Особое задание

М. Топильский УДАР ПО БАСМАЧАМ

После знойного дня, когда солнце, словно зацепившись за что-то невидимое, застыло в зените, загоняя все живое в убежище, под толстые стены дувалов, наступила спасительная ночь. Погрузился в неспокойный сон и город Ташауз, расположенный на северной окраине песчаной пустыни Заунгузские Каракумы.

Долго ворочался с боку на бок командир кавалерийской бригады Яков Мелькумов. Мысли то и дело возвращались к недавнему совещанию в окружном комитете партии, где пришлось здорово поспорить. Уже засыпая, комбриг продолжал доказывать, что руководить трудовым народом Советской Туркмении должен сам народ, а не феодальная знать, которая засела на руководящих постах в ряде ревкомов…

Стук в дверь вернул засыпающего Мелькумова к действительности. Он недовольно проворчал:

— Даже ночью не дадут человеку выспаться! — Накинув на плечи халат и сунув в карман пистолет, он пошел впустить ночного гостя. — Кто?

— Свой я, открой!

В дверях показался начальник Особого отдела ВЧК Владимир Четвертаков.

— Прошу прощения, Яков Аркадьевич, что потревожил. Дело очень срочное. Получены сведения, что в доме заместителя председателя ревкома Кочкораева состоялось антисоветское совещание. Вот ознакомьтесь. — И Четвертаков протянул Мелькумову несколько листков бумаги. Подвинув к себе небольшую керосиновую лампу, комбриг углубился в чтение. Чем дальше он вникал в суть донесения, тем больше хмурился.

А рассказало оно ему о многом. Кочкораев, прикрываясь должностью заместителя председателя Ташаузского ревкома, творил черные дела против Советской власти. У него в доме состоялось собрание его единомышленников. Присутствовали князьки Нияз Бахши, Якши Кельды, Гулям Али-хан. Свой человек Владимира Четвертакова со скрупулезной точностью записал всю беседу. Самым ценным было сообщение о предстоящем приезде в Туркестан английского разведчика Макензи…

— Ну что ж, приготовим гостю достойную встречу, — проговорил Мелькумов. — Подготовку встречи принимай на себя, Володя. Продумай хорошенько каждую деталь, подбери людей из дехкан, и так, чтобы о результатах встречи никто не знал. Есть у меня одна идея, которую можно будет осуществить после поимки Макензи.

— Будем стараться, Яков Аркадьевич, — горячо заверил чекист командира бригады. — Во всяком случае, у меня есть люди, которые ночью видят так же хорошо, как и днем, и отлично умеют ловить диких лошадей. Думаю, это искусство сейчас пригодится.

…Весь день у Владимира Четвертакова ушел на подбор людей, которые должны были вместе с ним выполнить задуманную операцию.

Наконец группа сколочена. В нее вошли те, кто уже не раз помогал Советской власти очищать землю от разной нечисти.

С наступлением темноты к мосту, перекинутому через Ката Арык, подошла группа дехкан с кетменями на плечах. Ее вел пожилой туркмен с седой бородой. В руке он держал бухту тонкой веревки.

Около моста сделали привал. Присели по восточному обычаю на корточках.

— Только уговор, не спать! — шепотом сказал старик. — А то птицу упустим!

— Что вы, ата Дурды, — ответил за всех голос из тьмы. — Как можно спать? Ведь мы не к теще в гости пришли… — Потом помолчали, разошлись по одному в разные стороны и растаяли в темноте. Только возле белобородого осталось несколько человек.

Дурды, сойдя с моста, прилег на насыпь и притаился. Прошел в томительном ожидании час, другой. Город, измученный дневной жарой, спал. Было так тихо, что даже им, ночным охотникам, не верилось, что есть еще люди, которые также не спят.

Послышался шум осторожных шагов. Кто-то неторопливо шел к мосту. Дурды, словно ящерица, сполз с насыпи. Снизу ему было хорошо видно все, что делалось на мосту. Вот на него взошел человек. Вот он подошел к перилам моста и, опершись на них, что-то долго и внимательно высматривал. Казалось, что этот человек просто вышел подышать ночной прохладой реки.

Наконец он повернулся и быстро пошел обратно в степь.

Вслед ему из-под моста раздался крик шакала.

Едва утих этот крик, как возле старика появилось несколько человек.

— Брать будем с этого места, — сказал старик. — Отсюда бросать аркан удобнее.

— А может, ата, вернее будет оглушить пришельца палкой? — проговорил один из группы. — Так будет вернее. Темень, хоть глаз выколи. Арканом промахнуться можно.

— А ты когда-нибудь видел, чтобы Дурды промахивался? — проворчал в ответ старик.

…Конь вынес всадника на мост. Рядом со стременем шел человек. На середине моста они остановились.

— Ну вот и миновали все преграды, — тихо проговорил пеший. — Теперь можешь дать повод коню. Прощай!

Всадник не успел даже ответить. На его плечи молнией метнулся аркан, сильная рука выдернула его из седла. Миг — и всадник, словно мешок, свалился в воду.

Это произошло настолько неожиданно, что пеший остолбенел. Придя в себя, он кошкой кинулся к коню. Но повода поймать не успел: сильные руки схватили его за плечи и прижали к мосту.

Утирая пот и воду с лица и бороды, Дурды победно осмотрел недавнее место схватки и, обращаясь к одному из туркмен, сказал:

— Саид! Этого, — и он указал рукой на мокрого всадника, — вали на седло и срочно доставь к начальнику. Да проверяй по дороге его затычку, а то заорет еще, стервец! А этого тащите ко мне во двор.

Утром председатель Ташаузского ревкома прибежал к Мелькумову.

— Яков Аркадьевич! Принимайте срочные меры: мой заместитель Кочкораев ночью пропал. Искать надо!

— Искать будем, — ответил Мелькумов. — Я уже дал команду по всем разъездам, сообщил его приметы. Найдем вашего заместителя, успокойтесь. А что это он вздумал гулять по ночам? Не спится?

— Это его привычка. Я его не раз предупреждал, что такие прогулки могут окончиться печально. Кочкораев только смеялся в ответ. Вот и досмеялся! — вздохнул председатель.

Несколько часов длился словесный поединок Четвертакова с ночным гостем, захваченным на мосту. Не зная, чем располагают чекисты, Макензи искал наиболее убедительный аргумент для своего путешествия.

— Я занимаюсь саранчой, — упорно твердил разведчик. — Я ученый-энтомолог. Наша станция находится в Иране. Мы работаем в тесном контакте с русскими учеными, которых также интересует саранча. На вашей территории оказался случайно. Увлекся погоней, преследуя новый вид саранчи. Это случается и с вашими учеными, которые забредают на территорию Ирана. Ведь не судить же за это?

— Наши ученые посещают Иран не тайно, а с разрешения властей. И в Иране, если они туда прибывают, встречаются с людьми, имеющими отношение к науке, а вы устраиваете встречи с людьми, не имеющими никакого отношения ни к науке, ни к саранче. Да и Кочкораев показал совсем другое…

— Какой Кочкораев? Это имя мне неизвестно. Зачем вы пытаетесь впутать меня в какую-то темную историю!

— История действительно темная, мистер Макензи, но тень наводите вы. Пора кончать ломать комедию. Я могу рассказать вам, кто вы, откуда и с какой целью прибыли в Туркмению. Но это лишняя трата времени. Могу только уверить вас, Макензи, что «Интеллидженс сервис» придется искать другого шпиона.

— Это еще нужно доказать, что я шпион, — улыбнувшись, проговорил Макензи.

Четвертаков выдвинул ящик стола и достал несколько пергаментных листков.

«Ученый» побледнел.

— Узнаете? Вы хотели доказательств. Вот они! Мы расковали вашего скакуна. Очень неосторожно вы запрятали эти доказательства, мистер Макензи. Кто же подковывает лошадь кошмой, когда кругом пески?

Шпион молчал.

— Думаю, — после минутного молчания сказал Четвертаков, — этих доказательств достаточно, чтобы вы никогда не увидели Лондона. Будет лучше, если все расскажете честно — это единственное, что может облегчить вашу участь.

И Макензи заговорил.

…Вместе с первыми солнечными лучами, осветившими застывшие песчаные барханы Каракумов, к массивным воротам курганчи[52] Каландар подскакали два всадника. Кругом, куда ни посмотришь, простирались мертвые пески. Километрах в пяти от курганчи громоздились развалины когда-то грозной крепости Ак-Тюбе.

Из-за стен глинобитного здания торчали острые купола серебристых тополей, огромные шапки тутовника.

Один из всадников, пожилой туркмен, не слезая с коня, рукояткой камчи[53] сильно постучал в створку ворот. Его спутник, прикрыв лицо надвинутой на глаза папахой, молча сидел в седле. Только его породистый скакун нервно перебирал ногами.

Крепость молчала. Снова стук в ворота. Грубый голос спросил:

— Почему беспокоите правоверных до утреннего намаза? Кто такие?

— К Джунаид-хану. Мадраим-бай направил паломника от гроба пророка!

— Джунаид-хана ищите около колодца Палчыклы, — тихо и вежливо проговорил голос. — Здесь живут мирные пастухи.

— Не всякий может знать, где надо находиться вождю вольных иомудов. Аллах отпустил слишком мало дней жизни правоверному, чтобы он мог их тратить, бродя по пустыне без надежного проводника, — ответил всадник.

Окошечко в воротах сразу захлопнулось, и ворота распахнулись. Всадники въехали во двор крепости. Несколько вооруженных нукеров[54] взяли под уздцы коней прибывших и, подождав, когда гости спешатся, быстро увели коней.

Рослый туркмен с револьвером на поясе пригласил гостей следовать за ним. Всадники вошли в чистую комнату, устланную текинскими коврами.

— Прошу обождать, — сказал провожатый и удалился.

Путники, сняв верхние халаты и головные уборы, присели на ковер. Один из гостей оказался жгучим брюнетом, на вид лет тридцати пяти. Сильный загар и местная одежда не могли скрыть его европейского происхождения. Его напарник — пожилой человек с густой проседью в бороде — туркмен. Гости молча переглянулись. Потом старший негромко проговорил:

— Не мешало бы умыться с дороги, но не вижу, где это можно сделать.

— Придется потерпеть, раз нукер не нашел нужным нам это предложить, — ответил молодой спутник.

За дверью послышалось шарканье ног, негромкий кашель, и через минуту порог переступил человек, настолько тучный, что гости сначала увидели его огромный живот и уж только потом — самого. На голове вошедшего красовалось хитроумное сооружение из зеленого индусского шелка. Почти до пола спадал с плеч шелковый халат.

— Кого аллах прислал в наше скромное убежище? — тонким фальцетом пропищал толстяк, сверля находящихся в комнате маленькими, кабаньими глазками из-под насупленных бровей.

— Салам алейкум, ишан Сапар Косе, — степенно проговорил пожилой туркмен, склонив голову перед вошедшим. — Прими из наших уст привет от ишана Авлия.

— Алейкум салам! — ответил толстяк, прикладывая руку к груди. — Простите за то, что не знаю ваших имен.

— Я недостойный слуга пророка, прах под его ногами — Перли Чарыев. А это посланец наших друзей из-за моря сахиб Макензи, коего я обещал проводить к сардару[55] Джунаид-хану, — ответил старший гость.

— Рад вас видеть, Перли Чарыев. Извините, что сразу не признал, — произнес Сапар Косе. — Сейчас же доложу о вас хану. — И, пятясь задом, более быстро, чем вошел сюда, он покинул комнату.

Через несколько минут вошел высокий старик в белой чалме. Это был духовник Джунаид-хана — Ахун-ишан.

— Привет вам, уважаемые гости, — проговорил он. — Наш повелитель и вождь приглашает вас к себе.

Гости молча поклонились и последовали за ним в другую комнату.

Прошло еще несколько минут. Наконец невидимая рука распахнула ковер на стене, и перед присутствующими предстал представительный старик в богатом вооружении. Это и был Джунаид-хан — главарь туркменского басмачества, последняя надежда туркменской контрреволюции.

Лишь немногие знали, что этот старик, любивший играть роль политического деятеля, был всего-навсего самым заурядным шпионом, значившимся под трехзначным номером в сейфах английской «Интеллидженс сервис».

Гости, увидев Джунаид-хана, встали и почтительно поклонились. Макензи, сделав шаг вперед и приложив руку к груди, произнес:

— Наш шеф, уважаемый сардар, шлет вам дружеский привет и просит приютить меня в качестве вашего гостя.

— Я сам, мои люди, стада и жилища всегда в распоряжении нашего высокого друга. Но мой друг далеко, а я, смиренный слуга пророка, стал слаб на память, — притворно и вместе с тем покорно ответил Джунаид-хан.

— Высокий шеф считает вас орлом Каракумов, желает тысячу лет жизни и передает вам знак своего доверия и уважения, — медленно проговорил Макензи, протягивая хану небольшую золотую шкатулку и пергаментный свиток, запечатанный красным сургучом.

Джунаид-хан, приняв подарки, передал пергамент Ахун-ишану, опустился на подушки и пригласил гостей последовать его примеру.

Ишан Ахун наклонился к уху Джунаид-хана и стал шепотом передавать содержание документа.

Выслушав то, что ему передал Ахун-ишан, главарь басмачей почтительно сказал:

— Я очень рад, что мой высокий друг не забывает нас. Меня радует и то, что последние из колеблющихся младохивинцев наконец вспомнили, что они мусульмане.

— Мы никогда этого и не забывали, уважаемый хан, — отозвался Чарыев. — Но времена были иные, а события очень горячие.

Джунаид-хан неприязненно посмотрел на говорившего, потом произнес:

— Вы и запутались в этих горячих событиях. А запутавшись, себе и мне принесли много вреда. Однако мы поступаем невежливо, вынуждая нашего дорогого гостя слушать неинтересные споры. — И он повернулся к Макензи: — Благополучно ли было ваше путешествие?

— Благодарю вас. Путь мой был не из легких, но закончился благополучно. К счастью, в Туркмении много людей, которые по-прежнему остаются нашими друзьями.

Ваш спор, уважаемый сардар, с моим провожатым достоин внимания. Он проливает свет на другие споры, которые велись несколько дней назад в доме заместителя председателя Ташаузского ревкома, где мне довелось присутствовать.

— Ну, если вы успели познакомиться с этим неудачным кандидатом в вожди каракумских туркмен, то тогда не будем терять времени понапрасну, — весело проговорил Джунаид-хан и, поднявшись с подушек, широким жестом радушного хозяина пригласил гостей следовать за ним.

Ахун-ишан поспешил вперед и открыл дверь перед Джунаид-ханом. Вслед за хозяином гости вступили в большую комнату, где сидело много родовых вождей из туркмен.

— Правоверные! — громко произнес Джунаид-хан, едва переступив порог комнаты. — Наш высокий друг и покровитель прислал к нам своего доверенного человека сахиба Макензи для ознакомления с делами в Хорезме и оказания помощи. Прошу считать его нашим дорогим гостем.

Макензи, сделав шаг вперед, приложил руку к груди и произнес:

— Салам алейкум, вожди каракумских народов! От имени моего шефа передаю вам самый искренний привет и пожелания успеха во всех ваших делах.

Чистый туркменский выговор, подчеркнутая вежливость и уважение произвели на сидящих хорошее впечатление. Старики дружно закивали головами, заулыбались.

Снова взял слово Джунаид-хан.

— Мы собрались здесь для того, чтобы решить ряд вопросов. Я хочу послушать уважаемого Гудама Али-хана, что скажет нам он.

— Многими способностями наградил меня аллах, — так начал свою речь смуглый старик, сидящий в центре комнаты, — могу кафиров[56] истреблять, держать в страхе своих рабов, а вот речи говорить не умею. Но раз вождь приказывает, скажу: сейчас настало время истребить вожаков взбунтовавшейся черни. Надо сделать так, чтобы большевики не знали, откуда на них падет удар…

До поздней ночи продолжалась беседа злейших врагов Советской власти. Один оратор сменял другого, но суть речей была одна — свержение власти, которую они ненавидели, которой боялись. Выступление каждого было пронизано единственным стремлением — создать в Туркмении свое, мусульманское государство.

Совещание закончилось. Джунаид-хан был объявлен вождем, которому поручили готовить восстание против Советской власти.

В эту же ночь Макензи в сопровождении Сапара Косе и Чарыева покинул ставку Джунаид-хана. Макензи вез своему шефу подарок хана — изящную камчу с ручкой из ноги джейрана. В искусно высверленной ручке камчи запрятали решение совещания, подписанное всеми его участниками, и только один ишан Ахун, который оформлял этот документ, «забыл» подписать его.

Утром Макензи и его спутники прибыли к Мадраим-баю. Здесь их ждали несколько узбекских феодалов и басмаческий курбаши[57] Шакир-бала.

За завтраком Сапар Косе проинформировал своих друзей о совещании у Джунаид-хана. Это сообщение было принято по-разному. Были и такие, кто остался недоволен.

— Нельзя доверять этому разбойнику, — горячо сказал один из баев. — Он уже раз обманул нас.

Его поддержал Шакир-бала:

— Лучше прорваться через границу и зажить там по-новому, чем добывать трон новоявленному туркменскому падишаху.

Долго грызлись эти волки за власть, за верховодство над людьми. Грызясь, они не забывали, что главная их цель — борьба с Советской властью. Только на этой почве они и находили общий язык.

После долгих споров пришли к решению: если Джунаид-хану удастся свалить Советскую власть в Туркмении, то, оказав помощь ему, создать свое, младохивинское государство. Если провал — уйти за кордон.

Макензи на этом совещании не присутствовал. Еще когда подъезжали к курганче Мадраим-бая, он предупредил Сапара Косе:

— Прошу вас обо мне здесь не рассказывать. Пусть на это время я буду нукером Перли Чарыева. А с наступлением темноты помогите незаметно покинуть курганчу.

Сапар Косе хотел что-то возразить. Макензи, заметив это, добавил:

— Каракумы я знаю как свои пять пальцев.

Бандит в знак согласия только почтительно склонил голову. Для него Макензи был посланцем могущественной страны, и воля его была для Сапара законом.

— Ну, Силаев, рассказывай о своих похождениях у Джунаид-хана, — обнимая чекиста, сказал Четвертаков.

Посвежевший, помолодевший после умывания Силаев сел за стол.

— А ты уверен, товарищ Силаев, — начал начальник отдела, — что для Джунаид-хана и его окружения ты остался Макензи?

— Иначе бы мне не сидеть в этой комнате. Басмачи дипломатии не признают. Кончают лазутчиков на месте.

— Убедительно. Ну рассказывай.

— У меня сложилось мнение, что помешать выступлению Джунаид-хана мы уже не успеем. Но обезглавить готовящееся восстание можем. В наших руках все те, кто, прикрываясь должностями на советской службе, являются пособниками басмачей. Вот с них и начнем.

— А что тебе удалось узнать о дне выступления Джунаид-хана?

— К сожалению, ничего. Но думаю, выступление басмачей — это отвлекающий маневр, которым англичане хотят прикрыть свою акцию где-то в другом месте, — ответил Силаев.

…Чарыев, устав с дороги, расположился на отдых у колодца. Чувствовал он себя превосходно: басмачи не тронут — свой человек. Если задержат «товарищи», скажет: еду к родственнику в гости.

Словно подслушав его тайные мысли, к колодцу подскакала группа всадников. Перли удивился, увидев среди них Четвертакова.

Соскочив с иноходца, чекист вежливо поздоровался с путником:

— Салам алейкум! Милости просим к нашему достархану[58].

— Вот спешу к своему родственнику Кунар-хану, — не дожидаясь вопроса, сказал туркмен, ставя на коврик допитую пиалу чая. — Болен он очень сильно.

— Вы и нас заставили спешить, — заметил Четвертаков. — Гнали коней, чтобы отговорить вас от этой поездки.

— Гнали, чтобы отговорить меня?

— Ваш родственник Кунар-хан разоблачен, как злейший враг. Его трудно спасти, но вас еще можно, — спокойно ответил на вопрос Четвертаков. — Напрасно вы хотите убедить себя, что Советская власть враждебна к вам.

— Тут что-то не так. Мне кажется, товарищ начальник, вы глубоко ошибаетесь, заставляя выслушивать меня такие непонятные слова, — нахмурившись, проговорил Перли.

— Ошибаюсь? Допустим. Но тогда скажите мне, какая нужда заставляет вас разъезжать по Каракумам, бывать в крепости Каландар?

— Я в крепости давно не бывал и дел с Джунаид-ханом не веду, — быстро ответил Чарыев.

— Так ли? Подумайте хорошенько. Не хотите? Дело ваше. Придется помочь… Товарищ Силаев! Подойдите, пожалуйста, сюда, — крикнул Четвертаков.

От группы спешившихся всадников отделился высокий человек в туркменской папахе и медленно направился к начальнику отдела.

Перли с удивлением уставился на него. Чем ближе подходил к нему этот человек, тем бледнее становилось лицо Чарыева. Маленькие глазки воровато забегали, пот струйками побежал по щекам.

Силаев, словно не замечая удивленного взгляда Перли Чарыева, подошел к расстеленному коврику, налил себе пиалу чая, потом — другую и протянул ее туркмену.

— Пейте, Чарыев, да перестаньте с таким удивлением разглядывать меня.

Тот растерянно спросил:

— Неужели это вы? Ах, шайтан!

— Я, конечно. Кто же еще.

— Значит, это с вами я путешествовал к Джунаид-хану?

— А вы до сих пор принимаете меня за Макензи? — в свою очередь задал вопрос Силаев.

…Чарыев сообщил точную дату выступления мятежников, много других ценных сведений.

В один из религиозных праздников ишан Ахун пришел в дом Чарыева и неожиданно встретил там Четвертакова. Насторожился старый лис: «Что ему здесь нужно?» Но потом решил, что тот в доме появился случайно.

Когда чаепитие было закончено и хозяин куда-то вышел, Четвертаков достал из кармана гимнастерки пергаментный листок и сказал:

— Сколько времени думаю и не могу понять, почему это вы, уважаемый ишан Ахун, составив этот документ, не поставили под ним своей подписи? Может, раскроете секрет?

— Какой документ, товарищ начальник? — деланно удивился старик.

— Вот этот. — И Четвертаков положил пергамент перед ним.

«Протокол совещания у Джунаид-хана! Как он попал в руки ЧК?» — эти мысли с быстротой молнии промелькнули в голове ишана Ахуна.

Хитрый старик, думая, что отсутствие его подписи под протоколом даст ему возможность уйти от ответственности, не долго упираясь, рассказал все, что было ему известно.

…Как и предполагали чекисты, предотвратить вооруженное выступление Джунаид-хана не удалось. 19 сентября 1928 года одна из его шаек под командованием Ахмед-бека покинула пески пустыни и взяла направление на город Куня-Ургенч. На следующий день на помощь выступившим вышел из крепости Каландар и сам Джунаид-хан со всеми своими бандами.

Эскадроны Мелькумова и добровольческие отряды туркмен давно были готовы к этой встрече. Горячий ливень свинца обрушился на наступающих. Пулеметный огонь сбрасывал с седел всадников, останавливал бег разгоряченных коней.

Первый же бой окончился полным разгромом басмачей. Началось преследование остатков банд…

Так рейд чекиста Силаева в логово врага под видом английского разведчика Макензи помог почти без потерь и в самый короткий срок погасить пламя вспыхнувшего восстания, раскрыть и обезвредить изменников Родины, сорвать авантюру англичан против Советской Туркмении.

Когда я закончил свой доклад о том, как была ликвидирована банда Мулло Таира, члены бюро Кулябского вилпарткома долго задумчиво молчали.

— Наконец наши Советы начнут работать нормально, — первым нарушил тишину председатель вилисполкома.

— И вот что очень важно, — отозвался секретарь парткома Хасанов, — быстрота, с которой была ликвидирована банда. Там, за кордоном, это заставит кое-кого призадуматься. Я имею в виду «Интеллидженс сервис» и ее подручных вроде Мулло Таира.

Весной 1929 года в Гармский вилайет[59] южного Таджикистана ворвалась банда из-за кордона во главе с Максумом Фузайлем, агентом английской разведки, бывшим дарвазским беком. Бандиты истребляли советских и партийных работников, активистов, сжигали школы, магазины, сельсоветы.

Дехкане дружно выступили против бандитов. Добровольческие отряды вместе с подоспевшими на самолетах подразделениями Красной Армии в нескольких схватках наголову разгромили «воинство» Максума Фузайля. Басмаческому атаману едва удалось уйти за границу. Правда, остались пособники, которые пытались внушить дехканам бредовую идею о необходимости священной войны против «неверных». Крестьяне усердно вылавливали пособников Фузайля и доставляли их в органы ГПУ. Тогда организатор и вдохновитель этих «священных войн» — английская разведка обратила свое внимание на Кулябский вилайет, в котором окопалось много бывших эмирских чиновников, баев и представителей реакционного мусульманского духовенства. ГПУ получило сведения о том, что «Интеллидженс сервис» начала вооружать банду Мулло Таира. Это был опасный, хитрый и жестокий бандит. В прошлом крупный чиновник из Ховалинского района, он долгие годы верно служил английской разведке.

Чекистам (я возглавлял тогда Кулябский отдел ГПУ) удалось обнаружить пособников Таира в Ховалинском и Мумин-Абадском районах. Об этом был проинформирован партийный комитет вилайета. По решению вилайетского комитета большевиков в кишлаках были проведены собрания дехкан, где уполномоченные ГПУ рассказали крестьянам о том, что в вилайете со дня на день могут появиться басмачи и чем это грозит.

В кишлаках стали готовиться. Отряды самообороны получили конкретные задания. Кулябский добровольческий отряд Умаркула Саидова стал гарнизоном в кишлаке Аингарон, чтобы закрыть доступ бандитам в горный Лянгар-Дарьинский район, находившийся ближе всех к границе.

Некоторые родственники и пособники Мулло Таира, о которых в ГПУ имелись достаточно убедительные сведения, получили любезное приглашение от вилайетских властей на плов. За ужином с ними откровенно поговорили.

— Нам, уважаемые, давно известна ваша близость к басмаческим курбашам, — спокойным голосом начал секретарь вилпарткома, — и все же мы вас щадили. Имели снисхождение к вашей темноте. Но поймите, теперь иные времена… Вот мы и решили вас предупредить: все, что было раньше, забыто, но если кто-нибудь попробует снова вредить Советской власти, пусть пеняет на себя.

Гости внимательно слушали слова партийного раиса (председателя), забывая об аппетитно пахнущем плове…

Видно, убедительны были слова секретаря вилпарткома, да и подготовка, проведенная чекистами, не прошла даром. Когда Мулло Таиру удалось со своими бандитами проскочить через границу, ему показалось, что он попал в места, где никогда раньше не бывал. Банда оказалась без поддержки, окруженная ненавистью.

В первый же день басмачи Таира попали под удар пограничников. Едва успев оторваться от регулярных частей, они оказались под обстрелом добровольческого отряда Умаркула Саидова. А дальше пошло как по расписанию. Бандиты не получили ни одного дня передышки. В какую бы горную щель Таир ни забивался, его все равно находили и жестоко били. Каждый день потери. Да еще и дезертиры. Продовольствие и фураж приходилось брать силой, самим разыскивать ямы, где дехкане прятали муку и ячмень, и то только в мелких кишлаках. Крупные они обходили стороной: там их встречали огнем отряды самообороны.

Круг постепенно сужался, и вскоре басмачи снова попали под удар объединенного добровольческого отряда Саидова. На этот раз банда была ликвидирована. Но Таир сумел спастись. В одном из кишлаков его приютил единомышленник.

Нам казалось, что Таиру удалось бежать за кордон. Некоторое время в вилайете было спокойно. Мулло Таир приходил в себя от потрясения, отдыхал, наливался злобой. И не только он. Еще несколько бандитов укрылись у пособников. Прошло немного времени, и Таир вылез из подполья. С небольшим отрядом из пяти человек он ночами бродил по маленьким кишлакам и терроризировал население. В каждом дехканине он видел помощника ГПУ. Как бешеный волк, убивал он и калечил молодых и старых. Маленькую банду трудно нащупать в горах. Работникам джамагатских Советов приходилось прятаться, не ночевать дома, чтобы не напороться на нож озверевшего бандита.

Кулябский вилпартком потребовал от ГПУ немедленных мер по ликвидации Таира. Мы долго думали, как поймать и обезвредить банду, перебрали ряд вариантов и наконец остановились на одном из них. План был прост, но рискован. Однако медлить было нельзя. Каждый день приходили горькие вести: убит еще один человек, ограблен целый кишлак.

Задуманную операцию мы тщательно обсудили. Все продумали, взвесили. На следующий день мы с Саидовым и несколькими бойцами добровольческого отряда уехали из Куляба. Секретарь парткома как бы между прочим на людях сказал:

— Начальника ГПУ срочно вызвали в Душанбе с докладом, и Саидова тоже. Наверно, о Мулло Таире пойдет речь.

Куляб — городок небольшой. Слух об отъезде распространился быстро, а нам только это и было нужно. Теплой ночью по обрывистым тропам отрогов Хозрет Тиши пробирался наш небольшой конный отряд. По облику всадников трудно определить, кто они. Кони у всех добрые, оружие пригнано умелой рукой. Дневной привал сделали в пустынных горах, простояли весь день, выставив часовых, но как только на землю упали сумерки, двинулись дальше. В полночь прибыли в кишлак Дарай Соу. Остановились невдалеке от крайнего дома — здесь жил родственник Мулло Таира. К дому подъехал Саидов и постучал в калитку. Ни звука. Постучал сильнее и негромко окликнул:

— Эй, акаджан! Выйдите на минутку.

Молчание.

Тогда всадник тихо проговорил:

— Уважаемый Нуритдин! Я от Кур Артыка. (Кур Артык — один из басмаческих курбашей.)

Во дворе послышался деланно сонный голос:

— Кого аллах привел к моему дому?

— Выйдите, пожалуйста, поскорее, ака Нуритдин. Я джигит Кур Артыка. Только вчера переправились из Афганистана, идем на помощь Мулло Таиру.

Дверь осторожно скрипнула. На улице появилась закутанная в старый халат фигура. Несколько сказанных шепотом слов — и Нуритдин снова скрылся за дверью, а Саидов быстро возвратился к отряду.

— Старый хрыч говорит, что о местопребывании Мулло Таира известно только ишану[60] Балта из кишлака Барфи.

Мы снова двинулись в горы. Заночевали в тесном ущелье. Утром мы появились в кишлаке Файзи, недалеко от Барфи, и, как настоящие басмачи, захватили там для маскировки председателя кишлачного Совета Рохмона. Вечером отряд прибыл в Барфи. Остановились на площади перед мечетью. Один из наших разыскал ишана Балта и привел его в расположение отряда. Всадник на белом коне (это был Саидов), стараясь, чтобы ишан Балта не рассмотрел его в темноте, завел с ним разговор.

— Мы разведчики Кур Артыка. Наш отряд вчера переправился через границу и спешит на помощь Мулло Таиру. Кур Артык послал нас к тебе. Можешь ты помочь нам установить связь с Таиром?

— Откуда же простому человеку знать, где сейчас могут находиться воины ислама, — неуверенно произнес ишан Балта. — Я ведь не являюсь другом Мулло Таира.

— Этого ты мог и не говорить, — оборвал его Саидов. — В друзья тебе к Мулло Таиру еще рано лезть, мало ты еще сделал для этого, хотя твое усердие под Сурх Обь делает тебе честь. А пока перестань вилять. У меня нет времени вести пустые разговоры.

Ишан Балта остолбенел. Он был уверен, что о его предательстве под Сурх Обь, где Мулло Таир с его помощью сумел завлечь в ловушку и после мучительных пыток убить двух бойцов из отряда Саидова, никто не знает. Ишан Балта знал, как тщательно басмаческие курбаши скрывают имена своих тайных пособников.

«Наверно, — решил он, — это приближенный Кур Артыка, не станет же курбаши Таир говорить о таких делах всякому джигиту!»

— Я точно не знаю, уважаемый, — начал ишан Балта дрожащим голосом, — где может находиться достопочтенный Мулло Таир. Но вчера вечером он уехал отсюда в кишлак Лярок к Мавлян-баю.

— Ну вот, давно бы так, — усмехнулся всадник. — А теперь скажи, где стоит твой иноходец?

— На моем дворе, в конюшне, — пролепетал ишан Балта.

— Мирзо, — окликнул Саидов, — приведи коня ишана Балта.

Ишан Балта тяжело опустился на камень. Вот тебе и воины ислама — лучшего коня забирают, а пикнуть — не смей. В это время кто-то осторожно коснулся его плеча. Ишан Балта обернулся. Это был председатель Рохмон.

— Уважаемый ишан Балта, — прошептал он, — сделайте милость, замолвите за меня словечко перед джигитом Кур Артыка. Век останусь вашим должником.

Ишан Балта рассвирепел.

— Я своего любимого иноходца не могу спасти, а вы, любезный, хотите, чтобы я рисковал своей головой из-за вас! Нет уж, выкручивайтесь как сумеете.

Показался Мирзо, ведя на поводу иноходца.

— Садись, ишан Балта. Будешь нашим проводником до Лярока. Ночью и заблудиться недолго в ваших горах.

Ишан Балта от радости, что у него не забирают коня, даже прослезился.

Ехали быстро. Не доезжая километра два до Лярока, Саидов остановился около мазара[61], подозвал председателя Файзинского Совета и спокойно проговорил:

— Карауль его, Рохмон. Теперь он нам помешать не сможет. Как рассветет, приводи его в Лярок — мы к этому времени управимся.

Председатель вынул из-за пазухи наган, подошел к онемевшему от изумления ишану Балта.

— Слезай, басмач. Приехали, отдохни пока.

Бойцы связали ишана Балта, втащили в мазар, положили около надгробного камня.

Рохмон уселся в угол.

Отряд миновал ущелье, и впереди замаячили строения кишлака. Не доезжая Лярока, спешились, разделились на несколько групп и, оставив на месте коноводов, вошли в кишлак. Саидов бывал здесь раньше и уверенно повел людей к дому Мавлян-бая. Шли, сжимая в руках оружие. Луна спряталась за пик хребта. Тьма окутала кишлак. Где-то невдалеке рокотал водопад. Вот и глинобитная стена усадьбы Мавлян-бая.

Знакомый Саидову дехканин, которого мы пригласили по дороге, тронул Саидова за руку и, указывая в сторону ущелья, прошептал:

— Из мейхмонханы[62] есть выход к обрыву.

Выставив заслон к ущелью, мы приготовились к штурму дома Мавлян-бая. Постояли, прислушались. Везде тихо. Ворота из толстых чинаровых плах — такие не сразу сломаешь. Дувал высокий — не перескочишь.

На стук дехканина никто не отозвался. Постучали еще раз — в глубине двора мелькнула полоска света, и сочный бас пророкотал:

— Какого гостя привела ко мне ночь?

— Уважаемый Мавлян-бай, — отвечал дехканин. — Это я, Макарам-бобо. Пришел гонец от ишана Балта. Как я должен поступить?

Заскрипел засов, одна половина ворот медленно раскрылась. Вглядываясь в темноту, Мавлян-бай шагнул за ворота и тут же был схвачен двумя чекистами. С перепугу он подтвердил, что Мулло Таир со своими джигитами в мейхмонхане.

На дворе было тихо. У коновязи похрапывали кони басмачей. Мы осторожно поднялись по ступенькам, постояли прислушиваясь. Узкая полоска света падала через неплотно прикрытую дверь. Из комнаты доносились негромкие голоса. Саидов решительно толкнул дверь и шагнул в комнату. Несмотря на позднее время, здесь не все спали. На возвышении горел чирак. Около него сидели трое. Это был Мулло Таир со своими приближенными. Остальные басмачи спали. В углу стояли винтовки.

Мулло Таир онемел от изумления: перед ним с оружием в руках стояли чекисты.

— Не шевелиться! — крикнул я по-таджикски. — Иначе смерть!

Но Мулло Таир ударом ноги погасил чирак, прыгнул в сторону и с криком: «Бей чекистов!» — выстрелил из револьвера. Началась перестрелка вслепую. Саидов метнул гранату. Ухнул взрыв, озаривший комнату, и наступила тишина.

— Живые, выходите на улицу, — приказал Саидов. В ответ грянул выстрел из угла. Саидов пустил «на огонек» вторую гранату. Снова комнату потряс взрыв. Мы вышли во двор. У стены дувала сидел связанный Мавлян-бай.

— Зайдите в мейхмонхану и разберитесь, кто из ваших уцелел, — приказал я Мавлян-баю. — Да не вздумайте с нами шутить!

Мавлян-бай медленно подошел к двери, прислушался и, громко проговорив: «Это я, Мавлян-бай», исчез в черноте дверного проема. Через минуту он вышел. Дрожащим голосом произнес:

— Здоровых там нет — одни стонут, другие молчат.

Светало. К дому Мавлян-бая собралось много дехкан. Они смотрели, как бойцы вытаскивали из дома убитых и раненых басмачей. А когда увидели убитого Мулло Таира, оживленно заговорили.

Мавлян-бай, увидев труп Мулло Таира, резким толчком отстранил конвоира и ринулся в пропасть. Я подошел к обрыву и заглянул в сумрачную глубину ущелья. На острых камнях лежало тело главного пособника басмачей.

— Ишь ты, шакал, — зло проговорил Саидов, — побоялся советского суда.

…К полудню весь район знал о том, что последняя шайка бандитов уничтожена. К вечернему намазу в Лярок собралось много дехкан из соседних кишлаков. Каждый хотел лично убедиться в том, что Мулло Таир, державший в страхе всю округу, действительно мертв.