Отдайся, не пожалеешь!

Глава 56

Глава 56

Айя

Лоб Тараса, перемотанный бинтами, касается моего.

Мы оба дышим рвано, губы сводит от желания поцелуя, но мы не целуемся, просто дышим воздухом — одним на двоих.

— Я зря сказал. Я хотел сделать тебе больно. Я, как дурак, тогда радовался, мол, ни разу не сказал, что люблю. Потому что так было проще соврать, будто нет у меня к тебе ничего. Понимаешь? Нет, наверное, я говорю путано. Просто ты меня задела. Очень сильно. Я бы все отдал за тебя. Все! А ты… Ты показала, кто я для тебя. Просто ебарь и больше никто. Мне было погано, я хотел ударить в ответ, и ударил словами.

— Ты не прав. Боже, это не так. Ты был для меня всем. Я тобой гордилась, желала тебе самого лучшего! Когда Увалов начал меня доставать, не сразу сказала, и тут Кононенко… Так ловко ввернул, что ты сорвешься и испортишь себе карьеру, осложнишь свою и без того непростую жизнь. Я послушала его, думала, что это не затянется. Я не хотела тебя обижать, думала, что сберегу, но…

— Не надо меня беречь, Айка. Блять, я не хрустальный. Это тебя оберегать надо. Тебя, а не меня. Ну, вот и что мне с этим делать, скажи? Что делать с чувством, когда все против меня, и я сам наломал дров?!

— Ты на меня поспорил.

— Поспорил. Показал фото другу. Попросил удалить. Потом не появлялся, помнишь? Зацепило. Второй раз я уже притащился к тебе, полный мыслями и желаниями, повернутым. Если бы я знал, я бы… Я бы все! Все, понимаешь, сделал не так! Переписал бы хуеву кучу своих действий, запрограммировал бы себя без ошибок. Но не могу! Я не могу…

— А я поцеловала тебя только для того, чтобы позлить Тимура. Если бы он был не в компании своей новой беременной выдры, я бы на тебя и не посмотрела, — признаюсь.

Мы замолкаем.

Говорим впервые так откровенно, что душу размалывает в фарш. Боже, откуда столько выдержки? Все чувства — в мясо, оголенные провода натянуты. Нас колотит — меня и его.

— Ты сказал, что не любишь. Ты был с другой. Я всего лишь малодушно посчитала, что стоит беречь твои чувства, а ты… ты мне изменил. Я видела фото.

— Какие?! — уточняет Тарас.

— Кононенко показал, — признаюсь.

— Я так и думал. И что? Что там на этих фото?

— Ты с шалавой. Она у тебя сосала, похоже? Или трахались? Скажи, было?!

— Тогда я этого хотел. Разорвал и хотел добить себя. Упасть на дно. Совсем. Но не смог… Весь вечер мысленно себя готовил, и не смог. Блять, придурок.

Я качаю головой в знак недоверия.

— Не веришь? — хмыкает Тарас. — Дааа, не веришь.

— У меня плохо с доверием после предательства Тимура, и стало еще хуже после того, как ты предал меня. Извини, если тебе неприятно это слышать. Но я говорю, как есть. Ты же хотел правду? Вот тебе правда. Кононенко предупреждал, что ты склонен к срывам, и его слова оказались правдивы.

Тарас укладывается иначе, смотрит в потолок, дышит неровно.

— Он следил за мной?

— Я просила его сама. Когда ты свалил и не отвечал на мои звонки, попросила его тебя найти, разыскать. Он навел справки.

— Он навел справки, — задумчиво повторяет Тарас. — Надо же… Я предполагал, что все началось позже. Значит, ошибся. Ладно, — хмыкает.

— Ты не злишься? — уточняю осторожно.

— На что? На то, что нас грамотно развели? Нет, я злюсь на себя, что допустил это. Я должен был стать для тебя каменной стеной, опорой, защитой. А я… Черт, даже не знаю. Наверное, просто ветер. Который все срывает с мест.

— Ты ураганный ветер, — отвечаю с улыбкой.

— Я бы отдал все на свете, чтобы доказать тебе… Да, я не безгрешен. Но я бы никогда не слил твои фото в сеть, чтобы подгадить! И я не был с той соской. Когда выйдешь из больницы, проверь почту. Я скинул тебе ссылку на диск, сможешь посмотреть видеозаписи. Они длинные, нередактированные.

— Что там?

— Записи с камер в клубе. Я ничего не монтировал, клянусь. Если не веришь, можешь отдать на проверку. Только не Кононенко. Прошу. Он к тебе неровно дышит и сделает все, чтобы очернить меня. Ты можешь не верить мне. Но что я еще могу сделать? Только пытаться до тебя достучаться. Снова и снова… Может быть, я делаю это зря? Но я просто не могу не делать это, пойми. Так в этом всем есть хоть какой-то смысл.

Мы снова молчим. Лежим рядом, не касаясь друг друга, но все равно вместе. Это не объяснить словами, но мы связаны.

Я вдруг понимаю тщетность своих задумок уехать как можно дальше…

В этом нет смысла, ведь я всюду возьму с собой Тараса — он глубоко во мне, его частичка — во мне. Куда бы я ни поехала, я всюду возьму это с собой.

— Кстати, ты так и не рассказала, что хочет от тебя бывший. Может быть, сейчас скажешь? Я не пацан, не сопляк. И, благодаря Кононенко, не сорвусь бить морды, — смеется. — Боюсь, я даже встать пока не смогу без посторонней помощи, так сильно меня тряхнуло.

Мои пальцы судорожно сжимаются в кулачки.

Кононенко превысил полномочия. Ослушался моего прямого приказа! Ему это с рук не сойдет… Он мог убить Тараса или просто навсегда оставить его инвалидом!

Что бы между мной и Тарасом ни произошло, это касается только меня и его, больше никого. Кононенко не имел права решать и, думаю, Вазген прав, то, что я вдруг осталась без охраны и сразу же нарисовался Увалов с угрозами, очень подозрительно…

— Расскажу. Обязательно расскажу, — обещаю Тарасу. — Но есть кое-что более важное. Я должна тебе сказать это.

Сейчас я верю Тарасу.

Прошло время, боль от обиды уже притупилась. Я взглянула на ситуацию по-новому и поняла, что нам помогли разругаться. Но кроме этого я поняла главное, что Тарас до сих пор хочет быть со мной и никогда не переставал этого хотеть. Я верю в его признания, чувствую их.

Уверена, что его доказательства будут правдивы, пусть даже для того, чтобы их достать, потребуется время.

— Я скажу первым. Ты можешь не верить, но я тебя очень-очень. Ты мое все, Айка. Мое все… Все-все. Это даже не любовь. Слишком просто звучит. Ты просто все для меня, больше, чем вся жизнь, — прерывисто говорит Тарас.

Я думала, что сердце не может сорваться в бездну снова, но оно делает это. Своим признанием Тарас проникает глубоко-глубоко мне под кожу, и я замираю, потрясенная его глубиной и чувственностью. С ним, как на вулкане, горки эмоций потрясающе острые.

— Ничего не говори. Я подожду. Вдруг повезет? — улыбается мучительно.

Но я вижу, как ему хочется услышать в ответ хоть что-то. Боже… У меня сердце разрывается. Что же я… сука какая-то?! Неужели буду мучить и его, и себя? Буду болеть им и перегорать от того, что позволила гордости и недоверию взять верх?

Это ведь не поле боя…

Собравшись с эмоциями, я крепко-крепко обнимаю Тараса и целую его губы. Он замирает, хватает воздух жадно-жадно, а потом втягивает со стоном мои губы в рот, пожирая, лаская, кусая.

— Айка… Я тебя все-все… Очень. Веришь?

— Верю. Сейчас верю. Всему-всему верю. Искренне. Ты мой… Скучала по тебе, мой…

— Да. Твой.

Господи, как он меня целует. Вдыхает жизнь и забирает, снова вдыхает! Меня размазывает, я мокрая, безумно мокрая между ног. Тело вибрирует желанием.

Стону, сжимая бедра.

— Я кончить могу только от твоих поцелуев, — признаюсь со стоном.

Обхватив его бедро ногами, трусь, чувствую, что вот-вот взорвусь.

Он засовывает ладонь под мою рубашку, стискивает соски пальцами, а потом ведет пальцы ниже. Жадно. Быстро. Жестко. Трогает всюду! Да, он такой — несдержанный, горячий, ревнивый. Ураганный мой.

Я с готовностью распахиваю бедра. Он ныряет пальцами прямиком в мокроту.

— Тарас… Тарас…

Кончаю от нескольких касаний, тараторю, что люблю его. Он подносит к своему рту мокрые пальцы, сосет их, громко чмокая.

— Вкусная. Ааааа… Иди ко мне. Я тебя съем, как только смогу стоять. Я тебя сутки напролет буду есть, пить тебя… Дышать тобой. Моя…

— Мне хорошо с тобой, я только сейчас снова живу! — обнимаю его. — Только попробуй выкинуть еще какую-нибудь дичь, и я тебя отшлепаю!

— Делай, что хочешь. Только будь со мной. Будь со мной.

Снова целуемся, не в силах контролировать это безумное притяжение.

— Меня кружит. Я сейчас грохнусь, — бормочет. — Без шуток. Мне все время кажется, что палата вертится. А сейчас просто карусель. Держи меня. Я без тебя падаю… — просит откровенно.

— Держу. Держу. Не отпущу. Люби меня. Люби…

— Люблю. Верь. Это правда. Это все-все… Твое.

— Верю.

Обхватив пальцами ладонь Тараса, подношу ее к своему рту, целую неспешно горячую, твердую кожу несколько раз и тяну вниз.

— Еще хочешь? — улыбается лукаво.

— Хочу, — не отрицаю очевидного. — Но хочу не только этого. Сюда…

Я прижимаю ладонь Тараса к своему животу, прижимаюсь губами к его губам.

— Тарас, ты станешь папой замечательного ребенка. Самого лучшего. Через полгода.