Останься со мной

Глава 11, в которой каждый идет своим путем

Ответить Василиса не успела. Огненный змей ударился оземь и превратился в Огана. Поспешил к ней, но замедлился на половине пути, резко забыв, куда следует девать руки.

Повисло молчание. Одна на двоих неловкость сковала тела, спутала мысли, вымела все слова из головы. Им столько предстояло всего спросить, столько всего рассказать, а они стояли в полушаге друг от друга и не знали, с чего начать.

— Как вы?

Один на двоих вопрос выпорхнул неожиданно и вновь породил неловкое молчание.

Первым взял себя в руки Оган. Улыбнулся устало и чуть кривовато, запустил пятерню в и без того взлохмаченные волосы и произнес:

— И все же…

— У вас глаза золотые, — вместо ответа выпалила Василиса. — Оба. Очень красиво получилось. Только не подумайте опять, что я навязываюсь или привлекаю внимание. Вы тут по делу, а я задерживаю своими глупостями. Простите и...

— Василиса Ольгердовна, — Оган мягко взял ее руку, прерывая сбивчивый словопоток. — Как вы? Думается, полет в кольцах змея и жуткое испытание, которому подверг вас мой предок, не самое приятное, что может случиться с барышней.

— Я… нет, погодите, а как вы узнали меня?

Маг задумчиво свел брови и потер кончик носа. Василиса поймала себя на том, что любуется сменой эмоций на его асимметричном лице.

— Хммм…вы ж, когда ко мне во сне приходили, так же и выглядели. Я не придал тогда этому значение, но точно знал, кто заглянул в мою холостяцкую берлогу. Да и вы не скрывались вроде. Когда спишь, многие удивительные вещи кажутся естественными, — он подавил улыбку, вспоминая тот украденный поцелуй. — Это уже потом мне мой домовой рассказал, что вы мора. Так что узнать тут вас не составило большого труда… А сейчас вы напомнили, и да, вижу, что внешность другая в дирижабле была… но там сразу понятно, что на лице морок был, хоть и сильный.

Василиса в ответ лишь фыркнула.

— Конечно, лучшими магами Гардарики на очки накладывался.

— Возможно. Но они не были артефакторами. Я б наложил заклятие на серьги. Не так ведет изображение, ест меньше эфира, сложнее снять, а значит, не требует дополнительных защитных условий. Только отвод глаз, который, как известно, прекрасно ложится на топазы. Думаю, вам бы пошли топазы, — он осекся и замолчал. — А почему лучшие маги страны наложили на вас морок?

— Наверное, потому, что я являюсь внебрачной, а точнее добрачной дочерью князя Василия, — Василиса впервые произнесла это вот так просто, без ограничений. В награду имела удовольствие наблюдать, как вытянулось лицо мага. – Вы мне лучше скажите, как здесь очутились и кто такие моры?

— Добро, а вы в ответ — как оказались в кольцах у змея и откуда у вас сей замечательный антиквариат, — Оган указал взглядом на меч. — Но до того, может, наколдуете пару кресел или мягкий диван? В ногах, знаете ли, правды нет.

— А плед и горячий сбитень с корицей вам не наколдовать? — съехидничала Василиса и огляделась. Сесть и вправду было некуда. Кругом простиралась безжизненная снежная Навь. Ноги же гудели неимоверно. Да и от мыслей о еде живот сдавило спазмом. С теплотой вспомнился рыбный бульон чудки. Рот тут же наполнился слюной. Как наяву, представился дымно-пряный запах горячей ухи, в которую перед подачей кинули небольшую тлеющую головешку. Руки тут же обожгло. Василиса открыла глаза и едва не выронила керамический горшок с аппетитным супом.

Смерив мага многообещающим взглядом, она отдала ему еду и вновь прикрыла глаза. Рыжего цвета диван и клетчатый теплый плед с бахромой представились на удивление легко. Увидев творение мыслей своих, Василиса взвизгнула и, скинув ботинки, села.

— Что вы стоите, сударь? — бросила она пораженному магу. — Это же была ваша идея! Давайте, располагайтесь, я наколдую ложки, есть хочется неимоверно.

Оган аккуратно пощупал бархатную обивку и осторожно присел на край. Василиса протянула резную деревянную ложку и накинула на них обоих плед.

В ту минуту во всей заснеженной Нави не было ничего более прекрасного, чем эти двое, что сидели на рыжем диване. На многие ярды вокруг лился свет их встречи. Благодаря ему сотни душ нашли дорогу к Калин-мосту, смогли отстирать рубахи своей прошлой жизни и уйти на перерождение.

— Я не люблю серебро, оно чересчур быстро нагревается и жжет губы.

Оган сдержанно кивнул и невольно посмотрел на девичьи губы. Хотел бы он обжечь их поцелуем и поймать ртом ее вздох удовольствия. Распустить пшеничную косу и с шипением окунуться в водопад волос. Пройтись кончиками пальцев по нежной коже, наблюдая за тем, как бархатные, едва видимые волоски встают дыбом. Прошептать, задевая губами тонкое ушко, милую глупость и услышать в ответ перезвон ее смеха… Он с силой надавил пальцами на переносицу, прогоняя незваное видение, и мысленно поблагодарил боярыню за вовремя накинутый плед.

У Василисы же близость княжича не вызвала пожара в груди. От его взгляда не пылали щеки, не трепетали крыльями оголтелые бабочки в животе, а по венам не растекался пьяный розовый дурман. В общем, ни одного из известных признаков влюбленности Василиса не ощущала. Это успокаивало и внушало чувство безопасности. Пожалуй, рядом с Оганом она легко бы заснула… и с удовольствием бы проснулась, вдыхая полюбившийся аромат жженой карамели и горящей степи. Василиса пододвинулась чуть ближе и нырнула ложкой в горшок.

Когда уха была съедена, Оган без утайки рассказал о проклятье Кощея, что довлело над его родом, о братьях и о своей встрече с ягой. О морах и о том, как он придумал отправиться в Навь. О старухе с белыми глазами и своем чудесном появлении здесь. Утаил лишь о родовой вещице, что связала их с Василисой брачными узами. Не со зла, не с каким-то тайным умыслом, просто не хотел неволить. Желал понравиться сам по себе, а не потому, что стерпится, слюбится. Да и не знал он, что может предложить ей сейчас. Она царевна из рода Премудрых, а он не пойми кто. Ни статуса, ни денег. Понимание того пришло неожиданно и теперь жутко мешало. Куда привести молодую жену, если даже его дом на Огана Смогича записан? А такого нет более. Вычеркнут из всех родовых книг и метрик… Да и образ умершего жениха покоя не давал. Ведь именно за ним пошла в Навь Василиса. Вот никак не представлялось Огану, что он сейчас объявит ей: мол, так и так, ты теперь моя жена, пошли домой, а Велимир твой подвинется, чай, не шкаф. Тем более, зачем тебе мертвый жених при живом-то муже?

Правда после того, как Василиса рассказала ему о своих злоключениях, уверенности в правильности принятого решения у Огана поубавилось. А вот ощущение, что в ее деле что-то нечисто, наоборот, появилось. Язык зачесался от желания сказать правду.

— Сударыня, прошу вас, — он взял ее за плечи и развернул к себе. — Пойдемте со мной! Оставьте эту затею. Вы вернули долг рода, прошли ордалию. Тот факт, что Навь выпустила вас, а не спутала воспоминаниями в том жутком лесу, говорит о вашей невиновности. И никто не посмеет сказать обратное. А если нет, я смогу защитить вас. Не искушайте судьбу!

Стоило ему сказать это, как рыжий диван с теплым пледом исчезли, а они с Василисой оказались перед черным путеводным камнем, на котором было выбито лишь две стрелки и надпись: «Вперед или назад?»

Резко стало холодно.

— Нет, – Василиса не выдержала и, наплевав на все правила приличий, обняла Огана. Ей сейчас как никогда нужно было тепло. Оган прижал ее к себе. — Вот почему все так погано, даже когда хорошо?

— Ты все еще любишь его? – Он ненавидел себя за этот вопрос, но не мог не задать его. Ему нужно было знать.

Василиса пожала плечами.

— Это уже не важно. Таково условие ордалии. Меня за язык никто не тянул… я сама дала слово.

— Мне важно, — он позволил себе зарыться носом в ее макушку. Утонуть на мгновение в мягком шелке волос, поймать себя на мысли, что хочет дышать ею всю оставшуюся жизнь, — Тогда я пойду с тобой!

Эти слова согрели не хуже жарких объятий.

— Тебе нужно к братьям… Знаешь, я отдала твой подарок Горыне, это оказался осколок его души. Теперь мне нечем будет развести костер в Нави, — она посмотрела на него сверху вниз глубоко, неотрывно. Словно хотела запомнить его лицо, и Оган не выдержал.

— Теперь я буду греть тебя изнутри и показывать путь в ночи. Мой огонь не оставит тебя. Укроет и защитит. Слышишь?

С этими словами он привлек Василису к себе и поцеловал. Упоительно, жгуче, дурманяще. Он пил ее холод, сомнения, страхи и отдавал свое тепло, уверенность, стойкость. Он ловил ее дрожь и слезы губами, он держал ее, как самое дорогое сокровище… и все равно упустил.

Исчезла боярыня, словно и не было ее. Вместо Нави — изба-пятистенок, вместо камня — лавка, а вместо Василисы — пустота.

— Ну что, богатырь, победил Змея? Занял его место? Теперь доволен? – чуда на этот раз не насмешничала, напротив, была строга и собрана. — Я провожу тебя до перемещающей избы, пойдем.

Оган поднялся тяжело, неуклюже. Пригладил взъерошенные волосы, провел рукой по колючей щеке, нащупал в кармане чарострел. Чугунные мысли отбойными молотками били в виски.

— И долго я спал?

— Не дольше, чем бодрствовал, — было ответом.

— А Василиса?

— Все там же, — старуха вдруг замолчала и круто развернулась. — Так, неслух, слушай внимательно: твой путь сейчас — братьев спасти, да обещание исполнить, что ты девушке дал. Меньше торопись и больше думай. Ей мало из Нави живой выйти, нужно суметь в Яви не сгинуть. Дело против нее не крепче пня трухлявого, но за каждым пнем приглядывает свой леший. Захочет, ростки на нем пустит, захочет, развеет грибам да муравьям на радость.

Чуда на этом замолчала и до самой избушки на курьих ножках не проронила больше ни слова.

***

Больше всего на свете Оган боялся не успеть. Боялся, что все было зря.

Еще его терзали мысли о выдуманности путешествия в Навь. Он гнал их прочь.

Хотя…

Нет, он не сошел с ума и не спутал морок с Явью. Он видел Духа рода и разговаривал с Василисой, иначе и быть не могло.

Или все же могло? Где закончилась его реальность и начался сон? Или грань настолько тонка, что уже не важно, где она проходит?

Оган выбросил бесполезные мысли из головы и ворвался в родительский особняк. Вопль охранных чар стал для него лучшим из звуков. Он успеет, а если нет, то снова пойдет в Навь и за уши притащит домой братьев. Влетел на второй этаж, перескакивая через ступени. Пронесся мимо вереницы закрытых дверей, безошибочно определяя ту единственную, за которой была его семья. Бывшая.

— Вам туда нельзя, — Верный Белян попытался преградить путь, но низкий рык тени Змея согнул его в почтительном поклоне.

Ударила о стену раскрывшаяся настежь дверь, являя родителям блудного сына. Несостоявшаяся невеста ахнула и попятилась, пытаясь загородить собою кровать Зея. Проснулся дремавший в кресле врач.

— Явился… — заикнулся было князь и осекся.

Оган, не глядя на отца, подошел к кровати Мына, взял его руку и едва сдержал вздох облегчения. Брат был жив.

— Мын Смогич, я, Оган Горыныч, принимаю тебя в свой род и освобождаю от всех клятв и обязательств перед прежним родом.

Удар сердца, другой... и ничего. Только соленый привкус во рту от прокушенной до крови губы.

«Почему, почему не вышло?! — мысли метались, словно улей злых пчел. — Обманул Горыня…?»

— Молодой человек, — первым пришел в себя лекарь.

Оган обернулся. Во рту вытянулись клыки, а ладонь зажгло от возникшего на ней пламени.

«Нет, не обманул. Тогда как? Стоп!»

— Отец, немедленно отлучи Мына от рода! — выпалил он быстрее, чем мысль закончила формироваться.

— Чтооо? Да ты в своем ли уме?! — Сумасбродства сына окончательно вывели князя из себя.

— Ну же! Как меня, от души и без сомнений.

На этой фразе княгиня Зорина лишилась чувств. Лекарь метнулся к ларцу за нюхательной солью. У Гора Смогича побледнели губы, а на висках выступила испарина. Казалось, он вот-вот последует за супругой.

— Отец, пожалуйста, не стой. Дай Мыну шанс!

— Двуликая, защити, — пробормотал князь, но все же нашел в себе силы сипло произнести: — Я, Гор Смогич, отлучаю от семьи и рода своего сына Мына Смогича.

— Наконец-то. Я, Оган Горыныч, принимаю Мына, сына Гора Смогича в свой род и освобождаю его от всех клятв и обязательств перед прежним родом.

Возникшую после этого тишину распорол глубокий вдох Мына. Ресницы юноши дрогнули, и он раскрыл глаза. Несколько раз моргнул и потянулся, как после долгого сна.

Избора зажала двумя руками рот, заглушая всхлипы, потом бросилась в ноги князю.

— Гор Смогич, ради всего святого, освободите и Зея!

Ошарашенный князь повторил слова отлучения, лишив себя и третьего наследника, а Оган подмигнул приходящему в себя и ничего не понимающему брату, подошел к Зею и принял его в свой род. Дождался, когда тот очнется, похлопал по плечу, а заодно сообщил:

— Невеста у тебя — огонь, зови на свадьбу, как созреешь, — и, не дожидаясь, когда этот балаган из слез и обниманий придет в себя, ушел.

От резко спавшего напряжения ноги сделались ватными, очень хотелось сползти по стене на пол и посидеть так, запоминая, какое оно счастье на вкус. С души свалился — нет, не камень, скала. Огромная такая, отвесная. Без единого выступа. С такой только вниз лететь. Ан, нет. Сдюжил. А все благодаря одной упрямой и бесстрашной девчонке, которая взяла у него семейный амулет и отправилась с ним в Навь. Что ж, он умеет быть благодарным. И не важно, как дальше сложится их жизнь. Он должен разобраться, кто так лихо подвел Василису под суд богов.

Оган поймал повозку. Слова белоглазой ведьмы все не шли у него из головы, но отсутствие информации сковывало по рукам и ногам. И не только информации… Нужно было разобраться с собственным статусом. Да, магия приняла его в качестве главы рода Горынычей, и после того, как братья вошли в его семью, фамильный ярлык, что всегда был при нем, поменял не только окрас, но и геральдический знак. Но магия магией, а вот со своим гражданским положением стоило разобраться как можно скорее.

Дом Сварога уже давно перестал быть святилищем в классическом понимании этого слова. Вместо костров – волшебные зеркала, вместо жриц – молоденькие магички в форменных сарафанах. Правда суровое бородатое лицо бога все так же красовалось на центральных колоннах, да и требы отец всех людей получал обильные. Что бы ни творилось в мире, но люди всегда рождались, умирали и давали клятвы: брачные, долговые, родовые – не важно. Как бы ни была слаба магия, но клятву, сказанную и принятую, Сварог слышал и запоминал. Ничего не могло скрыться от божественного ока, все люди и все их обеты были у него как на ладони.

Вот туда-то для уточнения всех изменений, что произошли с его родом, и отправился Оган. Оплатил положенную требу, порадовался, что взял с собой серебро, отметил, что это могут оказаться его последние деньги, если Вагн получил указание не впускать чужака в дом.

— Что угодно сударю? – Пухленькая, розовощекая магичка со слегка приоткрытым ротиком качнула головой в знак приветствия.

— Меня зовут Оган Горыныч и я хочу получить полную выписку по своему роду.

— Минуту. Положите в шкатулку свой ярлык, — служительница Сварога коснулась рукой зеркального полотна и четко произнесла: — Зеркало на столе, что об Огане Горыныче известно тебе?

Серебристое полотно пошло рябью, стало густым, словно ртуть, потом на нем высветились слова. Девушка пробежала по нему глазами и замерла. Ее маленький ротик вытянулся и стал похож на заглавную буквицу «О», какой ее рисовали в старых книгах. Наконец она очнулась, перевела взгляд с зеркала на Огана и обратно, после дернула маленький шкафчик под зеркалом и достала из него плотную гербовую бумагу. Протянула ее посетителю.

Оган принял, вчитался и свел брови к переносице.

— Ничего не понял, это как?

— Сама не знаю, — девушка произнесла это шепотом и склонилась к нему ближе, — но ошибки быть не может.

— Но здесь написано, что я князь Тугарский и Алатырский?

— По праву рода. Видите, вы прямой наследник Горыни Иномирного, а он был князем Тугарским, его средний брат Фафни Иномирный владел Алатырскими горами и примыкающими к ним поселениями, а младший Смог Иномирный был правителем Борейского княжества, так что да, ближайший к вам род – Гора Смогича, из него настоятельно не советую брать невест. Ой, тут написано, что вы женаты. Но все равно я должна была предупредить.

— Погодите. Тысяча лет же прошла! В Тугарском и Алатырском феодах правят высокие феодалы, как я могу быть наследником и князем?

— Теоретически легко. Смотрите, княжества входили в состав Гардарики. Они не были завоеваны, подарены или отданы по наследству. Просто после исчезновения князей, царь Иван Премудрый назначил в этих землях управляющих. Да, высокие феодалы уже более трехсот лет передают свои права по наследству, но по факту – они всего лишь наместники.

Оган почувствовал, как затягивается на его шее незримая удавка. Даже если отец решит помочь, ему не выстоять. Царь Василий никогда не отдаст два богатейших региона в руки потомков Горыни. Их род и так, как кость поперек горла… Да, уж удружил Горыня, ничего не скажешь.

— Скажите, сударыня, — Оган пытался понять, сколько у него есть в запасе времени до того, как князь Василий прикажет свои цепным Упирам пустить его на перья для подушек, — как скоро эта информация будет известна в Феодах?

— Так уже. Вот, посмотрите, их гербы окрасились алым, и на этом фоне проступил золотой парящий змей. — Она повернула зеркало, и Оган имел удовольствие наблюдать, как жители Шарукани, столицы Тугарского феода, задрав головы, тычут пальцами в новое знамя на центральной площади, как взволнованы служители порядка и спорят о чем-то волхв в традиционном одеянии со служителем Сварога.

— Кажется, мне лучше уйти, — произнес Оган сипло и вынул из шкатулки свой ярлык, — а вам ни за что не сознаваться, что видели меня здесь. Всего доброго.

Магичка закивала, но стоило князю покинуть святилище, как погрузила пальцы в зеркало, передавая служителям Сварога во вновь образованных княжествах, информацию о внешнем облике и местонахождении их правителя.