Останься со мной

Глава 1, в которой Василиса получает подарок

Есть люди, словно морской бриз в солнечный день. Теплые, нежные, с привкусом соли на губах. Говоришь с таким, смотришь на него, а по душе растекается пекучая горечь. Ведь знаешь, не твой это ветер, мимолетный. Он тут лишь для того, чтобы растрепать волосы, разбередить душу и умчаться прочь. Такой поднимет песок несбыточного, забьет бураном намеченную дорогу, да так, что не вспомнишь, куда вел тебя путь, и улетит своим путем, оставив тебя одну-одинешеньку посреди ледяной пустыни.

Все эти мысли, незваные, неуместные и совершенно бесполезные, пронеслись у Василисы в голове в тот момент, когда она, вымокшая до последней нити на исподней рубашке, стояла на пороге каюты купеческого класса, на высоте четырех верст от уровня моря, и глядела сквозь запотевшие очки в удивленные глаза хозяина дирижабля.

Рядом суетился ветровой, от волнения то и дело поднимаясь в воздух.

— Отцом Даждьбогом клянусь, Оган Смогич, оно случайно вышло! Берегиня, как высоту набирать стали, разнервничалась да излилась на соседку водой речной. Уж я дул, дул. Сушил, сушил, да все без толку. Оно... переодеться б девке в сухое, чистое. Путь-то не близкий, а с платья течет. Кабы не разболелась, чай, не чародейка, любую хворь на раз подцепить может.

Дух-хранитель дирижабля замолк. Василиса и вовсе не считала нужным что-либо говорить. Она кожей чувствовала, насколько гадко выглядит и боялась попросту не выдержать и разреветься. Чужой взгляд жег. С платья капала вода. На узорной праздничной завеске[1] изумрудной чешуей блестела ряска. Стоило смахнуть ее, как пришлось ловить съехавший на бок венец.

Молчание затягивалось. Наконец хозяин каюты, не дождавшись иных объяснений, спросил:

— А мамки, няньки, сударыня, ваши где?

Василиса вспыхнула словно свечка и тихо, что б не было слышно, как сел с обиды голос ответила:

— Своими руками пользуюсь.

Маг коротко кивнул и не стал более допытываться.

— Добро. Переодевайтесь конечно, только не залейте документы на столе. У берегинь природный дар силен. Дня три еще с волос и платья течь будет.

Василиса на это лишь спешно поклонилась, подхватила туесок самобраный да скрылась за легкой дверцей.

Ветровой принялся сушить лужу, ворча и причитая о том, что разумных духов следует садить отдельно от других пассажиров. А Оган отвернулся к окну. Не о том сейчас были его мысли. И даже не о барышне с ярко-синими глазами, кукольным личиком и острыми плечами, которых не смогла сокрыть даже свободная завеска. Вода ведь о всякой девке правду скажет. И о тощей, и о пышнотелой. Хороша, конечно, незнакомка, даром, что чужая невеста. Если он, конечно, правильно прочел узор на подоле. Даже слишком хороша. Чернокоса, тонкоброва. Губы-вишни, щеки-бархат… и очки, от которых изменяющими чарами веет за версту. Скучно.

Потому прелести девицы отвлекли его от темных мыслей лишь на те бесконечные мгновения, покуда он любовался на них. Но стоило наваждению скрыться за дверью, как черной змеей в душу вновь пролезли слова отца: «Пришла пора жениться. Нужно успеть, пока братья твои живы».

Оган тряхнул головой. Нет. Пусть отец хоть все нутро выест. Не станет он чужой судьбой кормить родовое проклятье.

Василиса закрыла дверь, прильнула к ней ухом. Вроде молчат, не обсуждают ее злоключения. Вот и славно. От сплетен хотелось бы уберечься. Чего доброго, до батюшкиных ушей молва дойдет. Ты хоть тише воды, ниже травы будешь, а все равно найдутся милостники[2], готовые новую побасенку про царскую байстрючку сложить. Здесь же такова ситуация вырисовалась, что нет из нее правого выхода. Мокрой шесть часов полета сидеть не будешь, замерзнешь. Да и перед женихом в таком виде не покажешься. А переодеться негде, кроме как в каюте, занятой старшим сыном промышленника всея Гардарики. Целый наследный князь, маг. И чего, спрашивается, ему на дирижаблях летать, когда по всей стране избушек на курьих ножках, понаставлено? Зашел в одни двери, вышел в другие. И не надо кучу времени тратить, только эфир и пошлину. А этот сидит, работу изображает. Небось, пока она не появилась, в «Мельницу» играл. Василиса покосилась на маленький стол. Тот и впрямь был завален бумагами. Старые хроники, чья-то родословная. Цера с каракулями. Девица показала разложенному добру язык и принялась спешно, по-военному переодеваться.

Ее вдруг словно кипятком ошпарило. Чужая каюта, чужой мужчина. А что подумает о случившемся Велимир? Нет. Не скажет она жениху. Может быть, когда-нибудь потом… Стыд-то какой! Хорошо, что у этого Огана такта хватило выйти. Но все равно надо быть начеку. Это ж надо было умудриться перед свадьбой Смогича повстречать! Хоть в змеев пернатых они только в сказках оборачиваются, но добра от них все равно не жди.

— Благодарю, — она открыла дверь и вышла, прижимая к себе туесок.

Хозяин каюты обернулся. Одновременно с этим дирижабль тряхнуло, и Василису бросило вперед.

— Держите себя в руках, сударыня, — Оган ухватил ее за локоть, не позволяя упасть. — Подобные маневры были модны при дворе в позапрошлом сезоне.

— Я не бываю при дворе, — произнесла она, силясь скрыть накатившее раздражение. Казалось, чужие пальцы прожгут рубаху, но хозяин каюты не спешил убирать руку. — Можете не провожать, я знаю свое место и не претендую на ваше.

Собеседник на это лишь плечами пожал. Но локоть выпустил, и даже отступил на пол шага.

— Ветровой, сопроводи сударыню и проверь, чтобы она пристегнулась.

Едва прозвучал приказ, тут же возник дух. Потрепал край белой рубашки. Посмотрел жалобно сначала на Василису, потом на Огана и покаянным голосом произнес:

— Не выйдет, хозяин. На месте, где сударыня сидела, кувшинки расцвели. Берегиня их рвать запрещает, не к добру говорит. А иных свободных кресел нет. Только классом ниже.

— Идет, я полечу во втором классе, — Василисе совершенно не нравилось повышенное внимание к собственной персоне.

Оган нахмурился. Ему подобная идея не понравилась. Не пристало девице из благородных среди мужиков немытых да товарок, на заработки летящих, лететь. Скажут, чего лишнего, толкнут или еще как обидят.

— Сударыня, разрешите предложить вам свою каюту. У меня достаточно места на двоих.

Василиса вспыхнула, так что очки запотели. Приложила руки к пылающим щекам и мысленно просчитала до десяти. Что же такое этот промышленник предлагает?! Ей с ним в одной каюте сидеть, да еще и накануне свадьбы?! Ну уж нет.

— Благодарствую, — выдавила она из себя, — но, пожалуй, откажусь от вашей милости.

— Напрасно. Вам тут всяко удобнее будет. Я займусь своими делами, вы — своими, — Оган и сам не знал, зачем уговаривает ее. Одному привычней, спокойнее. Работать опять же никто мешать не будет.

Василиса недоверчиво посмотрела на Смогича.

— И какой вам от этого прок?

Хотел бы он сам знать ответ на этот вопрос.

— Да вот боюсь, что расскажете всем, как вы на моем дирижабле добирались, и никто больше лететь не захочет, — он смущенно улыбнулся и развел руками. Василиса же шутки не оценила.

— Вы… Вы что думаете, что я вас ославить хочу? Да как вы можете? Вы совсем меня не знаете, и туда же… С вашего позволения.

Она развернулась так лихо, что черная коса взвилась змеей, и, чеканя шаг, удалилась в сторону спуска на нижнюю палубу гондолы.

Василису неимоверно злил подобный тип мужчин. Самовлюбленные, эгоистичные, нахальные жар-птицы, которые за кружевом приторных фраз прячут яд мыслей. «Каков наглец! За кого он меня принимает? Это на его воздушной драндулетине меня облили водой и лишили оплаченного места. А он еще и паясничает! Вот возьму и действительно напишу заметку в местную газету. Назову ее как-нибудь заковыристо: “Путешествие на…”»

Но додумать название предполагаемой статьи она не успела, потому что ее снесло запахом. Это была непередаваемая капустно-рыбно-портяночная смесь, которую следовало срочно запатентовать и использовать в военных целях.

Пересилив жгучее желание закрыть нос рукой, Василиса все же пересилила себя и шагнула в отсек. Второй класс шумел и пребывал в постоянном движении. За летающим анчуткой с визгом бегала ребятня. Отставной вояка снял сапоги, вытянул ноги и разбавлял детские визги зычным храпом. У окна трещали и плевали в кулак семечки, бойкие молодухи. В проходе между лавками стояли клетки с неуемными петухами. Здоровенный детина ломал ливерный пирог и вовсю предлагал его соседям. Но стоило Василисе оказаться в поле зрения, как все тут же смолкли. Сотня пар глаз синхронно уставилась на нее.

— О, барыня с верху пришла, неужто опять за правдой народной? – выдал бесхитростно мужик. — Садись, сюдой, пирожка дам. Свеежий.

Василиса отрицательно замотала головой и выскочила из отсека. Теперь предложение Смогича выглядело не столь бесстыдным. Скорее даже, вполне приемлемым.

«Ладно, сюда вернуться я всегда успею».

— Ваше предложение в силе?

Оган удивленно воззрился на чужую невесту. Стоит взведенная, как боевая пружина, лишь тронь – убьет.

— Конечно, проходите… И, если вас смущает мое присутствие, мы можем оставить дверь каюты открытой.

Василиса кивнула и заняла диванчик напротив, уместив самобраный туесок подле себя. Ее сосед распорядился об обеде на двоих и, более ни слова не говоря, уткнулся в свои бумаги.

Каюта погрузилась в тишину. Василиса не знала, чем себя занять и принялась рассматривать попутчика. Оценивающим взглядом прошлась по его долговязой фигуре, от души пожелала всклокоченной шевелюре познакомиться с гребнем и тут же поймала на языке фантомный вкус каштанов, что ей довелось пробовать в Вышграде. Сглотнула, выпуская стаю мурашек. Скользнула вниз и с любопытством отметила, что щекам, подбородку, даже длинной мужской шее нужна бритва. К концу дня они сделались заметно темнее. Зато на их фоне проявились тонкие, слегка искривленные губы. Эдакие две лакмусовые бумажки, служащие индикатором мыслей. Сейчас, например, их хозяин был чем-то раздосадован, и ямочка над верхней губой сместилась вверх и влево от носа. Маг читал собственные записи и морщился, словно слова, призванные попадать в голову, поступали туда через нос, застревали и вызывали зуд. Василиса затаила дыхание в ожидании, когда он протянет руку и потрет длинным указательным пальцем обеспокоенный чтением кончик.

Оган поднял взгляд и посмотрел в упор. Пришлось спешно делать вид, что длинношерстные облака за окном интересуют ее куда сильнее, чем недоумение разноцветных глаз.

«Это называется гетерохромия, — поспешно поправила она себя, — Когда один желтый, словно янтарь, а второй как кофейное зерно».

До чего она докатилась! Подглядывает за мужчиной. Вот даже сейчас невольно всматривается в отражение стекла, где видна рука, резво орудующая писалом. Изгиб пальцев и кисти излишне пластичен.

«И правда змеич. Текуч как вода. Интересно у него бывают вывихи?.. Слава Щурам, — Василиса поймала за хвост собственные мысли и с облегчением выдохнула, — Значит, мозг все же на месте, и это лишь исследовательский интерес. А, впрочем, чего полошиться? С какой еще целью можно смотреть на эти тяжелые брови? Они ж, словно ребенок кисть в краску обмакнул и провел по лицу небрежно, еще сильнее прибавляя ассиметрии. Зато какая цаца: “Подобные маневры были модны при дворе в позапрошлом году”. Так говорит, словно на него гроздями девицы вешаются». — Мысль эта оказалась неприятной, и Василиса спешно отгородилась от ее.

Оган почувствовал, как вновь нагрелась обережная булавка, и отложил писало. Хватит. В таких условиях просто невозможно работать.

— Мы так и не были представлены, — решил он все же завязать светскую беседу. — Мое имя вы уже знаете, а сами не назвались.

Василиса полыхнула негодованием. Не положено так! Однако гнев схлынул, стоило представить, как они сейчас в дирижабле общего знакомого искать будут? Мысль эта неожиданно позабавила. Она улыбнулась и протянула руку как это делала зачастую в больнице.

— Боярыня Василиса Ольгердовна Сабурова, — произнесла, и замерла, в ожидании понимающей ухмылки, присущей тем, кто был в курсе дворцового скандала двадцатилетней давности или к безразличному кивку далекого от придворных сплетен обывателя, но совершенно не к тому, что, приняв ее руку, попутчик склонится к уху и обволакивающим шепотом поинтересуется:

— А зачем вам очки без диоптрий, боярыня?

В нос ударил дымный запах степного пожара и жженого сахара. Близость дыхания опалила волоски на коже. Вмиг захотелось уткнуться носом в чужую шею и дышать, дышать, словно кислородной маской. Вот она магия пернатых змеев во всей красе! Василиса испугалась собственной реакции, дернулась, отчего злополучные очки сползли на нос. Не придумав быстрого и умного ответа, ляпнула первое, что пришло в голову:

— Чтоб умнее казаться.

Оган отпустил руку и скорчил такую гримасу, которая при должном воображении сошла за улыбку, если бы не была до краев наполнена злорадством разочарования.

— Куда как лучше быть, а не казаться, сударыня.

На это Василиса лишь задрала нос. Достала из туеска первую попавшуюся книгу и показательно уставилась в нее.

Попутчик громко хмыкнул:

— Серьезно?! «Травник» Ефима Лазарева? Решили борщ приворотный сварить?

— Ну, знаете что, — она шумно захлопнула мануал и поднялась. – Это переходит все границы. Князь Лазарев — превосходный ботаник, грамотный зельевар и…

— … и потаскун. Мы с ним учились в одном лицее. Удивлен, что его допустили читать лекции на женских курсах.

Василиса задохнулась. Все слова, брошенные охамевшим попутчиком, попали в цель.

***

Лазарев действительно был охоч до молоденьких студенток. По большому счету и ладно бы. Перед поступлением над каждой из них семья провела обряд погребения невесты. Девицы умерли для отеческого дома и дальше могли строить свою судьбу сами. Естественно, никто за девством их уже не следил. К Лазареву студентки сами тянулись. Кто за особым отношением шел, кто за подарком. Были даже те, кто искал ту самую. Большую и чистую. Правда от таких молодой преподаватель держался подальше. Время шло, и в один недобрый день интерес Лазарева пал на нее. Только вот боярыня Сабурова вольностей себе позволить не могла. Ибо опутана была с семи лет клятвами царскими, как мавка болотной тиной. Да и ходить проторенными тропами не любила. Где много ног, там много грязи. Потому на все предложения ответила отказом. Долго осаждать крепости князь не любил и очень скоро перешел к штурму. Грубому, как всякая мужская сила. Девичий плач, разорванный кафтан и впившиеся в лицо когти только раззадорили его. Дело бы кончилось бедой, если бы не другой преподаватель, услышавший крики. Велимир не дал случиться беде. Тут же завязался поединок чести. Зрелище не для женских глаз. Но Василиса запомнила его в мелких подробностях.

После много ночей подряд он снился ей. Один и тот же момент. Раз за разом.

Лазарев проиграл. И долго потом валялся в госпитале. Разорванное сухожилье на руке так и не зажило, словно разрезалось снова и снова. Не понятно, как Велимиру это удалось. Мало существует ран, в том числе и магических, которые нельзя вылечить. Даже поповичей привлекли, но те не нашли ни магических следов, ни ведьмовских. Тем не менее дело замять не удалось. Лазарев принадлежал к княжескому роду. После разбирательств и судебных тяжб, которые продлились полтора года, Велимира сослали в Восточный Феод поднимать лечебницу в крохотном приморском городке. Василиса чувствовала себя жутко виноватой. После поединка она даже глаз не смела поднять на своего спасителя. Но тот нашел нужные слова для перепуганной девчонки. Успокоил, отпоил душистыми взварами, увлек разговорами, и она сама не заметила, как влюбилась. Тем самым потрясающим и чистым, словно первый снег чувством. Она не видела ничего вокруг, только его глаза, не слышала иных звуков, кроме его голоса. Ей нравилось в своем преподавателе абсолютно все, но она не знала, как себя вести, что говорить и куда смотреть. Заикалась на практиках и путала инструменты. По институту пошли слухи, и дело приняло таков оборот, что Велимир был вынужден пригласить студентку к себе на разговор. Хлопнула кабинетная дверь, и Василиса сжалась вся, готовая услышать длинную речь об ответственности и неподобающем поведении.

«Это правда?»

Она кивнула, страшась поднять глаза от пола.

«Знайте, это взаимно». — Сорвалась натянутая тетива. Полетели, словно стрелы, тайные встречи, обещания и поцелуи. Но счастье их было столь же ярким, сколь недолгим. Велимир все же уехал на Восток, а Василису по окончании университета распределили в неспокойный Тугарский Феод. Ефим Лазарев оказался не только потаскуном, но и мстительным лихом.

***

И дернул же бес взять именно его книгу. Ведь должна была на самом дне туеса лежать…

Разгореться ссоре помешал ветровой. Он плавно вплыл в каюту, поклонился и провозгласил:

— Обед.

Василиса села, а Оган, мысленно костеря себя за несдержанность, принялся спешно убирать бумаги. Когда стол опустел, ветровой снял с изгиба руки сложенную в четверть скатерку и с залихватским «Эх, поедим!» раскинул ее на столе. Пахнуло горячим мясом, и на скатерти возникли два исходящих паром горшочка с богатыми суточными щами, кулебяка на четыре угла, моченые яблоки с морошкой и дурманяще-ароматный рябиновый сбитень. Посередине расположился круг ржаного хлеба, а подле маленькая костяная солонка.

Оган на правах старшего, мужчины и хозяина взял хлеб, поделил его надвое и передал часть Василисе. Та замялась на долю секунды, но подношение приняла. Опустила глаза, словно раздумывая над чем-то важным, потом все же решилась. Выдохнула, сдобрила свой кусок солью, разломила и вернула половину. И пока сотрапезник ошарашенно на нее смотрел, откусила соленого хлеба и зачерпнула ложкой щи. Оган, не торопясь, повторил за ней. Прожевал и с сомнением спросил:

— Чем я заслужил прощение?

— Ничем. Но мне с вами нечего делить, кроме хлеба. – Василиса дернула плечом. Небрежно, по-женски, словно прогоняя назойливую муху. Насмешка Смогича неожиданно задела. Нет, она привыкла к липким взглядам, оценивающим поцокиваниям и постоянным письмам от свах. Промышленник же держал себя подчеркнуто отстраненно, но тем не менее был предельно внимателен. Ведь умудрился заметить даже то, что упустил Велимир. А ведь царские маги уверяли, что очки не только сокроют ее истинную внешность, но и отведут глаза всякому.

Огана окатил стыд. Права ведь боярыня. Им нечего делить. Их ничего не объединяет. Просто попутчица, незнакомка. Чужая невеста. Чего он взъелся? Разозлился, глядя на то, чего у него никогда не будет? Так его и раньше брачные узы не интересовали, а после отцовских откровений и подавно. Откуда яд, словно не Смогич он, а тугарин змеехвостый?

«Нечего делить»… А ведь им и вправду нечего делить. Их ничего не объединяет, и пути у них разные. Сойдет она с дирижабля, замуж выйдет, заведет огород с травами лечебными. Детишек родит… здоровых. Чужая невеста. Чужая жена. Чужая судьба… Не его.

Так, быть может, в этот стремительно уносящийся поток бросить последнюю доску с давно разбитого корабля? Пусть унесет ее, затянет илом, засыплет песком времени. Да. Пожалуй, так даже лучше будет, чем в дар яге преподносить.

Оган принял решение.

— Тем не менее я обидел вас и хотел бы загладить вину.

Василиса метнула в него насмешливый взгляд.

— Да, бросьте, глупо обижаться на правду. Вы лишь подтвердили слухи о том, что язык у Смогичей что жало. Отравит и не заметит.

Как бы не было гадко на душе у Огана, он отметил, что за смазливым личиком скрывается крайне зубастый характер. И это ему неожиданно понравилось.

— Что ж, тогда от имени моего рода и от меня лично позвольте в качестве извинения подарить вам одну вещицу.

Оган сложил руки лодочкой, а когда раскрыл их, то на ладонях мерцал крохотный огонек. Василиса замерла, словно птенец перед змеем. Никогда прежде ей не преподносили подарков вот так из рук в руки. Боярин Сабуров с мачехой и в уме подобного не держали, а Велимир… попросту не успел.

— Зачем это? – Василиса недоверчиво покосилась на попутчика.

— У вас до сих пор коса мокрая, а на дворе октябрь. Волосы еще несколько дней просушить не выйдет. А вот с этим. – Он дунул на огонек и тот обернулся накосником, по которому золотым шитьем горел огненный узор. – Вот, держите. С ним вы сможете огонь развести хоть в самой Нави.

Василиса сомкнула в раздумье брови. Уж очень странная вещица лежала перед ней. Совсем не похожая на волшебные мелочи, коими наполнен был их техномагический мир. Да и даритель не внушал доверия.

— Что вы задумали? Впервые слышу, чтоб людская магия могла с силой духов справиться.

— Так она и не справится, — Оган протянул накосник Василисе, – но силы хватит, чтоб сдержать пару дней. А потом, как коса мокнуть перестанет, можете смело выбросить. Клянусь, что даром этим, не замышляю против вас ничего дурного.

Если бы бояре Сабуровы взяли на себя труд обучить падчерицу теории магии, то она, скорее всего, отказалась бы. А так любопытство победило осторожность. Она кивнула, и Оган вложил ей в ладоши подарок. Легкое касание мужских рук обожгло, словно это в них заключалась магия огня. Василиса зарделась и суетно принялась вплетать в косу ленту, ощущая, как пушатся высохшие волосы, растекается по телу тепло. То ли от взгляда, то ли от подарка. Пальцы не слушались. Наконец она обозлилась сама не себя, связала концы крепким узлом и поблагодарила.

Оган на это лишь рассеяно кивнул и больше не проронил ни слова. Дело сделано. Назад пути нет.

----

[1] Завеска - традиционный женский передник у народов Восточной Европы. Мог быть как повседневным, так и праздничным. Его шили из белой ткани и украшали вышивкой, тканым узором, лентами и тд.

[2]Милостники – на Руси категория княжеских слуг на условном феодальном содержании.