли не новорожденного щенка, бывшего явно незаконным плодом страстной любви питбуля и бультерьера. За ошейник была вложена визитная карточка представителя компании «Свитчен Гэлэкси», на которой Марк прочел следующие рекомендации:

Марк назвал щенка Тотеном.

— Ну как ты там, справляешься? — спросил Жорж.

— Да, дела идут, — ответил Марк, — это весьма недурная работенка… чего же не поработать, пока Нелли не приедет… А там посмотрим…

Он завтракал в гостинце у Жоржа. За ним вот-вот должны были заехать. Это был третий день его работы на благо компании. Он уже обзавелся визитными карточками.

— А ведь она только что звонила, — сказал Жорж.

— Кто? Нелли?

— Да нет, твоя бывшая жена. Она не представилась, не назвала своего имени, но я тотчас же узнаю этих дамочек, бывших жен, у меня на них просто нюх.

Марк положил намазанную маслом тартинку на буфетную стойку. У него было такое ощущение, будто небеса рухнули ему на голову. Его бывшая жена! Но как она его нашла? Вероятно, прочитала объявления в газетах… И теперь она будет присылать ему судебные акты с предупреждением о необходимости выплаты ей определенной суммы, она будет преследовать его в судебном порядке за то, что он бросил ее, за то, что он бесплоден, за то, что оставил ее без средств к существованию, за то, что он «эксплуатировал» ее тело, за то, что оставил без моральной поддержки, а также за обманутую любовь и за разбитые мечты о материнстве, за то, что он растоптал ее женское достоинство. Да, а кто же все-таки звонил, действительно ли его бывшая супруга или Нелли? «Азооспермия, мертвая сперма, патологический враль, мошенник, жулик, разбойник, разрушитель, губитель»… Все эти слова звучали у него в ушах так громко, что казалось, барабанные перепонки сейчас не выдержат и лопнут, хотя в ресторанчике при гостинице было удивительно тихо. В голове у него гудело, в висках стучало. Он был в ловушке, в западне…

— Что она сказала?

— Она хотела поговорить с мадам Лупьен. Вот хитрюга! Сказала, что у нее для мадам срочное сообщение.

Жорж придвинулся к Марку поближе и зашептал ему прямо в ухо.

— Так у тебя есть бывшая жена?

— Ну да, есть…

— Бывшие жены — это нечто… хуже нет. Но ты не беспокойся, мне известны все приемчики этих пройдох. Они, конечно, бывают очень хитры, но и я — парень не промах! Я ей сказал, что мадам Лупьен недавно умерла в больнице и что производство меда было прекращено ввиду преклонного возраста супруга этой дамы.

«А что, если это все же была Нелли? — думал Марк, и от этой мысли сердце у него болезненно сжалось, в горле пересохло и запершило. — Что, если это была Нелли, идиот?»

— От нее прямо несло бывшей супружницей, — продолжал Жорж тоном великого знатока, — Нелли сказала бы мне, что это Нелли, она не стала бы придуриваться. Она прямо попросила бы позвать к телефону тебя или спросила бы про тебя, само собой разумеется.

— Да… Само собой разумеется, — протянул Марк.

— Нет уж, больше всем этим бывшим меня не провести. Я смеюсь над этими жалкими бабенками! — тараторил Жорж, хлопоча около своих кастрюль и сковородок; он то и дело протирал кипятильник с фильтром для кофе, ручки пивных кружек; он любил хорошо вымытую посуду, любил начищенные до блеска кастрюли и сковородки, он вообще был чистюлей, этот хозяин гостиницы с мягкими, розовыми руками, поросшими чуть рыжеватыми волосами. Обычно уикэнд он проводил в местном клубе, в помещении, где шла игра в карты; он переходил от стола к столу, как говорится, «порхал», приговаривая:

— Здесь тебя не будет донимать твоя бывшая женушка, она не сможет к тебе здесь приставать со всякими глупостями, здесь тебе вообще никто не будет действовать на нервы, даже фининспектор ведет себя здесь тише воды, ниже травы, так что можно не дрейфить.

— У тебя дети есть?

— Нет, — ответил Марк, — и по-моему, мне повезло, потому что если бы у меня были дети, я бы никогда не смог уйти от своей бывшей.

— А вот у меня четверо, и я именно поэтому ушел из дому, ушел, чтобы не видеть их рож. Представляешь, четыре дочери. Вместе с мамашей у меня было пять бывших жен, пять женщин, непременно желавших меня обжулить, обдурить, обвести вокруг пальца. Ты еще хорошо отделался, приятель, так и знай, она хотела тебя обдурить, да я не позволил.

— Быть может, она позвонит еще раз.

«А что, если это все-таки была Нелли?» — повторял про себя Марк, ощущая в глубоком унынии, как от горя сжимается сердце.

— Пусть только попробует! — гаркнул Жорж. — Я ее так далеко пошлю…

— Спроси, как ее зовут.

— Ну, конечно, ей достаточно будет представиться. Всяким бывшим женам нас не обмануть, мы уже ученые!

Жорж взглянул на Марка и вновь заговорил, злобно поблескивая глазами и трясясь от возбуждения; ноздри у него раздувались, руки подрагивали.

— Смотри, не ошибись, парень. С этими бывшими надо держать ухо востро. Сначала такая дамочка звонит по телефону, и стоит тебе только подойти, стоит ей только услышать твой голос, как она уже мчится к тебе на всех парах. И вот она уже рядом, она уже здесь, и через пять минут ты уже у нее в сетях, тебя уже обдурили, ты связан по рукам и ногам, ты уже не свободный человек, а просто кусок мяса!

Жорж тыкал пальцем Марку в грудь, а потом застучал указательным пальцем по стойке бара, как старый тренер по боксу, дающий последние указания своему подопечному перед выходом на ринг:

— Ты думаешь, зачем она к тебе заявится? Да за тем, чтобы ты на нее набросился с кулаками, чтобы ты ей выбил парочку зубов, чтобы потом она могла побежать к адвокату и явиться в суд с «железными доказательствами» твоей вины, а все для того, чтобы выудить побольше деньжат в качестве отступного, ну а если получится, то и для того, чтобы «вернуть заблудшего барана в лоно семьи», чтобы родить тебе ребенка и таким образом отомстить тебе. Поверь мне, бывшая жена может заявиться только для того, чтобы тебя обдурить и попытаться вновь привязать к себе, чтобы вновь надеть тебе на палец обручальное кольцо, что равносильно тому, как быку вдевают кольцо в нос.

Жорж воткнул себе два пальца в нос и показал, как это происходит с быком.

— Она подаст на тебя в суд, она будет требовать возмещения убытков, то есть морального ущерба, она будет грозить тебе тюрьмой, а то, глядишь, и впрямь упрячет за решетку, а к тому же ты должен будешь отваливать ей кучу деньжищ на содержание детей, ведь им, видишь ли, надо зимой поехать на лыжный курорт, надо учиться непременно в Гарварде, им всем надо оттягиваться у психоаналитика… И все эти бывшие утверждают, что стоят на страже интересов детей! Знаешь, парень, что такое бывшая жена? Это тюряга, каторга, а если тебе удалось от нее улизнуть, то ты числишься в бегах, как преступник…

Жорж побагровел от гнева, вены на лбу налились и вспухли, и было видно, как по ним толчками бежит кровь. Он заметил Тотена, сидевшего у Марка под курткой и высунувшего в тот момент мордочку. У самого Жоржа был крупный черный щенок, коротколапый, с приплюснутой мордой, кудлатый, но неухоженный, так что шерсть у него свалялась и повсюду образовались колтуны, торчавшие во все стороны, словно затвердевшие женские соски.

— Собака — вот это совсем другое дело! — засюсюкал Жорж, протягивая руку, чтобы погладить Тотена, положившего свою почти свекольного цвета мордочку на край буфетной стойки. — Собака — существо преданное, к тому же она ничего от тебя не требует. Она спит, ест и кусается.

Потом Жорж посмотрел на Марка в упор, заговорщически подмигнул ему и, понизив голос до шепота, сказал:

— Будь начеку, парень, не допускай промашек. Ты и так уже немного оплошал… Видишь ли, если ты обосновался в Лумьоле и решил здесь затаиться, как говорится, залечь на дно, то тебе не следовало давать о себе объявления в газеты, а то получилось, что ты растрезвонил о себе на весь белый свет. Ну, да ладно, дело пока что поправимое. Я на твоей стороне и на стороне Нелли, и я буду вам покровителем и защитником. Я отдаю предпочтение парам, так сказать, незаконным, то есть не соединенным узами законного брака, потому что только мужчина и женщина, составляющие такие пары, кричат от любви, а не от злости или жадности. Я чувствую, что Нелли приедет. Она уже где-то рядом, эта девушка. Не беспокойся, приятель…

И конечно же, она приехала. Сгущались сумерки, когда моя мать вылезла из междугородного автобуса на конечной остановке, на площади Галилея. Шофер, к которому она обратилась с вопросом, сказал ей, махнув рукой: «Идите вон туда, не ошибетесь».

И она пошла по улице, что ведет к пристани и делит городок пополам.

Она очень изменилась. Теперь это уже была совсем не прежняя девчонка-цветочница с длинноватым носом, с лишними килограммами на заду и бедрах, носившая вышедшие из моды платья, которые она брала взаймы у матери, чтобы спрятать некрасивые мосластые коленки. Как далека она была от той девушки-подростка, почти ребенка, вечно всего стеснявшейся и красневшей по любому поводу, думавшей, что в двадцать лет молодость заканчивается, что жизненный путь намечен и предопределен раз и навсегда: будет муж, потом пойдут дети, а потом будут скромные радости и тихие печали, связанные с трауром по умершим родственникам. Теперь она казалась выше ростом, стройней, грудь у нее соблазнительно выдавалась вперед, длинные, распущенные волосы развевались на ветру; через плечо она несла рюкзак. Да она и была похожа на себя прежнюю, и непохожа, потому что теперь она была такая стройненькая, ладненькая, хорошо одетая, тогда как совсем недавно она была неуклюжая, немного старомодная, полноватая… Можно было сказать, что та, первая Нелли была всего лишь легким наброском той Нелли, в которую она теперь превратилась; от той, первой Нелли у нынешней остались лишь зеленые глаза и ровные белые зубы, чтобы нельзя было ошибиться.

Примерно на полдороге, то есть на середине склона холма шумела ярмарка; Нелли спросила, в правильном ли направлении она идет, у мальчишек, развалившихся в кузовах грузовиков, стоявших на стоянке, молча выслушала их любезности и пошла дальше. Она прошла вдоль ограды стадиона, где проходил матч местных команд по футболу и бушевали болельщики, спустилась в подземный переход, проходивший под железнодорожными путями, по которым проносились сверхскоростные поезда; звук ее шагов гулким эхом отдавался в подземном переходе, и ей казалось, что за ней по пятам кто-то идет. Она шла пешком по городской улице уже минут десять… И вот впереди она увидела легкий туман, курившийся над рекой, и слегка затуманенные огни пристани.

В тот вечер Марк усердно трудился на дороге, проходившей мимо дома. Он взял кирку и старательно ковырял ею асфальт, так как считал, что эта черная масса незаконно «заползла» на его участок примерно на метр, чем нанесла его владению большой ущерб. «Это мой участок! Мое! Мое, черт побери!» Кирка то поднималась вверх, то впивалась в асфальт; искры летели во все стороны. Марк надел свой комбинезон, он яростно махал киркой, чтобы забыться, чтобы забыть прошедший день, забыть о своей хорошей работе, о своей дурацкой работе, о своей новой жизни, о своем галстуке с монограммой компании. Он имел дело с людьми чаще всего трудными, упертыми, видавшими виды, из числа тех, про которых говорят: «кремень, а не человек», и он с успехом дурил им головы, обманывал их и заставлял выкладывать денежки. На работу он шел как в рукопашный бой, с таким же настроением, с такой же готовностью действительно пустить в ход кулаки, если потребуется. Сейчас он был на свой лад легавым… ну, ладно, если уж и не легавым в полном смысле этого слова, то кем-то вроде легавого, кем-то вроде налогового инспектора, состоящего на службе у компании, торгующей встроенными кухнями. Он отлично зарабатывал себе на жизнь, просто классно! Он говорил им: «Надо платить, наивные вы мои! Надо платить, дети мои! Подписали бумаги? Подписали… Значит, теперь надо достать чековую книжку, надо хорошенько потрясти бабулю, у нее в матраце, небось, припрятаны на черный день деньжата, надо разбить копилку, надо заплатить, кровь из носу! Хватит мечтать, хватит нести чушь». Сам он теперь ни о чем не грезил, а работал как вол. У него была пачка визитных карточек, у него был округ, который он обслуживал, его можно было вызвать по телефону для выполнения различных работ, за что ему щедро платили, и он бывал очень рад приработку; его можно было послать собирать квартплату и взносы за аренду помещений или земельных участков, взносы по погашению кредитов и даже взятки; его можно было тайком уговорить не забирать купленный в кредит товар, если задержка внесения очередного платежа была невелика, за отдельную плату, разумеется. «Деньги — это деньги! Надо платить, господа хорошие, и нечего тут сопли распускать и бить на жалость! У человека есть только одно слово чести, одна подпись, и если уж он дал слово, если уж поставил под документом свою подпись, то уж деваться некуда, надо платить!» Вот так Марк разговаривал сам с собой, поднимая асфальт на краю дороги; он-то думал, что он совсем один, а Нелли тем временем подходила все ближе и ближе, наблюдая за тем, как он размахивал киркой и с силой вонзал ее в землю. В любой другой день он бы непременно заметил ее и тотчас бы узнал. В любой другой день он бросился бы ей навстречу, но в тот день он устал как собака, совсем выбился из сил, и он не отдавал себе отчета в том, что этот женский силуэт, медленно выплывавший из темноты в ореоле сияния от огней на пристани, и есть силуэт той женщины, мысли о которой неотступно преследуют его, той единственной женщины, к которой он любит прикасаться, с которой он любит заниматься любовью, доводя до слез, а потом любит утешать и ласкать. Он услышал звук ее шагов в последний миг, втянул носом воздух и учуял запах одеколона. Он подумал, что какой-то прибрежный житель, пробавлявшийся сбором железного лома и оказавшийся в отчаянном положении, послал к нему свою младшую дочь «для улаживания дел», в качестве взноса натурой, так сказать. Она остановилась и стояла неподвижно, терпеливо ожидая, когда он ее заметит. На ней были туфли на босу ногу, куртка расстегнута, длинный шарф под дуновением ветра развевался за плечами, распущенные длинные волосы, подобных которым он никогда не видел, спускались на плечи. Убиться можно! До чего же хороша! Черт подери, ведь она похожа… похожа на…

— Нелли!