Отчаянное путешествие

Глава двенадцатая «Незачарованные» острова

Ясный солнечный день. Я стою на крыше рубки и, прислонившись к мачте, осматриваю северную оконечность острова Чатам, расположенного в восточной части Галапагосского архипелага. На Чатаме есть бухта Крушений — место стоянки судов, принадлежащих здешним властям. Галапагос, известный также под названием Зачарованных островов, принадлежит Эквадору. Но официальные визиты отнюдь не входили в мои планы. Я намеревался причалить к острову Сеймур, побывать на военной базе, запастись кое-какими продуктами и плыть дальше. Но штили, штормы, встречные течения, потеря мотора спутали мои планы; и теперь, в середине июля, добравшись до Галапагоса, нечего было и думать найти здесь военную базу. По имевшимся у меня сведениям, ее должны были эвакуировать к первому июля. На всякий случай я решил все же зайти на остров — вдруг база еще там.

Ветер по-прежнему дул с юга, но теперь он заметно усилился. Мне нужно было провести яхту на север, пользуясь сильным южным течением. Я следил за северной оконечностью острова, которая оставалась к югу от меня. Обогнув остров, я повернул румпель, взял курс на юг, рассчитывая одним галсом поздно ночью подойти к Сеймуру и пристать к нему на рассвете. Чатам я миновал еще до темноты. Через некоторое время я обнаружил, что меня сильно снесло к северу, несмотря на то что я учел дрейф. Тогда я передвинул румпель и, спустившись в каюту, принялся за чтение.

В этот вечер я читал «Божественную комедию». Час-другой я наслаждался изящной словесностью, время от времени вглядываясь в ночную тьму. В девять часов я отложил книгу и поднялся на палубу, находясь еще под впечатлением прочитанного. Ветер утих, и яхта покачивалась на легкой зыби. Паруса болтались, бегучий такелаж бессильно повис, блоки поскрипывали. Наступил мертвый штиль.

Всю ночь ветра не было, и вода глухо плескалась у бортов яхты. Я не знал, с какой скоростью течение сносит ее на север: на карте местами была указана скорость в два узла, местами — три. Полной уверенности у меня не было. Карта была превосходная, выпущенная Британским Адмиралтейством, но она давно устарела, а другой мне достать не удалось. Всю ночь я пытался определить, далеко ли меня отнесло. Где-то к северу должны находиться три островка — Тауэр, Марчена и Пинта. Если верить карте — это пустынные, безводные, каменистые островки вулканического происхождения. Я внимательно прислушивался, не послышится ли шум волн, разбивающихся о скалы.

Поздно ночью тучи обложили небо, и звезды уже больше не отражались в черной воде. Непроглядная темень окутала яхту, и я стал еще внимательнее вслушиваться в ночь. Прошел час, несколько раз мне казалось, что я слышу какие-то звуки. Наконец я достал из трюма громоздкие весла, вставил их в уключины, сел в кокпите и стал ждать.

Благодаря небольшой осадке и легкости яхты я мог идти и на веслах, и яхта сохраняла при этом хорошую маневренность. Вокруг царила зловещая тишина, с мерцающей поверхности океана не доносилось ни звука. Я посадил котят в аварийный ящик, который сделал для них после случая у острова Мальпело, и поставил ящик рядом с собой. Ящик хорошо держался на воде. В нем был запас пищи, достаточный для того, чтобы котята просуществовали до того времени, пока их выбросит на берег. Я напряженно прислушивался к каждому звуку, доносившемуся с севера.

Прошло довольно много времени. Вдруг с юго-запада потянул порывистый ветерок, продержавшийся всего несколько минут. Он стих прежде, чем я успел поставить паруса. Снова очутившись наедине со своим воображением и ночным мраком, я предался тревожным размышлениям. Что означает этот порыв ветра с юго-запада? Откуда дул ветер, когда я читал? Тоже с юго-запада? Кажется, я ни разу не взглянул на компас. Последние три дня я беспечно считал, что ветер дует с юга. Неужели он переменился? Неужели я все время плыл на северо-запад, полагая, что держу на запад?

Прошел еще час томительного ожидания. Стояла мертвая тишина.

А еще через час я услышал явственный шум прибоя. Шум доносился с северо-запада — видимо, берег был милях в двух от меня. Волны с грохотом разбивались о крутые скалы. Я взялся за весла, повернул яхту на восток и начал грести изо всех сил. Грохот прибоя вскоре усилился.

Воздух был неподвижен. Паруса полоскали при малейшей волне с однообразным, раздражающим шумом. Блоки скрипели, шкоты купались в волнах, с них капала вода.

Я вспоминал остров Мальпело и мечтал о хорошем шторме.

Небо на востоке начало светлеть. Я приналег на весла. По правому борту, совсем близко, вырисовывалась высокая зубчатая стена, у подножия которой ритмично разбивались волны.

В рассеивающейся мгле я смутно видел путь к спасению: нужно было только обогнуть мыс на восточном берегу. На рассвете, лихорадочно работая веслами, я провел яхту на расстоянии каких-нибудь двух корпусов от скал и, разрезая носом волны, гонимые ветром с юга, стал удаляться от острова. Спереди и сзади, вдоль всего побережья высились крутые скалы, у подножия которых бушевал прибой.

Взглянув на карту, я увидел, что это остров Марчена, скалистый и негостеприимный. Течение несло меня все дальше. Впереди скал, по-видимому, не было. Немного севернее находился остров Пинта, которого я еще не мог видеть. Судя по карте, это был маленький островок, обогнуть который не составит большого труда. Нужно только миновать его северную оконечность и ждать ветра.

Небо было свинцовое, а океан гладкий, как паркет. Я надеялся, что утром поднимется ветер, но и после восхода солнца на море был полнейший штиль. Вскоре берега Марчены скрылись из виду, но милях в двенадцати впереди уже показался остров Пинта. Я никак не мог решить, находится ли он по курсу яхты или нет. То мне казалось, что так оно и есть, то я снова начинал сомневаться. Бушприт, глядя на который я пытался установить курс, все время дергался, как палец у нервного человека.

В конце концов я решил, что независимо от того, лежит ли Пинта у меня на пути или нет, нужно браться за весла. Течение несло меня к островку со скоростью более двух узлов.

В южной части острова, неподалеку от берега, был действующий вулкан. Он возвышался над морем более чем на сотню футов, и над его плоской вершиной стоял широкий столб серого дыма. Подножие вулкана спускалось к самому морю, и мне казалось, что вода там должна быть горячей. Рядом тянулся усыпанный галькой пляж, а за ним виднелась высушенная солнцем гора, увенчанная еще одним кратером. Остров был голый, пустынный и засушливый. Лишь кое-где торчали растения, похожие на кактусы, высохшие серовато-бурые кусты и низкорослые чахлые деревья. Да, вид у острова был малогостеприимный!

Я начал грести, когда был довольно далеко от берега, но скоро пожалел, что не взялся за весла еще раньше. Я греб на запад, решив, что это гораздо легче, чем плыть на восток, преодолевая течение. Нужно было пройти около восьми миль. Несколько часов я работал веслами ритмично, делая широкие, редкие взмахи, — ведь до этого, надеясь, что мне легко удастся обогнуть остров, я потерял много драгоценного времени, работая не в полную силу.

Когда яхта приблизилась к острову, я увидел стадо тюленей, резвившихся в воде. Завидев яхту, они высунули из воды свои глянцевитые головы и уставились на меня, похожие на каменные изваяния и вместе с тем на какие-то таинственные призраки.

Один из тюленей, не подозревая о моем бедственном положении, подплыл, видимо желая со мной познакомиться. Он приблизился к яхте почти вплотную, часто ныряя, чтобы увернуться от весла. Я убежден, что мы стали бы большими друзьями, не будь я в это время занят такой напряженной работой. Я с удовольствием ловил бы для него рыбу и кормил бы его из рук — для установления товарищеских отношений этого было бы вполне достаточно.

Вдруг я заметил, что плыву к берегу с угрожающей быстротой. Яхта находилась как раз против середины острова Пинта, и Марчена больше уже не прикрывала его. Течение подхватило яхту и понесло ее вперед.

Хотя вулкан оставался в стороне, я чувствовал его горячее, злобное дыхание. Не поднимая головы, я греб изо всех сил, пока у меня не свело руки.

Оглядевшись, чтобы оценить результаты своей работы, я пришел в ужас. Яхта находилась в каких-нибудь ста ярдах от берега, а до мыса на возвышенной оконечности острова было несколько сот ярдов. Положение казалось безвыходным. Я начал грести с такой лихорадочной поспешностью, что весла скользнули по поверхности воды и я головой вниз полетел в каюту. Весла выскочили из уключин и упали в воду.

Сгоряча я чуть было не бросился за ними, но, прислушавшись к плеску воды у скал, понял всю бессмысленность такого поступка. В каюте было еще три весла, я хотел спуститься за ними, но, взглянув вокруг, увидел, что и это напрасно: положение было слишком безнадежное.

Обычно я не так-то скоро опускаю руки, но после того, что я увидел, нечего было и думать спасти яхту. До высокого, каменистого обрыва оставалось каких-нибудь семьдесят пять ярдов, а мыс по-прежнему был в сотнях ярдов от меня. Якорю на дне не за что было зацепиться. Я ничего не мог поделать. Нужно было думать о спасении собственной жизни.

Я стал соображать, за что взяться в первую очередь. Котята! Они сидели в своем ящике. Я сбросил их в надувную лодку и вытолкнул ее за поручни, чтобы в нужный момент быстро спустить на воду.

До берега оставалось меньше ста футов. Море било о скалы с глухим, но грозным шумом.

Надо было подумать о воде, пище и одежде. Но я вспомнил, что придется преодолевать течение при помощи маленьких весел; нельзя было терять ни минуты.

И тут, сам не знаю зачем, — вероятно, хватаясь за соломинку, — я побежал на нос и бросил в воду свой самодельный якорь. На месте его падения забурлили пузырьки. Якорная цепь размоталась до конца и теперь свободно раскачивалась в воде. Якорь волочился по дну. Я повернулся, намереваясь бежать к лодке и отчалить от яхты, пока не поздно. Вдруг на воде появилась темная полоса, приближавшаяся к яхте с левого борта. Едва я успел схватиться за румпель, как на яхту обрушился шквал, который начал трепать паруса и туго натягивать их, осыпая яхту крупными каплями дождя.

«Язычник» резко накренился. Я торжествующе кричал, видя, что он удаляется от берега, на который теперь с грозным ревом обрушивались волны. Через каких-нибудь двадцать минут, оставив позади пустынный остров, я привел яхту к ветру и спустил грот. Прежде чем взять рифы, я оттащил на место надувную лодку и выпустил из ящика присмиревших котят. Они заковыляли в каюту, должно быть проклиная море и его внезапные капризы. Я растер их мохнатым полотенцем и завернул в теплое одеяло. Чтобы поднять им настроение, я вынес на палубу удочку, насадил на крючок хорошую наживку и забросил его в воду.

Увалень, покинувший меня в трудную минуту, снова вернулся на яхту и уселся на крыше рубки. Я отнес его вниз, чтобы он не мок под дождем.

Я повернул яхту на юго-запад, боясь налететь на какой-нибудь островок, расположенный севернее. Сеймур остался к юго-востоку, и я взял курс на Албемарл, самый большой из островов, расположенный в западной части Галапагоса. Я рассчитывал укрыться за островом от ветра, отдохнуть и прийти в себя, а главное — спокойно выспаться за ночь.

Ветер был свежий, и яхта быстро шла против течения на юг. В сумерках я заметил серую пенящуюся полосу к северу от Албемарла, простиравшуюся не менее чем на милю. Нет ничего страшнее для моряка, чем рифы, вокруг которых злобно клокочет вода.

Огибая полосу рифов, я увидел жалкие останки двух потерпевших крушение судов. Они поднимались над поверхностью воды на несколько футов, одинокие, покинутые и беспомощные. Вероятно, это были суденышки неосторожных рыбаков, слишком резко огибавших мыс, а может быть, течение или одна из тех приливных волн, которыми славится Галапагос, выбросили эти суда на остроконечные скалы. Я постарался обойти опасное место как можно дальше.

Вид изуродованных останков удручающе подействовал на меня. Я отказался от намерения укрыться за скалами и стать на якорь; вместо этого я направил яхту вдоль северо-западного берега, чтобы обогнуть остров с запада и войти в бухту Тагус, куда я рассчитывал прибыть на другое утро.

За время плавания днище яхты обросло ракушками. Я мечтал теперь о бурном приливе и песчаном пляже, как на Жемчужных островах. Воспользовавшись отливом, я мог бы почистить яхту и покрасить ее. Я подумал даже о возвращении на Сеймур, чтобы поискать там военную базу, но сразу же отбросил эту мысль, вспомнив останки кораблей возле мыса. Кроме того, я боялся, что какая-нибудь непредвиденная случайность задержит меня, угрожая безопасности моего плавания. Заходить на Сеймур не было необходимости, и я решил не делать этого.

Милях в ста от меня находился остров Флореана, и я серьезно подумывал о том, чтобы впоследствии привести в порядок корпус яхты у его берегов. Судя по карте, берег там пологий, песчаный, и, кроме того, там есть почтовый ящик. Таким образом, я убью сразу двух зайцев — отремонтирую судно и отправлю свое длинное письмо Мэри. Кроме того, в глубине души я был уверен, что без посторонней помощи быстрее справлюсь с работой и поплыву дальше.

Еще в Панаме я узнал, что почтовый ящик на Флореане существует очень давно. Его установили там китобои, ходившие на промысел мимо Галапагоса. Здесь они оставляли письма на родину и запасались пресной водой, овощами, фруктами и ловили огромных черепах, заменявших им свежее мясо.

Когда какое-нибудь судно возвращалось домой, оно обязательно забирало все письма, лежавшие в ящике на берегу. Теперь вместо ящика там стоит пустая бочка. И в наши дни рыбачья лодка, плывущая на северо-восток, или какое-нибудь судно по пути с островов на материк забирает всю корреспонденцию и сдает ее на почту в Панаме или Сан-Диего. И как ни странно, оставленные здесь письма — с марками или без марок — доходят до адресата… рано или поздно.

Ночью я вел судно почти наугад, изредка оставляя румпель, чтобы вздремнуть, а на рассвете очутился между Нарборо и бухтой Тагус. Я ввел судно в бухту и поставил его на якорь. Через час я спустился вниз «немного вздремнуть» и проспал весь день и всю следующую ночь.