Отдайся, не пожалеешь!

Глава 17

Глава 17

Тарас

Что я здесь делаю? Тупень. Баран. Кретин.

Разве мне здесь место? Разве мы пара? Поведение зашквар просто.

Стыдоба. Слюни распустил.

Смотрю на Айю в пальто и бомбит в грудаке нещадно. Можно сказать, что я ее хочу. Да, хочу. Но не только это. Не про секс этот пожар в голове и груди.

Когда Айя разрешила войти, после перебранки небольшой, я испытал откат сильнейший. Можно даже сказать, к ногам ее обтек. От радости чуть на голову не встал. Нужно держать вид невозмутимый, а меня в счастливую лыбу раскатывает, и везде звенит. Не только яйца промерзшие. Все внутри звонко сотрясается под яркий, заводной бит.

Настроение вверх. Чувства обострены.

Духи Айи в конце дня едва уловимы, ее личный запах звучит громче, полнее. Он сочный, свежий, брызжущий во все стороны.

Меня им омывает снизу-вверх и обратно. Снова снизу-вверх, и на этот раз — мощнейший стояк подкатывает в задубевшую ширинку джинсов.

Меня бомбит даже от того, как Айя плотно и модно упаковано в свое пальто, а что будет потом, даже думать не хочется.

Не получается.

Я как животное. Запрос только на еблю. Хотя у животных все намного честнее и чище. Только голые инстинкты, а у меня в голове просто туман, хаос, среди которого мелькают яркие вспышки молний-радости.

— Проходи. Разувайся! — командует Айя.

Я бы дурашливо приложил руку к пустой голове, но руки заняты пакетом с продуктами. Из плотного картона выглядывают хвостики лука, виднеется стручковая фасоль. Я понятия не имею, что из этого можно состряпать вкусное, но слюни подхватываю. Почему-то верю, что Айя сумеет даже яичницу превратить в произведение искусства.

Отношу пакет на кухню и выхватываю из него яблоко, куснув за румяный бочок. Опускаю его на стол и успеваю подойти к красавице в момент, когда она снимает пальто. Подхватываю соскользнувшее изделие. Она принимает ухаживания, как должные, вытягивает волосы из-под шарфа.

Тащусь от вида, как ее волосы золотисто-русым каскадом опускаются на тонкую спину. Она вся какая-то тонкая, воздушная, нереальная! Если в мире есть королевы, то у них должна быть ее грация и чувство достоинства. Все остальное — ширпотреб и подделка.

Айя перехватывает мой взгляд, поднимает тонкую бровь:

— Что?

— Скучал.

— Ты уже говорил.

— У меня других слов нет. Каша в голове, — улыбаюсь. — Путаница, как будто я только учусь говорить и хочу сказать сразу все, но не получается.

Губа трескается еще больше. Но не улыбаться, когда я смотрю на ее лицо, кажется кощунством.

— Вот как?

Айя не задерживает взгляд долго на одном месте, она неспешно скользит им по моему лицу, волосам, спускается к шее, плечам, скользит куда-то за спину и вновь возвращается к лицу.

Как будто ждет продолжения сказанного.

Из меня неведомой силой вываливаются слова. Все неуклюжие. Да и сам я будто кое-как сложенный пазл, рассыпаюсь при неосторожном движении.

Тогда в клубе, под парами алкоголя, под злобой и раздражением, было легко к ней подкатить. Потом меня подхватил кураж возбуждения, на этом волне скользил, как опытный серфер.

Но сейчас — полный штиль.

И я все-таки здесь.

Тупо сексом ее не взять. Злости на бывшую больше не осталось.

Мне и бравировать нечем.

Я пробил, кто такая Айя Наумова, и в моей карте чувств к ней добавился еще один штрих — какая-то гордость, восхищение за ее успехи, за творчество, за полет мысли и упорные шаги к мечте.

Я из тех, кого мотивируют успехи других, просто — вау, чирк, искра загорается и на этом энтузиазме, что можно сделать не хуже, я готов горы сворачивать.

Наверное, поэтому и поднялся.

Хули, нет? Только на чужие успехи и можно было смотреть, задрав голову как можно выше, чтобы не видеть грязь, из которой выполз.

— Да, — киваю. — Я поздно говорить начал. Почти в пять. До этого ничего. То есть ноль. Я хорошо помню, когда впервые заговорил. В голове каша, язык словно распухший, и звуки такие смешанные, — выдыхаю. — То же самое я сейчас испытываю, когда смотрю на тебя.

Айя переплетает пальцы, потом прокручивает золотой браслет на левом запястье, там россыпь летящих ласточек. Самая первая и крупная — в изящной золотой клетке, остальные разлетаются вдаль.

Торговый знак ее бренда — летящая птичка.

Я за этот месяц столько разных мелочей о ней узнал.

Важных или не очень, толком не рассортировал. Но разрозненные факты толпятся в моей голове и просятся на бестолковый язык, ставший вновь слишком болтливым и слишком вареным, чтобы сказать что-то крутое и цепляющее, а не факты из сраного и стремного детства.

— Снимай куртку. Можешь пока сесть на кухню. Я переоденусь, вымою руки и посмотрю, как поживает твой глаз. Он у тебя слезится.

Айя отходит подальше. Если бы она до сих пор не прокручивала браслет на левой руке, я бы сказал, что ей похрен: здесь я или где-то в другом месте.

Но она крутит его туда-сюда, и я думаю: хэй, она тоже волнуется. Но следом приходит циничная мысль, что это может быть просто привычкой.

— Если захочешь догрызть яблоко до ужина, ради всего святого, вымой его хорошенько! Мне не хочется выхаживать гостя, слегшего с пищевым отравлением.

Улыбаюсь ей вслед. Все-таки заботится. Да похрен, что это может быть простой вежливостью.

Стягиваю через голову толстовку, оставшись в черной футболке. Джинсы не рискну стягивать, под ними только трусы с одеревеневшим хуем и посиневшие от холода ноги.

Не самая привлекательная картина, пожалуй.

***

Айя появляется в домашнем платье, которое напоминает халат.

По крайней мере на груди оно так же затягивается, а спина до середины открытая, и задние бретели — широкие, кружевные.

По тому, как спереди в декольте покачиваются ее полушария, я понимаю, что она без лифчика.

Хочется тут же сдохнуть и усадить ее на свой хер сверху, просто, чтобы уткнуться лицом между ее классных сисек!

В ее руках аптечка.

— Давай, — командует, встав между моих широко разведенных бедер. — Закрывай глаза и подними лицо вверх. Посмотрим, что у тебя?

— А ты справишься?

Руки так и тянутся вверх, к ее талии.

— Сомневаешься, можешь вызать скорую и сгонять к окулисту, котрый принимает экстренно. Приглашение на ужин действует только один раз — сегодня, — тут же четким, прохладным голосом рисует границы, осторожно промокая ватным диском жидкость, что стекает из уголка глаза.

— Пожалуй, доверюсь, — шиплю, когда становится чуть-чуть больно.

Терплю ее осмотр, Айя закапывает мне глаз, признается, налепив пластырь сбоку, у виска:

— Я немного перестаралась. У тебя покраснел глаз, даже кожа треснула сбоку. Не думала, что удар перчаткой выйдет таким хлестким.

— То есть ущерб на лицо! — перехватываю ее стан покрепче, тяну вниз, чтоб присела мне на колени. — Как будешь вину заглаживать?

— Вот еще, — упирается в мои плечи.

Я чувствую гладкость кожи ее обнаженных ног и точно знаю, что трусики на ней совсем невесомые.

— Я приготовлю тебе ужин, на этом и сочтемся.

Айя выдыхает свой ответ мне в губы.

Так близко. Порочно близко.

Выстрел практически в упор.

Я тянусь навстречу.

Шалея от мысли, что вот сейчас…

Сейчас…

Но она не позволяет себя целовать, выскальзывает из объятий.

— Я тебя хочу! — вырывается изо рта.

Снова невпопад. Да пофиг!

Пусть знает…

— Очень хочу. Из головы не выходишь… — поедаю ее взглядом, замечая, как она плотнее сжимает бедра. — Хочу киску твою. Дашь?

Айя с трудом отводит взгляд в сторону и переключается на пакет с продуктами.

Мне приходится ждать ее ответ.

— У нас был уговор, Тарас, — наконец, говорит она. — Надеюсь, в твоем огромном рюкзаке найдется справка о том, что ты чист и ничем не болен?!