Отдельное поручение

53

Мальчик, насупившись и думая о чем-то своем, молча помогал лейтенанту: подавал то ветошь, то ключ, держал наготове детали; сложил на дно греби и ружье Пятакова, поправил сбившиеся беседки. Помощь его в теперешнем положении участкового была весьма кстати.

— Сюда-то ехал — хорошо работал? — спросил лейтенант.

— Хорошо, дядя Валя. Ни разу не заглох. Не знаю, почему сейчас не заводится…

— Заведется. Должен завестись, коли уж ты его заводил…

— Я заводил, — подтвердил Андрюха таким тоном, что, дескать, допусти его, он и сейчас заведет без лишней волокиты.

— Ну, молодец, — сказал участковый.

Плохо, что не было стартера. Приходилось наматывать бечевку на маховик и дергать, не столько дергать, сколько наматывать. Еще хуже было то, что каждый рывок сопровождался резкой болью в правом колене.

— Стартеры у них слабенькие, быстро ломаются, — сказал мальчик. — Зато уж двигатель не капризный, не то что у двадцать пятого.

— Смотря какой двадцать пятый, — возразил лейтенант. — Есть такие, что с первого раза заводятся. Как вертолет.

— А что, вертолеты с первого раза заводятся?

— Так уж наверно. Там такую технику не держат, чтоб ее нужно было маслать до потери пульса. — Стараясь не морщиться, Цветков рывком потянул на себя бечевку. Если б те двое сегодня так же дергались, не уйти бы им. Он бы их догнал в этой лодке на гребях. На шлюпке, с ее игрушечными дюралевыми веслами, без мотора далеко не уедешь. — Ты где их встретил-то?

— А тут, недалеко, — мальчик указал на высокий берег. — Мяса уже взял, шел обратно. Они говорят: почему мало взял? Не хватит. Говорят: ты иди, пусть мать варит, нам будет в дорогу, а мы сходим еще принесем — вам будет с матерью. Говорят: нас тетя-лейтенант послала, чтобы мы побольше принесли. Я им поверил, пошел домой. Они не бежали, просто шли, даже не запыхались, А то бы я не поверил.

Цветков усмехнулся.

— Правда, дядя Валя! А то бы я сразу наперерез!

Цветков бросил папиросу и, стараясь забыть о проклятом колене, рванул бечевку. Мотор чихнул.

— Есть искра! — обрадовался мальчик. Цветков кивнул и принялся наматывать бечевку. — Дядя Валя, — сказал вдруг мальчик упавшим голосом.

— Ну?

— Я тебе не сказал сразу. Сейчас хочу сказать.

Цветков повернулся к нему:

— А я знал, что скажешь. — Он с досадой дернул бечевку и едва удержался, чтобы не застонать. Мотор только фыркнул. Все-таки не выдержал Иван, подумал лейтенант. Отдал шкурки. Жаль. Хороший охотник, а придется привлекать. Вот она — выпивка, дорога уголовных преступлений. Нет, пора за алкашей браться основательно. — Говори, — строго сказал он мальчику.

— Толстый — худой человек, — быстро заговорил Андрюха. — Приезжал — пушнину просил. Спирт отцу давал. Отец не брал спирт. Толстый опять давал. Говорит: почему другие дают шкурки, ты не даешь? Вот — смотри: соболь, выдра, ондатра. Говорит: какой ты мужчина — ребенка слушаешь, женщину слушаешь, они в твоем доме командуют. Боишься! Бутылку опять давать стал. Мать взяла бутылку — толстого по спине бац! Бутылкой. Говорит: уезжайте! Толстый — худой человек, — закончил мальчик тем, с чего начал.

— Шкурки сам видел?

— Видел.

— И мать с отцом видели?

— Видели.

— У кого из охотников брали шкурки — говорил толстый?

— Нет… Толстый жадный, как шайтан! Как торговый купец! Народ обманывает, спиртом поит!

— Ты откуда про купцов знаешь, — невольно усмехнулся Цветков, поглаживая больное колено. — Ты ж через пятьдесят лет после них родился.

— Читал. В книге читал.

Сжав зубы, лейтенант дернул за бечевку. Мотор опять чихнул. Участковый повернулся к мальчику:

— Читал, говоришь? Плохо ты, брат, читал!

— Почему? Разве не так?

— Нет, брат. Не так. Толстый не народ обманывает, сил у него таких нету, чтобы народ обмануть. Это охотники, которые за спирт соболей отдают, совесть свою пропивают, сами себя обманывают. Государство им все условия создает. Разве оно бутылками с охотниками расплачивается? А? Ну, чего молчишь? Отвечай, когда спрашивают!

— Н-нет… не бутылками. Деньги дает. Патроны дает, ружья, лодки…

— Моторы, — продолжал Цветков, — снегоходы, премии, пенсии, ордена — все дает! Вот у твоего деда какой орден?

— Красного Знамени…

— Трудового Красного Знамени, — поправил Цветков. — Пенсию он получает?

— Получает…

— Сколько он получает?

— Не знаю…

— А надо знать! Сто четырнадцать рублей пятьдесят копеек! Столько хороший рабочий получает! И врач. И летчик такую пенсию получает! Вот ты — сопляк, пользы от тебя госпромхозу как от козла молока, а тебе управляющий уже ружье подарил! Раньше, кроме как к купцу, охотнику пойти было некуда. А сейчас что, не знает разве каждый охотник, куда ему пойти сдать соболя, чтобы его не обманули? Ну?

— В госпромхоз…

— Но некоторым ничего этого не надо, кроме бутылки спирта. Да на то пошло: соболя он сдаст — что он спирту, что ли, себе не купит, если уж так охота ему нажраться!.. Э-э, плохо ты, Андрюха, читаешь, шибко плохо. Вот сразу видно, что в школу-то не любишь ходить. Так неучем и сам потом будешь соболей на спирт менять! Имя свое честное пропивать! Дурак ты дураком, Андрюха.

— Нет! — крикнул мальчик. — Я не буду! Я буду гнать толстого!

— Да что ты заладил: толстый да толстый! Если хочешь знать, так толстый меньше всех и виноват. Ему меньше всех и будет. Если мехами не спекулировал да скупал в первый раз, так просто шкурки отберут и штрафу дадут. А охотники — воры! У государства воруют! у собственного своего народа, у самих себя! Им за это тюрьма полагается, понял?

— Понял, — тихо ответил мальчик. — Отец не давал шкурки. Ты веришь?

— Мать была рядом, так верю. Мать у тебя золото, ты об ней заботу проявляй… Ладно, заболтались мы с тобой. Почаще в школу надо ходить. Вот Станислав Павлович правильно вас зажал — не распускает, так вы сбегаете. Думаешь, охотником будешь, так тебе и трех классов хватит? Трех классов, Андрюха, не хватит. А в милицию ты даже и не мылься с такими знаниями.

— Я в четвертом…

— В четвертом…

Со следующим рывком мотор чихнул, коротко выбросил грязно-голубую стрелу газа. Лейтенант, торопясь, намотал бечевку и снова дернул.

— Е-е-есть!.. — закричал мальчик, и голосок его потонул в реве «Вихря».

Цветков убавил газ, дал поработать мотору на малых оборотах холостого хода.

— Бензину-то хватит? — спросил он.

— Хватит! Полная фляга! И в бачке еще есть! Вам же по течению, дядя Валя. А не хватит, там у Ларьяхского сора — буровая, возьмешь у них.

Лейтенант заглушил двигатель и повернулся к мальчику:

— Что?

— Говорю: буровая у Ларьяхского сора работает, возьмешь у них бензину, если не хватит.

— Поставили уже?

— Сюда ехали — бурит уже вовсю! Шумит так, дядя Валя, что свой мотор еле слыхать!

Цветков засмеялся — в первый раз, пожалуй, за всю эту нескладную командировку, и на его осунувшемся, заросшем рыжей щетиной лице появилось выражение, которое бывает у усталых счастливых людей. Это почти всегда истинное лицо человека, и именно тогда оно — зеркало души. Таким и запомнили Цветкова знавшие его люди.

Забыв на мгновение про Андрюху, он опустил за борт руку, зачерпнул горсть снега и положил на больное колено. Андрюха широко раскрытыми глазами смотрел на участкового.

— Ты что, дядя Валя?..

— Как что? — глядя поверх Андрюхиной головы и не поняв, к чему относится вопрос, ответил лейтенант. — Первая, понимаешь, буровая на моем участке! На тех участках — вон хоть Валерки… Валерия Конева взять — по десять уже месторождений пооткрывали! — продолжал он с мальчишеским воодушевлением, вовремя, однако, вспомнив, что при Андрюхе лейтенанта Конева непедагогично называть Валеркой. — А у меня — первая! Но я так и знал, что у меня тоже нефть найдут. Я как чувствовал! Ишь ты! Значит, говоришь, бурит уже вовсю?

— Да… А что у тебя с ногой, дядя Валя?

— С ногой-то? С ногой ничего, — ответил Цветков, торопливо отряхивая с колена остатки снега. — Брюки вот измарал, надо подчистить малость… Значит, говоришь, бурит…

— Бурит, — в который раз подтвердил Андрюха. — Вот у них и возьмешь, если не хватит.

— У них-то, правда, не знаю, — озабоченно проговорил лейтенант, непроизвольно опять запуская руку за борт. — У них ведь, смотри, дизеля. На соляре работают. — Он подхватил горсть снега, но, поразмыслив, с сожалением бросил за борт. — Вот какая петрушка-то получается…

— Бензин тоже должен быть, — сказал Андрюха. — Я шлюпку ихнюю у берега видел.

Цветков опять засмеялся.

— Ишь ты! Уже и шлюпку завели! Молодцы. Капитально устраиваются. Рыбачить, верно, будут. Нет, Андрюха, там точно нефть есть. Теперь зря бурить не станут. Все по науке. Да я и так чувствую, что нефть. Или, на крайний случай, газ. А вообще-то газ севернее. У Конева и то одно только месторождение газовое, а он куда меня северней!.. — Он дернул за бечевку, и мотор, заведясь на этот раз с первого рывка, заглушил последние слова участкового.

Сгустки пожелтевшего от воды снега, похожие на ржаные ковриги, какие до сих пор пекут в деревенских пекарнях, скопились у борта лодки.

Мальчик крикнул что-то, посмотрев в сторону берега. Лейтенант тоже глянул на кручу: мелькнуло ярко-зеленое пальто Ледзинской. Что-то быстро они, подумал участковый. Ледзинская спустилась уже до середины склона, но Пятаков все не показывался. Где же он?..