Островитяне

Глава 10. Длинный ужин У меня есть ты, у тебя — я

Хани застыла, как статуя, взгляд ее перемещался между видеоигрой на экране телевизора, столом, уставленным едой, и моим лицом.

— Джейк, — произнесла она потрясенным голосом, — ты чего делаешь в помещении, да еще и за компьютерной игрой? Я думала, ты на улице, заполняешь журнал. Уже сколько часов тебя не видела.

Я сглотнул. Чипсы, точно песок, царапали горло.

Тут в комнату медленно с широкой улыбкой на лице вплыла мама Мейсона, протянула Хани руку. На ней был длинный халат, колыхавшийся на большом животе.

— Здравствуйте! Рада вас видеть. Я Тесса Симмонс.

Хани взяла себя в руки и улыбнулась в ответ. Рядом с миссис Симмонс в ее ярком цветастом халате бабушка выглядела старой и тусклой: серые брюки, футболка «Черепашьего отряда».

— А я Хелен Портер. Практически ваша соседка. Из «Птичьего Гнезда». Вот, припозднилась, но принесла вам черничный торт. Добро пожаловать на остров Дьюис.

— Как это мило с вашей стороны. Вы его сами испекли?

— Помилуй бог, нет, конечно. Я и лепешки печь не умею. Заказала в городе. Его привезли на пароме.

Я облегченно вздохнул и порадовался за миссис Симмонс. А то ей, чего доброго, стало бы плохо от бабушкиной еды.

Бабушка отдала коробку миссис Симмонс, а потом повернулась и бросила на меня недобрый взгляд. Голосом, из которого было ясно, что я крепко вляпался, она сказала:

— Простите, не знала, что мой внук у вас. Я думала, дети в Природоохранном центре.

Миссис Симмонс улыбнулась, принимая подарок.

— Я рада детям в любое время. Мы так переживали, что нашему Мейсону будет на острове скучно, и очень довольны, что у него появились друзья.

Хани повернулась к миссис Симмонс.

— Простите меня за грубость. Я тоже очень рада, что дети перезнакомились. Какое лето без добрых друзей? Но сейчас мне придется забрать Джейка домой. Видите ли, ему не разрешается играть в видеоигры.

В ответ на удивленное выражение лица миссис Симмонс она подняла руку.

— Я совершенно не хочу сказать, что во всех домах должны быть одинаковые правила. Но в моем такие. — Она бросила на меня строгий взгляд. — И Джейк их нарушил. Ему полагалось быть на улице. — Она посмотрела на меня, указала на бутерброд. — А кроме того, есть ему полагается у себя дома.

— На улице слишком жарко, — запротестовал я. — И куча комаров! Я только один раз. Мы как раз собирались выходить.

— Отговорки! — Хани поманила меня к себе.

Я не тронулся с места.

— Мне скучно!

Глаза у Хани сверкнули, она сделала шаг ко мне.

— Вот и хорошо! — сказала она. — Скука подстегивает воображение. Я не позволю тебе сидеть в четырех стенах и сушить мозги всякими там видеоиграми. А теперь пошли. Доешь дома.

— Нет!

Хани вытаращила глаза, рот у нее раскрылся.

— Джейк, идем домой, — повторила она. — Я тебе что-нибудь приготовлю.

— Твою еду есть невозможно! — выпалил я.

Лицо у Хани застыло.

— Что ты сказал?

Да, наверное, нужно было замолчать и извиниться, но во мне как будто прорвало плотину:

— У тебя вся еда в холодильнике заплесневевшая. Даже сыр. А что там в этих контейнерах — вообще не поймешь. А в хлопьях жучки. Это не то что я не хочу есть твою еду! — выкрикнул я. — Я не могу!

Я чувствовал, как по лицу текут слезы, но не стал их вытирать. Руки сжал в кулаки и притиснул к бокам, чтобы не разреветься в голос.

— Я не хочу возвращаться в твой дом. Там грязно. И воняет. А ты вечно сидишь в своей комнате. Я хочу остаться здесь.

Все умолкли. Я стоял, ошарашенный тем, какие слова только что сказал собственной бабушке. Да еще при чужих! Уголком глаза я видел, что у Мейсона открылся рот, а Лоуви вжалась в подушки на диване. Когда мне хватило смелости посмотреть на бабушку, я увидел у нее на глазах слезы.

Миссис Симмонс прокашлялась, подошла к Хани. Заговорила негромко. Точнее, ее голос звучал негромко в сравнении с моими воплями:

— Хелен, мне кажется, вы совершенно правы. Детям нужно погулять. А мы с вами съедим по кусочку торта, обсудим, что к чему.

Хелен ничего не оставалось, кроме как улыбнуться сквозь слезы и кивнуть.

Миссис Симмонс бросила на нас троих строгий взгляд и заговорила совершенно спокойно, но при этом непререкаемо:

— Дети, выключите, пожалуйста, видеоигру, наведите в комнате порядок и посидите на террасе, пока мы с миссис Поттер разговариваем. Наедине.

Лоуви — она очень побледнела — встала с дивана.

— Я пойду, — сказала она, не глядя на нас. — Пока.

Я не обиделся на нее за бегство. Ничего этого вообще бы не было, если бы я раньше ее послушался.

— Мальчики, я вам торта отрезала! — раздался из кухни голос миссис Симмонс.

Мы с Мейсоном проскользнули в кухню, взяли тарелки. Я не решался смотреть на бабушку. Потом мы перебрались на террасу и принялись нервно запихивать в рот куски торта. Вкуса я не чувствовал.

Мы с Мейсоном не разговаривали. Пытались сквозь раздвижную стеклянную дверь расслышать голоса женщин. Но в высоких соснах звенели цикады, заглушая почти все звуки. До меня долетело лишь несколько слов: «интернет», «мобильники», «остров». Когда раздался смех, мы оба выдохнули от облегчения.

Не знаю, сколько длился их разговор, но, когда нас позвали в комнату, я сразу заметил, что Хани уже не сердится.

— Как вам торт? — ласково спросила миссис Симмонс.

Я промямлил что-то вежливое. Мы стояли перед собеседницами, и я чувствовал себя преступником в суде, которому сейчас сообщат его приговор.

— Мы с Хелен очень приятно побеседовали, — начала миссис Симмонс. — Мы обе считаем, что здесь, на острове, перед вами открываются совершенно уникальные возможности. Гулять, заниматься творчеством. И заодно, — она помедлила, посмотрела на Мейсона, — отключить всю электронику.

— Что? — выпалил Мейсон. — Меня-то ты за что наказываешь? Я ничего не сделал!

— Это не наказание, — мягко поправила его миссис Симмонс. — Это прекрасная возможность.

Мейсон скривился.

— То, что бабушке Джейка не нравятся видеоигры, еще не значит, что я не хочу в них играть. Она не моя бабушка.

По лицу миссис Симмонс я понял, что Мейсон переборщил.

— Зато я твоя мама. И я тебе говорю: никаких видеоигр, телевизора, любой электроники. И никакого телефона.

Мейсон замер — он уже не сердился, а переживал.

— А если я вдруг тебе понадоблюсь? Мне велено за тобой присматривать. Мне так папа сказал.

Миссис Симмонс вздохнула, потом кивнула в знак согласия.

— Телефон я тебе оставлю. Но только для звонков, ясно? Смотреть видео и играть в игры запрещено. Узнаю — отберу телефон. Вне зависимости от того, что говорит папа. Ты меня понял?

— Угу.

Мейсон бросил на меня сердитый взгляд, а потом, не сказав ни слова, ушел к себе в комнату. Я остался — мне было очень неловко, как все обернулось.

Хани подошла ближе, положила руку мне на плечо. Голос у нее был ласковый, едва ли не покаянный:

— Пошли, Джейк. Пора домой. Нам многое нужно обсудить.

Остаток дня я просидел на крыльце в «Птичьем Гнезде». Мне казалось, что жизнь кончена. Мейсон наверняка злится на меня. Да и Лоуви, наверное, тоже. Я ужасно вел себя при посторонних. И бабушка, разумеется, тоже на меня сердита.

Ее слова «Ты меня очень расстроил» постоянно крутились у меня в голове. Я подвел ее. А значит, и маму с папой тоже, потому что у меня есть поручение. «Заботиться о Хани». Я уронил голову на руки. Как мне теперь все это поправить?

И тут в голове мелькнула мысль.

Остаток дня я подметал парковку и подъездную дорожку. Подстриг ветки и кустарники, цеплявшиеся за машину. Расцарапал руки, обливался потом, но не бросал, пока солнце не начало садиться. Под конец я еще сгреб граблями шишки, иголки и сучки, валявшиеся на дорожке. Небо на западе горело огнем, красным, оранжевым и золотым, — садилось солнце. Я страшно устал, взмок, меня искусали. Посмотрел на окна — идти внутрь мне не хотелось. Но не торчать же на улице вечно. Нужно возвращаться в дом, к Хани. Извиняться перед ней.

Я как раз убирал инструмент, когда Хани окликнула меня сверху, с крыльца:

— Ужинать!

Я вздохнул. И дал себе слово, что съем все, что Хани положит мне на тарелку.

В доме аппетитно пахло теплым чесночным хлебом. И сладким томатным соусом. Хани стояла у раковины и сливала воду с горячих макарон.

— Как ты вовремя, — проворковала она. — Я как раз сварила макароны и вытащила хлеб из духовки. Умывайся! Через минуту ужин будет готов.

— Слушаюсь. — Меня все это очень озадачило.

Я пошел в ванную, вымыл руки и лицо и сел к деревянному столу. Книги с него убрали, на их месте лежали салфетки и приборы. Я выпрямил спину, понимая, что в доме произошли какие-то важные перемены.

Хани принесла две тарелки горячих, вкусно пахнувших макарон, села со мной рядом. На ней были те же брюки и футболка, но волосы она расчесала. Я бросил на еду подозрительный взгляд.

Хани его перехватила.

— Сегодня из города привезли продукты. А еще, — она посмотрела на меня с понимающей улыбкой, — Тесса Симмонс угостила нас чесночным хлебом.

Я выдохнул от облегчения.

Хани, улыбаясь, протянула мне руку.

— Давай поблагодарим.

Я попытался улыбнуться в ответ, вложил свою ладонь в ее. Ладонь была хрупкая, но при этом гладкая, теплая. Хани наклонила голову, начала молиться. Я тоже.

— Благодарим за пищу на столе, за близких рядом с нами, за соединяющую нас любовь. Благослови Эрика. Аминь.

— Аминь.

Я взял вилку, попробовал. Глаза вылезли на лоб, я не выдержал и улыбнулся. Как вкусно! Мы молчали, пока тарелка моя не опустела.

— Как здорово, — сказал я, дожевывая последнюю ложку.

— Я очень рада, что тебе понравилось, Джейк. — Хани утерла губы салфеткой, положила ее рядом с тарелкой, сложила руки на коленях. — Нужно обсудить… сегодняшнее… происшествие.

— Прости, что я на тебя накричал! — выпалил я. Слова вырвались — и мне стало легче.

— Спасибо, — откликнулась Хани. — А ты прости меня за то, что я так плохо о тебе заботилась.

— Но ты… — начал было я.

Хани прервала меня, подняв руку:

— Мы с Тессой очень серьезно поговорили. И наш разговор… на многое мне открыл глаза. Я поняла, что пренебрегала не только тобой, но и вообще очень многим. — Она погладила меня по руке. — Когда я днем вернулась домой, то огляделась как следует и вдруг увидела, во что превратилась. В старую улитку, застрявшую в своей раковине.

— Никакая ты не улитка, — возразил я.

— Очень похоже, — сказала она с кривоватой улыбкой.

— Просто ты иногда грустишь, — заметил я.

Лицо Хани смягчилось, а потом она кивнула.

— Почему?

— Ах, Джейк… трудно объяснить. После смерти твоего дедушки я так и не пришла в себя. Сначала страшно по нему тосковала. Мы же пятьдесят лет вместе прожили. Когда он умер, с ним ушла и часть моей души. Исчез смысл жизни. Я почти никуда не выходила. Не видела смысла готовить для себя одной, поддерживать чистоту в доме. Сидела взаперти. Погрузилась в книги.

Я обвел глазами стопки книг — повсюду.

Хани продолжила:

— Я перестала пользоваться паромом, то есть почти никогда не ездила в город за покупками. Плюс почему-то — самой трудно объяснить почему — я чувствовала себя спокойнее, когда холодильник был забит. Вроде как у меня есть все необходимое. — Она рассмеялась, но невесело. — Даже если продукты уже не годились в пищу.

Я вдруг увидел бабушку в совсем другом свете. Она не ленивая, не забывчивая. У нее депрессия.

— То есть тебе было одиноко? — спросил я почти шепотом.

Хани кивнула.

— Нездорово слишком долго жить одному. А когда я узнала, что твой папа ранен, ну… — Она вздохнула, покачала головой. — Просто не выдержала. Вообще перестала что-либо делать.

Я вспомнил мамины слова: «Позаботься о Хани. Ты ей нужен». Теперь они стали мне куда понятнее.

— Я тебя обидела. — Она накрыла мою руку своей. — Прости меня.

— А я обидел тебя. Я не имел права на тебя кричать. Выставил тебя непонятно кем перед миссис Симмонс. Прости меня, Хани.

Она улыбнулась, вгляделась мне в лицо.

— Джейк, родной мой, я же понимаю, как тяжело тебе дались новости о том, что папе ампутировали ногу. Да и мне тоже. Честно говоря, я в душе пока еще так с этим и не смирилась. — Она отпила глоток воды. — Но это не значит, что не настанет день, когда все будет в полном порядке. Просто до него еще надо дожить. И мне, наверное, понадобится помощь. Чтобы навести в доме порядок, разобраться со здоровьем. Я об этом сегодня говорила с Тессой Симмонс. Я знаю, мне многое предстоит сделать. Но если мы оба будем помнить, что Эрик обязательно поправится, будем сохранять бодрость — ради него и ради самих себя, мы обязательно справимся.

— Я буду очень стараться, Хани, — заверил я ее.

— Будем стараться вместе.

— Ты мне только скажи, что надо сделать.

Улыбка смягчила ее лицо.

— Ты и так уже мне очень сильно помог. Тем, что приехал. Мне больше не одиноко. Ты отлично исполняешь свои обязанности. А я тебя даже толком не поблагодарила. Я заметила, как ты отмыл тележку. А сегодня — подмел и расчистил дорожку. Ты очень многое сделал. — Она выпрямила спину. — Теперь моя очередь.

— Хани, я должен тебе сказать одну вещь.

— Что, родной мой?

— Я ничего не съел из того, что было в холодильнике. Я все выбросил. И молоко тоже.

— Правда? — Она рассмеялась. — Вот и молодец. Поможешь мне довести дело до конца? Надраим шкафы и холодильник от трюма до палубы.

Я расплылся в улыбке:

— Слушаюсь, капитан.

Мы встали из-за стола — обоим явно стало легче после этого разговора. Я помог убрать посуду, Хани ее вымыла, а я вытер. Мы говорили о самых разных вещах. Я перечислил, что люблю есть. Она рассказала, что мне будет интересно сделать на острове.

— А ты видел пушечное ядро в Природоохранном центре?

— Не-а. — А потом прибавил вежливее: — Точнее, не помню.

— Сходи посмотри. Его нашли твой папа с Рэндом — когда были примерно в твоем возрасте.

Я опустил полотенце.

— Настоящее ядро?

— Во-во.

Когда я убрал последнюю тарелку, Хани вытерла руки полотенцем и встала передо мной. Посмотрела в глаза, потом приподняла мне подбородок и спросила:

— Тебя еще что-то беспокоит? Говори, не держи в себе.

Если бы она спросила вчера, я бы просто покачал головой. Но сегодня, после всего, что случилось, я готов был просить о помощи.

— Да вот… Хани, а папа будет таким же, как раньше?

Лоб ее сморщился, а когда она снова на меня поглядела, глаза были как два прожектора, светивших мне в самое сердце.

— Конечно. Он так и останется твоим папой.

— Но… мне вообще не представить себе его без ноги, — выпалил я.

Хани порывисто притянула меня к себе. От нее пахло мукой и чем-то сладким.

— Знаю, — сказала она срывающимся голосом. — Мне и самой было трудно себе это представить. Ты не забывай, для меня твой папа — мой сыночек.

Она сделала шаг назад, попыталась улыбнуться, удерживая меня за плечи.

— Джейк, нога — это всего лишь конечность. Эрик останется прежним. В мыслях, в душе у него ничего не изменилось.

Я только и смог, что кивнуть. Сам пока не понимал, верю я ей или нет. Горло сжалось — не выдавить ни слова.

— Никому из нас не будет просто. Но у папы, помимо прочего, есть твоя мама, она ему поможет. А у меня, — она сжала мне плечи, — есть ты, у тебя — я.