Островитяне

Глава 4. Тропическая депрессия Натуралист вглядывается и вслушивается

Я попал на остров в солнечную погоду, но потом надолго зарядил дождь. Казалось, что в небе кто-то выплескивает ведра. Снаружи свистел ветер, оконные стекла дребезжали. Глинистый подъезд к дому Хани превратился в мутный ручей. Похоже, дом наш стал отдельным островом.

Хани сказала, что летние бури называются «тропическими депрессиями». Оно и правда депрессивно — сидеть взаперти без компьютера, видеоигр и мобильного телефона. Позавтракав куском хлеба с вареньем (того самого хлеба, который принесла Лоуви), я принялся шататься по дому, листать книги, рассматривать фотографии в рамках, расставленные по столам, картины с изображением морских черепах на стенах. Даже попытался включить телевизор.

Судя по всему, возрастом он был старше меня, из него торчала длинная металлическая антенна, которую называют «кроличьи уши». Повозившись, я наконец-то поймал местный канал новостей, а потом и еще один — но там трансляция постоянно прерывалась из-за дождя. Смотреть было совершенно невозможно, и я телевизор выключил.

Хани тоже здорово куксилась. Она навела порядок на столе, вымыла посуду, подмела пол. Стало немного почище. Но я видел, что она это делает через силу.

— Хани, сыграем в карты?

Она повернулась ко мне с усталой улыбкой.

— Не сегодня, Джейк. Может, завтра, ладно?

Хани взяла книгу со стола, подошла к выцветшей синей кушетке в углу гостиной. Рядом стоял стол, на нем — лампа с абажуром в форме панциря черепахи. Дождь стучал по крыше, Хани то сидела на кушетке и читала, то уходила прилечь в свою комнату. Похоже, настроение у нее было таким же переменчивым, как и погода. Сейчас бодрая, через минуту погрустнеет.

Мало того что приходилось сидеть и бездельничать, я еще переживал за папу… очень сильно. Именно потому и было мне тяжело ждать: я ничего не знал про его состояние.

Я стал гадать, можно ли умереть от скуки. Чтобы время тянулось не так медленно, я торчал у себя в лофте. Там, среди папиных вещей, я чувствовал себя ближе к нему. Рассматривал его коллекцию ракушек. Они были разложены в витрине, каждая снабжена ярлычком: глоссус, трубач, камнеточец, аргонавт, олива. Тут же стояла стеклянная банка с морской травой и еще одна — с зубами акулы. Был даже панцирь крупного мечехвоста. Круглый, похожий на старинную армейскую каску. Осмотрел я и папину коллекцию камней — осторожно, чтобы не ободрать чешуйки слюды. Поиграл в его солдатиков, но надолго меня не хватило.

К середине дня я занялся книжной полкой. Она была забита до отказа. Папа и теперь читал постоянно — газету, книгу, журнал, даже надписи на коробке с кукурузными хлопьями. Держал книги у кровати, в машине, скачивал на телефон. В походы — и то брал книгу. Видимо, в этом он пошел в свою маму.

Я и сам любил книги, но куда сильнее — видеоигры. Присев на корточки, чтобы рассмотреть названия книг, я вспомнил, как часто папа читал мне перед сном, когда я был маленьким. Так у нас с ним было заведено — каждый вечер, когда он не на службе. Читал он мне даже после того, как я научился сам читать длинные тексты. Мы садились рядышком на мою кровать, вытягивали ноги, подкладывали подушки под спины. Иногда голос его меня убаюкивал. Вспомнив все это, я закрыл глаза — так захотелось вернуться в то время, когда мы были вместе… и все шло хорошо.

Я пересмотрел все книги и журналы на полке и подумал: «Неужели папа все это прочитал?» Палец скользил вдоль корешков: «Топор», «Зов предков», «Где растет красный папоротник», «Швейцарский Робинзон», «Излом времени». Папе, видимо, очень нравился Роальд Даль, потому что его книг на полке оказалось много. Были тут и нехудожественные книги — в основном про животных и про жизнь в дикой природе. Мне бросился в глаза «Справочник по выживанию» для американских военных. Он был засунут между несколькими путеводителями по пляжам Каролины, определителями окаменелостей и схемами ночного неба.

Я снял с полки книгу «Моя сторона горы», прочитал аннотацию на задней стороне обложки. Книга про мальчика, который сам научился выживать в дикой природе. Я подумал, что у нас с ним много общего, и решил начать с этой книги.

За окном ревела буря, деревья качались как сумасшедшие. Я включил настольную лампу, лег на кровать под круглым окном, обложился подушками и открыл первую страницу.

Не знаю, сколько прошло времени, но, когда я случайно поднял глаза, снаружи было темно. Причем отвлек меня не шум ветра, а его отсутствие. Я выглянул в большое окно и увидел, что буря закончилась. В темноте и тумане вставала луна.

Который час? У меня заурчало в животе. Я вылез из кровати, перевесился через перила. Отсюда мне было видно гостиную, кухню, коридорчик, который вел в спальню Хани, — а сама Хани куда-то подевалась. Ничего себе — бабушка не только не приготовила ужин, но и не крикнула мне, что идет спать. Я провел на острове совсем немного времени, а уже понял, что Хани не очень-то любит готовить, наводить чистоту и ходить за продуктами. Но я-то еще ребенок. И хочу есть.

Я спустился вниз и стал рыться на кухне. В шкафах не нашлось почти ничего съедобного. Тогда я открыл холодильник. Набит до отказа! Я вытащил пластмассовый контейнер, снял крышку! Фу! Меня чуть не вырвало — бывший томатный соус весь зарос плесенью. Я поставил контейнер на место, взял другой. На сей раз открывал его аккуратно. На вид — салат с макаронами, но, понюхав, я чуть не бросил его на пол.

Я открывал контейнеры один за другим, проверял, чем пахнет. Когда закончил, меня подташнивало. Все оказалось непривычным, да и несъедобным. Хоть бы замороженную пиццу, что ли!

В животе опять заурчало. Ясно, видимо, я тут умру не от скуки. А от голода!

Тут я вспомнил про хлеб, который принесла Лоуви. Еще оставалось полкаравая. Я отрезал себе большой кусок, обернул бумажной салфеткой. Молоко выглядело подозрительно, и я налил себе воды из фильтра в высокий стакан. С этой своей добычей забрался назад в лофт. Залез в кровать, погасил лампу и стал жевать хлеб, одновременно глядя через окно, как по лунному небу несутся низкие облака.

Подумал о папе — как он лежит в больничной кровати. Нас разделяли сотни миль, но мы лежали под одной луной, одними звездами. Я гадал, видит ли папа ночное небо. Хочется ли ему есть. Больно ли ему. Думает ли он про меня.

И не стыжусь признаться: в тот вечер я помолился.

— Завтракать! — долетел снизу громкий голос Хани.

«Мамочки, — подумал я. — Если и может быть что-то хуже тропической депрессии, так это еда от Хани».

Я вылез из кровати, спустился на первый этаж, плюхнулся на деревянную табуретку рядом с кухонным уголком, смахнул крошки, прежде чем поставить локти на стол.

— Доброе утро, Джейк, — сказала Хани.

Она была еще в пижаме и шлепанцах, как и я. Мама с папой всегда заставляли меня умыться и одеться, прежде чем сесть завтракать. «Порядок есть порядок», — любила говорить мама. Родители — люди военные, они не разгуливают по дому в пижамах.

Хани стояла перед холодильником, а я не мог понять, как она разберется, что у нее лежит в этих контейнерах.

— Я, похоже, вчера рано заснула и забыла про ужин. Ты уж прости, — сказала Хани. — Когда живешь одна, такое позволительно, но теперь я ведь должна и про тебя думать тоже, верно? Растущему организму необходимо питание. — Она подала мне упаковку апельсинового сока. — Что-то я вчера расклеилась.

— Заболела? — спросил я, наливая сока в стакан.

— Да вчера погода была неважная. А сегодня вон солнце светит, да? — добавила она гораздо бодрее. — Я делаю омлет. Будешь?

Я посмотрел в миску и увидел, что омлет она делает из свежих яиц, которые принесла Лоуви.

— С удовольствием. И можно мне еще кусочек хлеба, который принесла Лоуви?

— Бери, конечно, — сказала она, выливая взбитые яйца на горячую сковороду. — Хорошо у нас этот каравай пошел.

Я не ответил, просто отрезал два ломтя хлеба и положил в тостер. Я смотрел, как Хани открывает маленький контейнер из холодильника, принюхивается.

— Пахнет, кажется, ветчиной. — Она протянула контейнер мне. — Хочешь?

— Нет, спасибо, — торопливо ответил я. Это я точно есть не буду.

Холодильник напоминал машину времени. Да и вообще, насколько я видел, почти все в кухне уже испортилось, плохо пахло или напоминало мумию, с которой сняли обертки.

— Молока будешь? — спросила Хани, вытаскивая пакет.

— Э‑э… Хани, у него срок годности закончился.

Хани махнула рукой:

— Ты что, не знаешь, что срок годности всегда ориентировочный? Это молоко еще долго проживет.

«Как и бактерии в нем», — подумал я, скривившись.

— Нет, спасибо. Мне апельсиновый сок нравится.

— Омлет готов, — заявила Хани, подталкивая ко мне тарелку. — Хочешь, еще сыра сверху натру?

Я вспомнил, как она срезала зелень с куска сыра.

— Нет, я лучше так.

Она подала мне тарелку, и я принялся уписывать омлет. Закончив, увидел на столе листок бумаги с моим именем. Пододвинул его к себе.

— А это что?

— Список твоих поручений по хозяйству, — сказала Хани. — Придется тебе мне помогать, пока ты здесь.

Поручений? А я думал, что приехал к бабушке отдыхать!

— Первым делом сходи за водой для питья, — сказала она.

— К колодцу? — догадался я.

— Не совсем, — ответила она, усмехнувшись. Взяла свою чашку с кофе, прислонилась к столешнице. — Джейк, — начала она, и я понял по голосу, что речь будет длинная. — Мы тут, на острове, живем очень экологичной жизнью. — Она увидела, как я сморщил нос, и покачала головой. — Ты знаешь, что это означает. Мы заботимся о природе и пытаемся дружить с ней, а не повелевать ею. Благо острова для нас важнее всего. Острова, не людей. Мы защищаем его всеми силами. Вот почему здесь нет ни машин, ни полей для гольфа. Мы никогда не пользуемся пестицидами. Если идем на рыбалку, ловим ровно столько, сколько можем съесть за один раз. Природа тут живет вольготно, как того и хотел наш Господь. Разумеется, мы перерабатываем мусор. Пытаемся не пользоваться одноразовыми мешками и контейнерами. Знаешь эти пластиковые бутылки, которые люди покупают целыми упаковками? Они загрязняют планету. На острове они запрещены.

Хани отхлебнула кофе и продолжила:

— А теперь о твоих обязанностях. Ты будешь отвозить мусор на переработку. Будешь приносить воду для питья. Вода в кране совершенно безвредная, — добавила она, — но у нас тут очень хитрая система фильтрации. И отфильтрованная вода такая вкусная! — Она указала на большой пустой кувшин на полу. — Воду я держу здесь. Твоя задача — наполнять его в Природоохранном центре по мере необходимости. А по дороге будешь проверять почтовый ящик и забирать с причала мою газету. Собственно, все эти места в одной части леса.

Я посмотрел на список и скорчил рожу, однако вслух ничего не сказал.

— Разумеется, будешь ездить на тележке для гольфа, — добавила бабушка.

Я тут же поднял голову.

— На тележке?

Хани улыбнулась.

— Ключи я оставила в зажигании.

— А можно сразу после завтрака? — Очень хотелось выбраться из дома.

— В тележке лежит карта острова. Дорога, по сути, одна, по большому кругу. Потеряться почти невозможно. Так что ничего сложного.

Я слез с табуретки — хотелось поскорее одеться и взяться за дело.

— Еще одна вещь, — сказала Хани, подзывая меня поближе. — Вернее, задание. Домашнее, на лето.

Так, рано я обрадовался.

— Какое еще домашнее задание? — спросил я подозрительно.

— Интересное. Когда твой папа был маленьким, он, как доделает хозяйственные дела, сразу за дверь и гулял до темноты. Только поесть приходил. И всегда носил с собой вот это.

Хани погладила переплет коричневой записной книжки, потом положила ее на стол. Я нагнулся, чтобы получше разглядеть. Переплет, похоже, кожаный, потертый, размякший от времени. Рядом с желтым цветком на нем было детской рукой написано: «ЭРИК ПОТТЕР».

Я ласково погладил пальцем папино имя.

— Что это?

— Его детский дневник. Ай! В смысле — журнал наблюдений. — Хани усмехнулась. — Твой папа страшно злился, когда я называла это дневником. — Тут она вдруг протянула книжечку мне: — Теперь он твой.

Она отвернулась и принялась складывать тарелки в раковину.

Я взял записную книжку в руки. Кожа такая старая, что на ощупь напоминает масло.

— Твой папа разведал на острове каждый уголок. Записывал все, что делал, зарисовывал, что видел. Он был настоящим юным натуралистом. Думаю, это стало хорошей подготовкой к службе в армии.

Хани открыла ящик стола, вытащила разлинованную тетрадку вроде тех, какими пользуются в школе.

— Вот, это тебе. Не такая красивая, как у папы, но сойдет. Записывай все, что с тобой произойдет на острове.

Я нерешительно взял тетрадку в руки.

— Типа чего?

Хани пожала плечами.

— Натуралист вглядывается и вслушивается. Смотри: если выйти на улицу и шуметь, вся мелкая живность разбежится. А если ходить тихо, проявлять уважение или даже посидеть некоторое время на одном месте, тебе может повезти — и какая-нибудь зверушка вылезет из своего укрытия. Мимо пролетит бабочка. Птица сядет на соседнее дерево. Записывай все, что увидишь и услышишь. Что именно — твое дело. Никто не станет читать твои записи. В смысле, если ты не захочешь. Эта тетрадь твоя.

— А рисовать тоже можно?

— Конечно. Что хочешь, то и делай. Для меня главное — чтобы ты исследовал мир природы. Меня просто бесит, как нынешние дети всю жизнь сидят взаперти, копаются в мобильных телефонах и играют в видеоигры. Ты не представляешь, Джейк, сколько здесь тайн и приключений! — Она ткнула указательным пальцем в сторону двери. — Ну, вперед. А то световой день закончится!