Остров Эллис

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Баснословно богатый мир Фиппса Огдена испытал первое потрясение с введением федерального налога на доход в 1913 году и второе с введением налога на недвижимость в 1916. Но для попутчика Марко и Джейка по третьему классу Тома Беничека классовая структура в Америке казалась такой же прочной в 1916 году, как и в 1907. После того, как Монти Стэнтон уволил его, Том оставил жену на ферме матери и уехал в Питтсбург в поисках работы. Тут он на себе испытал, что значило быть занесенным в «черный список». В тот самый «черный список», который довел Сэма Фуллера до такого отчаяния, что он стал доносчиком. Теперь в этот список была внесена фамилия Тома, и работы для него не было нигде.

В конце концов, он нанялся, чтобы как-то выжить, подметальщиком улиц. Однако, уже в эти годы стала проявляться его непокорная натура. Какой бы мощной ни казалась система, она не могла сломить его. Помогло и то, что к этому времени кропотливая подпольная работа занесенных в «черные списки» уже начала приносить ощутимые результаты. Том познакомился с неким сербом-социалистом по имени Иосип Нардо, который был занесен в «черные списки» сталелитейной компанией и пошел работать в ставший уже известным Международный Пролетарский Интернационал. Нардо представил его здоровенному парню, бывшему шахтеру, Джо Хайнесу, работавшему в профсоюзе шахтеров. Том понравился Джо, и тот устроил его на работу в профсоюз. Плата была мизерная, но ее хватило Тому на то, чтобы снять комнату в приличном доме и забрать Деллу от Стэнтона.

Шесть последующих лет Том делал себе карьеру в профсоюзе и стал отцом двух мальчишек: Станислава и Уорда. А к 1915 году они смогли снять небольшой домик в рабочем районе Питтсбурга.

В одно сентябрьское утро 1916 года Делла развешивала на заднем дворе на веревке белье, когда вдруг с парадной стороны своего дома услышала гудок автомобиля. Крытый дранкой крашеный дом имел четыре комнаты, и этого им едва хватало, но место было чистое, и в округе было спокойно, поэтому звук гудка показался нестерпимо резким. Потом она услышала, как ее позвал знакомый голос:

— Делла, выйди на улицу!

Оставив корзину с бельем, она обошла вокруг дома. У входа стоял «форд» модели «Т», и Том был за рулем.

— Том, перестань создавать такой шум, — сказала она, подойдя к машине, — И где ты взял этот «форд»?

— Это наш! — воскликнул он. — Садись. Я прокачу тебя.

— Что ты хочешь сказать — «наш»?

— Я купил его у Фила Стоуна, в профсоюзе. За девяносто долларов, а он прошел всего шестнадцать тысяч миль, — сказал Том.

— А откуда у тебя девяносто долларов? — спросила она.

Цена в 1916 году модели «Тин Лиззи» была триста шестьдесят долларов.

— Я накопил их — это мой секрет. Может, перестанешь задавать глупые вопросы и залезешь внутрь? Это самая красивая машина во всем Питтсбурге — нет, во всей Америке! — и она наша, Делла!

Она редко видела его таким счастливым. Она знала, что он с ума сходил по машинам и годами мечтал приобрести. Ее охватил ужас от того, что он потратил так много денег, но Делла не хотела разрушить триумф мужа. Она села в машину позади него и взглянула на приборную доску.

— А ты знаешь, как управлять ею?

— Ты просто смотри.

Он завел двигатель, и форд «Т» тронулся с места.

— Я взял отпуск на десять дней, так что мы можем с детьми поехать к твоей матери. Пошли телеграмму тетушке Эдне. Подожди, что будет, когда она увидит это!

— Дождешься, — рассмеялась Делла, наклонившись к нему и поцеловав в щеку. — Том, это замечательно.

— Это самая красивая машина во всей Америке, — гордо повторил он.

Для Тома Беничека его долгие годы борьбы, наконец, окупились: он получил свою часть американской мечты.

На следующее утро на заре они посадили двух малышей на заднее сидение и отправились в Западную Вирджинию. До Хоуксвила было всего сто двадцать миль, но в 1916 году это было полное риска и приключений путешествие, так что им потребовался целый день, чтобы туда добраться. Цементная дорога кончилась сразу же, как они выехали из Питтсбурга, и они тряслись по проселочной немощеной дороге. К счастью, было сухо. Самым страшным в этом путешествии было бы увязнуть в грязи. Бензин был дешевым, а «Тин Лиззи» — довольно прочной машиной. Вся Америка была влюблена в модель «Т», а Том влюблен в свою собственную машину. Он прыгал по ухабам, а кое-где ему пришлось ехать прямо по полю, так как дорога местами исчезала. Он покуривал «Кэмел», пел и восхищался красотами сельской местности. А его жена снова была в него влюблена.

Они приехали на ферму в пять часов — грязные, пыльные, уставшие, но счастливые. Тетушка Эдна обрадовалась и расцеловала их. Машина произвела на нее большое впечатление, и она сказал Тому, что один человек у них в Хоуксвиле открыл гараж и бензоколонку. Они вошли в дом, чтобы полакомиться очень вкусными, приготовленным специально к их приезду тетушкой Эдной, тушеным мясом по-брунсвикски, и яблочным пирогом на десерт. Разговор за столом вертелся вокруг семейных проблем, и, главным образом, говорили о больных ушах Стена, которые промучали его всю прошлую зиму.

— У тебя болели уши, когда тебе было пять, — говорила тетушка Эдна Делле. — Сделай Стену то же, что я делала тебе.

— Что?

— Берешь столовую ложку мочи…

— Мама!

— Ты будешь слушать или нет? Итак, берешь столовую ложку мочи, нагреваешь ее, и капаешь несколько капель в больное ухо. Ничего плохого от мочи не будет. Это часть нашего организма. Бог создал ее, и она лечит больные уши. Будешь слушать свою мать, тебе не придется платить врачам. Передай мне хлеба, Том. И со Стеном будет все в порядке. Он симпатичный мальчик. Он похож на тебя, Делла.

— Слава Богу, — с улыбкой заметил Том.

— Ну, ты никогда не был красавцем.

— А, по-моему он очень красивый, — сказала Делла и взяла Тома за руку.

— Не будем спорить о вкусах. Когда ваш профсоюз сделает что-нибудь с шахтой Стэнтона?

Том взял еще кусок хлеба.

— В один из ближайших дней, — сказал он.

Тетушка Эдна вздохнула.

— Ты твердишь это уже несколько лет. А что вам мешает? Видит Бог, если какая-то шахта нуждается в профсоюзе, так это — эта. И этот любитель цитировать Библию, убийца Монти Стэнтон должен быть первым в вашем списке.

— Монти Стэнтон и стоит первым в моем списке, но не в списке профсоюза. Профсоюз не хочет пока внедряться в Западную Вирджинию. Владельцы предприятий здесь очень сплочены, и мы хотим стать такими же сплоченными по всей стране, прежде чем мы сможем сломить Монти Стэнтона.

— Он — убийца, — спокойно произнесла тетушка Эдна. — Он убил моего мужа. А его шахты до сих пор в опасном состоянии, и будет еще больше убийств. Ваш профсоюз, может, и знает, что происходит, но каждый новый убитый будет на его совести. И скажу тебе кое-что еще, Том: шахтеры начинают терять веру в профсоюз. Каждый день, который вы выжидаете, делает эту веру все более и более призрачной.

Том ничего не ответил.

— Знаю, и у тебя, и у меня неприятные воспоминания об этом месте, — сказала Делла ночью, лежа рядом с Томом в постели. — Но я все еще думаю о нем, как о нашем доме. А как приятно снова оказаться дома.

— Мой дом — Питтсбург, — ответил Том.

— Ты ненавидишь это место?

— О, нет. Земля здесь прекрасная — ее нельзя ненавидеть. Но я ненавижу Монти Стэнтона.

— Ты думаешь, мама права насчет профсоюза? Я имею в виду то, что она сказала, что каждый день, который вы выжидаете, делает эту веру все более и более призрачной.

— Твоя мама права почти во всем. И в этом она права тоже, — сказал он.

Какое-то время они молчали. Делла вспоминала о своем детстве, когда почувствовал, что Том взял ее за руку.

— Я люблю тебя, — сказал он мягко и нежно.

Он всегда говорил ей это, прежде чем начать заниматься любовью, и он всегда произносил это с нежностью. Том любил свою жену простой и чистой любовью.

Он был самым лучшим человеком, которого она когда-либо знала, но она также знала, каким он мог быть упрямым. И у нее не оставалось сомнений, что придет день, когда он открыто выступит против Монти Стэнтона. Хотя она не была уверена, сумеет ли он победить.

На следующее утро Том пошел прогуляться на вершину ближайшего холма. Он долго стоял там и смотрел на шахты. Теплый ветер чуть не сорвал его кепку.

«Когда-нибудь, — думал он. — Когда-нибудь. Скоро».

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Соединенные Штаты 6 апреля 1917 года объявили войну Германии, вступив, наконец, в бессмысленный конфликт, безжалостно пожиравший миллионы жизней и разрушавший Европу. Уже никто и не помнил, чем был вызван этот конфликт. Президент Вильсон заявил, что Америка будет сражаться за то, чтобы «спасти мир для демократии». Это с пониманием восприняли большинство американцев, в том числе и Том Беничек, который, несмотря на жестокость страны, куда он эмигрировал, любил Америку. Он попытался записаться в армию, но его не взяли из-за больных легких, о чем он и не подозревал и что явилось результатом его работы в шахтах. Том очень расстроился, а руководство его профсоюза, напротив, не скрывало радости. Том был им очень нужен. Вступление Америки в войну вызвало волну диких репрессий угольных компаний против шахтеров, а гибель двенадцатилетнего мальчика довела Великую войну в западной Вирджинии до кровавой развязки.

Его звали Элфи Дэвис, он был сыном шахтера Левеллина Дэвиса и работал в отделении предварительной обработки в компании Монти Стэнтона. В это отделение, расположенное в сарае, недалеко от входа в шахту, нанимали мальчиков за десять центов в час, чтобы они отделяли руду от угля перед его поступлением на ленту конвейера, которая вела к дробильной машине.

Это случилось 3 марта 1918 года. В сарае топилась только маленькая печурка, а на улице температура была ниже нуля. На мальчиках были пальто, варежки и шарфы, но, когда Элфи Дэвис в восемь утра пришел на работу, он уже был простужен.

К шести вечера, когда через завалы снега он шел домой из отделения предварительной обработки, он уже сильно кашлял и чихал. Когда он пришел домой, его мать, только взглянув на него, сразу поняла, что он серьезно болен. Она тут же уложила его в постель и накормила горячим супом. На следующее утро мальчику стало хуже, и у него подскочила температура. Врач компании поставил диагноз — воспаление легких.

К полудню следующего дня Элфи умер.

Его отец Левеллин был здоровяком, эмигрировавшим из Уэльса в девяностые годы и проработавшим на шахтах Стэнтона восемнадцать лет. У него было четыре сына, из которых Элфи был самым младшим и самым любимым. Когда Левеллин увидел, как врач закрывает глаза его бледному светловолосому мальчику, он чуть не сошел с ума.

— Восемнадцать лет, — прорычал он, — восемнадцать лет в проклятой шахте, и вот, что я получил!

Он вышел из маленькой комнатки — в большую — дома, принадлежавшего компании. Его жена Сара поднялась со стула рядом с постелью, где она сидела, и тоже поспешила в соседнюю комнату. То, что она увидела, напугало ее. Лью Дэвис снимал со стены ружье.

— Лью, что ты собираешься делать?

Он вставил в ружье два патрона.

— Отомстить за смерть моего сына.

Она попыталась остановить его, но он, оттолкнув ее, вышел с ружьем в ночь.

Монти и Кристин Стэнтон сели ужинать в Белль Миде. С ними были их дочь Шарлотта и ее муж, врач из Чарльстона, Говард Беннет.

— Господь, — начал молитву Монти, прикрыв глаза, — мы благодарим тебя, Господь, за то, что ты помнишь о нас…

— Аминь, — хором произнесли все, когда он закончил и слуги принесли первое блюдо.

— Я получила сегодня письмо от сына, — сказала Кристина, — Он в Париже. Монти пишет, что Париж спокоен и французы ходят по театрам и ресторанам. Трудно представить, что французы относятся к войне серьезно.

— Он уже убил девять немцев, — с гордостью произнес Монти-отец, поднимая глаза от бульона. — И пока Монти там, у кайзера не будет никаких шансов.

— Конечно, я беспокоюсь, — продолжала Кристина. — Все это кажется таким опасным.

— А как же иначе может быть на войне? — ударил рукой по столу Монти. — Безопасно? Конечно, это опасно. Это и придает войне интерес.

— Не думаю, что если его убьют, это будет очень интересно, — пробормотала Кристина, показывая слуге в белом сюртуке и белых перчатках на стоявшую в серебряном ведерке со льдом бутылку. — А если Монти будет ранен… О, я даже не хочу об этом думать.

— С Монти все будет в порядке, — уверенно заявил ее муж. — Этот мальчик держит в руках удачу. Кроме того, он знает, как надо жить. Удача сопутствует всей нашей семье.

Слуга наполнял бокал Кристины вином, когда они услышали шум за дверью. Сидевшие за столом обернулись, когда дверь широко распахнулась и вошел, держа в руке ружье, Лью Дэвис. За ним бежал чернокожий дворецкий Стэнтонов, причитая:

— Мистер Монти, он прорвался в…

— Ты убил моего сына! — закричал шахтер, направив ружье в лицо Монти. — Око за око!

Как раз в тот момент, когда он выстрелил, стоявший рядом с Кристиной слуга запустил бутылкой с вином в ружье Дэвиса. Ружье выстрелило, но в воздух. Кристина вскрикнула, Монти съехал под стол, с потолка на стол посыпались известка, а дворецкий сзади прыгнул на шахтера.

Завязалась драка, но двум слугам, Говарду Беннету и Монти все-таки удалось скрутить шахтера, в то время, когда Кристина звонила в полицию.

— Откройте еще бутылку вина, — приказала она, положив трубку. — О, мои нервы! Мне надо выпить. Боже, этот человек — сумасшедший!

Когда полиция арестовала Дэвиса за попытку убийства, Монти в присутствии всех членов семьи встал на колени, сложил в молитве руки, закрыл глаза и сказал:

— Господь, спасибо, что защитил меня от безумного. Твоя защита, Господь, говорит о том, что я иду верным путем. Ты знаешь, Господь, что я всегда был твоим верным слугой и всегда буду. Но я хочу, чтобы ты знал: то, что ты сделал для меня сегодня, я не забуду никогда. Я не забуду. Аминь.

Он встал с колен и дал дворецкому и слуге, который спас ему жизнь, по двадцать долларов.

На следующее утро тетушка Эдна отправилась на своей повозке в Хоуксвил и позвонила с бензоколонки Дейла своему зятю в его офис в Питтсбурге.

— Лью Дэвис ворвался вчера в Белль Мид и чуть было не убил Монти Стэнтона, — сказала она. — К сожалению, он промахнулся, но, ты знаешь, у него на суде не будет ни одного шанса.

— Знаю. Но зачем он совершил столь безумный поступок? — спросил Том.

— Потому что его сын, работавший на шахте, умер от пневмонии, — ответила она. — Там ведь нет никакого источника тепла. Я повторяю, Том, было бы лучше, если бы кто-нибудь из твоих ребят приехал сюда и помог ему. У Лью нет ни гроша на адвокатов, а для профсоюза это будет отличной возможностью показать здесь себя.

Том немного помолчал.

— Ты права, — сказал он. — Я приеду завтра.

На следующий вечер шериф проводил Тома в камеру Лью в Хоуксвильской тюрьме. Дэвис сидел на койке, закутавшись в пальто, потому что в тюрьме было холодно.

— Лью, я Том Беничек. Ты меня помнишь?

— Помню.

— Я работаю сейчас в профсоюзе. Я приехал сюда, чтобы помочь тебе с защитой.

— Ты теряешь время, Беничек, — ответил он. — У меня нет никаких шансов. Стэнтон держит этих судей в своих руках. Кроме того, я рад, что я сделал это. Единственное, о чем я сожалею, что я промахнулся.

— Понимаю, Лью. Но дело в том, что тебе нужен адвокат. И, поскольку ты не можешь оплатить его, то профсоюз выделит тебе деньги из специального фонда…

— Катись отсюда со своим чертовым профсоюзом! — заорал вдруг Лью. — И не морочь мне голову ни с какими фондами — твой профсоюз тоже в руках у Стэнтона. Боже, неужели ты думаешь, мы не знаем? Хозяева платят, чтобы ваши ребята вообще не совались сюда.

— Это не так.

— Не так? Тогда почему ваш профсоюз не ведет здесь никакой деятельности? Почему вы сидите в Питсбурге?

— Потому что нам надо сначала окрепнуть, прежде чем мы сможем начать работу, на шахтах Западной Вирджинии, — сказал ему Том.

Лью Дэвид с сомнением посмотрел на него.

— Скажи это моему мертвому сыну, — устало сказал он. — Давай, убирайся отсюда. Мне не нужна никакая ваша помощь. Пусть они отправят меня в тюрьму. В тюрьме не хуже, чем в шахте.

Том поколебался.

— Если ты передумаешь, я буду у своей тещи.

Он подошел к двери камеры и дал знак шерифу.

— В этих местах профсоюз популярен, как триппер, — сказал Том, сидя за столом у тетушки Эдны.

— Том! — воскликнула Делла, кормившая мальчиков.

— Извини. Но это так.

— Я ведь говорила тебе, — сказала тетушка Эдна, — шахтеры чувствуют себя преданными со всех сторон. Они считают, что никому нет до них дела, и в чем-то они правы.

— Мне есть до них дело, — сказал Том.

— Тогда что ты собираешься делать?

— Поговорить завтра с руководством профсоюза. Убедить Джо Хайнеса, что пора создавать профсоюз в Угольной компании Монти Стэнтона.

Тетушка Эдна улыбнулась, а Делла озабоченно посмотрела на него.

— Том, — сказала она. — Джо Хайнес знает, что делает. Он разрабатывает стратегию по всей стране. И ты знаешь, что Монти Стэнтон — худший из худших. И, если профсоюз потерпит здесь поражение, это причинит вред делу по всей стране.

— Знаю, — сказал Том. — Но профсоюз не потерпит здесь поражение.

Маленький Стен Беничек стукнул ложкой по тарелке, требуя еще супа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В 1872 году на главной улице Чарльстона был построен в готическом викторианском стиле дом из красного кирпича. Эта мрачная громада оплачивалась группой местных бизнесменов, которые называли себя «Обществом Иеремии Бентама»[27], и вскоре «Клуб Иеремии Бентама» стал самым престижным мужским клубом в городе. Именно в библиотеке этого клуба Монти Стэнтон обратился к десяти сидевшим в кожаных креслах мужчинам.

— Джентльмены, — сказал он, — я попросил вас собраться здесь, потому что на территории моей компании появился человек из профсоюза.

Он сделал небольшую паузу, чтобы придать сказанному больше драматизма.

— Его зовут Том Беничек, — продолжал он, — чешский иммигрант, который работал у меня, пока я не занес его в «черный список» за учиненные беспорядки. Он был таким идиотом, или я не знаю, как это сказать, что попросил предоставить ему зал компании для обращения к шахтерам. Разумеется, мы послали его к черту, но он распространил листовки, где говорится, что он организует митинг перед зданием.

— Ну, ты, конечно, сумеешь его остановить, — заметил Людвелл Тайсон, президент Угольной компании Тайсона.

— Да, да. Мы его остановим. Но он очень решительный малый, и может пойти куда-нибудь еще. И, джентльмены, мне кажется, мы должны быть реалистами относительно сложившейся ситуации. Мы, владельцы шахт, в какой-то степени потеряли связь со временем. Профсоюзное движение набирает силу по всей стране. Вполне возможно, мне придется разрешить Беничеку организовать профсоюз в моей компании, что окажется серьезной опорой для распространения профсоюзного движения на всю Западную Вирджинию. Ваши шахты, вслед за моими, тоже будут охвачены профсоюзным движением, и я не уверен, что вы будете в состоянии что-либо сделать, чтобы предотвратить это. Вот такой я вижу сложившуюся ситуацию.

— Ты уже бьешь в набат, Монти, — буркнул Тайсон. — Не хочешь же ты сказать, что собираешься сдаваться без боя?

— Я этого не говорил. Я пытаюсь заставить вас понять одно — что если один из нас дрогнет, то всех нас ждет поражение. Я намерен бороться с Беничеком всеми доступными мне средствами, и вам, друзья, лучше во всем меня поддерживать.

— Ты и так прекрасно знаешь, что мы будем тебя поддерживать! Мы удерживали штаты от профсоюзов в течение двадцати лет, и я ручаюсь, что мы сумеем продержаться еще двадцать!

Монти улыбнулся.

— Я рассчитывал, что вы именно это и скажете, Людвелл. Но настали такие времена, когда надо проявить большую твердость. Есть одно, что обернулось нам на пользу — война. Президент Вильсон на нашей стороне. Он сказал мне в прошлом месяце в Белом доме, что для войны требуется столько угля, сколько мы сможем дать, и что правительство сделает все, о чем мы просим, чтобы оградить угольную промышленность от остановки производства. Другими словами, мы получили карт-бланш из Вашингтона. А благодаря нападению на меня этого безумного Дэвиса, все считают шахтеров скоплением самых радикальных сил. Так что, полагаю, вы можете действовать в полную силу. Это война, джентльмены, между нами и ими, а на войне течет кровь. И на войне следует сражаться с оружием в руках. После того, как мы вместе помолимся, я хочу показать вам фотографии нового оружия, которое, полагаю, выпустит кишки из Тома Беничека и шахтеров.

Он улыбнулся еще раз.

— Самое лучшее, то, что и правительство, и вся страна будут на нашей стороне, потому что мы делаем патриотическое дело: мы добываем уголь, чтобы «спасти мир для демократии».

— Черт возьми, что все это значит? — проговорил Тайсон. — Что это за новое оружие? Вы собираетесь травить их газом?

— Нет, это кое-что такое, над чем мы с Биллом Фарго работали в течение нескольких месяцев. Это делалось здесь, в гараже, в Чарльстоне. Это своего рода вариант танков, которые используют во Франции, но мы с Биллом назвали их «машинами смерти».

Он усмехнулся.

— Они очень страшные. Но сначала помолимся.

Он поднял глаза к потолку.

— О, Господь, даруй нам твою поддержку в этой самой справедливой борьбе против врагов частной собственности…

«Я выиграю, — думал он самодовольно. — Черт возьми, я выиграю».

— Ни я лично, ни профсоюз не поддерживаем того, что сделал Лью Дэвис, — говорил на следующее утро Том.

Он стоял на ступеньках здания компании, говоря через мегафон с собравшимися шахтерами и их женами. Их было около двухсот человек. Был холодный серый день, но люди не обращали внимания на погоду. Они очень хотели послушать, что скажет им Том.

— Мы против насилия в рабочем движении где бы то ни было в Америке, — продолжал он, — но крушение надежд, заставившее Дэвиса схватиться за ружье, действительно, имело место! Ужасные условия труда, убившие его сына, это реальность! Я сказал, что единственный путь — я повторяю, единственный — исправить положение — через организацию…

Он остановился. Все услышали какой-то шум: стук мотора. Они обернулись и увидели подъезжавший к ним конвой. На двух до отказа забитых грузовиках сидели пинкертоны в котелках, вооруженные ножами. А за ними ехали две «машины смерти». Они выглядели устрашающе. Они, действительно, были похожи на танки, только на колесах, а не на гусеницах, и они явно были поставлены на шасси грузовиков. Они были «одеты» в стальную броню, без окон, а вверху каждого была вертящаяся башня с пулеметом, выставленным в амбразуру.

Конвой остановился в двадцати футах от здания, и Билл Фарго, ехавший в одном из грузовиков, прокричал в мегафон:

— Вы находитесь на земле, являющейся частной собственностью. Расходитесь по домам!

— Убирайтесь к черту! — закричал Том в ответ. — Может, скажете, что воздух тоже собственность компании? Я ведь не в здании компании…

— Вы на земле компании, — прервал его Фарго, и башни с пулеметами повернулись и нацелились на Тома. — Если вы, люди, не разойдетесь, вы потеряете и работу, и дом.

— Это все старые угрозы, — прокричал Том, думая, хватит ли у Фарго выдержки, чтобы открыть огонь. — Пришло время показать им, что они не могут обращаться с нами, как с преступниками! Они не могут нацеливать на нас свои пулеметы, будто мы их рабы…

Его слова были прерваны огнем. Хотя пули были направлены и выше их голов, ощущение было ужасным. Женщины закричали.

Когда выстрелы стихли, Том сказал:

— Хорошо, я отправляюсь на ферму к своей свекрови, чтобы закончить то, что я начал говорить. Все те, кто думает, как и я, что это свободная страна, где свобода слова гарантирована Конституцией, могут последовать за мной.

Он спустился по ступенькам и пошел по улице. Шахтеры наблюдали за ним.

Вдруг один из них крикнул:

— Я с Беничеком… — и пошел следом.

— И я! — заорал другой, и затем вся толпа пошла следом за маленьким чехом.

Том выглядел удовлетворенным. Кто-то начал кричать:

— Забастовка! Забастовка! Забастовка!

И все подхватили:

— Забастовка! Забастовка! Забастовка!

Билл Фарго, потерявший слушателей, выглядел немного сконфуженным.

Делла мыла в корыте детей, когда услышала крики: «Забастовка! Забастовка!». Тетушка Эдна подбежала к окну.

— Слава Богу! — воскликнула она. — Твой муженек, наконец, сделал это!

Делла поспешила к двери и выглянула наружу. Том шел через поле, сопровождаемый скандирующей толпой. Когда он подошел ближе, он остановился и поднял руки, призывая толпу к тишине. Все замолчали.

— Отлично. Здесь мы свободны, — сказал он. — И вы кричите: «Забастовка!». Вы серьезно?

— Да! — донеслось из сотни глоток.

— Раньше они всегда побеждали, угрожая тем, что выкинут нас из наших домов. Единственный путь победить их: это покинуть их дома первыми.

Он подождал, пока волна от его слов не уляжется.

— Если вы серьезно намерены сражаться с компанией, — продолжил он, — я попрошу профсоюз предоставить нам палатки, еду и медицинскую помощь. Мы можем разбить палаточный городок прямо здесь, на земле моей тещи, и эта чертова компания ничего не сможет сделать. В этом случае, я возвращаюсь домой и собираю все, что сможет вам понадобиться, чтобы выжить — одеяла, одежду, кастрюли, горшки, чайники и т. д. Когда я получу палатки, я дам вам знать, и вы сможете выезжать из домов. А пока вы не получите от меня известия, продолжайте жить, как раньше. Но, когда мы будем готовы, мы начнем забастовку — и мы победим. Готовы?

Пауза, затем десяток голосов закричал:

— Да! Мы с тобой, Том!

— Хорошо. Идите по домам, а я позвоню в профсоюз.

Стоя в дверях дома, тетушка Эдна сказала Делле:

— Он поднимет все здесь! Пора!

Том с возбужденным лицом, вошел в дом и поцеловал жену.

— Теперь мы пойдем до конца, — воскликнул он.

— А профсоюз поддержит тебя? — спросила Делла.

Том улыбнулся и кивнул в сторону машины.

— Если нет, мы организуем другой профсоюз.

И он сел в машину.

Пока он разговаривал по телефону с Джо Хайнесом на бензоколонке Дейла в Хоуксвилле, в его машину врезался грузовик и остановился. Билл Фарго и четверо его людей вылезли из него. Улица была почти пуста, а когда появлялся какой-нибудь прохожий и видел, что происходит, тут же исчезал. Люди Фарго набросились на машину Тома с ломами. Они разбили ветровое стекло и передние фары, изорвали в клочья брезентовый верх и изрешетили шины.

Когда Том вышел из помещения бензоколонки и увидел изуродованной свою любимую машину, он чуть не сошел с ума.

— Сволочи! — завопил он, бросаясь на них.

Но он не мог справиться с ними.

Они избили его до потери сознания и оставили лежать в грязи, окровавленного и почти так же изуродованного, как его машина.

— Это проучит мерзавца! — сказал Билл Фарго, взбираясь в грузовик.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Но это не проучило его.

Фарли Дейл позвонил врачу, который приехал оказать Тому первую помощь. Затем отвез его в клинику, где перевязали Тому левую руку и промыли остальные раны. Теперь Том был похожа на солдата, чудом выжившего в окопах Франции, но он был жив. Фарли Дейл сказал, что он посмотрит, что можно будет сделать с машиной, и дал ему грузовик, чтобы тот смог добраться до Эдны. Когда Том вошел в дверь дома, Делла, увидев мужа, всего обвязанного бинтами, воскликнула:

— Что с тобой?

— Билл Фарго, — сказал он, обессиленно опускаясь в кресло, — и его ребята избили меня. Но все в порядке.

— В порядке? Ты выглядишь, будто под тобой разорвалась бомба!

— Завтра Джо Хайнес вышлет с грузовиком палатки. Это важно — профсоюз поддержал меня.

Делла подошла у нему и поцеловала.

— Ты — вот, что важно, — сказала она.

Он выдавил улыбку в ответ.

— Ничего, — сказал он. — Мы, Беничеки, крепкие ребята. Машину — вот, что жаль. Это единственное, что убило меня. Но ничего, мы все равно победим.

Монти Стэнтон вышел из своего «роллс-ройса» и посмотрел на раскинувшийся на поле палаточный городок. Погода улучшилась, и десятки шахтеров и их семьи сидели, стояли ли прохаживались между палаток. Кто-то кипятил на огне котлы. Палаток было около сотни.

— Они бастуют уже третью неделю, мистер Стэнтон, — сказал стоявший рядом с ним Билл Фарго. И они, по-моему, не собираются прекращать.

Монти выглядел угрюмо.

— Скажи Беничеку, что я хочу поговорить с ним, — сказал он, садясь в машину. — Привези его в Белль Мид.

В тот же вечер Том Беничек с забинтованной рукой — остальные бинты он смог уже снять — сидел за огромным столом в столовой Белль Мида. Напротив него расположился Монти. Какое-то время оба изучали друг друга. Затем Монти произнес:

— Чего ты добиваешься, сынок?

— Контракта с профсоюзом.

— Может, ты слышал, что идет война. И для правительства жизненно важно получать уголь. Ты ведь патриот, не так ли? И ты бы не хотел нанести ущерб правительству?

— Я люблю эту страну, но мои люди не станут добывать уголь без контракта с профсоюзом.

— «Мои» люди, — повторил Монти. — Что ж, это интересно. Ты куришь?

— «Кэмел».

— Я имею в виду сигары.

Он достал из кармана пиджака кожаный портсигар, открыл его и положил на стол.

— Попробуй «Вилар и Вилар» 1911 года. Я заказал пару сотен после того, как немцы торпедировали «Лузитанию». На случай, если они вдруг оккупируют Кубу. Можешь представить себе этих тупых немцев, пытающихся управлять кубинцами?

Монти рассмеялся, закуривая сигару. Он протянул портсигар Тому, и тот тоже закурил. Монти, как удав, наблюдал за ним.

— Прекрасно, — сказал Том, выпуская дым.

— Должно быть. Каждая стоит три доллара. Ты знаешь, а ты приятный парень. Мне трудно это признать, но я восхищаюсь твоим мужеством. Билл Фарго говорил мне, что ты не побоялся противостоять моим «машинам смерти»… — он затянулся сигарой. — Мне нравится это название. «Машины смерти»! Конечно… Они убивают… людей. У тебя ведь двое детей? Верно?

— Верно. Мальчики — Станислав и Уорд.

— Станислав — это чешское имя?

— Это имя святого покровителя той деревни, где я родился, — сказал Том.

— А, да. Ты ведь хочешь послать когда-нибудь Станислава и Уорда в колледж? Дать им возможности, которых у тебя никогда не было?

— Надеюсь.

— А колледж — это ведь очень дорого, знаешь? Очень дорого. И тебе надо будет покупать им хорошую одежду, а, может, и машину… Это все большие деньги. Большие. А где ты возьмешь столько денег, Том?

— Может, я ограблю банк.

Монти подавил усмешку.

— Есть путь гораздо легче. Гораздо легче. Я бы мог позаботиться об образовании твоих детей. Черт, я даже мог бы отправить их в Принстон, если хочешь. Это мой колледж, я даю им очень много денег… они примут твоих сыновей, если я скажу им… Я много могу сделать для твоих мальчиков. И я много могу сделать для тебя, если ты будешь со мной сотрудничать. Я могу сделать для тебя многое, Том. Может, купить тебе где-нибудь маленькое дело. Что ты об этом думаешь?

— Мистер Стэнтон, Вы пытаетесь подкупить меня…

— О, Том, не продолжай! Это не подкуп, это — деловое предложение. Я должен признать: ты стоил мне огромную сумму денег. Поэтому у меня был выбор: попытаться убить тебя — что я и попытался сделать — или договориться с тобой. Послушай, ты ведь любишь машины, верно? А мои ребята изуродовали твою? Я готов купить тебе любую взамен, стоимостью до пяти тысяч баксов. Это не подкуп: это честное и справедливое предложение. Что ты скажешь на это?

— Нет.

Лицо Монти потемнело. Он наклонился вперед.

— У каждого человека есть цена, — спокойно сказал он. — Какова твоя?

— Контракт с профсоюзом.

— Давай сделаем так: я дам твоим людям — раз ты их так называешь — надбавку в двадцать процентов. Двадцать процентов. Я установлю вентиляционную систему, введу систему безопасности — черт, я сделаю все, что требует профсоюз. Плюс. Я отправлю твоих мальчиков в колледж и куплю тебе машину стоимостью в пять тысяч долларов. И теперь ты будешь говорить, что это не справедливо?

Том поколебался.

— Ну…

Монти почувствовал слабину в обороне. Он встал.

— Хорошо, ты можешь не отвечать мне сейчас. Вернись к жене и обсуди с ней. Мы ведь можем все это уладить, как цивилизованные люди. Не так ли?

Том также встал.

— А что вы имеете против профсоюза? — спросил он. — Я хочу сказать, если вы собираетесь дать все то, что требует профсоюз…

— Я скажу тебе, Том. Это очень просто. Эта компания всегда была моей компанией, а шахтеры всегда были моими шахтерами. Теперь вдруг ты называешь их «твоими» шахтерами. Вот поэтому я и против профсоюза.

Том внимательно посмотрел на него. Впервые он понял, что заставило Монти Стэнтона дрогнуть.

Вечером дома у тетушки Эдны он обсуждал с ней и Деллой разговор со Стэнтоном.

— Он хочет обвести нас вокруг пальца, — сказала Эдна. — Я не верю, что Монти Стэнтон согласится на двадцатипроцентную надбавку. Я просто не верю в это.

— А ты что думаешь, Том? — спросила Делла.

— Думаю, Монти Стэнтон гораздо умнее, чем я его считал. Его предложение превосходно. Я верю ему, — он посмотрел на спавших Уорда и Стена. — Он сделал так, что мне очень трудно было сказать ему «нет».

— Он что-то предлагал тебе, Том? — спросила тетушка Эдна.

— Он сказал, что отправит мальчиков в колледж. Оплатит все счета. Он предлагал мне и другие вещи, но это уже было похоже на подкуп.

— Он — сатана! — воскликнула Эдна.

— Точно. И, конечно, в такой ситуации задержка не пойдет нам на пользу. Страна воюет, и мы вряд ли захотим, чтобы шахтеры выглядели предателями?

— Война очень выгодна Монти Стэнтону, — сказала Эдна. — Он и другие шахтовладельцы наживают огромные богатства.

Том все еще смотрел на мальчиков.

— Принстон, — проговорил он. — Это один из этих аристократических колледжей? Можете представить, мои дети учатся в Принстоне?

Делла только вздохнула.

— Смотри сам, Том.

— Нет, это и твое решение тоже. Они — наши дети.

— А что будет, если ты скажешь «нет»? Что он сделает тогда?

— Не знаю. Но это может причинить вред людям.

— Тогда, если он предлагает то, чего требует профсоюз, может, тебе следует согласиться?

Том вздохнул. Он может вступить в сделку с этим сукиным сыном, Монти Стэнтоном. Но разумный и щедрый Монти Стэнтон толкал его прямо в пропасть.

Хотя шахтеры и называли Монти Стэнтона лицемерным, имея в виду, что его частые «беседы с Богом» были не более, чем театральным представлением, он был искренне верующим человеком и богато одаривал церковь. Поэтому на следующий вечер, когда Билл Фарго вошел в библиотеку Монти, он был не очень удивлен, застав Монти за чтением Библии.

— Вы хотели видеть меня, мистер Стэнтон?

Монти оторвался от Священного Писания.

— О… да. Садись, Билл.

Билл сел на стул рядом со столом. Монти немного помолчал. А затем сделал глубокое замечание.

— Знаешь, Билл, когда читаешь Библию, особенно Ветхий Завет, никак не можешь отделаться от чувства, что Бог не всегда был справедлив.

Поскольку Билл был атеистом, он оставил это замечание без комментариев.

— Например, — продолжал Монти, — позволь я почитаю тебе некоторые куски из книги «Исход».

Он зачитал строфу двадцать девятую и тридцатую, двенадцатой главы и посмотрел на Билла.

— И как?

Тот ничего не ответил.

— С точки зрения иудеев — он был справедлив, а с точки зрения египтян — нет. Но, Билл, надо понять мудрость Бога. Положение в Египте было ужасным, а Бог хотел, чтобы оно улучшилось, и для этого он вынужден был делать жестокие вещи. Понимаешь?

— Да.

— Для нас же в данной ситуации положение улучшится, если шахты начнут работать, и мы сможем снабжать страну углем. Ты ведь знаешь, мой мальчик там, во Франции, он каждый день рискует жизнью ради страны. И поэтому меня просто выводит из себя, что эти чертовы шахтеры не хотят вернуться на работу — особенно после того, как я им сделал такое разумное предложение. Я понимаю, если бы я был каким-нибудь чудовищем — но ты ведь знаешь, какое предложение я сделал Беничеку. Оно было щедрым. Черт, это было похоже на сумасшествие с моей стороны, но я хотел мира в этой долине, я хотел добывать уголь для правительства и я хотел, чтобы мои люди были счастливы. Конечно, я делал ошибки раньше, но кто их не делал? Сейчас все очень быстро меняется… меняются отношения, меняются связи — и угнаться за всем этим очень трудно. Но вчера я пытался сделать так, чтобы хорошо было всем. И что? Этот маленький гаденыш отверг мое предложение.

Он потряс закрытой Библией.

— Беничек отверг это предложение? — не веря своим ушам, спросил Фарго.

— Да, сэр. Он сказал, что профсоюз, это дело принципа. Чертовы радикалы: они все делят только на белое и черное, у них не бывает серого, ни полутонов, ни разумных компромиссов. Принцип? Какова цель профсоюза? — спросил он. — Не в том ли, чтобы предоставить им то, что я им и предложил? Боже, я не понимаю этого.

— Тогда что произойдет теперь?

— Ничего, пока я не приму меры. Беничек определенно не пойдет на сделку, мы не будем добывать уголь, а война будет продолжаться. Я хотел быть добрым, Билл. Я хотел быть справедливым. Они не откликнулись на это, поэтому я вынужден стать несправедливым. Я вынужден стать недобрым. Как Господь, Билл: иногда ты должен быть жестоким ради всеобщего блага. Я думал об этом, я молился, я разговаривал с Господом, я читал Священное Писание, я позвонил губернатору, чтобы он дал мне разрешение.

— Извините, мистер Стэнтон, я не очень понимаю вас…

Монти наклонился к нему.

— Завтра на заре, Билл, ты возьмешь эти «машины смерти» и отправишься на них на это чертово поле — и уничтожишь этот палаточный городок. Если они не хотят подчиниться разуму, то мы, мой Бог, тоже не будем подчиняться разуму.

— Уничтожу? — переспросил Фарго осторожно. — Уточните, что вы имели в виду, сэр.

— Возьмешь факелы и подожжешь палатки. Направишь «машины смерти» прямо на них. А если кому-то из людей достанется… Я имею в виду одного определенного человека… По крайней мере, мы раз и навсегда покажем им, кто хозяин в долине. Все будет законно, Билл, не волнуйся. Я получу от губернатора разрешение на объявление военного положения. Ты только сделай это.

Билл Фарго отметил про себя, что не впервые в истории религия и патриотизм используются, как оправдание для смерти и разрушения. Не были ли они оправданием и для коронованных правителей Европы, чтобы начать войну, которая приведет к уничтожению человечества?

Том и Делла спали, обнявшись, в доме тетушки Эдны, когда их разбудила стрельба. Том вскочил на кровати, пытаясь проснуться. Он услышал какие-то крики и непрекращающееся кудахтанье цыплят тетушки Эдны.

— Что это? — пробормотала Делла, сев на постели.

Том подошел к окну. Он не мог поверить в то, что видел.

— Монти Стэнтон спятил! — закричал он. — Он спятил!

Поле было покрыто предрассветной дымкой, но уже десять палаток горели. «Машины смерти» прорывались между палатками, направив пулеметы прямо на них. Сзади пинкертоны факелами поджигали палатки. Шахтеры и их семьи выскакивали на улицу, в чем спали. Том увидел, как двое мужчин и женщина упали, сраженные пулями.

— О Боже…

Он схватил штаны и начал их натягивать на себя.

— Том, ты ведь не собираешься туда? — крикнула Делла.

— Кто-то должен остановить их. Они убивают людей!

— Но не ты, Том! Не ты…

Было слишком поздно. Схватив рубашку, он открыл дверь и выскочил на улицу. Делла в халате выскочила следом за ним на крыльцо. Из своей комнаты вышла ее мать.

— В чем дело?

— Том!

Он был уже внизу. Он повернулся и посмотрел на нее.

— Я люблю тебя, Делла, — все, что сказал он.

Том побежал. Палаточный городок горел. Дым смешивался с утренней дымкой. Люди разбегались во всех направлениях, спасаясь от «машин смерти», которые уничтожали все на своем пути. Они никогда не видели такой жестокости.

Том побежал навстречу «машинам смерти», отчаянно размахивая руками и крича:

— Остановитесь! Остановитесь!

— Вернись, Том! — закричала она со слезами на глазах.

Она увидела, как одна из «машин смерти» развернулась в сторону ее мужа. Он бежал среди палаток прямо на них, будто только он один мог остановить их. Это было самоубийство — но это было и мужество.

Пулемет начал стрелять. Пули попали прямо Тому в грудь. Их сила была такова, что оторвала его на несколько дюймов от земли.

Затем он упал, лицом вниз.

— Том! — закричала Делла.

Она рванулась из дома, но мать схватила ее за руку.

— Милая, — сказала она. — Уже поздно.

Делла истерично рыдала.

Все было кончено.