Останься со мной

Глава 13, в которой все заканчивается плохо

Зеленоватый свет, мелькнувший вдалеке, оказался обманкой. Он играл с Василисой некоторое время, заманивая в лес, а теперь и вовсе пропал. Темень стояла такая, что хоть глаз выколи — все равно не заметишь. Только мерно чавкающий под ногами снег хоть как-то напоминал, что творящееся вокруг не плод уставшего от однообразия воображения.

«Может, все-таки «вперед» путеводного камня и твое собственное «вперед» — это два разных направления? — ворчал, болтаясь на плече клинок. — Мы явно пошли не туда. Напомни, как ты планируешь найти в этой темени своего жениха и вывести его к мосту?»

— Бывшего жениха, — поправила его Василиса и потерла переносицу. Голова кружилась.

«Ну, да, плохая примета за мертвеца замуж выходить, — фыркнул меч. — Ни тебе помощи по дому, ни удовольствия на ложе. Помнится, соблазняла меня мавка одна. Красивущая. Волосы до пят, груди в руках не умещаются. Пела так, что сирины с тоски вешались. Но я на ее ласки не купился».

— Почему это? — Василиса прислонилась к дереву, чувствуя слабость. Каждый шаг давался с трудом. Словно что-то в темноте присосалось и тянуло из нее силы. Только болтовня меча держала в сознании, не позволяла уплыть в черное ничто этого однообразного леса.

«Да потому что, когда девку в руки берешь, хочется ее по спине бархатной гладить, а не позвонки голые считать, да червей из них вытягивать».

— Фууу! — Возникшая перед глазами картина взбодрила, и Василиса оторвалась от дерева.

«Что фу? Навьи, а по-вашему, нежить — это ж мертвяки. Если душа слаба настолько, что даже отлететь от тела не может, появляются всякие кикиморы, мавки, гули, шишиги, игоши и прочие. Низшие существуют, пока цело их тело. Вреда от них больше, чем пользы, и раньше были ведьмари-дудочники, умевшие не только освободить душу от мертвого тела, но и проводить ее до Калин-Моста.

Порой случается так, что человек при жизни глянулся Земле-матери. Упорством своим, рвением или делом любимым. У Земли с Макошью давно уговор таких в Яви оставлять: лешими, домовыми, банниками, водяными, да много кем. Они привязаны к месту, питаются от него и погибают вместе с ним. Такие после легко проходят по тропам Нави и получают перерождение. Еще есть навьи-беглецы. Тела их давно преданы земле или огню, а души уходят с троп и пытаются вернуться в Явь окольно. Чаще всего это происходит из-за чужого вмешательства. Например, кто-то прервал испытание в лесу Надежды или провел душу по темной тропе Заветного леса до самого Калин-Моста, откормил своими жизненными силами и открыл проход домой кровью. Но вот беда: возвращается душа – а тела-то нет. И тут два варианта: жертва или согласие. Если рядом с Калин-мостом убивают мага и душа-беглец успевает вселиться в его тело, то получается упир. И этому упиру для удержания души в мертвом теле нужна кровь. Побочным эффектом является скачок в силе. Упир становится сильным магом, но сила его зависит от кровавой подпитки. Второй вариант, по идее, более вероятный. Душа вырывается из Нави, но ее никто не ждет с жертвой. И тогда она блуждает по земле до тех пор, пока не найдет мага, готового добровольно впустить такого подселенца к себе. У двоедушника тоже возрастает сила, ведь черпает он ее не одним, так сказать, ковшом, а двумя. Но с восприятием действительности у такого мага становится ой как туго. Мало кто из людей способен ужиться с самим собой. Что уж тут про совершенно чужую сущность говорить».

— Ты лжешь. — Василиса это произнесла вслух. Четко, громко. В первую очередь для того, чтобы услышать самой. Услышать и поверить. – Если бы ты говорил правду, то не было бы у царя Василия столько упиров. Это что ж выходит, для каждого провожатый нужен и агнец для заклания. И не где-то там, в темных подземельях, а у самого Калин-моста. У Северовой заставы на виду.

«У чьей заставы?! — меч аж зазвенел от удивления. — Что это они там заставляют, хотел бы я знать? А насчет остального сама думай. Мне тебе лгать ни к чему. И кстати, твой «не жених» с самого края леса за нами тащится».

— Велимир? — Василиса резко обернулась. Перед глазами тут же расплылись цветные круги.

— Вася! — Маг возник словно из ниоткуда. Прижал ее к себе, взял из рук клинок и прислонил к дереву. Темный ствол вобрал его в себя, словно и не было его там.

— Замерз совсем, ты где был?

— Пойдем, потихоньку. Рядом я был. Все время рядом. И когда ты на Змее Огненном летала, и когда с князем миловалась, и когда в лес заходила. Молодец потомок Горыни, везде успел. И род свой сохранить, и княжества получить, и царскую дочку в жены взять. Вот шельмец.

У Василисы подкосились ноги. В груди запекло. Горький, удушающий смог подступил к горлу.

— На какой дочке? — просипела она, вцепившись в рукав мага. Ноги еле двигались. Тело сделалось ватным. Но Велимир держал крепко, не позволяя остановиться или упасть.

— На тебе, глупенькая. По древнему нерушимому обряду. Ты что, не знала, что Змеи так могут? Им дано право предложить любой незамужней девице золотой подарок. Кто из девок примет, той и женой быть. А вы все как сороки. Чем он тебя купил? Кольцом, серьгами, может, бармами с эмалью? Конечно, княжич — ведь это не безродный лекарь. И не просто княжич, а владетель двух богатых феодов. И съел бы его царь Василий, не подавившись, а тут нельзя – родственник. Так что пойдем скорее, заждался небось твой суженый-ряженый, в свадебный кафтан наряженный. Ах, да. Он ведь не сказал, что ты жена ему. Как тать целовал. Видать, не верил, что ты из Нави живой выберешься. Погорюют они с царем Василием, помянут глупую девицу. Да что делать? Ее ж никто не заставлял, по воле сердца за любимым в мир мертвых пошла. Подумает правитель, поразмыслит, да отдаст свою младшую за Змееныша. Старшая-то сговорена уже. Вишь как складно. И царства целы, и дочери пристроены.

— Откуда ты все это знаешь? — Василиса вдруг увидела вдали свет костра, собрала оставшиеся силы и пошла вперед. Мысли в голове путались. Обида на Огана прожигала в сердце кислотные дыры. И через эти дыры сочилась, словно кровь, жизненная сила.

«Неужели обманул? Костер — это хорошо. Использовал как монету разменную? Костер – это люди, а где люди, там Явь. Эх, зря его рубаху не постирала. Я стирала рубахи?»

— Оглянись, дорогая моя, на всю округу ты единственное живое существо. Из плоти и крови. Твои эмоции словно фонарь. Греют и отдают тепло. Но этот фонарь несу я, остальным навьям приходится любоваться издали и питаться крохами. Ведь ты пришла за мной, так ведь?

— Я пришла за правдой… — язык еле слушался, в ушах звенело, а по спине текла струйка ледяного пота.

«“Навьи, а по-вашему, нежить — это ж мертвяки…” Мертвяки… кто так говорил?»

— Где мой меч?

— Не знаю, оставила, наверное, где-то. Да и не нужен он тебе, гляди.

Василиса уже и сама видела Калин-мост. На другом краю горел, играя оранжевыми всполохами, костер. И этот костер золотом высвечивал дорогу из Нави.

Все. Дошли. В лицо ударил холодный ветер Северного Феода. Василиса растерла ладонями лицо. Пара шагов по гладким бревнам, и маг вернется в Явь, а она закончит ордалию. Вот он - долгожданный конец ее пути.

От этой мысли стало не по себе.

«Не всегда завершение старого есть начало нового. Порой конец – это действительно все».

Усталость так и не проходила. Тянула камнем к земле. Навь опутала своими сетями, вытянула все силы, не желая упускать свою добычу.

Или то была не Навь?

Светлое пятно моста манило. Казалось, стоит только ступить на него и все твои тяготы, все заботы окажутся позади.

Василиса откинула ненужные мысли и сосредоточилась на костре: он, словно маяк, приковывал внимание, напоминал ей о том, что за Смородиной есть жизнь, есть тепло…

— Открывай проход, — поторопил ее Велимир. — Здесь безумно холодно.

Василиса пожала плечами, шагнула на золотистые бревна и словно налетела на незримую стену. Мост не пускал.

— Что ты творишь, дуреха?! — взревел Велимир. — Ты так и сама сгинешь, и меня не вытащишь! Кровью проход открывай, ну же!

«Нужен тот, кто откормит своими жизненными силами и откроет проход домой кровью».

— Мне нечем кровь пустить.

Маг в ответ лишь хищно улыбнулся. Взял Василису за руку, поцеловал внутреннюю часть запястья, чтобы в тот же миг рвануть его зубами.

Брызнула рубинами кровь, вспыхнула огнем река-Смородина.

«Кощъ!» — мысленно возопила Василиса, пытаясь вырваться из рук упира.

Увы, ответом ей была лишь могильная тишина.

Велимир же не терял времени даром. Он толкал Василису перед собой, ступая ровно туда, куда падала ее кровь.

— Ну чего ты дергаешься?! — маг уже не скрывал торжества в голосе. Каждый новый шаг давался ему легче и легче. — Лучше посмотри вперед, там твой муженек костер жжет, чтоб ты, не приведи Макошь, не заблудилась во тьме. Погляди, какой заботливый. Мне приятно будет принять его тело. А ведь у старухи-судьбы отменное чувство юмора! Он занял мое место, а теперь я займу его.

Сквозь застилающую глаза пелену Василиса увидела Огана. Тот стоял подле костра, скрестив на груди руки, и вглядывался в тьму Нави. За его спиной находился мужчина в форме поповичей. Она не могла разглядеть лица незнакомца, но явственно увидела нож, блеснувший в его руке.

— Оган! Попович, сзади! – но вместо крика из груди вырвался лишь хрип. Глаза, что все это время были слепы, наконец прозрели. Прав был Кощъ, да только вот теперь эту правду на шест не насадишь. Остается только смотреть, как тот, кого любишь, оседает наземь, как в предсмертии своем видит наконец ту, кого ждал.

— Не люблю сказки с плохим концом, — Велимир аккуратно отпустил бывшую невесту на холодные бревна моста. В ней больше нет нужды. Проход открыт, жертва принесена.

— И правильно, но они существуют независимо от воли героев, — собрала последние силы Василиса, хватаясь за ворот мужской рубахи.

Взметнулась вверх девичья рука, взвился черной плетью подаренный чудкой шнурок. Упир захрипел и схватился за горло. Ведьмино проклятье впилось в плоть, сжигая порождение отяжелевшей души.

Но Василиса уже не видела этого. В ее распахнутых глазах отражалось серое небо Нави. Белая снежинка неспешно слетела на девичьи ресницы, да так и осталась там.

Снег в Нави — всегда слезы по умершим. Он очень замедляет путь домой.

***

Оган с такой скоростью влетел домой, так был занят своими мыслями, что не сразу заметил молчание магической охраны собственного дома.

Сообразил, лишь увидев отца в гостиной. Гор Смогич обеспокоенно мерил шагами комнату. Услышал появление сына, круто развернулся.

— Долго ездишь, — посетовал он, опускаясь в кресло. — Каждая минута дорога.

— Отец? — Оган изумленно остановился.

— Рад, что ты до сих пор так считаешь. Ну и кашу ты заварил, как бы самому в нее не попасть. В качестве гарнира. Два богатейших княжества Гардарики. Да царь Василий удавит за такое и не поморщится. Но ничего, мы тоже не из яйца вылуплены. Есть у меня верные разумные и в Тугарском, и в Алатырском феоде. Первый надо брать Тугарский, там сторонников больше, да и столица еще старинной крепостной стеной окружена. Выстоит. И то, что они с вервольфами постоянно воюют, нам тоже на руку. Поэтому ты сейчас едешь в Тмутаракань и там открыто принимаешь княжение, а в Шарукани я своих агентов зашлю, на несколько месяцев они подточат кресло под высоким феодалом, сам сбежит, а после…

— Нет.

Гор Смогич, прерванный на полуслове, бросил недовольный взгляд на сына.

— Я отправляюсь в Восточный Феод решать проблему своей супруги, — холодно продолжил Оган.

— Сварог, кузнец Небесный! Станешь князем, и все женские проблемы решатся сами собой. Что там за беда, заставившая в объятья змеича кинуться?

Оган почувствовал, как вздыбился внутри Огненный Змей. Увидел и Смогич всполохи огненные вокруг сына, осекся.

— Что там за жена такая, ради которой ты на кон ставишь не только судьбу, но и жизнь? Ты уж прости, но не верю я в неожиданно вспыхнувшую любовь. Поэтому ей точно от тебя что-то нужно, когда она спешно замуж соглашалась.

— Да не нужно ей ничего, — Оган с силой сжал кулак, сдерживая огонь. По комнате расползся дымный запах жженой плоти. — В Нави она, на суде богов. Только благодаря ей освободился Горыня, а у меня появилась возможность спасти братьев. Вот я и хочу узнать, что ее под суд богов подвел. Не простая же ордалия.

— В Нави, говоришь? — Смогич вздернул брови. — Ну, пусть там и остается. Ты клятвами родовыми больше не связан, овдовеешь, найдем тебе жену тихую из хорошей семьи, может, ягу даже, сила огня чтобы в детях не растворилась. Зачем потрошить лишнее…

Не желая слушать далее, Змей Огана вырвался наружу. Тут же стала тесной комната, а человечек в кресле сделался крохотным и испуганным.

Впоследствии, анализируя произошедшее, Оган здраво рассудил, что подобная демонстрация силы и собственных намерений сослужила ему добрую службу. Отец, привыкший прогибать под себя, любого, кто слабее, почувствовал силу и отступил. Понял, что рядом партнер и союзник, а не марионетка, которую можно дергать за ниточки.

Все это было многим позже, а пока огромный Огненный Змей смел хвостом маленький журнальный столик. Зазвенел хрусталь, затрещало дерево.

«Сам разберусь», — мысленное предупреждение подействовало лучше всяких угроз. Гор поднял ладони кверху в примиряющем жесте.

— Не горячись, проверял я тебя. Обращайся, будем думать, как и рыбку съесть, и чешую продать.

Змей дымно фыркнул, ударился об пол и обернулся человеком.

— Без твоих проверок обойдусь. Или помогай, или уходи и не трать мое время.

Крупнейший промышленник Гардарики и князь бореи умел быстро принимать решения, даже если они ему не нравились. Конечно, не дело сейчас тратить время, отвлекаться и подвергать свою жизнь неоправданному риску, но раз старший сын вбил себе в голову блажь, то какой смысл его переубеждать? Получится у него все – будет помнить отца, который в трудную минуту поддержал советом и делом, а если нет…Увы, мир жесток и не позволяет глупцам плодить себе подобных. А у него на крайний случай есть еще два сына. Да, менее хваткие, но более управляемые. И главное — тоже Горынычи.

— Будь по-твоему. Может, и неплохо, если ты сейчас окажешься там, где тебя совсем не ждут. Дашь одному из братьев право на личину?

Оган скривился. Толку было спасать братьев, если сейчас все равно под нож вести. Среди множества вариантов морока магия кровной личины накладывалась только добровольно, только на ближайшего родственника и держалась не более семи дней. Плюсом была полная идентичность. Ни одна магическая проверка не могла выявить подмену. Оган неоднократно ездил по отцовским делам, принимая его личину, и очень многое узнал в тех поездках. Например, о том, что друзей у него гораздо меньше, чем он полагал. А молодые барышни одинаково падки как на едва оперившегося княжича, так и на припорошенного сединой главу семейства.

— Не морщись. Парням придется вырасти, и очень быстро. Не выйдет больше у материнской юбки сидеть. Да и охраны там будет хоть ложкой ешь.

— Ладно, дам на три дня. А там или я вернусь…или досрочно спадет.

— Добро, тогда держи. — Гор выложил на стол ярлык своего рода и два увесистых мешка с серебром. – Вот тут твои прежние имя и фамилия. Только не суйся в портальные избушки и храмы Сварога. И вообще поменьше с магией контактируй. Увы, лететь придется на дирижабле. Возьмешь мой, личный, он быстрее и его магией не отследить. Но надеюсь, Василий будет всеми силами сдерживать распространение информации, и ты успеешь все решить. Наличные вот, в банки не суйся. Все, давай. Да помогут тебе боги.

Гор протянул сыну руку и искренне пожелал ему удачи. После Оган зачаровал своей кровью кольцо, выбрав из двух братьев Зея. Все же он позубастей. Да и на поведение Изборы хотелось бы взглянуть.

Меньше, чем через час, с центральной стыковочной станции Борейского княжества вылетел личный дирижабль Гора Смогича по документам с единственным пассажиром, а по факту пустой. Оган доверял отцу, но и о том, что царские артефакторы дышат в спину, не забывал. Вместо этого он купил у юркого анчутки билет на второй класс. Ушлый бесенок, видя, что пассажир натянул малахайку[1] на самый нос и кроется воротником, якобы от ветра, еще и предложил провести мимо контроля. Оган согласился, про себя решив, что непременно стоит вернуться к вопросам безопасности после.

Если у них с Василисой будет это самое «после».

Устроившись поудобнее в самом хвосте гондолы, он оглядел своих попутчиков. Кто-то уже достал кости и призывно стучал ими, предлагая скоротать время за игрой, кто-то разворачивал специально приготовленную в дорогу курицу. Двое мальчишек били яйца об лоб друг друга. Бах! И Победитель рыдает, растирая ушибленную голову. Огану вспомнилась Василиса, их первая встреча и ее желание лететь вторым классом. Интересно, что она увидела здесь. Прикрыв глаза и вытянув в проход ноги, он пожелал:

«В первую ночь, на новом месте, пусть приснится жених невесте… Наоборот тоже можно».

Посмеялся над собой уже на краю дремы и позволил себе уйти в чуткий сон пассажира, который четко знает, когда его остановка. Забытье выдалось зыбким и беспокойным, как это часто бывает в пути, если кресло, в котором сидишь, не отличается удобством и мягкостью. Несколько раз во сне он чувствовал, как его зовет Василиса, но горло сдавило, мешая ответить. Она почувствовала его на расстоянии и перестала звать. А он явственно увидел ее глаза, полные ужаса.

«Попович, сзади!»

Дирижабль тряхнуло. Оган проснулся. В корпус гондолы ударило что-то тяжелое. Народ начал вскакивать с мест, поднимая волну шума. На палубе тут же возник ветровой. Загудел, как труба осадная, и как только народ стих, приказал:

— Сядьте. Перед нами взорвался дирижабль. Наши капитаны пытаются увести судно от обломков, поэтому лучше успокойтесь и скажите, кому сбитня подать. Ромашкового.

Люд расселся, у кого была такая возможность, прильнули к окнам. Расплакались дети, чувствительные ко всякой беде.

У Огана только от одной мысли, какой участи он только что избежал, заморозилось все внутри. Всю оставшуюся дорогу его не покидало противное чувство, будто у левого плеча сидит Макошь, глядит на него пристально и мыслит, обрывать ли кудель или еще запустить веретено, да посмотреть, какова выйдет нить. Какой уж тут сон. До самой посадки как на иглах. Хуже нет — вот так сидеть без дела да гонять по кругу тревожные мысли.

Восточный Феод встретил предрассветным морозом, толчеей и сонным перекрикиванием извозчиков. Видимо, новости о катастрофе еще не просочились в массы. Оган, не тратя времени понапрасну, поймал паровую повозку и отправился в отделение полиции. За время полета у него созрел мало-мальски приемлемый план действий, включающий в себя варианты «аз», «буки» и совсем нежелательные «веди».

Как муж Василисы, он имел право потребовать ее дело, но тогда бы пришлось раскрыться, а значит, преподнести себя царю Василию на блюдечке с голубой каемочкой. Поэтому придется действовать иначе. Но для начала требовалось попасть в здание полиции, что само по себе не так-то просто.

— День добрый, — Оган одарил сонного дежурного самой хищной из своих улыбок. — Подскажите, кто ведет дело Сабуровой Василисы Ольгердовны?

Дежурный в ответ подозрительно сощурился.

— А вам зачем?

— Затем, что боярыня зауряд—врач и ехала сюда по моему приглашению, за целевые средства, выделенные на открытие передвижного целительского пункта. До места назначения так и не добралась. Мои подчиненные молчат. Осведомители говорят об уголовном деле, официальных заявлений нет. В связи с чем мне, как работодателю, надо понимать, ждать ли сударыню Сабурову или предъявлять ей иск. Ведь из-за ее преступления я несу убытки. А это, сами понимаете, недопустимо. — Оган постучал пальцами о столешницу. — Я ведь могу заявить иск, пока идет следствие, верно?

Дежурный потер глаз и зевнул в плечо.

— А вы, собственно, кто таков будете?

Оган вздохнул, сильно надеясь, что достаточно убедителен и у бедолаги за стойкой не возникнет резонного вопроса, отчего это наследник Бореи занимается подобными вопросами сам.

— Я, голубчик, княжич Борейский — Оган Смогич, владелец местного передвижного целительского пункта, о котором жители вашего феода так долго и упорно просили.

Осоловевший со сна и свалившейся на него информации, дежурный дернулся, отряхнул форменный кафтан, схватился за серебряное блюдечко, обнаружил в нем гору лузги, ссыпал ее в ведро под столом. Отыскал сморщенное от отсутствия магической подпитки яблочко, раскрутил его с горем пополам и, наконец, протараторил:

— Сударыня коллежский асессор, тут к вам жалобщик, то есть его сиятельство наследный князь Оган Смогич по делу о душегубке Сабуровой. Да знаю я, что закрыто и в архиве, но он с заявлением. Куда послать? — голос дежурного сорвался. — Есть послать к начальнику отделения! Сударь Смогич, пойдемте я вас провожу.

В кабинете начальника отделения стоял плотный табачный смог. Сам полицмейстер, растрепанный, бородатый, словно леший, сидел, зарывшись в бумаги, и чадил, как серный комбинат. Внимательно выслушав дежурного, он отпустил его взмахом руки, нажал на настольном зеркале один из камней.

— Весея, зайди. А вы садитесь, ваше сиятельство. Коньяк будете?

— Коньяк в половину восьмого утра? Неет, откажусь, пожалуй.

— У кого утро, а у кого внеплановая проверка поповичей, вергои их пожри.

Хлопнула дверь, и в кабинет вошла страшная, как божий гнев, яга.

— Вызывали?

— Да, тут, его сиятельство, наследный князь Борейский своей кхм… работницей интересуется. Сабуровой. Дело ты вела. Прими заявление об убытках.

— Не приму. Боярыня не пожелала человеческого суда и запросила ордалию. Ее право как подозреваемой. Поэтому дело закрыто. Выйдет – значит, невиновна, останется в Нави – значит, померла душегубка. Соответственно или с живой взыщите, или к наследникам обратитесь.

Оган степенно кивнул. И включил змеиное очарование на полную мощь.

— Я могу посмотреть дело? Хотя бы для поиска родственников.

— Не можете, — яга даже бровью не повела. То ли на Горынычей умение очаровать любую женщину не распространялось, то ли у ведьм имелся иммунитет. – Это закрытая информация. Я пойду, а то пока вы лясы точите, дела колом стоят. С вашего позволения, — коллежский асессор кивнула и, чеканя шаг, вышла из кабинета.

— Вы простите, ваше сиятельство, уж больно крута на язык баба, но умна и въедлива, что тот клещ, а наверху это любят. Жаль только, замуж никто не берет. Вы не глядите, что не красавица, аж четыре печати стоит на ведьме. Силы немеряно, дети огого будут!

— Увы, — Оган развел руками, — но мне с детства подобрана невеста. Я вот о чем полюбопытствовать хотел. Вашему полицейскому участку ведь нужны новые зеркала? Такие, чтоб голосом и кончиками пальцев управлять можно, а не на камни давить? Скажите, сколько штук, и я прикажу поставить их на благо безопасности города. В обмен…

Полицмейстер предостерегающе поднял руку, потом достал тройник и принялся молча чистить трубку. Вытряхнул на черновик табачный пепел, прошелся специальным ножом по краям чаши. Крохотным ершиком пронзил нутро мундштука. Достал из кисета пахнущий черносливом табак, забил его темными пальцами, раскурил и только потом досадливо произнес:

— Я понял, что вам нужно. Не знаю и знать не желаю, зачем. Но, приди вы хотя бы на день раньше, принял бы ваше предложение с радостью, а сегодня не могу и завтра не могу. И бес еще знает, сколько тут будут тереться эти проклятые поповичи, и что они вообще здесь забыли. Поэтому, вы мне ничего не предлагали и ничего не просили взамен. Идите и не появляйтесь тут более.

Кто бы знал, сколько сил потратил Оган на безразличное пожатие плечами и приличествующее его статусу прощание. Но стоило выйти на лестничную площадку и спуститься на полпролета, как князь впечатал кулак в стену. Треснула и осыпалась на пол штукатурка.

— И чего это ты, княжич, казённое имущество портишь, а?

Внизу, оперевшись локтем на узкий подоконник, стоял бывший лицейский знакомый, а нынче старший следователь отряда поповичей особого назначения.

— Павел?! Ты какими судьбами здесь?

Неизвестно, как бы сложилась и чем бы закончилась эта история, если бы не эта встреча.

Павел Смирнов, сын высокого феодала Алатырских земель, жених одной из дочерей царя Василия и служащий ударного отряда поповичей, вообще не должен был тут находиться. Но в ходе проверки отчетов их аналитический отдел обнаружил дела, в которых явно присутствовала магия, но очень искусно замаскированная. Вот и стало начальству любопытно, один ли умелец орудует или просто полиция блох не ловит. Натравили на соседнее ведомство, как правило, самого зубастого. Павел, собственно, был не против, до вчерашнего вечера. А вчера сменились флаги в родной Шарукани, и жрец Сварога объявил о возвращении князя в их земли. Возродился давно зачахший род Горынычей. Подняли головы Кощевы крикуны. Начали волнения поднимать, да народ стращать концом света. Раскалилось яблочко докрасна от отцовских сообщений и до царских. Отец звал немедленно возвратиться в родной феод, а царь требовал прибыть в Китеж-град, да принять брачные клятвы у дочери. Тут уж не до работы. Вот и шел молодой попович сдавать дела коллегам, да на судьбу свою нос с носом столкнулся с Оганом Смогичем, тем самым, которого жрецы объявили потомком древнего Змея Горыни. Павел так растерялся, что на автомате подал руку.

— Здрав будь…по службе я. А ты?

«Каким ветром сюда Горыныча занесло, когда все гадают, в каком княжестве он первее объявится, и неужто не помнит, чей я сын?»

Оган действительно не помнил. В отличие от отца, бывшего в курсе всех дворцовых сплетен, его в детстве больше интересовали детали и механизмы, чем люди. И дружить он старался исходя из интереса, а не выгоды. К сожалению, не самая оправданная тактика в тех кругах, которых ему после пришлось вращаться. Павел так же был слеплен из похожего теста. Он знал место, которое занимает в обществе, и не считал нужным ежечасно о нем напоминать. Дружбы с Оганом он не водил в силу разницы в возрасте, но представлены они были. И вот сейчас обескураженный попович судорожно раздумывал, как ему следует поступить.

— Да я по личному… Невесту под ордалию подвели… — У Огана возникла мысль, что попович мог бы помочь ему в этом деле, и он ухватился за нее, как утопающий за соломинку.

Подобная идея появилась и у Павла, только совсем по иной причине. Он понимал, что Смогича нельзя упускать из виду, пока не станет ясно, что с ним дальше делать.

— Так давай помогу, — попович стал подниматься по лестнице, — как невесту зовут, и у кого дело?

— Сабурова Василиса. А дело яга вела, Весея.

Павел остановился, надавил двумя пальцами на глаза. В критических ситуациях это позволяло запустить мысленный процесс с невероятной скоростью.

«Так, приехали. Царская бастрючка, феод у беса на рогах, ордалия. Уж не собрался ли Василий, минуя клятвы, дочку свою со света сжить? А это может оказаться крайне полезной информацией».

— Пошли, — попович, перепрыгивая через ступеньки, побежал наверх, безошибочно отыскал нужный кабинет, рванул дверь, и уже зная, что он там увидит, ударил парализующими чарами.

Папка гулко упала на пол, занявшийся пламенем лист полетел на стол. Яга качнулась, но тут же совладала с собой, поглотив чужую магию. Однако бежать было некуда. Выход перекрыт, на единственном окне решетка.

— Стоять! — Павел достал чарострел. Убить не убьет, но неприятных ощущений ведьме добавит. Оган не к месту подумал, что надо создать такое же оружие, но без магии. За счет огня и быстро выпущенного камня. Праща и чарострел. Чего только не придумаешь в минуту наивысшего возбуждения.

Весея поняла, что ей не сбежать, и в отчаянной попытке смахнула со стола лампу. Керосин разлился на документы, папка вспыхнула. Оган, движимый лишь желанием потушить огонь, бросился вперед. Огонь, вместо того, чтоб накинуться на желанную бумагу, прильнул к его рукам. Лизнул дружелюбно и потух, впитавшись в кончики пальцев.

— Ого, я думал ты артефактор, — подивился Павел, застегивая на яге наручники.

— Да вот, на курсы повышения чародейского мастерства сходил, — отшутился князь, поднимая с пола злополучную папку. Чернила потекли, но написанное вполне читалось.

— Вы совершаете огромную ошибку, — яга села на ближайший стул. Сопротивляться было бесполезно. – Это государственная тайна. У вас нет допуска.

— На папке нет печати. Не юлите, Весея. Почему вы хотели сжечь дело? – попович поднял керосинку, обтер и поставил ее на стол.

— Ничего подобного, я разбирала его для отправки в архив, когда вы напали на меня. Лампа сама упала.

— Почему стекло было снято?

— Керосин заливала и надеть забыла.

— Ммм, ясно, но раз вы готовили дело в архив, и на нем нет отметки о секретности, мы, пожалуй, ознакомимся с ним.

— Не положено, — яга поджала губы, — при гражданских.

— А, за сударя Смогича вы не переживайте, он моим личным секретарем на службу принят с сегодняшнего дня.

Оган хмыкнул, не поднимая глаз от документов.

— Дай, гляну, — Павел закрыл на ключ дверь кабинета, сел так, чтоб видеть ягу, и взял те листы, которые уже прочел его невольный напарник. В отличие от Огана, который хорошо понимал фактические обстоятельства дела, но совершенно не разбирался в процессуальных нюансах, Павел опытным взглядом подмечал нарушения: «От письма Велимира веет остатками морока. Содержание болотного яда в крови критически мало. Такое в сочетании с алкоголем способно подарить чувство легкой эйфории, уверенности, но никак не подчинит волю мага, хоть и слабосилка. Опять же при смерти мага вызывают специалиста, способного опросить едва отделившуюся душу, но здесь все ритуалы по отправлению оной в Навь проведены тем же вечером, фактически до вскрытия. К чему такая спешка? Тем более, что подозреваемая не признала вину».

Павел дошел до листов с последним допросом и чем дальше читал их, тем сильнее хмурился.

«Правильно сказал Смогич, подвели под Навь девку, и в принципе понятно зачем. И бастарда со свету сжить, клятвы не нарушая, и новым упиром обзавестись. Только вот вопрос: как этот Велимир на царя вышел, да еще и с подобным предложением? Не пришел же к нему и не сказал: так и так, одним выстрелом двух зайцев. Не, его за подобные речи на дыбе бы вздернули. Кто? Вот это бы и выяснить и желательно до того, как отец с царем вновь раскалят яблочко докрасна. А заодно и решить, можно ли с новоявленным князем Алатырским полюбовно договориться... И нужно ли. Кстати, как это вышло…»

— Что у Сабуровой этой два жениха, а, дружище?

Оган скривился, словно горошину перца разжевал.

— Долго рассказывать.

— Да я и не тороплюсь уже, ты завтракал? Пойдем, я думаю, нам есть что рассказать друг другу. Ты прав, подвели твою Василису под Навь, теперь надо понять, кому это выгодно. Но этот разговор не для лишних ушей.

— А яга? – Оган кивнул в сторону Весеи.

— А что яга? – Павел пожал плечом. — Ведьмы - они народ ненадежный, а в гневе опасный. Сорвет печать, и пиши - пропало все.

Весея задрожала.

— Пожалуйста, не надо. Лучше убейте.

— Ты что, с ума сошла, сударыня коллежский асессор? Как я добронравную ведьму убить посмею? Всего хорошего! — Попович приблизился к ведьме, снял с нее наручники, после наклонился к самому уху и прошептал: — Чем вас меньше, тем чище мир. Но у тебя всегда есть шанс, так ведь? Сдержи силу.

Ведьма в ответ плюнула.

— Пошли, — Павел подмигнул ошарашенному Огану, достал из рукава тонкий платок и утерся им.

До самой таверны они шли молча. Оган крутил в мыслях только что увиденное и ничего не понимал. Это раздражало. Не к месту вспомнился ночной сон. И наконец созрел здравый вопрос:

— Почему ты мне решил помочь, Павел?

Попович был готов к этому и тем не менее понимал, что ступает на тонкий лед полуправды.

— Вначале из-за любопытства или профессиональной чуйки, называй, как хочешь, а потом… Ты же знаешь, чья дочь - твоя невеста?

Оган кивнул, а Павел постучал задумчиво краешком плотного меню об стол, потом достал блюдечко, раскрутил яблочко и произнес:

— Сухаревку. Яна Мазура, покажи мне.

Серебряная поверхность пошла рябью, являя угрюмого мужика с пышной щеткой усов и в очках-гоглах.

— Здрав будь, Павел Смирнов, каким ветром?

— Информация нужна об умершем маге. Велимир Порошин. Штаб-лекарь врачебной управы Восточного феода, доктор медицины. Все, что найдешь. Взгляды, интересы, людей которых лечил, клубы, которые посещал. Помимо основного канала сделай запрос по резервному и посмотри, кто лапками дергать начнет.

— Добро, когда весточку слать?

— Даю тебе сутки, Ян, но чем раньше будет отчет, тем лучше.

Блюдечко погасло, курносая подавальщица принесла плотный завтрак, а Павел не торопился отвечать на вопрос. Оган ждал.

— Так вот, — продолжил попович, делая глоток черного кофе, — подобные твоей боярыне люди на особом счету. Да, пустышка, да, незаконнорожденная, но вполне себе крупная карта в общеполитической игре. В эту партию прекрасно вписываешься ты и совершенно никак Порошин. Это странно, а учитывая тот факт, что твоя невеста собралась вывести его как упира, вдвойне странно. А я люблю странности. Более того, иметь наследного княжича Бореи в должниках — очень хорошая перспектива. Ну, что расскажешь? Каким образом у твоей невесты второй жених нарисовался?

Объяснения Оган принял и даже нашел в них зерна правды, а потому решил подыграть своему неожиданному союзнику.

— Тут все просто. Мы были сговорены с детства. Естественно, Василисе никто не сообщал. Мой отец искренне считает, что молодые должны вдоволь нагуляться перед свадьбой, тогда сильнее ценить будут стабильность внутри семьи. Но, когда настал черед клятв, оказалось, что царевна вместо брачного венца предпочла суд богов.

Павла так и подмывало спросить: «И как это связано с тем, что ты сделался наследником Горыни?»

Он чувствовал ложь, но никак не мог ухватить нужную мысль за хвост. За какую идею ни возьмись, все труха. Так, не сведя ни одной ниточки воедино, он предложил:

— Знаешь, а давай прокатимся до дома Порошина, заодно поболтаем с кикиморой, мало ли.

Дом их встретил разгромом и одичавшей обитательницей. Та выла, носилась по стенам и грызла мебель. Но стоило поповичу поймать ее за шкирку, как притихла, обвисла вся. Поначалу не желала отвечать на вопросы, свистела, шипела, но стоило Павлу произнести несколько крепких ругательств, как облизнулась и, довольно щурясь, сообщила, что действительно плюнула в тарелку Василисы.

— Хозяин велел так сделать. Сам приказал, сказал, что хочет отвадить невесту. И ужин в печи сжечь велел, а одежду я сама испохабила, решила: так быстрей уйдет. И ведь ушла, ушла зараза. И хозяин ушел, но он обещал, что вернется. Другим вернется, сильным. Меня заберет в столицу. Меня раньше никто в столицу не обещал забрать, а хозяин пообещал.

— Я успокою ее, а ты иди, осмотрись, может, что интересного найдешь, — предложил Павел, но, поймав обеспокоенный взгляд Огана, все же пояснил: — С таким диким духом дом вряд ли кто снимет, а она от голода скоро потеряет те остатки оболочки, что имеет, и превратится в лихо. Не приведи боги, подцепится к кому. У нас есть право развеивать таких. Грязная работа и не совсем приятная. Но если ты любитель, смотри.

— А ведьма? Что ты сделал с ней?

— Снял печати. Не смотри так на меня. Она подвела царскую дочь под Навь. Запомни: не бывает добронравных ведьм, все они порождения тьмы. Только печати их и держат, а некоторые и с ними умудряются козни творить.

Из комнаты Оган все же вышел. Разговор оставил гадкое чувство. Которое лишь усилилось от верещания кикиморы. Правда вскоре все стихло. Он вошел в хозяйскую комнату, затаив дыхание, и выдохнул облегченно, не найдя в ней женских вещей. Казалось бы, все понятно, все свободные люди, но собственная радость была чересчур показательна. В комнате не нашлось ничего примечательного, разве что в камине оказалось слишком много пепла. Оган провел над ним рукой и прочитал заклинание восстановления. Огненная магия и тут подвела. Словно на пущенной вспять кинопленке из золы стали собираться листы, плотнеть и наливаться чернильной вязью. Едва чародейство подошло к концу, как он нетерпеливо впился в них глазами.

— Что нашел?

— Держи, — Оган протянул бумаги поповичу. С души словно камень свалился. Не его родовая магия толкнула лекаря на погибель. — Думаю это многое объясняет.

— Не может быть, что такие улики просто так валялись.

— Они и не валялись. Я их из пепла восстановил.

— Но это значит...

— Это значит, что Велимир вступил в культ Мертвого бога и несколько лет готовился стать упиром. Ну и так, по мелочи, оказывается упиры исповедуют Кощеву ересь и стремятся к бессмертию.

Павел оперся плечом о косяк. Прямо день удивительных открытий. Вот так придешь на работу пораньше и узнаешь массу интересного. Надо же, полулегальный культ Мертвого бога связан с упирами и соответственно с царем Василием. Ну, тогда понятно, как Велимиру удалось провернуть все это. Культ – это всегда организация с жесткой иерархией, во главе которой должен кто-то стоять. Кто-то настолько влиятельный, что способен вкладывать в голову царя подобные идеи. Например, щупленький секретарь Ивар или уже почти развалившийся от старости казначей. Кому-то из них крайне выгодно создавать еще одного упира, а заодно избавиться от потенциальной претендентки на власть. Интересно, они всех Премудрых извести хотят, или только та их заинтересовала, на которую отозвалась родовая куколка?

«Да, Горыныч, по-хорошему с такой «родней» тебя в союзниках держать надо. Да вот отец не даст, уж больно ему Алатырское княжество любо. Что же делать?»

— И что теперь делать? — Огану от прочитанного было не по себе.

— Хороший вопрос. Прям извечный, я бы сказал… — Павел свернул бумаги в трубочку и постучал ими о ладонь. Хотел бы он знать ответ на него. — Теоретически культ кощея не запрещён. Да и упиры, сам понимаешь… А по факту невеста твоя убийство не совершала. Но кто-то очень сильный в верхах хочет, чтоб она не вышла из Нави. Я так понимаю, тебе нужна очистительная грамота?

— И право зажечь костер.

— Да, резонно. На богов надейся, а сам… Хорошо. Будет тебе такое право. Я с заставой свяжусь, документы на боярыню подготовлю. Попробую дело возбудить, гляну, кто возбудится в ответ. Короче, встретимся завтра возле портальной избушки.

— Ты тоже идешь?

— Да, очень хочется поговорить с этим самым Велимиром.

На том и разошлись. Оган решил не испытывать на прочность охранные чары дома, принадлежащего Смогичам, и снял номер в чистой гостинице, где не очень-то интересовались документами. Когда во сне появилась Василиса, такая родная, такая обеспокоенная, он не стал тратить время на разговоры. Когда ты не знаешь, наступит ли «завтра», когда не уверен, что оно тебе принесет, лучше всего попробовать на вкус «сегодня». Проглотить его целиком, облизать пальцы и позволить себе быть счастливым, быть с любимой женщиной, просто быть. Живым.

На пике удовольствия он проснулся, поймал то искрометное ощущение, когда тело рассыпается на миллиард частиц и потом, вопреки всем законам физики, собирается вновь. Улыбнулся ночному октябрьскому небу и взъерошил отросшие волосы.

«Не сожрут, подавятся», — твердая, как путеводный камень, мысль окончательно пробудила. Мысли, еще вчера занятые совсем другим, потекли в ином ключе. Оган достал наливное яблочко, напитал его своей магией, кинул на серебряное блюдечко и произнес:

— Покажи мне, что известно о поповиче Павле Смирнове?

Смирнов провел ночь не так ярко и весело, как Оган. Сначала с ним связался осведомитель, но ничего принципиально нового о Велимире не рассказал. Разве что поведал, как тот надорвался на одной из операций, и с тех пор магия питалась исключительно его жизненными силами. Это по крайней мере объясняло мотив. Потом пробился негодующий отец, но только услышал, что на самом деле князь Горыныч не в Тмутаракани, как сообщили все источники, а буквально под самым носом приказал немедленно избавиться от противника. Вот так просто, будто Павел не офицер при исполнении, а Оган не князь, имеющий законные права. Сдержанно попрощавшись с отцом и пообещав все уладить, Павел прочел отчет с участка. Как и следовало ожидать, Весея сорвалась. Правда успела бросить лишь одно проклятье и то на поповича, а у тех, как известно, у всех зеркальце зачарованное на груди висит. Зеркало в пыль, ягу ее же ворожбой и накрыло. Чисто, комар носа не подточит. С защитником сложнее будет, да и не его это забота, а Огана. Павел запросил информацию по князю Тмутараканскому и Алатырскому. Женат. Не невеста значит Василиса, а жена. Интересно, когда успел, и знает ли царь Василий? Вряд ли. Тут одно из двух: или отношения со змеичами налаживать, или дочь под Навь подводить. Значит, в чей-то идеальный план вмешалась госпожа Судьба. Стоит ли тогда вставать у нее на пути и тасовать колоду? Или все же попробовать сыграть теми картами, что выпали? Вдруг они не хуже, чем у соперников, что вслепую поднимают ставки.

Утро следующего дня выдалось морозным. Перед портальной избушкой Павел отдал Огану бумаги.

— Я обе фамилии поставил. Твою и ее девичью в скобках, чтоб наверняка, — слова сказаны и услышаны. Наследник Алатырского высокого феодала знает, кто перед ним.

— Благодарю, сочтемся. Такие вещи не забываются, будущий родич, — и эти слова услышаны. И гораздо больше понято, чем сказано.

— Пойдем, — Павел первый вошел в избушку, — у нас будет не так много времени, надеюсь, твоя Василиса увидит костер. И надеюсь, она стоит тех перьев, что сегодня тебе вырвут.

— Стоит, — фыркнул Оган в спину поповичу.

На этот раз их встречали витязи Северовой заставы. Именно они должны были дать добро на разведение огня у Калин-Моста. Долго не спрашивали, что и зачем. Взяли пошлину серебром и отошли в сторонку. Оган заметил, что они делают ставки. Огляделся в поисках старухи-чудки, не нашел ее и посетовал: — Не так я представлял себе защитников Гардарики от нежити, — проворчал он, складывая из хвороста костер.

— Раньше Застава и впрямь была сильна, — Павел сложил руки на груди и глядел на серое марево Нави, — но времена меняются. Магия слабеет, законы признают право умертвий на существование. И уже никто не смотрит, прорвались они с той стороны или просто не смогли уйти, как эта самая Фекла.

— Ты узнал ее имя?

— Я у всех их спрашиваю имя... без него нельзя провести ритуал. Ладно, князь, зажигай свой костер.

Огонь вспыхнул ласково и резво. Зашипела мерзлая земля, запарил снег. Хороший вышел костер, яркий, живой. Но прогорела одна кладка дров, другая, проклюнулась на черной земле молодая зеленая травка, а Василиса все не шла.

«Ну же, любимая, давай, иди сюда на свет. Я жду тебя. Иди ко мне. Останься со мной. Василиса!»

Он скорее почувствовал ее, чем увидел. Закричал мысленно, что есть мочи, кинул в огонь, нет, не сухие ветви, а свою магию. Кругом запахло летней степью и жженой карамелью.

«Попович! Сзади!» — услышал он далекий голос Василисы. Крутанулся и увидел Павла с серебряным кинжалом в руке, а в шаге от них летучий отряд упиров царя Василия.

----

[1] Малахайка — коническая меховая шапка с большими ушами.