Семнадцатилетний парень в футболке передал пас Питу Джонсону, бежавшему по полю.
— Совсем неплохо! — воскликнул Эдди Форбс, которому тоже было семнадцать и чей отец был владельцем компании «Нефтяное оборудование Форбса» в Алтуне, штат Пенсильвания. Эдди был исключен из Шота, а Пит Джонсон, чей отец был агентом по продаже недвижимости в Чикаго, провалился в Экзетере.
Теперь Пит передал мяч обратно Эдди, который подбежал на пас. Было около пяти часов вечера в один из октябрьских дней. Небольшой корпус академии Брайен севернее Филадельфии утопал в пышности осенних красок. Красная и желтая листва обрамляла шесть кирпичных корпусов, составлявших вместе частную школу, где восемнадцать первоклассных преподавателей вбивали в головы пятидесяти трем учащимся знания, которые позволили бы им поступить в колледж. Некоторые учащиеся были просто неспособны к учебе. Большинство же, подобно Эдди и Питу, любили только гонять мяч и не проявляли к книгам никакого интереса. Каждому из них карьера отца гарантировала обеспеченное будущее. Их родители смотрели на школу Брайена, как на место, избавлявшее их от лишних забот. А дети считали школу Брайена местом, где можно попробовать разного рода каверзы. Никто не воспринимал ее всерьез.
Эдди поиграл с мячом, а когда подбросил его вверх, заметил парня в свитере, который нес книги к себе в общежитие. Эдди знал, что это был один из немногих учащихся, кто относился к школе Брайена серьезно.
— Эй, Марко! — закричал он, передавая ему пас. — Возьмешь мяч? Ты умеешь играть в американскую игру? Нет?
Марко заметил посланный ему мяч. Он попытался поймать его свободной рукой, но у него ничего не получилось. Мяч отскочил от земли и ударился в дерево.
— Бей обратно, Марко! — крикнул Эдди. — Будь хорошим итальяшечкой. Бей обратно!
— Мы дадим тебе на обед еще спагетти, — пропищал Пит Джонсон.
Оба расхохотались.
Марко положил книги на землю, поднял мяч и отбил его к Эдди.
— Неплохо! — крикнул Эдди, подпрыгнув, чтобы принять мяч. — У тебя хороший удар рукой. А ногой можешь? Попробуй ногой!
Он пнул мяч в сторону Марко, который принял его.
— Ногой! Ну, давай! Игра всей Америки, футбол! Ты должен научиться, как играть ногой.
Марко, который уже наблюдал за несколькими играми, попробовал проделать то, что он видел. Он поднял мяч перед собой, подбросил его, а затем ударил ногой. Мяч полетел прямо через его голову, ударился в дерево и отскочил от него, пролетев совсем близко от его головы. Эдди и Пит разразились хохотом.
— Эй! Зачем же ты бьешь его вверх, когда надо вниз? А, Марко?
Марко ничего не сказал. Он отбросил мяч, поднял книги и пошел дальше, к своему общежитию.
«Ишь умники», — подумал он.
— Эй, Эдди, — крикнул Пит. — Почему итальянцы начинают учиться в школе в двадцать два года?
— Потому что два года у них уходит на то, чтобы научиться ходить, а еще двадцать, чтобы научиться толкать детскую коляску.
И опять оба взорвались от хохота.
«Ах, вы, маленькие поганцы. Я бы убил их. И к тому же, шуточки их совсем тупые».
Марко серьезно относился к занятиям в школе Брайена, потому что это был серьезный поворот в его судьбе. Потерпев неудачу во всем, чем он пытался заняться в Америке, он твердо решил получить образование. При этом он всегда помнил о Фиппсе Огдене. К большому удивлению Марко, сенатор настоял на том, что именно он будет оплачивать его счета за образование. Он также купил ему одежду и книги и щедро выдавал ему в счет будущего деньги на карманные расходы. Понятно, деньги для Фиппса ничего не значили. Иногда в голову Марко приходили циничные мысли: не было ли это самым простым выходом для Фиппса убрать из своей и Мод жизни более молодого мужчину. Но каковы бы ни были его побуждения, Фиппс был щедр, и у Марко не было ни малейшего намерения подвести его, да и себя тоже. Значительная разница в возрасте между ним и другими учениками делала его несколько застенчивым, он испытывал чувство неловкости, а их бесконечное подшучивание порой сильно задевало его, но он заставлял себя не обращать на это никакого внимания. Он будет смеяться последним, когда поступит в колледж, а эти перебрасывавшиеся мячом кретины, скорее всего, никогда этого не добьются (хотя это их и не волновало).
Потом он пришел к выводу, что занимается с удовольствием. От чтения книг развивались его умственные способности. Через семь недель пребывания в школе Брайена он ощутил заметный прогресс. Преподаватели ему симпатизировали. После сотен богатых оболтусов, итальянский крестьянин, прошедший через Эллис Айленд, а теперь прилагавший все усилия к тому, чтобы попасть в колледж, был для них, как глоток свежего воздуха. Все желали удачи Марко.
Все, кроме его соучеников.
Он скучал по Джорджи. Как только, благодаря вмешательству Фиппса, его проблемы с иммиграционными властями уладились, и он, не опасаясь, смог связаться с Джорджи, он позвонил ей. Марко рассказал Джорджи о своей встрече с Мод и Фиппсом и о том, что сделал для него Фиппс, они оба согласились, что школа Брайена и женитьба несовместимы. Джорджи вновь стала убеждать его в необходимости получить образование и обещала его ждать. Рассудком он понимал, что она права, но сердцу было больно от вынужденной разлуки.
Потянулись холодные и однообразные годы учебы. Он скучал по Джорджи, тосковал по тем временам, когда они вместе ходили в кино, тосковал гораздо сильнее, чем он мог предположить. Марко любил Джорджи, любил проводить с ней время. Ему стоило большого труда выбросить ее из головы во время занятий. По ночам он лежал не засыпая, и думал о Джорджи и о том, не был бы он счастливее, занимаясь перевозками на своем грузовике и приходя вечером домой к женщине, которую он любил.
Но затем он вспомнил, как плыл, спасаясь с Эллис Айленда, и его решимость обеспечить собственную защиту с помощью денег возвращалась к нему с удвоенной силой.
Через два дня после футбольного инцидента Марко, сидя у себя в комнате, решал математические задачи. Было не по сезону тепло, поэтому его окно оставалось открытым, а поскольку он вообще никогда не занимался математикой, преподаватель математики мистер Хиггинс давал ему дополнительные уроки, стараясь в один год объяснить ему основы арифметики, геометрии и алгебры. Задача была не из легких, и для Марко она, действительно, казалась необычайно трудной. Он мучился со сложным делением, когда под его окном он услышал звуки шарманки и два голоса запели «Санта Лючию».
Марко поднялся из-за стола и подошел к окну. Его комната находилась на втором этаже. На лужайке внизу пели Эдди Форбс и Пит Джонсон. Оба повязали вокруг шеи красные платки. С ними был еще десяток учеников. Когда они заметили, что Марко подошел к окну, они начали хлопать и скандировать.
— Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия! Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия!
Марко захлопнул окно и вернулся к столу. «Не обращай на них внимания», — твердил он себе. Но отключиться от музыки и шума было невозможно.
Отбросив книгу, он снова подошел к окну и раскрыл его.
— Черт бы вас побрал! Заткнитесь! — прорычал он.
— Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия! Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия!
— Вы кретины, и вам плевать на колледж! А мне он нужен!
— Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия! Гарибальди, тутти-фрутти, мама мия!
Он снова захлопнул окно и сел на постель, сжимая в ярости зубы.
«Успокойся, — говорил он себе. — Будь благоразумен.» Ты умнее их. Подумай, как заставить их замолчать. Должен же быть какой-то выход…»
И тут его осенило.
В следующую субботу он отправился в ближайшую деревню и купил себе футбольный мяч и бутсы. Он забрался в лес, нашел поляну, надел бутсы, встал на ноги и стал подбрасывать мяч ногой.
«Я побью этих маленьких подонков в их собственной игре, — сказал он сам себе. — Все, что требуется, это настойчивость. И, слава богу, мне этого не занимать».
Через четыре дня он отправился на школьное футбольное поле, где тренировалась сборная команда. Он дождался перерыва. И тогда подошел к Питу Джонсону. Показывая на футбольный мяч и утрируя итальянский акцент, Марко сказал:
— Вот это и есть знаменитая американская игра? Так?
Пит рассмеялся:
— Si[22], синьор!
— Я попробую ударить разок?
— Конечно, давай. Только не запусти мячом в дерево.
Марко вышел на поле и поднял мяч. Он отошел к тридцатиярдовой линии, когда Пит закричал:
— Эй, ребята, смотрите — великая итальянская «звезда» футбола!
Остальные обернулись, чтобы посмотреть. Марко повернулся к мячу и ударил. Мяч красиво поднялся в воздух и прошел между двумя штангами.
Они смотрели на него с изумлением, а он молча ушел с поля.
— Это игра для тупых, — бросил он Питу.
— Эй, подожди минуту, Марко!.. Это же фантастика! Подожди минуту!
Марко, продолжая идти, улыбнулся про себя, не обращая никакого внимания на их крики.
На следующий день тренер предложил ему стать членом команды. Марко отказался, сославшись на то, что занятия для него важнее футбола.
Тренер с трудом мог поверить своим ушам.
Столовая в Гарден Корт выглядела роскошно. Обстановка комнаты была целиком перевезена из Франции, где она в 1756 году была установлена в замке недалеко от Кахорса, а затем попала в дом Фиппса Огдена на Лонг Айленде. Кремовые с позолотой панели были очень изящно расписаны изображениями орехов, растений и птиц. С панелями хорошо гармонировали четыре зеркала, рамы для которых были точной копией того, что сделал Рафаэль для апартаментов Ватикана. Перед каждым зеркалом на мраморном столике стояла китайская ваза эпохи Минь. Сводчатый потолок возвышался на тридцать футов, а с него спускалась хрустальная люстра. С противоположной стены зеркалам соответствовали четыре окна, смотревшие на Лонг Айленд Саунд. И в этот год в день Благодарения снег кружился над водой, когда пятеро гостей Фиппса и Мод садились за стол к поданной индейке, что было так же традиционно для Америки, как сама столовая полностью соответствовала французской традиции.
Гостями были старшая сестра Фиппса Эдвина Вогн и ее муж археолог доктор Эммет Вогн, Ванесса, граф де Сен Дени, молодой французский аристократ, которым Фиппс и Мод пытались заинтересовать Ванессу, и Марко, которого по случаю дня Благодарения пригласили в Гарден Корт.
Слуги подавали одно изысканное блюдо за другим, но даже великолепное шампанское не смогло заметно оживить обед. Английский язык графа де Сен Дени был скверным. Ванесса не произнесла почти ни слова, бросая через стол взгляды на Марко, которого ей представили перед обедом. Наконец, Эдвина Вокс, женщина с седыми волосами, одетая в твид и являвшая собой тип матроны, повернулась к Марко и спросила на прекрасном английском:
— Вы ездите верхом?
Марко посмотрел на нее, совершенно сбитый с толку.
— Нет, — ответил он. — Я привык пахать.
Эдвина поперхнулась, что заставило Мод искренне рассмеяться.
— Ну, да, конечно. Как глупо с моей стороны. Но многие из нас именно здесь катаются верхом. Например, Ванесса. Ее трудно оторвать от лошади.
Эдвина повернулась к Франсуа-Мари де Лонивиллю, графу де Сен Дени, которого пригласили в дом главным образом для того, чтобы устроить судьбу Ванессы.
— Франсуа. Вы должны попросить Ванессу показать вам некоторые из ее скульптур. Она, действительно, очень талантливый скульптор.
У графа был такой отсутствующий вид, что она перешла на французский северного берега Лонг Айленда.
— Ma niece est une femme sculpteur[23].
— Ах, — воскликнул Франсуа, наконец, включившись в разговор и повернувшись к Ванессе, произнес: — Вы, как Роден?
— Едва ли.
— Я бы хотел посмотреть.
— Фиппс оборудовал для нее небольшую мастерскую в «доме для игр», — сказала Эдвина. — Ее скульптуры очаровательны. Ванесса, дорогая, покажи их Франсуа после обеда.
— Моя мастерская — не для посетителей, и я предпочла бы, чтобы так было и дальше.
— Что ж, хорошо. Бедное дитя — она такая скромная, — сказала Эдвина, — но такая талантливая.
Марко заметил взгляды, которые через стол украдкой бросала на него Ванесса.
— Мы слышали, — вступила в разговор Мод, — что в Вашингтоне президент Тафт стал еще толще. Могут подумать, что Америка становится тем более могущественной, чем менее привлекательный человек ею управляет.
— Боюсь, ваши политические взгляды немного поверхностны, Мод, — сказала Эдвина. — Тафт всегда победит Тедди. Только представьте: Рузвельт — наш сосед — выступающий против больших капиталов! Ужасно!
— А вы, тетя Эдвина, считаете, что на большие капиталы нападать нельзя? — вмешалась Ванесса, откладывая свою вилку в сторону. — Кроме всего прочего, крупные бизнесмены — жадные свиньи, которые не задумываются над тем, что миллионы бедняков живут в ужасающих трущобах.
Она посмотрела на Марко.
— Отец говорил мне, что вы из трущоб. Расскажите тете Эдвине, какие они бывают.
— Ван, — вмешался ее отец, — не думаю, что обед по случаю дня Благодарения — это подходящий случай, чтобы устраивать дискуссию о трущобах.
— А почему бы и нет? У нас есть все, за что можно благодарить. А у бедных нет ничего. И я думаю, что хотя бы несколько минут мы можем провести, думая о них. Нам это не повредит. Расскажи им, Марко. Расскажи им о трущобах, — настойчиво повторила она.
Наступило напряженное молчание. Все повернулись в сторону Марко.
— Единственное, что я могу сказать о трущобах, — ответил он, — что это наилучшее место, чтобы как можно быстрее выбраться оттуда.
— Но это не есть их описание, — настаивала она. — Расскажи о грязи, о вони, об отсутствии канализации и воды…
— Ох, — вздохнула Эдвина.
— Ван! — чуть не закричал ее отец. — Достаточно! Если тебе так нравятся трущобы, живи там. И я буду счастлив оплачивать твое жилье. Не забудь о том, что мы пытаемся получить удовольствие от еды.
— Хорошо, папа. Но мы не можем просто забыть о бедных, — сказала она.
Обед продолжался. Эдвина, отчаявшись завязать общий разговор, повернулась к французу.
— А вы ездите верхом, Франсуа?
— Извините?
Франсуа почти ничего не понял из того, что перед этим говорила Ванесса.
— Chevauc hez-vous[24].
Он улыбнулся.
— А! Лошади! Oui[25], я люблю ездить верхом.
Марко разглядывал Ванессу, думая о том, что она какая-то странная.
После обеда был кофе. Его подали в музыкальном салоне.
— И вы никому не показывали ваши скульптуры? — спросил Марко Ванессу, подавая ей чашечку кофе.
Она поколебалась.
— Ну, только некоторым людям, — сказала она шепотом. — Мне очень не понравился француз, но если вы захотите взглянуть на них, я покажу вам.
— Я бы очень хотел.
— Тогда, после того, как я выйду, идите в «дом для игр». Моя мастерская в его самом дальнем конце.
«Дом для игр, — подумал Марко. — Звучит как-то забавно».
«Дом для игр», как и все в мире Фиппса, не умещался в человеческие масштабы — крытый бассейн был олимпийских размеров и окружен статуями обнаженных богинь. На одном его конце сидела большая мраморная лягушка, пускавшая в бассейн воду изо рта. Пока Марко шел вдоль одной стороны бассейна, ему в голову настойчиво лезла одна мысль. Эта идея ему не нравилась, но он никак не мог от нее отвязаться.
Когда он постучал, Ванесса открыла дверь в свою мастерскую и улыбнулась ему.
— Входите. Здесь должен быть винный погреб. Но, когда отец построил зимний сад, он отдал мне эту комнату, хотя это не означает, что он одобряет мои занятия скульптурой. На самом деле, он совсем их не одобряет. Но, кроме этого, он не одобряет еще многие вещи, которые я говорю и делаю.
Марко последовал за Ванессой в комнату. С одной стороны в ней было большое окно, прикрытое в нижней части простой белой занавеской. Вдоль противоположной стены шла большая деревянная полка, на которой стояло несколько глиняных скульптурок животных, трубки скульптурной глины, резцы, зарисовки деталей и газовая горелка с небольшим кофейником на ней.
— Мне нравится делать эскизы, — сказала она. — Я провожу здесь много времени.
— Значит, это больше, чем хобби?
— О, это страсть. Я бы хотела когда-нибудь стать профессиональным скульптором. Но для этого нужно очень много работать. Дважды в неделю я езжу в город на занятия, и еще я изучаю анатомию, — она помолчала. — Надеюсь, я не очень смутила вас за обедом, заставив говорить вас о трущобах?
— Вы нисколько не смутили меня, но вы смутили всех остальных, — ответил он.
— О, им это пойдет на пользу. Я люблю отца, но политически он бесхребетный, поэтому им и пользуются те, кто защищает интересы большого бизнеса. Время от времени его надо встряхивать.
— Я думаю, что в этом есть и кое-что еще. Вам нравится внимание.
Она рассмеялась.
— Что ж, и это есть немного. А вы наблюдательный человек, — она опять помолчала. — Можно я задам вам один нескромный вопрос?
— Конечно.
— Почему Мод принимает в вас такое участие?
Она откинулась на полку, внимательно глядя на него.
— Я работал на нее в Италии.
— Да, я знаю, — она окинула его взглядом с ног до головы. — Мне она не очень нравится, но я с ней помирилась, потому что она делает счастливым отца, а это очень важно. А можно я задам вам теперь, действительно, нескромный вопрос?
— Давайте.
— Ну, она… нет. Вы не думаете, что она когда-нибудь могла быть увлечена вами?
— Мод? Конечно, нет. Она — леди. А я — простой человек, — сказал он.
— Леди прежде всего увлекаются простыми людьми. На прошлой неделе я читала в газете об одной очень богатой женщине, занимавшей очень высокое положение в обществе — она сбежала со своим конюхом.
Марко пожал плечами.
— Это может случиться. Но не с Мод.
— Что ж, значит, я неверно о ней подумала. Кстати, вот некоторые из моих фигурок животных. Они просты, но я люблю животных. Вот кролик, которого я сделала.
Она протянула ему изящно выполненную фигурку. Он стал внимательно ее рассматривать.
— Замечательно.
— Не совсем, но это пока только начало. А вот собака — она уже намного лучше. Вы останетесь у нас на все выходные? — спросила она.
— Нет, сегодня вечером я еду в Нью-Йорк, чтобы отвезти одну мою знакомую в кино. Она — слепая, и я рассказываю ей содержание.
— Как это замечательно!
— Но мы оба любим кино.
— Ну, а я — нет. Это еще один способ эксплуатировать бедных.
Он не мог поверить своим ушам.
— Эксплуатировать? Вы сошли с ума? Они любят это! — сказал он.
— Ну… — она отошла от него. — Вы вряд ли поймете.
— Почему? Я был бедным. И до сих пор такой.
Она, казалось, была немного смущена.
— Вы должны сильно ненавидеть нас.
— Почему я должен вас ненавидеть? Ваш отец оплачивает мое обучение.
— Нет, я имела в виду… Отец имеет очень много… Слишком много, по моему мнению. Это не задевает вас?
— Нет.
Она покачала головой.
— Может, я чему-нибудь смогу от вас научиться, — она снова помолчала. — Вы приедете к нам на Рождество?
— Не знаю. Меня никто не приглашал.
— О, вы должны приехать на Рождество, потому что на Рождество папа всегда устраивает круиз на своей яхте «Северная звезда». И хотя я не люблю яхты, должна признать, что это отличное развлечение.
— А куда он собирается?
— К островам. Знаете, на Багамы, на Ямайку. Это потрясающе. Мы будем жить на яхте, ловить рыбу и купаться… Вам понравится. Я скажу папе, чтобы он пригласил вас, если вы обещаете приехать.
Марко внимательно рассматривал глиняную собачку.
— Хорошо, я приеду, — сказал он наконец. — Мне понравится. А кому не понравилось бы?
«Я собирался провести с Джорджи это Рождество, — подумал он. — Марко, ты дерьмо».
Роско Хайнес чувствовал себя в Париже человеком, поскольку французы относятся к неграм, как к какой-либо экзотике, а не как к людям низшей расы. Флора имела огромный успех в Париже, выступая с песнями Джейка, и их с Роско нанял владелец небольшого кафе «Ле Шо Ки Ри». Роско играл на пианино, а Флора пела. Они сняли квартиру на левом берегу Сены, начали учить французский, а через несколько месяцев Роско сказал:
— Знаешь, ты так мною командуешь, что вполне можешь стать моей женой.
Флора бросила на него взгляд.
— Это что, своего рода полудурацкое предложение? — спросила она.
Он ухмыльнулся.
— Это полностью дурацкое предложение.
Роско и Флора попросили недельку отпуска после венчания, взяли в аренду машину и уехали в небольшую деревушку на Сене, к северу от Парижа, где хозяин кафе, в котором они работали, имел дом и мельницу. Дом он любезно предоставил в распоряжение молодоженов.
Мельница была построена еще до Французской революции на берегу небольшой речушки, которая крутила ее колеса, а затем бежала дальше и впадала в Сену.
— Ну, разве здесь не деревенский рай? — сказал Роско, выходя из машины. — Никогда не видел ничего подобного.
Вдоль речушки расстилались усеянные цветами луга, на которых паслись стада коров, через дорогу стоял маленький каменный домик. Все было настолько прекрасно, что трудно было поверить в реальность этого. На второй день Флора приготовила еду для пикника, и они отправились посидеть на лугу недалеко от мельницы. Они пили мускат и швыряли хлебными комочками в пасущихся коров.
— Вот это жизнь! — воскликнул Роско, растянувшись на молодой траве.
— Правда? — переспросила Флора, засовывая пустую бутылку из-под вина в корзину.
Он посмотрел на нее.
— А тебе что не так? Поля, коровы, мельница, хорошее вино — чего ты хочешь еще?
— Мне не хватает Нью-Йорка.
Казалось, он рассердился.
— Не начинай это снова.
— Нет, буду. Как долго мы еще будем жить в Париже? Мы ведь не строим никаких планов — мы просто плывем по течению.
— Я могу многое сказать тебе «за» — чтобы плыть по течению.
— Ты уже сказал все! А теперь, когда мы поженились, я хочу, чтобы мы как-то определились с нашими планами.
— Черт! Я знал, что мне не стоило делать тебе предложение. Слушай, ты можешь планировать все, что угодно, но ничто не заставит Роско Хайнеса вернуться в Нью-Йорк. Я люблю la belle France[26].
Складывая остатки еды в корзину, Флора бросила на него неодобрительный взгляд.
— Посмотрим, — только и сказала она.
В домике рядом с мельницей они обнаружили плейельский спинет, дата изготовления которого была указана на внутренней стороне: 1854 год. На третий день их медового месяца Флора услышала, как Роско наигрывает на нем мелодию. Она вышла из кухоньки в гостиную, где Роско сидел за инструментом.
— Что ты играешь? — спросила она.
— Тебе нравится?
— Да. Это ты сочинил?
— Я.
Она подошла поближе.
— Роско, почему ты никогда не записываешь свои мелодии. Некоторые из них очень приятные.
Он повернулся и обнял ее за талию.
— Во-первых, потому что у меня нет поэта, — сказал он. — А во-вторых, этот наш медовый месяц, а я не хочу работать в медовый месяц.
— Но мы могли бы подыскать тебе поэта.
Он опустил руки, встал и подошел к окну. Она внимательно следила за ним.
— Ну? — повторила она. — Мы могли бы подыскать тебе поэта, особенно если бы мы вернулись в Нью-Йорк.
Он рассмеялся.
— Девочка, ты не упускаешь случая. Нет, малышка, спасибо. Я оставлю написание песен Джейку Рубину. У него талант, — сказал Роско.
— Но у тебя тоже! По крайней мере, ты мог бы попробовать, — возразила Флора.
Он повернулся.
— Эй, Флора, малышка, ты забываешь, что мы — черные. Мы бездарны, и ленивы, и второсортны — и не пытайся переделать меня.
— Я не бездарна, не ленива и не второсортна, — со злостью проговорила она. — Но ты на этой неделе сумел бы заработать приз за бездарность и лень. Твои проблемы в том, что ты используешь цвет своей кожи, как оправдание. Если бы ты перестал быть черным человеком, а стал бы просто человеком, ты сильно удивил бы себя!
Она развернулась и прошла на кухню, оставив Роско с выражением удивления на лице.
— Черт! — сквозь зубы процедил он.
Через минуту он вернулся к инструменту. Он долго стоял перед ним, глядя на клавиатуру.
Роскошная яхта Фиппса «Северная звезда» отплыла к Карибским островам с компанией на борту из пяти человек: Фиппс, Мод, сестра Фиппса Эдвина, Ванесса и Марко. Как только Лонг Айленд Саунд исчез из виду, яхта оказалась в штормовом море. Эдвина поехала, чтобы встретиться с мужем, находившимся в Юкатане, и она первая, почувствовав себя неважно, удалилась в свою каюту. Вскоре за ней последовали Фиппс и Мод. А Марко, чья невосприимчивость к морской болезни подтвердилась еще на «Кронпринце Фридрихе», не чувствуя ни малейшего дискомфорта, решил обследовать роскошный плавучий дворец.
Нельзя было даже сравнить эту яхту с тем третьим классом, которым они прибыли в Америку. Она была построена шесть лет назад той же компанией «Герланд и Вольф» в Белфасте, построившей печально известный «Титаник». «Северная звезда» вобрала в себя все лучшее в современном инженерном оборудовании. У нее был элегантный вид, а два ее двигателя делали до восемнадцати узлов. Расходуя двести семьдесят тонн угля, она могла проделать без остановки пять тысяч пятьсот морских миль, что позволяло Фиппсу плавать на ней в любую часть света. В сверкающем камбузе царил бородатый лионец по имени Эдмон Кастр, прошедший школу у самого великого Эскофе, чья команда из шести человек могла приготовить что угодно, начиная с простого пикника на берегу, до изысканного банкета с восьмиразовой сменой блюд. В винном погребе с постоянно поддерживаемой температурой хранилось около тысячи бутылок вина, включая пятьдесят бутылок любимого Фиппсом вина 1894 года. Столовая была выдержана в стиле Людовика XV. В библиотеке, содержавшей пятьсот томов, был камин с мраморной полкой. А десять кают имели градацию: от великолепной для Фиппса и Мод до самой обычной — для Марко. Яхта стоила в 1904 году полтора миллиона долларов, а ее содержание обходилось в пятьсот тысяч долларов ежегодно. Экипажем в двадцать человек командовал капитан Форбес МакИнтайр из Бостона.
Обследовав все это великолепие, Марко вышел на палубу и, облокотясь на перила, смотрел на океан. День был холодным, с резким ветром, дувшим с Атлантики, но «Северная звезда» находилась в надежных руках, и ее нос легко рассекал волны. Они находились в четырех милях от Нью-Джерси, и Марко вспоминал, как он плыл с Эллис Айленда, когда к нему подошла Ванесса.
На ней было твидовое пальто, а голова была обвязана шарфом. Опершись рядом с ним о перила, она спросила:
— А ты не страдаешь морской болезнью?
— Нет.
— Я тоже. Мне нравится, когда такие волны. Океан кажется живым и красивым. — Она помолчала. — Знаешь, я безумно рада, что ты согласился поехать с нами — ты мне можешь очень помочь, — сказала Ванесса.
— Каким образом?
— Знаешь, я много думала, и пришла к выводу, что у меня очень своеобразное положение. Отец является членом сената уже третий срок, и это дает ему большие преимущества. Он, очевидно, будет следующим председателем сенатской комиссии по иностранным делам, а это очень высокий пост. Политика — это мировоззрение, а мировоззрение отца тяготеет к правым, что, наверное, естественно для человека его возраста. Но если мы с тобой «поработаем» с ним во время нашего круиза: ты расскажешь ему о трущобах и о жизни бедных, а я поделюсь с ним теми новыми идеями, которые бродят по Европе… может, мы сможем сдвинуть его мировоззрение немного влево. И подумай, какой результат это может принести для страны! Если даже Фиппс Огден со своей властью и связями полевел, то, может и Белый дом… понимаешь, что я хочу сказать? Мы можем принести много добра.
Обернувшись, она посмотрела на него, и он понял, что она говорила совершенно серьезно.
— Что ж, — сказал он, — ты не будешь против, если я дам тебе небольшой совет?
— Нет.
— Я не думаю, что разговоры о трущобах за обеденным столом — это тот путь, который приведет тебя к цели.
— Может, ты и прав.
— По-моему, тебе стоит прекратить шокировать всех ради собственного развлечения и серьезно поговорить о политике. Но я не знаю, насколько полезным тебе смогу быть я. Я ничего не знаю о политике. И до сих пор еще пытаюсь выучить имена президентов.
— Но мне поможет твоя моральная поддержка. Все, о чем может говорить Мод, — это последняя мода, а Эдвина будет говорить только о лошадях… Это так здорово, что ты оказался здесь, потому что ты знаешь, какая жизнь на самом деле. Ты был бедным. И ты не представляешь, как я восхищаюсь тобой за то, что тебе пришлось пережить.
Он взглянул на нее и подумал: «Боже, да она влюбилась в мою нищету».
— Я буду оказывать тебе моральную поддержку, но до какого-то предела, — сказал Марко. — Ты должна понять, что я не могу противоречить твоему отцу. Он оплачивает мое обучение. Без него я бы оказался на улице.
Она вздохнула.
— Ты прав. Я забыла об этом… — Она внимательно на него посмотрела. — Но ты ведь не влюбишься во все это?
— Во что?
— В мир отца. «Северная звезда», Гарден Корт… Это, конечно, красиво, но и порочно. Когда я унаследую это, половину обязательно отдам бедным.
— Здорово, — он ухмыльнулся. — Значит мне достанется кусок пирога.
Она рассмеялась.
— Но ты ведь не собираешься быть бедным, я бы сказала. По-моему, ты замечательный парень, Марко. Итак, союзники мы или нет?
— Надеюсь, что мы могли бы быть и чем-то большим друг для друга.
Ее глаза широко раскрылись, и он увидел в них то ли страх, то ли любопытство, то ли возбуждение — или все вместе.
Но у Ванессы была привычка делать все по-своему, не заботясь о своевременности или такте. Она не вняла совету Марко добиваться своей цели не спеша, постепенно, и на следующий вечер за ужином, когда море успокоилось и ко всем вернулся аппетит, она прервала разговор о мосте бесцеремонным замечанием:
— Может хоть кто-нибудь поговорить о чем-нибудь интересном?
Все повернулись к ней.
— О чем? — проворчал ее отец. — Об искусстве?
— Да, об искусстве! Или о суфражистках… Мод, как вы относитесь к участию женщин в выборах?
— Этот вопрос мне совершенно не интересен, — ответила Мод. — Я считаю, женщины должны пробиваться в жизни — как они делали это всегда — своим умом, если он, конечно, есть.
— Вот именно! — поддержал ее Фиппс.
— Если женщина станет равна мужчине, в мире не останется больше романтики…
— Романтики? — прервала Ванесса. — А где романтика в трущобах? Что романтичного в проститутках?
— Опять, — проворчал ее отец.
— Но об этих вещах надо говорить! — воскликнула она. — Мы сидим здесь на миллионной яхте, в то время как женщины-иммигрантки работают в ужасающих условиях за несколько пенни в час. А вы беседуете о мосте!
Фиппс бросил на стол салфетку.
— Ванесса, я серьезно настроен просить капитана причалить в роаноке или где-либо, чтобы позволить тебе покинуть эту миллионную яхту, которая так задевает твое сознание. Все, что для этого нужно — это произнести еще один раз слово «трущоба». И, поверь, я говорю серьезно. Это мой отпуск, и я устал от разговоров об этих чертовых трущобах в Сенате! Понятно?
— Но, папа, это важно!
Он наклонился к ней.
— Мое счастье — вот что важно!
Ванесса вскочила.
— Вы… Вы — эгоистичные троглодиты! — выкрикнула она и выскочила из столовой на палубу.
— О Боже, — проговорил Фиппс, поднимая салфетку. — Как бы я хотел, чтобы эта девочка вообще не умела читать!
— Извините, сэр, — вставил Марко, — может мне стоит пойти поговорить с ней?
Фиппс задумчиво посмотрел на негр.
— Пожалуй, — сказал он, наконец. — Это хорошая идея… Да. Марко, поговори с ней ты. Ты ее возраста… Я не забуду об этом.
Марко встал.
— Извините, — вежливо произнес он и вышел на палубу.
После того, как он вышел, в столовой воцарилась тишина. Затем Фиппс повернулся к Мод и сказал:
— Знаешь, а он стал цивилизованным юношей. Может, он сможет что-нибудь сделать с ней?
— Он еще, — ответила Мод, отодвигая от себя тарелку, — и чрезвычайно красивый юноша.
И она понимающе улыбнулась Фиппсу.
— Да, — проговорил он. — Да, он…
Он посмотрел на дверь и подумал: «Боже, вот что ей нужно: красивый самец-итальянец».
«Марко и Ванесса, — размышляла рядом Мод. — Интересная комбинация… А почему бы и нет? Это пойдет на пользу им обоим. И определенно оставит Марко при мне, чего бы я хотела… Какой он умный, этот Марко! Я явно недооценивала своего дорогого мальчика…»
Море и ветер успокоились, и яхта не спеша двигалась в южном направлении, но было все еще прохладно, и Марко, подойдя к Ванессе, снял свое пальто и накинул ей на плечи.
— Ты, ведь, не хочешь получить пневмонию? — спросил он.
— А разве кого-нибудь волнует, что я делаю? — ответила она, кутаясь в пальто.
— Это глупо.
— Нет. О, я знаю, что ты сейчас мне скажешь: не надо устраивать сцен. Я должна была поддержать разговор о мосте, о гольфе или о чем угодно таком же глупом… Знаю. Ты прав. Но я никогда не смогу так — и не буду. Это еще одна причина, по которой я рада, что ты вышел один.
— Почему?
Она повернулась в его сторону.
— Ты ведь аутсайдер — как и я.
Он посмотрел на ее лицо, освещенное луной, и подумал, как это происходит так в мире, что она может почувствовать себя аутсайдером. Он обнял ее и поцеловал. Она какое-то время не сопротивлялась. А затем оттолкнула его.
— Нам не надо этого делать, — прошептала она.
— Почему? Мне это понравилось.
— Мне тоже, но я мало знаю о поцелуях… или любви…
— Значит, пришло время узнать.
Марко снова обнял и поцеловал ее. На этот раз она не оттолкнула его, и он почувствовал, как она затрепетала.
— Расслабься, — проговорил он, гладя ее волосы. — Расслабься…
— Да, я хотела бы расслабиться.
Он подумал, как любопытно услышать такую фразу.
— Ты ведь не боишься меня, правда?
— Нет… не думаю…
Вдруг она резко оттолкнула Марко и сбросила его пальто.
— Мне пора спать.
Она повернулась и поспешила в сторону своей каюты. Он поднял пальто и поглядел ей вслед.
Тут Марко услышал за своей спиной шаги, к нему быстро приближался Фиппс. Фиппс был одет к ужину, даже на море. Высокий, стройный, со своей любимой трубкой во рту.
— Ну, как дела с Ван? — спросил он, облокотясь на перила рядом с Марко.
— Я успокоил ее. Думаю, она послушала меня.
— Отлично.
Какое-то время он молчал, наблюдая за отражением луны, которое время от времени появлялось в воде.
— Она — хорошая девочка, — выговорил Фиппс, наконец, — но ее слишком волнуют мировые проблемы. В каком-то смысле я восхищаюсь ею… но жить с ней очень трудно.
Он повернулся к Марко.
— Она никогда не проявляла интереса к мужчинам. Она молода, и она всегда была в школах для девочек… так что это естественно. Как ты думаешь, она увлечена тобой?
Марко сжал руки в карманах в кулаки.
— Не знаю.
Фиппс улыбнулся:
— Надеюсь. Спокойной ночи, Марко.
И он, попыхивая трубкой, пошел дальше по палубе.
После смерти престарелой хозяйки дома на Гроув стрит, Карл выкупил его у наследников. К этому его подтолкнула и беременность Бриджит. Теперь они с Бриджит занимали все три этажа дома и в канун Рождества 1910 года устроили небольшую вечеринку, пригласив Кейзи и Кетлин, Джорджи и еще десяток друзей выпить традиционный яичный ликер и попеть хоралы вокруг наряженной Бриджит елки. Гостиная на первом этаже старого дома имела высокий потолок, украшенный лепниной в колониальном стиле, и лепной плафон над люстрой. Стиль девятнадцатого века в сочетании с падающим за окном снегом навевал диккенсовские настроения.
Когда они дважды пропели все хоралы, Бриджит подала сестре яичный ликер и присела поговорить с ней. На Джорджи было темно-зеленое платье, которое выбрала для нее Бриджит, а хоралы и выпитый ликер подняли ей настроение.
— У нас здесь есть один молодой человек, который очень хотел бы познакомиться с тобой, — сказала Бриджит. — Он работает в издательстве. У него приятная внешность. И он весь вечер не сводил с тебя глаз. Но он очень застенчивый, бедняга. Поэтому я хотела бы представить его тебе…
— Бриджит, — ответила, улыбаясь, Джорджи, — ты когда-нибудь оставишь эту идею?
— По-моему, нет ничего предосудительного в том, если ты встретишься с каким-нибудь другим молодым человеком, — заметила Бриджит. — Тем более, что-то я не вижу здесь сегодня нашего прекрасного итальянца! Он путешествует по Карибским островам на яхте сенатора…
— Это я сказала ему поехать. Для него лучше познакомиться с сенатором поближе. И кроме того, ему нужны каникулы после всего, что он пережил.
Бриджит вздохнула.
— Может быть. Но почему он не пригласил тебя?
— А как он мог? Это ведь не его яхта.
— О, Джорджи, ты глупая девочка! Знаю, ты сходишь по нему с ума, но ты совершенно не знаешь мужчин…
Бриджит взяла руку сестры и крепко сжала ее.
— Ты не понимаешь, — горячо проговорила Джорджи. — Я доверяю ему.
Бриджит вздохнула, но ничего не сказала.
«Я доверяю ему, — думала Джорджи. — Он любит меня так же, как люблю его я. Я доверяю ему».
Около полуночи, на третью ночь круиза, за день до того, как «Северная звезда» должна была причалить к Бермудам, Марко выскользнул из своей каюты и прикрыл дверь. Он был босиком, в белых слаксах и тельняшке. Минуту он стоял молча, прислушиваясь, но ничего не нарушало тишину, кроме работы двигателей. Затем он двинулся по палубе. Дойдя до двери каюты Ванессы, он снова остановился. Света нигде не было — на яхте все спали.
Он тихонько постучал в дверь, открыл ее и проскользнул внутрь. Так же тихо он затворил дверь. Ванесса включила лампу у изголовья — она сидела на кровати.
— Что ты хочешь? — спросила она, натягивая на себя простыню.
— Т-ш-ш.
Он подошел к ее кровати и сел рядом. Она смотрела на него со страхом в глазах. Он пододвинулся ближе и погладил ее по щеке. Это ее немного успокоило. Медленно он придвинулся еще ближе и начал целовать ее. Затем он постепенно стал стаскивать с нее простыню, обнажая ее красивые плечи, прикрытые только двумя тоненькими лямочками сатиновой ночной рубашки. Все еще не отрывая свои губы от губ Ванессы, он потихоньку стал спускать лямочки. Сначала с левого плеча. Потом с правого.
— Нет, — прошептала она, отталкивая его.
Он сорвал с нее простыню и, обняв ее, лег рядом.
— Я люблю тебя, — прошептал он. — Ты для меня — все. Я так мечтал о тебе.
«О, лжец, — подумал он про себя. — Ты любишь Джорджи, а не эту. Но все эти деньги…»
— Марко, нет…
Он спустил еще ниже ночную сорочку, обнажив ее груди. Он начал целовать их.
— О Боже, — прошептала она, закрывая глаза.
— Скажи, что ты любишь меня, — проговорил он между поцелуями. — Скажи, что ты любишь меня…
— Не знаю… Я никогда не была влюблена…
Он продолжал целовать ее правый сосок, тогда как его рука стала гладить ее живот. Затем спустилась еще ниже. Ванесса начала стонать.
— Скажи, что ты любишь меня, — повторял он, на этот раз уже более настойчиво.
— О Боже. Да. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Марко!
Голос Ванессы от возбуждения стал очень громким, так что ему поцелуем пришлось закрыть ей рот, думая про себя: «Боже, если бы это была Джорджи! Как я могу поступать так с Джорджи? Это все только из-за денег, этих чертовых денег… Но столько денег…»
Он привстал и снял с себя одежду. Она увидела его красивый мускулистый торс.
— Сними ночную рубашку, — прошептал он.
Она подчинилась. На нем не было нижнего белья. Обнаженный, он выключил свет и лег в постель, прижимая к себе ее тело.
— Расслабься, — шептал он.
Он мягко повернул ее на спину и провел рукой по ее телу. Он погладил руками ее грудь. Она вскрикнула, когда он вошел в нее.
— Т-ш-ш.
Затем медленно он начал ритмические движения.
На следующее утро «Северная звезда» бросила якорь в порту Гамильтон на Бермудах. Погода была прекрасная, все благоухало, а Марко сидел в столовой, поглощая невероятного объема завтрак, когда к нему присоединилась Мод. На ней были красивая юбка цвета хаки и элегантно подобранный к ней жакет. Казалось, она была в отличном расположении духа.
— Доброе утро, — произнесла она. — Разве погода нам не благоприятствует? Пожалуйста, один сок и чай, — сказала она стюарту и, развернув свою салфетку, повернулась к Марко. — Мы сегодня обедаем с лордом и леди Деспард. Он владеет значительной долей акций в Кимберлитовых копях и является клиентом юридической фирмы Фиппса. Фиппс говорит, что дом у него просто чудо… Он имеет собственный остров в заливе Сомерсет. И у него бассейн, так что прихвати купальные принадлежности. Благодарю, — сказала она стюарту, принесшему для нее свежевыжатый сок и чай.
Когда они остались одни, Мод понизила голос.
— Мы с Фиппсом проснулись прошлой ночью от весьма специфического крика, — сказала она с легкой улыбкой. — Он доносился из каюты милой Ванессы. Ну, ты и проныра, — сказала она.
Марко дожевывал свой третий тост, наблюдая за ней, но не произнося ни слова. Мод не спеша потягивала свой апельсиновый сок.
— Ну, хорошо, — продолжила она. — Поскольку мы проснулись и не могли больше уснуть, то мы разговорились о Ванессе. Фиппс ужасно беспокоится за нее… Вся эта радикальная чепуха, которую она собирает… Он твердо убежден, что ей бы следовало уняться, сосредоточившись на муже и будущих детях. Проблема в том, что она никогда не проявляла интереса к мужчинам. Разумеется, она еще просто не созрела, но тем не менее…
Марко намазал маслом четвертый тост.
— Вполне естественно, — продолжила она, — найдется немало претендентов на свете, которые будут рады за нее ухватиться. Она, по котировкам рынка, одна из самых богатых наследниц. Но Фиппс несколько неодобрительно относится к бракам по сговору. Фиппс, мой дорогой, верит в любовь. Ну, вот… Интересно будет посмотреть, как все обернется. Не правда ли?
Она допила апельсиновый сок в тот момент, когда Марко покончил с тостом. Глаза их встретились.
— У вас, итальянцев, очень практичный взгляд на жизнь. Подумай об этом, Марко.
И она стала пить чай, как всегда без сахара.
Письмо было написано с Ямайки и датировано 2 января 1911 года, но Джорджи получила его только неделей позже.
— Пришло для тебя письмо от Марко, — сказала Кетлин, заходя с почтой в гостиную.
Джорджи, которая читала по методу Брейля книгу «Камо грядеши», сказала:
— Прочитай мне! — и ее лицо залилось краской.
Кетлин открыла конверт и села.
— Это с Ямайки. Он ведет неплохой образ жизни. «Дорогая Джорджи», — начала она, читая следующие фразы про себя. Они так взволновали ее, что она прочитала про себя все письмо прежде, чем рассказать о его содержании Джорджи.
— Читай! — настойчиво повторила Джорджи.
«О Боже, — подумала Кетлин. — Подонок! Хладнокровный подонок».
Она глубоко вздохнула.
— Дорогая, — сказала она, наконец. — Надо быть сильной.
— Что? В чем дело?
— Он — испорченный человек, и мы найдем для тебя другого, лучше.
Джорджи побледнела.
— Что случилось? — прошептала она.
— Он женится на дочери сенатора, — сказала Кетлин. — Он уверяет, что влюбился в нее, но я не верю ни одному слову. Это все из-за денег…
Она остановилась. Джорджи вскочила со стула. Она качнулась, но, схватившись за стол, вновь обрела равновесие. Кетлин бросилась к ней и обняла ее.
— Моя бедная дорогая девочка! — запричитала она. — У тебя будут другие, лучше его…
— Не надо меня жалеть! — чуть не крикнула Джорджи, отталкивая тетку. — Со мной все будет в порядке. Просто не надо меня жалеть…
Держась за мебель, она направилась к лестнице. Кетлин со слезами на глазах наблюдала за ней.
— Со мной все будет в порядке, — повторяла Джорджи, идя к лестнице, которая вела из гостиной наверх. — Со мной все будет в порядке…
Она дошла до лестницы, но на третьей ступеньке остановилась. Она как-то обмякла и села на ступеньку. Закрыв лицо руками, она расплакалась.
Они поженились 5 июня 1911 года. Погода стояла великолепная, сад в Гарден Корт был в цвету — повсюду цвели пионы, любимые цветы Мод. Она заполнила ими весь дом — белые, розовые, темнокрасные. Впечатление было потрясающее.
Ровно в полдень орган заиграл «Свадебный марш», и Ванесса в сопровождении отца стала спускаться по мраморной лестнице. Невеста выглядела необыкновенно красивой в белом блестящем платье с огромным шлейфом. Спустившись по лестнице, они направились через холл в бальный зал, полный гостей, сидевших в золоченых креслах. Мод в светложелтом кружевном платье с бриллиантовой брошью с большим рубином. Она с удовлетворением наблюдала за появившемся мужем и падчерицей. По ее мнению, все выглядело замечательно.
У алтаря стояли жених и его лучший друг Джейк Рубин, оба в визитках. Нелли, на третьем месяце беременности, была среди гостей, пожирая глазами все великолепие Гарден Корта. Дочери трамвайного кондуктора трудно было осмыслить богатство такого уровня, как у Фиппса Огдена. По окончании церемонии гости вышли в сад. Под бело-зеленым навесом на лужайке были расставлены пятнадцать круглых столов, каждый на восемь персон, и гости рассаживались, кто где хотел, чтобы отведать икры и ростбиф. Лились реки шампанского, а для любителей спиртного стояли графины с «Ротшильдом» 1898 года. В половине второго жених и невеста разрезали свадебный торт высотой в семь футов. Гости были пьяны, шампанское лилось из бокалов. В десять минут третьего невеста поднялась наверх, чтобы переодеться для свадебного путешествия на «Северной звезде», по окончании которого счастливые новобрачные проведут остаток лета в двадцативосьмикомнатном «коттедже» Фиппса в Ньюпорте, где репетиторы продолжат вколачивать в голову жениха книжные знания.
Жених, чуть покачиваясь, нес вино в дом. Он заметил в гостиной Джейка, разглядывавшего огромное написанное маслом полотно.
— Это Тициан, — пробормотал Марко, входя в комнату. — Хороший художник, хоть и итальяшка. Мод говорила мне, что это стоит миллион баксов. А вот там «Мадонна» Рафаэля, другого художника-итальяшки. Очень талантливые эти итальяшки. Что ты скажешь, Джейк?
И он рассмеялся.
— Все это, — ответил Джейк с чуть заметным трепетом в голосе, — уму непостижимо. — Я просто отказываюсь этому верить.
Марко пожал плечами.
— Может, это не так уж и много, но это дом. Ну, и что ты думаешь, Джейк. Прошло всего четыре года после «Кронпринца Фридриха», а ты уже лучший сочинитель песен в Америке, а я — лучший жеребец. Неплохо, не правда ли?
Он махнул рукой в сторону выходивших на лужайку дверей.
— Ты видел там всех этих важных господ? Всех этих политиков и миллионеров? Знаешь, о чем они там думают? Они думают: «Ванесса Огден купила себе красивого итальяшку, который сделает ее счастливой в постели». Вот, что они думают. Джейк, но они ошибаются.
Он ухмыльнулся и, наклонившись к Джейку, понизил голос:
— Да, я охотился за Ванессой. В Италии говорят: «Созревший плод сам упадет». Но Ванесса не была достаточно созревшей, поэтому я ее немного подтолкнул. Понимаешь? И она упала прямо мне на колени.
Он выпил еще вина.
— Ты бы поосторожнее с этим, — предупредил его Джейк.
— А что? Я богат. Все к черту! К черту любовь… — он остановился, глядя на камин. — И черт с ней, с Джорджи О'Доннелл… Черт бы ее побрал. Она, должно быть, смертельно ненавидит меня сегодня.
Неожиданно он размахнулся и с силой швырнул бокал в камин. Он разбился вдребезги о французскую решетку восемнадцатого века.
После этого жених нетвердой походкой отправился наверх сменить одежду для свадебного путешествия на яхте.