От романа-к гурману. Хозяйственные постройки...("Сделай сам" №4∙2003)

Мир русских календарей — как их делали

В.В.Алексеев

В квартире Сытина

С русскими календарями прошлых лет я познакомился еще в 1965 году, когда впервые переступил порог квартиры Дмитрия Ивановича Сытина — сына известного московского книгоиздателя. Он собирал тогда многочисленные издания своего родителя для будущего музея, и помогал ему в этом деле мой отец — Владимир Никифорович Алексеев, старейший московский букинист.

Каждый календарь — настоящее произведение книжного искусства: орнаментальные обложки, изысканные иллюстрации, выполненные лучшими графиками и фотохудожниками Серебряного века. Как не походили они на тот ширпотреб, которым «одаривала» нас книжная торговля в недалеком прошлом и сейчас к новогодним праздникам!

Листая сытинские шедевры, я слушал увлеченный рассказ Дмитрия Ивановича — и передо мной оживали «дела давно минувших дней», интереснейшие факты и события российского общества.

С той поры календари надолго овладели моими мыслями. В течение многих лет я их приобретал, изучал, записывал, рассматривал у друзей. Много времени провел в Российской Государственной библиотеке — бывшей «Ленинке». Следует признать, что на календари как на благодатный источник изучения русской истории и литературы мало кто из пишущих обращал внимание, редки были о них публикации и в дореволюционное и в советское время. Потому и выпуск моего труда затянулся на три десятилетия.

Где грань между прошлым и настоящим?

Вот уже которое тысячелетие солнце регулирует течение жизни на Земле, радует и волнует переливами цвета и света, характерными для каждого времени года.

Далекими пращурами был замечен этот круговорот природы, и исходя из него они стали определять дни, месяцы, годы. Так это было и так есть.

Лето уходит за летом, год за годом.

Осень. Моросит дождь, плывут тяжелые облака, деревья освобождаются от листвы. Все идет своим чередом. Улетают журавли, выстроившись в поднебесье клином, плавно помахивая крыльями, словно прощаясь со всем, что им дорого на земле. Улетают в края неблизкие, чтобы через белесый занавес зимы вновь вернуться к зеленым рощам и пашням, к родным гнездам, к своему прошлому.

Где грань между прошлым и настоящим? Скорее всего, ее нет. Есть одна бесконечная полоса, вернее неразрывная цепь, звенья которой — жизни поколений, наша героическая родословная, с ее триумфами и трагедиями. И чем больше задумываемся мы о своей истории, тем яснее ощущаем связь прошлого с настоящим, тем правильнее сможем построить будущую жизнь и тем ярче становится нравственная и духовная культура народа. Ее сохранение — наш святой долг и обязанность по отношению к земле, где мы родились, живем и можем трудиться благодаря беспримерному мужеству наших предков, сохранивших на протяжении многих столетий русскую самостоятельность, самобытность и культуру.

К сожалению, — и это факт — разрушены многочисленные памятники архитектуры, уничтожены рукописи, но не погибла народная память и мудрость. Она жила и живет в новых и старых книгах, в календарях и месяцесловах. О них, о старинных календарях, и пойдет мой рассказ. Журавлиный клин возвращается к прошлому, летит в настоящее.

Евдокия Летоуказательница: мартовское новолетье

Первая страница каждого календаря посвящена новому году, самому любимому празднику на Руси.

Оглядываясь назад, кто не задумывался, не вспоминал о радостях или невзгодах минувшего, кто с надеждой и мечтой не смотрел вперед и не ждал лучших перемен в наступившем году?! На протяжении многих столетий с верой в прекрасное будущее жили россияне, и от всей души в каждое новолетье за семейным праздничным столом звучали здравицы, пожелания добра и счастья.

Перед пробуждением природы хлебопашцы и скотоводы тщательно готовились к предстоящим полевым работам, по погодным приметам, по «подсказкам» животного и растительного мира пытались определить, каким будет урожай. Например считалось, что если на Евдокию Летоуказательницу (1/14 марта)[1] каплет с крыш, то лето будет теплым, Федот (2/15) злой — не быть с травой, на Конона (5/18) ясно — лето не будет градобойное, на Алексея теплого (17/30) пригревает солнышко — весна будет скорой; а если снега в этот день тают дружно — то жди дождливого лета.

В тяжелом повседневном труде люди завоевывали свое счастье на жизнь, на продолжение человеческого рода. Не изменяя дохристианским традициям предков, совершали обряды, поклоняясь силам природы, надеясь обуздать или задобрить стихии.

Как правило, конкретной даты наступления и встречи нового года не было. Обычно он приходился на первые весенние дни, чаще всего на март, но порой «забегал» на февраль или апрель, в зависимости от появления новой Луны. Учет времени велся от сотворения мира. В Первой Новгородской летописи, например, отмечено: «В лето 6645 (т. е. в 1137 г. — Прим. автора) наступушу в 7 марта…». Через год, судя по Лаврентьевской летописи, новолуние пришлось на 5 марта, чем и обозначило «лето 6647».

26-летний иеродиакон Кирик и «конец света»

Конечно, в разных уголках необъятной и непроезжей Руси местные жители ориентировались на свои, только им известные, расчеты. В те годы этим премудрым ремеслом занимались в основном просвещенные монахи. Одно из ранних сочинений, дошедших до нас в списках, — «Учение им же ведати человеку числа всех лет». Написал его в 1136 году 26-летний иеродиакон «Кирик церкви святой Богородицы Антониева монастыря в Новгороде». К сожалению, никаких сведений о жизни этого ученого не сохранилось. Труд Кирика заслуживает особого внимания: в нем отражены выдающиеся для домонгольского периода знания астрономии, математики, хронологии и календарного дела. «В каждом году, — пишет новгородец, — 365 дней, и на каждый 4-й год прибавляют один день високосный». Или же: «Да будет известно, что это исчисление написано в 6644 г. от Адама, а до 7-й тысячи осталось 356 лет». Чего же не досказал Кирик в этом расчете, упомянув, что до семитысячного года осталось 356 лет? Для многих христиан эта круглая дата стала магической. Ни в Греции, ни на Руси никто не решался выполнять расчет таблиц пасхальных празднеств далее семитысячного года. Именно в это время ожидался конец света. Точнее, в ночь с 24 на 25 марта (1492 года от Рождества Христова) по их представлениям должен был наступить «последний», семитысячный год от Сотворения мира.

Провидцы предсказывали неминуемую гибель Земли, а усердные летописцы прошлого торопились их слова запечатлеть в своих творениях. Паника охватила новгородское боярство и духовенство. Поводом тому послужило взятие Новгорода Иваном III с последующей конфискацией монастырских и церковных владений.

Трудно передать… ужас и страх, охватившие население в ту «последнюю ночь» — с 24 на 25 марта. Время года, скажем прямо, далеко не теплое. Если уж не спать в эту злополучную ночь, то сидеть бы людям дома. Так нет же, одни высыпали на поля, другие побежали в леса, третьи в пещеры — все ждали особого знака. Никакой огненный столп не упал с неба на землю, не затрубили ангелы в трубы. Ночь, наступление которой сотни тысяч людей ожидали со страхом, прошла. Наступил 7001 год, ничем не отличавшийся от предшествующего: первый день, второй, третий и т. д. Почувствовалось громадное душевное облегчение. Роковая дата миновала. Собравшийся Московский церковный собор утвердил пасхалию на последующий период времени и принял решение перенести начало года с марта на 1 сентября.

«Чин препровождению Лету»

Известно, что в Древней Руси существовало три календаря: церковный, народный и сельскохозяйственный, даты в которых то совпадали, то расходились друг с другом. Новый год поначалу встречали в марте месяце. С XIV века церковь пыталась перенести его на 1 сентября, однако официальное празднование было утверждено лишь в 1492 году, то есть в 7000 году от Сотворения мира. Таким образом, церковный и гражданский год сентябрьского летоисчисления продержался на Руси 200 лет.

С тех пор у нас и повелось спрашивать друг у друга: «А сколько тебе лет?» — тем самым напоминая об осеннем новом годе.

В XVI–XVII столетиях заметно усилилась царская власть, расширились границы Московского государства, появились города и крепости с каменными строениями. Наряду с рукописной книгой распространяется печатная. Интересно, что при общепринятом сентябрьском новолетии во всех церковных трудах начало года писалось по-старому — с марта, — и эта установка поддерживалась не одно столетие.

Особый дух празднества и торжества царил в первопрестольной первого сентября, когда отмечалось летопрепровождение. По народному поверью оно приходилось на Семенов день.

В книге «Глаголемой Потребник мирской, 1639 г.» нашло отражение того далекого от нас московского празднества или, как его величали, «Чина препровождению лету» или «Начала индиката, еже есть новое лето». Обставлялось оно неизменно по старозаветным обычаям и обрядам — на загляденье иноземным гостям и видавшим виды московитам, для которых поглазеть на царя и его свиту было первым делом, и такую возможность они, как правило, старались не упускать.

В полночь стреляла в Кремле вестовая пушка, гудел колокол, оповещая москвичей о наступлении новолетья.

На рассвете первого сентября открывались городские ворота, и под колокольный звон, удары в реут (старинное название колоколов. — Прим. автора), собиралось в Кремле множество народа к «действу многолетнего здравия».

Предварительно на Соборной площади, между Архангельским и Благовещенским соборами, устраивался широкий рундук — помост с царским местом, сооруженным в виде шатра. Он красочно оформлялся и ограждался узорной железной решеткой. Рундук покрывали персидскими или турецкими коврами или наволокой — дорогой тканью. В этот торжественный день царь являлся народу в сопровождении знатных бояр и дворовых чинов, причем все в роскошной одежде, которая переливалась и играла золотом и серебром, драгоценными каменьями.

Патриарх со свитой в великолепном парчовом облачении выходил из западных ворот Успенского собора, когда из дворца начиналось царское шествие. Их выход сопровождался колокольным звоном.

На помостах, установленных у Благовещенского и Архангельского соборов, стояли, по знатности и состоянию, в расшитых золотом и серебром кафтанах стольники, стряпчие, жильцы. Между Благовещенским и Успенским собором располагались стольники младших разрядов, дьяки; рядом, вдоль площади — полковники, головы, полуголовы — войсковые начальники стрельцов в цветных кафтанах. Места на паперти Архангельского собора выделялись также иноземным послам, гостям с русских окраин — донским и запорожским казакам и другим знатным приезжим. Здесь же, вдоль площади выстраивались стрельцы с ружьями, знаменами, барабанами — все в праздничном облачении, причем каждая сотня отличалась своим цветом кафтана и его отделкой. Заполнив свободные места, в основном на Ивановской площади, притихнув и вытянув шеи, толпился простой люд.

Патриарх тем временем совершал молебен «О начатии нового лета» перед вратами Успенского собора. По окончании службы к нему подходил царь, принимал благословение и выслушивал здравицу в свою честь. Затем поочередно поздравляли царя и патриарха — духовные власти, бояре, светские сановники и знатные вельможи. Стрелецкие полки и народ «ударяли челом», и только тогда царствующая особа ответствовала всех присутствующих милостивым словом.

Семен Летопроводец, воздуй новый огонь!

Настоявшись и насмотревшись вдоволь, народ медленно и шумно расходился. На этом празднество не кончалось. Вечером москвичи шли в гости или у себя принимали гостей. Испокон веку вечера эти носили чисто семейный характер. Молодые и старые сходились на посиделки, как правило, к старшему в роду. Сидели до петухов, «с тишиною и скромностью встречали новое лето».

Так проходило летопровождение в Москве. А как выглядела встреча нового года, скажем, в других краях, селах, деревнях? На Руси каждая местность имела некоторые расхождения с московскими обычаями, поэтому показать общую картину празднования новолетья просто невозможно.

Но вот как описывает ее в «Заметках о крестьянском быте» Николай Васильевич Гоголь. «Первое сентября известно под именем Семена дня, Семена Летопроводца — от празднуемого в этот день святого Симеона Столпника. Нестерова летопись свидетельствует, что в Киеве был древний храм Симеона Летопроводца. С Летопроводца, говорят поселяне, начинается бабье лето или лето на проходе. Летопроводец, как будто русский Янус, провожал старое и встречал новое лето…

В селениях около Москвы тушат огонь в избах, а с восхождением солнца вздувают новый. С этого дня наступает осень, начинают засиживать вечера в деревнях. Бабы принимаются за пряслицы и за веретена, ибо хлебная уборка уже кончена… В Семенов день, делавши выезд на обыкновенную осеннюю охоту за зайцами, и, севши на лошадей, прежде чем ехать в поле, псари кричали слово: «Восяй!» С Семена дня по деревням, кроме посиделок, сопровождаемых песнями и сказками, делаются опашки, братнины, ссыпчины, где всем миром варится пиво, стряпаются кушанья для пиршества, и народ веселится, хоть иногда природа смотрит сентябрем, а не россыпью… День Летопроводца считается губительным для мух, блох и тараканов. Похороны мух составляют у молодых людей род праздника. Серпуховские девушки и молодки хоронят мух и тараканов в гробиках из свеклы и редьки, а тульские — тараканов в щепках. На мушьи похороны являются сидевшие взаперти красавицы, нарядясь как можно лучше, погребают докучливых насекомых с притворным воплем, а женихи выглядывают себе в это время невест».

Сведения по этнографии и фольклору Николай Васильевич Гоголь черпал не только из научных трудов Снегирева, Сахарова, Терещенко, но и из непосредственного общения с самим народом.

Так как Русь была аграрной страной, то даже на Семенов день приходилось начало нового цикла сельскохозяйственных работ — последний посев, начало уборки урожая: «До обеда сей-паши, а после обеда от холода руками маши». Вечером, как описывал Н.В. Гоголь, гасили свечи, лучины, огонь — все, кроме лампадок. С рассвета раздували новый огонь. Им топили печи в избах и банях, а на засидках зажигали от него свечи да лучины.

Праздник — праздником, а забот у землепашцев полон двор, ведь Семен день считался срочным днем — для взноса оброка, дани, пошлин — словом, всех долгов. С утра составлялись все договора: на наем земли, на рыбные промыслы, на лесные угодья. Основным пунктом условия значилось: «Платить оброк ежегодно на срок по Семен день летопроводца».

Зато в этот день, по обычаю, праздно вали новоселья. В новые дома, как и полагается, созывали на праздник родных и друзей. Первыми почитались тесть с тещей, сваты, дяди и кумовья. Гости на новоселье прежде всего присылали хлеб-соль. Тесть, если имел возможность, дарил любимому зятю коня, а теща внучатам — корову. Кум с кумой приносили мыло и полотенце, сваты — домашнюю птицу. Отмечать новоселье сходились к обеду и заканчивали вечером, с большими проводами гостей.

И еще, говорят, в старину было принято подстригать детей и впервые сажать их на коня, которого водили под уздцы по двору. Также было принято солить огурцы. Засоленные в этот день, они весь год были крепкими, хрустящими.

Зажиточные бояре первого сентября торжественно выезжали на охоту — за зайцами. Готовились заранее и основательно. Подобные выезды длились неделю, а при погоде и подольше. Брали с собой пишу, наливки, меды, шатры для ночлегов.

«В России очень много людей за 80, 100 и 120 лет»

К этому следует добавить, что традиции на Руси были крепки и долговечны. К сожалению, мы о них мало что знаем и о многом не ведаем. Спасибо чужеземцам, совершившим путешествия в далекие века по нашей стране и опубликовавшим о них заметки у себя на родине.

По описанию Герберштейна русские бояре и дворяне отличались неимоверною гордынею: «Знатный человек никогда не ходит пешком, боясь тем унизиться; ему надобно сесть на лошадь, чтобы видеться с соседом, живущим от него в десяти шагах». О простых людях путешественник рассказывает с уважением, отмечает их трудолюбие и воздержанность от праздного времяпрепровождения. Утром, посетив церковь, московские ремесленники возвращались домой и принимались за дело, «ибо они думали, что одним боярам и знатным людям можно быть праздными и что работать гораздо спасительнее, нежели гулять и пьянствовать. Впрочем, и самый закон дозволяет им пить мед и пиво в одни большие праздники».

«Купец, идучи поутру в лавку, заходил прежде на рынок, покупал хлеб и, разрезав его на ломти, отдавал нищим, которые не только сами питались его милостынею, но и продавали еще множество сухарей дорожным людям из остатков ее».

Другой путешественник, Маржерет, писал о том, что к официальной медицине русский народ всегда относился настороженно: «.. только двор и бояре прибегают к иностранным врачам — все другие московские жители не верят их искусству и лечатся по-своему, а именно: вином с растертым порохом или чесноком, что, вместе с жаркою банею, служит для них лекарством во всех болезнях. Надобно признаться, что они гораздо здоровее нас, французов. В России очень много людей за 80, 100 и 120 лет».

В царствование Михаила Федоровича нашу страну посетил немецкий поэт Павел Флеминг. Он много слышал нелицеприятного и противоречивого о русском народе, захотелось самому побывать, посмотреть на края далекие. Пять месяцев прожил Флеминг в Новгородской земле, он сумел изменить представление соотечественников о наших предках: «Благодарю судьбу! Доброму сердцу приятно везде находить хорошее. В земле, называемой варварскою, вижу людей, достойных называться людьми». И далее: «Земледелец русский не мудрствует о свободе, но истинно свободен и душою; он богат, не чувствуя никаких недостатков; цветет здоровьем, имеет доброе сердце и не знает, что оно есть редкое достоинство в человеке; живет в низкой хижине, им срубленной, и доволен, что она укрывает его от ненастья и холода; работает весело, в надежде на Бога, наслаждается покоем в объятиях верной супруги и засыпает сладко под громким пением соловья. Жена счастлива повиновением мужу, и строгость его считает знаком любви. Он не боится воров, не заботится о будущем, веря, что Небесный отец печется о людях…»

Так из поколения в поколение жили наши предки, встречали и провожали лето, продолжая традиции отцов. При Петре I равномерное течение жизни россиян круто изменилось, его преобразования были направлены на укрепление и процветание Отечества.

Два раза встретить, два раза проводить!

Нет, такого на Москве еще не видывали! Трудно удивить чем-либо москвичей. Издавна они умели и любили хорошо поработать, а повеселиться — только дай повод! А повод придумал сам царь Петр, чем, с одной стороны, все-таки удивил народ, с другой, — вызвал некоторый ропот. Сами посудите, как это можно вдруг отказаться от привычки, наконец, от традиции, заведенной дедами?! Взять и порешить разом, одним указом нарушить привычное течение жизни?! Да не таков, видно, царь-батюшка, чтобы годами, постепенно, как медведя, народ российский к реформам приручать. Повелел, как отрезал: «О писании впредь генваря с 1 числа 1700 года во всех бумагах лета от Рождества Христова, а не от Сотворения мира». Указ прозвучал 19 декабря 7208 года, как тогда велось, от Сотворения мира. Не успела эта весть облететь Москву, не успели москвичи ее обсудить, как на следующий день появился еще указ, дополняющий первый — «О праздновании нового года». Выходило, что россиянам в одном году предстояло два раза встретить и проводить новый год. Да будет ли он новым?

Ничего подобного не знали и не помнили старики. «Царь есть царь, — роптал народ, — и его надо слушать, а выполнять, тут уж как придется». Однако в указе слышалось царственное громогласное повеление Петра: «Великий государь указал сказать… не только что во многих Европейских странах, но и в народах славенских… лета свои исчисляют от Р.Х., то есть генваря с 1 числа, а не от создания мира… А в знак того доброго начинания и нового столетия века в царствующем граде Москве, по большим и проезжим знатным улицам знатным людям и у домов нарочитых духовного и мирского чина перед вороты учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, елевых и можжевелевых против образцов, каковы сделаны на Гостине дворе и у нижней аптеки, или кому как удобнее и пристойнее, смотря по месту и воротам, учинить возможно: а людям скудным каждому хотя по древцу, или над храминою своею поставить, и то б то поспело, ныне будащего генваря к 1 числу сего года, а стоять тому украшению генваря по 7-й день того ж 1700 года. Да генваря ж в 1 день, в знак веселия, друг друга поздравляя с новым годом… учинить сие: когда на большой Красной площади огненныя потехи зажгут и стрельба будет… знатным людям… каждому на своем дворе из небольших пушечек, буде у кого есть, и из нескольких мушкетов или инаго мелкаго ружья учинить трижды стрельбу и выпустить несколько ракетов, сколько у кого случится, и по улицам большим, где пространство есть… по ночам огни зажигать из дров или хворосту или соломы, а где мелкие дворы собрався пять или шесть дворов, такой огонь класть или, кто похочет, на столбиках поставить по одной или по 2 или по 3 смоляныя и худыя бочки, и наполня соломою или хворостом зажигать: а перед Бурмистрскою ратушею стрельбе и таким огням и украшению по их рассмотрению быть же».

Так и было. В подготовке празднества самое деятельное участие принял сам Петр. Он хорошо понимал, что идет вразрез с установившимся обычаем, но для более удобного и постоянного сношения с европейскими странами требовалось одинаковое с ними летоисчисление, необходим был единый календарь. Чтобы на это нововведение меньше роптали обескураженные и сбитые с толку подданные, великий реформатор решил устроить в первопрестольном граде роскошное торжество и представить москвичам такие зрелища, которые до сих пор никто из них не видывал. Накануне на улицах служивыми людьми наводился порядок, заранее заготовили еловые ветви.

«Да генваря ж в первый день, в знак веселия…»

В полночный час во всех церквах началось полночное бдение. Утром наступившего года под мелодичный и торжественный колокольный звон, звучащий с разных концов города, под барабанную дробь строем прошли в Кремль войска со знаменами.

Петр I в парадном одеянии вместе со своим двором посетил Успенский собор и «при возглашении монарху и царскому дому многолетия» по всей Москве вновь забили колокола и открылась пушечная пальба, а выстроившееся войско произвело троекратный ружейный залп. Царь поздравил всех с новым годом и пригласил знатных гостей к себе в хоромы, где впервые вместе с мужчинами за праздничным столом сидели их жены и дочери. Слух знатных особ услаждался музыкой и хоровым пением.

Народу около дворца и у трех триумфальных ворот были выставлены различные яства и чаны с вином и пивом, а вечером городские улицы и пустыри были освещены невиданными ранее огнями: сверкали и рвались всевозможные фейерверки, московские улицы освещали костры и зажженные смоляные бочки. Не затихала пушечная и ружейная пальба. Под шумные возгласы и пение толпы народа переходили от одного зрелища к другому.

Кстати, искусство русского фейерверка, как и многое другое, завезено в Россию Петром I — знатоком и ценителем «потешных огней». Еще в 1690 году царь организовал фейерверк в подмосковном селе Воскресенском, что у Пресни, по случаю Масленицы. Воскресенский праздник произвел на присутствующих неизгладимое впечатление.

В последующие годы каждый фейерверк подробно описывался, художники изображали его в рисунках, с них делались гравюры и публиковались в книгах, которые выпускались малыми даже по тем временам тиражами. Восторженные воспоминания об этих празднествах передавались из поколения в поколение. Да и как забыть крутящиеся огненные мельницы и колеса, фонтаны искристых струй, стремительно взлетающих ввысь, бьющих по сторонам с шипением и треском?! Правда, порой подобные зрелища оканчивались весьма плачевно, случались и пожары, но тем не менее веселье не затихало и продолжалось семь дней.

В общей сложности 1699 год получился самым длинным годом в истории Руси — 16 месяцев.

Не сразу простой люд отказался от празднования новолетья, но Петр I твердо и неуклонно, где бы он ни находился и чем бы ни был занят, следил за тем, чтобы его подданные постоянно отмечали этот праздник одновременно с европейцами, «1 генваря».

Перед новым годом, в Рождественскую неделю царь вставал рано: в 4 часа утра шел в церковь и читал перед алтарем Апостол; после богослужения возвращался домой, принимал поздравления от вельможей в присутствии царицы и царевен, отдыхал; затем, после обеда, царственные особы вместе со знатными придворными отправлялись славить Христа. Этот русский хлебосольный обычай царь любил и поддерживал его своим участием. «Славить» означает праздновать, чествовать и благодарить Бога.

* * *

Славили примерно неделю. Все шло по заведенному ранее порядку. Двое простолюдинов шли впереди с железным инструментом, похожим на литавры, только обтянутые сукном, и били колотушкой по нему. За ними — царь, духовенство, свита князей и бояр. Когда шли пешком, когда ехали на санях и посещали знатных придворных. С молитвой и крестным знамением заходили в дом, славили Христа, поздравляли хозяев. Потом гости дарили и принимали подарки и часа через два шли дальше.

Так, по заведенному Петром порядку, стали проходить новогодние торжества, глубоко чтимые нашим народом.

Долговая книга человечества?

«Календарь на год, а ума — на век», — говорится в старинной пословице. Авторами первых российских календарей были писатели, ученые, общественные деятели и духовные лица, и это принесло им невиданную популярность: читатели видели в них благодатный источник, откуда они черпали необходимую информацию по истории, географии, астрономии, технике и даже астрологии. Месяцесловы помогали людям следить за чередой дней, отмечать православные и государственные праздники, узнавать погодные приметы, законы животного и растительного мира, своевременно сеять и убирать хлеб, правильно ухаживать за скотиной, готовить припасы и мастерить необходимую утварь.

Известно, что календарное летоисчисление было доступно древним славянам, и они, как замечает Карамзин, достаточно свободно ориентировались в месяцах: «Наблюдая течение года, они, подобно римлянам, делили его на 12 месяцев, и каждому из оных дали название, согласное с временными явлениями или действиями природы: генварю — Просинец (вероятно, от синего неба), февралю — Сечень, марту — Сухий, апрелю — Березозол (думаю, от золы березовой), маю — Травень, июню — Изок (так называлась у славян какая-то певчая птица), июлю — Червен (не от красных ли плодов и ягод?), августу — Зарев (от зари или зарницы), сентябрю — Рюен или Ревун (как толкуют: от рева зверей), октябрю — Студеный. Столетие называлось веком, то есть жизнью человеческою».

Слово «календарь» происходит от латинского «календариум», что означает долговая книга. В древнем Риме должники заносились в эту книгу и расплачивались в первые дни месяца, то есть в «календы».

Существует другая версия, дополняющая первую, обнаруженная в «Месяцеслове на 1769 год». В нем сказано, что первый день каждого месяца римляне называли «календае», от старого слова «каlо», — зову или объявляю, так «у римлян жрецы ежемесячно возвещали народу о вступлении новомесячия».

Пожалуй, нет такой семьи, где не было бы календаря. Он вошел в наш быт как настольный справочник, каждая страница которого напоминает о прошлом и фиксирует настоящее, отмечая самое главное, интересное и нужное. А что нам известно о прошлом самого календаря?

Первая поэтическая публикация

В период освоения книгопечатания на Руси первенцем является календарь, выпущенный в виде листовки в 1581 году в городе Остроге первопечатником-московитянином Иваном Федоровым. Далекой стариной веет даже от его заглавия: «Которого ся месяца игго из старых веков деело короткое описание». Вместе с перечнем месяцев на листке помещены двустрочные вирши белорусского поэта Андрея Рымши. Выходит, это небольшое издание стало у нас не только первым печатным календарем, но и первым печатным поэтическим произведением.

Известный немецкий путешественник ученый Адам Олеарий (1599–1671), посещавший неоднократно Московию, в своем «Описании», рассказывая про быт простого народа и придворных, отметил, что месяцесловы пользовались популярностью: «У них имеется постоянный календарь по старому стилю, в котором они очень ловко и быстро умеют находить чередование как подвижных, так и не подвижных праздников». Действительно, календарное дело в середине XVII столетия набирало силу. Сам царь Алексей Михайлович проявлял немалый интерес как к духовной литературе, так и к календарям, астрологии и даже к метеорологии.

Настольный справочник пяти поколений

Заметное место в изучении русской истории, начиная с эпохи Петра I, занимало древнее обозрение «Глаголемый синопсис», вышедшее в свет в 1680 году. Более полутора столетий синопсис служил настольной книгой, часто переиздавался, им зачитывались Впоследствии вышли в свет другие исследования по истории Руси, более качественные и содержательные. Его стали забывать из-за высказываний В. Татищева и Н. Карамзина, отметивших в «Синопсисе» ряд недостатков и упущений, хоть отдельные сведения они считали «вероятными, по крайней мере, достойными замечания».

Рис. 1. Вирши А. Рымши. «Календарь И. Федорова на 1581 г.»

Сборник был составлен архимандритом Киево-Печерской лавры Иннокентием Гизелем по рукописным спискам, находящимся тогда в монастырской библиотеке. На фронтисписе книги помещена гравюра с изображением двуглавого орла — гербом Русского государства. На следующем листе воспроизведено жертвоприношение Ноя, от сына которого, по мнению автора, начался славянский род (афетово племя). На третьей, последней гравюре, расположенной в середине обозрения, — «царь Владимир». Его портрет словно перенесен с древнего списка или иконы. Надпись гласила: «Року 1680 месяца декабря 30». Она послужила литературоведам для определения даты выхода в свет этого издания. Таким образом составитель подчеркнул верность России.

Так со времен князя Владимира, с X века, Русь просвещалась Христовым учением и утверждались в ней христианская милость и правда.

«Календарь российский», на латинском

Так как в России только налаживалось типографское дело, Петр I в 1700 году пожаловал грамоту голландскому купцу Яну Тессингу на открытие в Амстердаме русской типографии — для печатания необходимых книг и чертежей. Для начала Тессинг подобрал себе помощника — Илью Копиевского, прекрасно владевшего русским языком и знавшего издательское дело, но их союз продолжался недолго. Через несколько месяцев они разошлись. Копиевский с разрешения царя завел свою типографию. Впоследствии в одном из своих прошений Петру I типограф сообщал: «Более 20 книг написал я на славу Твоего Пресветлейшего Царского Величества и на всемирную пользу Великороссийского государства, яко же и росписка, зде положенная, свидетельствует».

При прошении Копиевский представил роспись — реестр книг, которые он издал на русском и на латинском языках, указав выпущенные им в 1699,1700 и 1706 годах. Среди опубликованной литературы значится, правда, на латинском языке, «Календарь российский» за 1706 год. До этого издания был известен еще один: «Святцы или календарь, содержащий совершенное провещание дней и затмений солнечных и лунных. По исчислению подлинному, с возведением полюса, к Московскому краю согласующему», напечатанный в Амстердаме в 1702 году.

По всей Москве вот уже в десятый раз звонили в колокола по случаю наступления нового, 1709 года, празднуемого в России с 1 января.

Государь Петр Алексеевич пожелал, чтобы народ отмечал его исправно, с достоинством и с веселием. Правда, сам он встретил его в этот раз в Сумах, на Украине, что в 569 верстах от первопрестольной. И там «с новым годом и благополучным царствованием был поздравляем, причем была из пушек и от гвардии из ружья пальба, генералитет и штаб-офицеры обедали в доме царского величества, веселились до полуночи и тут сожжен блистательный фейерверк».

Что и как издавал И. Мусин-Пушкин на Государевом Печатном дворе

Так начался напряженный и победный 1709 год, названный в Отечестве годом Полтавы. Но не о великой победе над шведами пойдет у нас разговор. Этот год отмечен другим, не менее грандиозным событием: развитием книгопечатного дела. Большинство книг увидело свет по личному указанию царя. Он являлся главой не только государства, но и научных, и литературных сил общества.

Под его непосредственным руководством издается первая русская газета, вводится новое летоисчисление и гражданский шрифт, переводятся и печатаются книги по самым разным отраслям знаний. Только одно из его нововведений осталось как-то не замеченным исследователями, затерялось в веренице многих и многих десятилетий — это издание ежегодных гражданских календарей. К подобному роду произведений царь питал особые чувства: в их издании он видел определенную пользу. С одной стороны, они постоянно напоминали людям о новом летоисчислении, с другой — сохраняли важные даты и популяризировали необходимые сведения.

Многие вопросы по печатанию книг Петр I решал через руководителя Монастырского приказа, боярина И. Мусина-Пушкина. Исполняя волю монарха, глава Приказа 28 октября 1708 года обратился к Федору Поликарпову, возглавлявшему Печатный двор, с распоряжением заняться выпуском новой печатной продукции. «Календарей на 709 год сыщи на немецком языке и вели его перевесть и напечатай старыми нашими литеры мелкою печатью, чтобы генваря с первого числа были в продаже; а сыскивай у пасторов или у иноземцев, которые будут приезжать от города… Вельми сие дело надобе; а если не исправлено будет, и то дело взыщется, кроме меня, на тебе». Задача, конечно, поставлена круто. Наладить выпуск календарей за оставшиеся два-три месяца, с той несовершенной техникой, с теми условиями труда, казалось делом безнадежным.

Правнуки Ивана Федорова не ударили в грязь лицом. Первый календарь сумели отпечатать поистине «с великим поспешанием». Через столетия дошли до нас строки отчета об его издании. «В нынешнем 1708 году декабря в 28 день по указу Великого Государя… на книжном Печатном дворе напечатано 1200 книг календарей в четверть, набор новоизданными литеры; бумаги в книге по 2 тетрадки с четверкой. А в дело тех книг календарей пошло бумаги и всяких книжных припасов и мастеравым людем поденных кормов и от переплету тех книг и накладного расхода всего 45 рублев. В деле стали 1000 книг по 9 д. (денег. — Прим. автора) — книга в переплете, а 200 книг в расход безденежно».

Рис. 2. О Весне

Рис. 3. О Лете

Через пять лет после выхода первой русской газеты последовало триумфальное шествие ежегодных календарей. Заглавие первого впечатляло: «Календарь или месяцеслов христианский по старому штилю или изчислению на лето 1709. От миробытия же 7217. Напечатан в царствующем великом граде Москве, лета Господня 1708. Декабря в 28 день». (А не сделать ли эту дату общероссийским праздником — Днем календаря, перед торжеством Нового года?!)

Не успела новая продукция попасть в книжную лавку и озадачить мудрого книгочея своим видом и содержанием, как 4 января неугомонный Петр посылает Мусину-Пушкину очередной наказ: «Календарев пришли сюды тысечи полторы или две, а чтоб треть их напечатана была так, как ныне присланныя, а две доли в полдесть, дабы возможно офицером на каждый день приписывать свои дела, и человека, кому продавать (зело охотно купят), а на Москве, також и по городам вели продавать».

Если и запомнился Новый, 1709 год, семи типографским рабочим, то не пышными пирогами и застольем, не красочным фейерверком и огнями горящих смоляных бочек, а напряженным, с редким отдыхом, выпуском очередной партии календарей. Теперь уже трудно сказать, сколько раз календарь правили, сколько раз дополняли, сколько раз допечатывали. Однако удался он на славу.

Вновь скачет гонец с письмом к царю от главы Монастырского приказа Мусина-Пушкина, где он подробно докладывает: «2000 календаров напечатаю по указу и к Тебе, Государю, пришлю, не умешкав, а на Москве в продаже 800 календаров в городы посылать буду». К концу месяца две тысячи календарей к немалому удовольствию царя были доставлены. Типографы по достоинству отмечены: «мастеровым людям было выдано за многие справки рубль 6 алтын 4 деньги».

Рис. 4. Гравюра с изображением человека, разъясняющая, в какие дни месяца и как надо делать кровопускания. «Календарь или месяцеслов на лето 1722 г.»

По установившейся традиции 200 календарей «безденежно» отправлялись в «государские 12 комнат», а также другим знатным вельможам в подарок, кроме того, по одному экземпляру получали в качестве поощрения пять справщиков, три типографских подьячих, два писца, дьяк и иногда наборщики. Календари, как правило, поступали в продажу в переплетенном виде. Для поднесения их Петру и его окружению печатали на особой бумаге и одевали в специальный переплет.

Казалось, все сделано: отпечатан дополнительный тираж, роздан важным персонам, и уже бойко ими торгуют в лавках. Нужно все-таки знать государя — не таков он, чтоб останавливаться на достигнутом. По его распоряжению Мусин-Пушкин 19 февраля пишет Поликарпову: «Календари, которые вновь напечатаны, великому Государю угодны, только некоторое малое исправление еще надлежит. В описании лет прибавить: от початку Российского морского флоту 11 лет. Печатаны в Москве. Итак о том и о ином на посланных двух листках календарных приписано и чернено, так учини и, напечатав 30, сюда пришли, а прочие вели продавать в народ книжек тысячу и больше новоисправленными литерами».

Рис. 5. Прогностик о войне и мирских делах. «Календарь или месяцеслов на лето 1722 г.»

Не затихает работа в типографии, и с очередными правками выходит все тот же первый календарь. С этого времени берет свое начало календарная летопись России, не прерываясь ни на один год.

Изданный в виде узкой и длинной записной книжки, календарь того периода не баловал читателей особым разнообразием информации, но и не был скучен: из года в год в петровских выпусках печатали статьи о затмениях солнца и луны, о временах года, о войне и мирских делах, о здравии и болезнях, о плодородии и недородии. В начале декабря, когда победный 1709 год только готовился уступить свои права следующему, Петр I дает очередной наказ Мусину-Пушкину: «…по получении сего письма прикажи готовить на будущий 1710 год календари, и чтоб они к новому году были готовы».

Пацифисты из Санкт-Петербурга

Санкт-Петербургский календарь на 1713 год стал одним из первых изданий в только что созданной типографии нового града на Неве. Одно время тамошние издания перепечатывались с московского прошлогоднего, однако составители вносили свои изменения и дополнения. Так, на заглавном листе впервые у них появилась гравюра с видом Петропавловской крепости и Троицкой церкви, а статью о кровопускании проиллюстрировали изображением человека с линиями, ведущими к знакам зодиака, кроме того, внутри календаря разместили изображения четырех женских фигур, на отдельных листах, символизирующих времена года. Более десяти лет эти гравюры переходили из выпуска в выпуск.

Следует отдать должное «календарописцам», не упускавшим ежегодную возможность выразить свое отрицательное отношение к войне. «Дай Боже нам вскоре приятную и мирную весть получити, и дабы желаемый и постоянный мир утвердился», — оканчивалась одна из статей календаря. В московском же издании привлекала работа, раскрывающая смысл перехода начала нового года с одного месяца на другой: «О начале года, чего ради оное на первое число января учреждено». По прошествии 12 лет все еще нужно было «защищать» царский указ о праздновании нового года с первого января. Противоборцев тогда было немало, об этом отдельные граждане говорили на улицах, об этом даже сообщалось в рукописных творениях: «О благоразумные чада, воимите зде, кому ежегодно празднуется новый год?.. Янусу, идолу ветхоримскому». Что здесь скажешь? Не сразу привыкает народ к реформам.

«Невеселое время приходит»

Следующий календарь, на 1714 год, вышел на берегах Невы неожиданно — без святцев и предсказаний, что повлекло за собой строгое нарекание со стороны царя, и тоном, не терпящим возражения, он приказал И. Мусину-Пушкину: «В календарях напечатать прогностику». Подобное требование не нарушалось долгие годы.

На «Календаре или Месяцеслове на лето от Рождества Господа нашего Иисуса Христа 1722, указывающем затмения солнечная, месячная рождения и полный месяц с четвертми» хотелось бы особо остановиться. Несколько забавно сейчас выглядит, говоря современным языком, прогноз погоды сразу на год. Скажем, захотел читатель узнать, что там будет в январе, открыл страницу и объявил домашним:

Видимо, на середину месяца у составителей календаря не хватило фантазии, вот они и вышли из затруднительного положения, пообещав «невеселое время».

В «Прогностике о войне и мирских делах» доводится до народа вполне реальная и глубокая мысль: «Что убо дивно есть, еже люди меж собою тако несогласны суть, яко друг другу, огненное и мечное нападение чинят, умеют то такожде и дикие звери». В разделах «О плодородии и недородии» и «О болезнях сего года» помещены вирши неизвестных стихотворцев. Вот одно из них, «Желание»:

Календарь с шестьюдесятью восемью ненумерованными страницами проиллюстрирован гравюрами, которые и воспроизведены здесь.

Наряду с московскими и петербургскими календарями известны издания Киево-Печерской лавры. Печатались они в то время еще церковным шрифтом, а по содержанию близки к столичным. В подобных выпусках заслуживают внимания работы, освещающие новые открытия, или исторические повествования, или рассуждения о разумном, полезном, нравственном. К примеру, тема Киевского календаря 1714 года — наука. Вирши неизвестного автора доносят отзвук далекой эпохи с ее проблемами и взглядами:

Здесь же сообщалось читателям о затмениях солнца, с успокаивающей припиской, дескать, у нас «эти затмения не будут видны».

(Продолжение следует)