Отходняк после ящика водки

БАРРАКУДА. И НЕМНОГО ПРО SEA BASS – ПОТОМУ ЧТО ОЧЕНЬ ВКУСНЫЙ

Барракуду называют еще морской щукой, но в отличие от щук речных барракуды обычно ходят стаей. В длину эта рыба вырастает до двух метров и может весить до пятидесяти кило. В бедных странах вроде Кубы и Доминиканской Республики барракуд едят, в странах побогаче считают рыбой несъедобной.

В цепи Карибских островов есть Британские Виргинские острова. Принадлежат они, как легко догадаться, Великобритании и являются одной из самых известных в мире офшорных зон. Небоскребов из стекла и бетона я там не обнаружил, но увидел чудесные, разбросанные по синему-синему морю зеленые острова с желтыми полосками пляжей. Тут и там на островах были небольшие кемпинги и ресторанчики, заброшенные, заваленные красивыми ракушками пляжи с примитивными площадками для волейбола и дощатыми барами с холодным пивом и гамбургерами. Некоторые острова были необитаемыми. Мы остановились в небольшом кемпинге на острове, который носил название Virgin Gorda, что на смеси испанского и английского можно, очень приблизительно, перевести как «невинная толстушка».

Так вот, на этой самой «толстушке» можно взять в аренду маленькую (буквально два метра длиной) пластмассовую лодочку и плавать на ней между островами. Островов так много, что почти нет волн. Приятно понырять с лодки на мелководье и поплавать с маской и трубкой (называется snorkeling) между невысокими коралловыми рифами. Кораллы на Карибах не такие большие и богатые разнообразной живностью, как в Красном море, поэтому нет смысла напяливать акваланг и часами торчать в воде. Но с масочкой понырять – милое дело: и необременительно, и довольно симпатично.

Мы приехали большой компанией и часами резались в волейбол на пиво, валялись на пляже, загорали и много купались. Отпуск шел своим чередом, но где-то день на третий неизбежно возникла тема большой рыбалки и, абсолютно закономерно, стала навязчивой идеей. На пятый день мы сдались, арендовали рыбацкий катер и отправились в океан – на рыбалку. Нас загрузилось человек шесть мужиков плюс капитан лодки и его помощник. Естественным образом возникло соревнование, мы разбились на пары (поскольку на корме было два кресла для рыбаков), и, таким образом, образовалось три команды. Мы условились, что победителем объявляется та пара, которая поймает больше всех рыбы. Однако с некоторой оговоркой: барракуды не в счет, поскольку считаются несъедобной рыбой, а мы хотели устроить нашим женщинам ужин из собственной добычи.

Это всегда доставляет удовольствие – накормить свою женщину своей добычей. Пусть это выглядит банально и даже, может быть, пошло, но древний инстинкт толкает нас в лес, саванну, степь или далекий океан. Толкает, толкает… И бьется сердце, и адреналин разливается по телу, и колотит мелкая дрожь в предвкушении борьбы. И ты рисуешь себе сладкий миг победы и делаешь слегка усталое и совсем безразличное лицо, когда она разбирает улов (это должна делать именно она, таков ритуал). Ты краем глаза ловишь ее восхищенный взгляд и как бы нехотя отвечаешь на вопросы о названиях рыб… Все-таки человек – химический робот, что бы ни говорили об этом «венце творения» разные там мудрецы. Простые человеческие радости и эмоции примитивны и надежны как молоток, сработаны на века и не дают осечки. Не то что там всякие разные фобии и филии.

Так или иначе, но мы пошли между островами по ровной воде. На мелководье море было слегка голубое и было видно дно, и только сгустки кораллов выглядели черно-коричневыми пятнами. Когда заходили поглубже, вода становилась темно-синей и казалась холоднее. Клевала всякая ерунда: то макрель сантиметров на тридцать, то со дна возьмет flounder (маленькая камбалка), то небольшая blue fish. Но все это было не то. Конечно же, хотелось поймать много sea bass. Это было бы дело. Пожалуй, sea bass – самая вкусная рыба в океане. Однажды на Лонг-Айленде я вместе с моим товарищем Игорем Фуксманом поймали много see bass и отдали его приготовить в прибрежный китайский ресторанчик. Так нам его так вкусно приготовили, что жена мне до сих пор вспоминает тот обед как образцово-показательное чревоугодное мероприятие.

Кстати, по поводу sea bass. Я долго никак и нигде не мог выяснить, как можно по-русски перевести название этой рыбы. Мой опыт рыбака подсказывал, что она похожа на две известные российские рыбки: на кефаль и чуть меньше – на сига. Однако официальные словари давали мне перевод sea bass как морской окунь. С этим я решительно не мог согласиться. Ничего общего с окунем, во всяком случае по внешнему виду, у этой рыбы нет. Дело в том, что тут мы имеем дело просто с механическим переводом двух несвязанных слов: sea – море, и bass – окунь, а раздельный перевод этих слов дает неверный смысл. А вот, например, есть такая рыбка black bass (я ее ловил в Нью-Джерси), так она очень даже напоминает окуня (только, как вы успели догадаться, она вся черная). Настоящий морской окунь (красный и с выпученными глазами) называется norway redfish. Таким образом, прямой перевод ясности не внес.

Для разрешения проблемы идентификации sea bass я залез в зоологические атласы. Вот что показали мои изыскания. Сига я отмел сразу, поскольку он относится к лососеобразным, а sea bass – к окунеобразным. Дальше я обнаружил первое русское название этой рыбы – каменный окунь. Это уже было кое-что, но мне это название ничего не говорило. Я не слышал среди рыбаков фраз типа: «А пойдем ловить каменного окуня!» Не удовлетворившись первым успехом, я продолжил свои поиски. Нашел французский перевод sea bass – lup de mare (морской волк). Это годилось еще меньше. Это опять была транскрипция, а не смысловой перевод. Итальянский вариант bronzino тоже никуда не годился. И тут я наконец наткнулся на русский перевод – лаврак. И далее, совсем уж унизительное для меня – в европейской части России обитает в Черном море и Керченском проливе.

Вот так: век живи, век учись. Лазил я по этим азовским и черноморским лиманам и заливам все детство, переловил уйму разной живности, включая катранов, рачков и черепах, но слыхом не слыхивал про рыбу лаврак. А тем не менее есть такая рыба. Кстати, мое предположение относительно кефали оказалось не таким уж и далеким от истины, поскольку и лаврак, и кефаль относятся к одному семейству окунеобразных и, например, в Греции лаврак не отличают от кефали: и ту и другую рыбу называют «кефалос».

Забегая вперед, скажу, что в этот раз see bass мы так и не поймали, и кормили наших женщин пойманными камбалой, макрелью и blue fish (тоже, кстати, не знаю, как перевести на русский). Обед удался благодаря большому количеству холодного белого вина и снисходительности наших вторых половин.

Но, по закону подлости, естественно, было очень много поймано барракуд. Барракуда очень похожа на большую щуку. Только морда у нее не утиная, как у щуки, а скорее больше похожа на морду судака. Когда моя теща работала на рыбокомбинате на Ладожском озере, то она иногда приносила домой больших ладожских судаков килограмм по пять. Так вот судачья морда очень похожа на барракудовую. А тело барракуды, как я уже говорил, вылитая щука: длинное такое. Зубы у барракуды большие и стоят поперек, немножко неестественно.

Барракуды нам попадались большие и могучие, метра по полтора. Они сильно дергали спиннинги, и всякий раз мы радовались поклевке, думая, что попалась хорошая рыба, но потом привыкли к тому, что если идет мощная поклевка, то радоваться не надо, поскольку это барракуда.

Несъедобность барракуд, как нам сказали, объясняется тем, что они хоть и считаются хищниками, на самом деле относятся к так называемым пищевым оппортунистам, то есть едят и падаль, и растительную пищу, и планктон. Поэтому велик риск отравиться. Во всяком случае, так мне объяснили местные рыбаки. Меня это объяснение несъедобности барракуды не сильно устраивает, так как получается, что наших карасей и карпов тоже нельзя есть, поскольку они питаются падалью. Но ведь мы же их едим. Кстати, например, когда я ловил рыбу у берегов Доминиканской Республики, то там попадающихся барракуд не выбрасывают, а едят.

Я лично жарил барракуду на сковородке. Тут такая же история, как с акулой. Барракуда просто невкусная, поэтому в странах побогаче ее считают несъедобной, а где победнее, едят за милую душу.

На Британских Виргинских островах барракуда считается несъедобной, поэтому мы пойманных рыб выбрасывали обратно за борт. Тут нужно было умудряться вытаскивать крючок из усеянного острыми зубами рта большого и сильного животного. Рыба бьется в руках, поэтому очень было неудобно. Меня она все-таки пару раз цапнула за руку. Укусы были глубокие и долго заживали. Потом, уже в Москве, было приятно на вопрос: «Что у тебя с рукой?» – отвечать: «Да так, ничего особенного, просто барракуда покусала…» Согласитесь, звучит неплохо, а? С элементами мачизма…

А.К.

ИСТИННЫЙ АРИЕЦ. ХАРАКТЕР НОРДИЧЕСКИЙ

Ральф-Дитер Монтаг-Гирмес. Каково живется в Москве человеку с таким именем и фамилией? Я люблю встречаться с ним. Он очень интересный собеседник. Пожалуй, из иностранцев он да еще Борис Йордан и Алан Бигман так хорошо знают и понимают Россию. Ральф-Дитер как-то сказал мне, что Москва – это город, в котором он живет дольше всего. В Германии ему скучно, хотя у него там большое поместье в Саксонии, сестры и брат. Сейчас Ральфу-Дитеру 41 год. У него в Москве небольшой банк, и он, как это принято говорить, – «преуспевающий бизнесмен».

Стоит заметить, что Ральф-Дитер был и есть воплощение немца: аккуратный, педантичный, сдержанный, честный. Я с ним вместе работал четыре года – с 93-го по 97-й. Он трудился первым заместителем гендиректора Российского центра приватизации. Мне на него без конца жаловались, что он дикий зануда и формалист. А я и не собирался с этими его чертами бороться. Я прекрасно понимал, что в бесшабашной и безалаберной команде приватизаторов должен быть хоть кто-то, кто все бумажки подошьет правильно, на все получит заключение юристов, потребует все необходимые экспертизы и оценки и без этого не сдвинется с места ни один проект. Я думаю, что многие должны ему в ножки поклониться за то, что не сидят в тюрьме. Вот не окажись вовремя какой-нибудь бумажки, и уж прокурорские бы нас не пожалели… Мы ужинали с ним в ресторане «Желтое море» и просто болтали.

– Скажи, а что заставило тебя учить русский язык?

– Это очень просто. У нас в семье было принято заниматься военным делом. Так или иначе, все служили. Отец, например, был разведчиком вермахта еще во Вторую мировую… Я поздний ребенок… Сейчас я скажу – отцу было 54, когда я родился. И мне нужно было служить. А на военную службу я не очень хотел идти. И были у нас такие специальные войска, называется это «фронтовая разведка бундесвера», и там учат русский два года. Я даже прошел короткий курс командира мотострелкового батальона Советской армии. Ну вот, и после окончания учебы я стал заместителем командира штаба разведки Первого корпуса бундесвера.

– А вот я в университете на военной кафедре получил специальность военного переводчика. Как раз немецкий язык. Так нас учили агитировать солдат бундесвера сдаваться в плен. И еще заставляли учить Гаагскую конвенцию по правам военнопленных, типа: военнопленному разрешено холодное оружие, если оно ему положено по форме, например, если он кавалерист или морской офицер. Или если он офицер и признается, что офицер, то его должны освободить от общих работ.

– Да, нас тоже заставляли эту конвенцию наизусть учить.

– Так почему именно русский?

– Потому что если знаешь русский, большая вероятность попасть в спецвойска в разведку. За два года дают хорошее обучение на уровне языкового университета. И на самом деле разведка считается элитным войском, и мне вообще туда хотелось.

– В элитную… Кому же не хочется в элитную?.. Отец-то чем занимался?

– То же самое… Разведка на поле боя. На Восточном фронте. Это не вполне спецназ, это что-то среднее между разведкой в полосе фронта, то есть собственно спецназом, и агентурной разведкой. Он в войне с Советским Союзом не принимал участия, а с Польшей – принимал. В начале войны отец был в Польше, потом его арестовали по политическим причинам. Он сидел в Вене, это был 41-й год, и после его сослали на Балканы… Уже когда с Советским Союзом воевать начали… Его посадили за то, что он за польских офицеров заступился, письма писал, чуть ли не Гиммлеру.

– А дед? Дед, он тоже был военный?

– Дед в Первую мировую воевал, а от Второй мировой его освободили в 43-м году. Ему принадлежал военный текстильный завод, вот и решили, что деду лучше производством заниматься. Он и занимался.

– А у тебя из родственников кто дослужил до самого высокого звания?

– Один дедушка в начале 70-х был генеральным инспектором бундесвера. Звание у него было генерал. Полный генерал. Как теперь говорят, четырехзвездный.

– А ты в каком звании закончил службу в армии?

– Мне не хватало несколько недель до капитана. Я был обер-лейтенант.

– А я вот – капитан.

– Если учесть те должности, которые ты занимал: министр, вице-премьер, – то тебе уже надо быть генералом.

– Итак, ты решил не становиться капитаном и уволился из армии. То есть ты выбрал свободу. А вот скажи мне, пожалуйста, ты мне рассказывал, что тебе приходилось допрашивать людей, которые перебегали через границу между ГДР и ФРГ, в том числе офицеров Советской армии…

– Мы это делали постоянно. Тренировались.

– А-а, это просто учения были такие? А пытать учили вас?

– Это запрещено.

– Учить или пытать?

– И то и другое. На самом деле, как именно мы тренировались – это тоже военная тайна.

– А я не требую, чтоб ты выдал мне военную тайну. Я просто так спросил.

– У нас в бундесвере после 45-го больше не работала такая система, когда приказы не обсуждаются, а выполняются. У нас ввели принцип, что если я считаю определенный приказ неправильным, то есть неправильным по вопросам гуманитарным или ущемляющим права человека, то я могу его не выполнить и меня за это наказывать не будут. Просто спор по этому поводу передается в военный трибунал и этот вопрос решается ими. Допустим, идет наступление и дают приказ стрелять, то есть дают команду убивать людей. В этих условиях – все законно. Если же человек военнопленный и дают команду его расстрелять, то это незаконно, поскольку он не защищен, у него нет оружия и его защищает конвенция.

– Вот нашего соотечественника, русского немца, спецназовца Эдуарда Ульмана, судят сейчас как раз по этому поводу. Он тоже капитан, командовал одной из групп спецназа в Чечне. Там проходила очередная операция, которой командовал какой-то майор. И майор, который сидел на горе, давал по радио команды, велел не выпускать ни одной машины из города. Подразделение Ульмана остановило одну машину, и он говорит чеченцам: мы будем вас обыскивать. А те, вместо того чтобы выйти, дали деру на «Ниве». Он по рации запрашивает майора: «Что мне делать?» Тот говорит: «Стреляй по ним!» Они и обстреляли машину. Короче, сначала одного, потом другого, потом всех чеченцев убили. А убитые были мирные люди – директор местной школы, завуч, школьная учительница. Люди просто испугались. Вот рассуди, кто виноват? Кстати, у Ульмана все родители уже давно уехали на ПМЖ в Германию. А он остался. Присяга, говорит, Родина, я офицер…

– Сложный вопрос. Я слышал про эту историю. На самом деле незаконно, наверное, не останавливать, но расстреливать. Есть обязанности, и есть приказ. И есть устав и закон. Ответственный командир должен был отказаться выполнять этот приказ. Я думаю, что если ему снятся кошмары, то пусть молится, чтобы не сойти с ума. Однако если смотреть по российскому военному праву, то Чечня не считается зоной боевых действий и командир, который обязан выполнять какие-то приказы в состоянии войны, в условиях отсутствия военного или чрезвычайного положения не должен был выполнять этот приказ. Поэтому там вообще эти правила не действуют.

– Очень важный момент, когда ты сказал, что проводил учебные допросы. И вдруг один допрос оказался настоящим?

– Это как раз военная тайна. Знаете, я не могу раскрыть военную тайну, но могу сказать следующее. После прихода к власти в СССР Горбачева число и немцев, и советских граждан, которые перебегали из ГДР в ФРГ, очень сильно увеличилось. Но еще важнее то, что социальная структура перебежчиков значительно изменилась. Раньше были люди, которые знали какие-то секреты, или бежали от преследования «штази» или КГБ, или преступники. А после 85-го года побежали все больше и больше самые простые люди – рядовые, младшие чины, рабочие, крестьяне, инженеры…

– И ты в Западной Германии понял для себя, что в ГДР невозможно жить именно с момента прихода к власти Горбачева?

– Понимаешь, в 87-м или в 88-м году в Советском Союзе свободы было больше, чем в ГДР. То, что в Москве можно было купить любой журнал с критикой социализма и коммунизма, посмотреть по телевизору выступление оппозиции, в Берлине было невозможно в принципе. Чтобы получить в ГДР «Московские новости», или «Огонек», или «Спутник», нужно было получить специальное разрешение, пойти в спецхран и так далее. А в Москве это продавалось в любом киоске. Сначала и в ГДР продавалось, а потом это все исчезло. И у людей в Восточной Германии возникло ощущение изолированности от общего потока мировой истории. Они почувствовали себя изгоями. У них появилось ощущение конца… И люди побежали через границу.

– Ральф, меня не надо убеждать в том, что социализм к тому времени себя исчерпал. Я с этим согласен. Но вот ты говоришь, что Хоннекер не хотел, чтобы люди читали антикоммунистическую литературу. Разве это было неправильно в рамках той задачи, которую он перед собой ставил: избежать поглощения ГДР «западным братом»?

– Да, я согласен. Что тут спорить… Хоннекер, как руководитель суверенного государства, должен был прилагать усилия для сохранения суверенитета. Но этот суверенитет «на искусственном дыхании» – это не смешно, а грустно. А людей просто жалко…

– Говорят, что в России приватизация была воровская, но вот, например, в Восточной Германии приватизация была настолько криминальной, что женщину, которая возглавляла там приватизационное ведомство, застрелили среди бела дня. У нас такого не было.

– Да, это беда, я ее знал, но и в России тоже стреляли. Вот, например, Мишу Маневича, которого я тоже знал, застрелили в Петербурге… Хотя ты прав. И у нас, в Германии, конечно, была огромная преступность после воссоединения. Когда в восточных землях проходила приватизация, то почти пять лет организованная преступность только этим занималась.

Убийства в приватизационном ведомстве – это все недовольные «покупатели». Потом была еще «конвертация» восточных марок в западные, вьетнамская мафия торговцев сигаретами и т. п.

– Что для меня интересно, так это то, что мы часто говорим про Россию, что она отсталая, крестьянская, соответственно – патерналистская, с отсутствием гражданского общества, с тягой к сильной руке и так далее. Однако вот, пожалуйста, Германия – развитая страна, перед Второй мировой войной или даже перед Первой, в чем проблема, почему именно Германия пала жертвой вождизма? Почему именно Германия ушла на долгие годы в болото тоталитаризма и несвободы?

– Мне иногда кажется, что Первая мировая была во многом случайностью. Если бы не убили этого герцога в Сараево, то ничего бы не было… Хотя, с другой стороны, везде к этому дело шло. Война приближалась.

– Это был достоверный факт, что вот уже все, войска приближаются к фронту, уже начинается война, а правительство Британии посылает германскому императору телеграмму, в которой говорится, что оно принимает условия Германии и предлагает отменить мобилизацию, а Германия отвечает: «Уже поздно отменять приказы».

– Это вариант британской историографии. Немецкие же историки так объясняют это обстоятельство. Любая армия, и немецкая в том числе, имеет мобилизационный план. Этот план должен выполняться в жесткие сроки. И армии должны выдвигаться на линию фронта в нужное время. Особенно это важно, когда включен механизм мобилизации у противной стороны. Так вот, Англия, Франция и Россия включили свои мобилизационные планы. И Германия с Австро-Венгрией тоже включили. Опоздание хоть на полсуток в реализации этих планов грозило немедленным военным поражением. Теперь представьте: вы получаете телеграмму, в которой вам предлагается остановить мобилизацию вашей армии, при этом не дается никаких гарантий, что противник свой план также приостановит. Ваши действия?

Потом, конечно, делается утечка в СМИ, и пожалуйста, миротворцы-англичане и немцы-агрессоры. Это теперь уже банальность; как говорится – факт мировой истории. Однако обращаю твое внимание на то обстоятельство, что еще за несколько дней до английской телеграммы император Вильгельм обращался к своему племяннику, русскому императору Николаю, с призывом остановить мобилизацию русской армии. Кстати, тогда мобилизационные планы Франции, Англии и Германии еще не были включены. Мобилизацию провела только Австро-Венгрия. Как ты прокомментируешь такой факт?

– А что его комментировать? Все хотели воевать, у всех чесались руки. И Россия отнюдь не была исключением. Там было и такое, что Сазонов, министр иностранных дел, специально отключил телефон, чтобы царь до него дозвониться не мог. Генералы ему сказали: «Ну спрячься хотя бы на полдня, чтобы тебя царь не нашел». После послания Вильгельма царь его искал, искал, но не нашел. А потом отбой было давать уже поздно. Началась мобилизация у всех…

– На самом деле нужно посмотреть в дневниках царя. После того, когда он подписал указ о мобилизации российских войск, что это самый черный день в его жизни, потому что чем все это кончится, никто не знает. Кстати, я думаю, что Николай, на самом деле, знал. Он был не самый умный человек, но, думаю, понял, что он эту войну не переживет. И Россия тоже не переживает. И я совершенно не исключаю, что германский император это про себя и Германию тоже понял.

– Но германский император, кажется, закончил лучше, чем русский царь?

– После 18-го года он рубил дрова. Его любимым занятием было рубить дрова. Он умер своей смертью в Нидерландах. И даже успел послать Гитлеру телеграмму в связи с его избранием на пост канцлера. Правда, на самом деле эту телеграмму прислал его старший сын, он был убежденным нацистом, потому что думал, что Гитлер – мессия, который смоет с Германии позор Версальского мира.

– А когда Вильгельм умер?

– Я точно не помню. По-моему, году в 40-м или 41-м. Чуть-чуть позже победы над Францией и взятия Парижа.

В 40-м году сирень расцвела поздно, в конце мая, и потом еще долго цвела, до середины июня. Лето началось тогда солнечно, ярко, тепло. Вся Голландия была залита радостным светом – и каналы в Амстердаме, и мельницы, качающие воду, и каменные замки в глубине старых парков.

В одном из таких парков, недалеко от своего замка, сидел и грелся на лавочке старик. Это был очень старый человек. Длинный, худой и костистый, он сидел прямо, и, несмотря на дряхлость, в нем чувствовалась осанка и военная выправка. Седые старомодные усы его торчали вверх, седой ежик волос торчал вверх, и лицо его, разбитое на части глубокими морщинами, тоже было поднято вверх, к солнцу.

На лице старика было умиление. Даже, наверное, счастье. Из уголков близоруких глаз катились редкие слезы, и он даже не пытался их вытереть. Он весь был погружен в свои мысли, и они его радовали.

Как странно устроена жизнь, думал он. Я всю жизнь работал для счастья моей любимой Германии, для ее величия и славы, а Германия отвергла и прогнала меня. Она сказала, что не верит в свою великую роль. Что никакой такой роли попросту нет и что ей нужно всего лишь влиться в дружную семью народов и обзавестись всей этой разжижающей кровь гадостью – демократией, республикой… Что там еще они говорили? Эти демократы, социалисты, коммунисты, пацифисты… Вот и договорились до того, что у Германии все отняли. Землю, армию, флот, честь. Это всегда так бывает, когда начинаешь торговаться с англичанами и американцами. Они все равно обманут. Они никого, кроме себя, за людей не считают.

Да ладно я. Я хоть с ними воевал, то есть я был им враг. А бедный дурачок Ники? Поверил им, пошел против меня, родного дяди. И что? Спасли они его? Валяется болван вместе с Аликс и детьми где-то в Сибири, в яме. Наверное, и костей-то уже не найти. Братец Жорж, с которым они в молодости вместе трахали японок, предал его. А ведь, наверное, клялся, что никогда, ни при каких обстоятельствах… Я уж не говорю о французах.

А ведь я его предупреждал! Сколько я ему говорил – не верь этим лягушатникам. И Жоржу не верь. Тогда, на яхте в норвежских фьордах. Сколько писал, умолял, заклинал… Все без толку, не послушался Ники дядюшку. Очень хотел водрузить крест на Святую Софию. Вот и поверил обещаниям англичан и французов. Забыл, глупец, как эти самые его союзники воевали с русскими в Крыму за шестьдесят лет до этого. Как раз за то, что его прадед хотел в Константинополь войти после Синопа. Дедушка с Бисмарком потом мирили их. И где благодарность?

Господи! Ники, Ники… Слабый, милый, глупый оберст. Вот сейчас даже зла на него нет. Как не вовремя умер его отец. Как не вовремя. Тот был настоящий солдат, он-то пороху понюхал. Не то что Ники. Да и Аликс тоже хороша. Немка называется. Да что уж теперь. Давно это было. Почти тридцать лет назад… Или двадцать пять? Сколько ж мне тогда было? Пятьдесят? Или больше? Не помню уже… Что-то около этого… А ведь Ники младше меня. Жалко его.

Как странно устроена жизнь, снова подумал старик. Совсем еще недавно казалось, что все, о чем я говорил, во что верил, за что боролся, что все это пропало, ушло в никуда, исчезло. Что наступила какая-то неведомая новая жизнь, где все народы объединились, где нет границ и где правит один царь – доллар. Что все мои мечты о великой Германии это бред, что мир стал другим, а все разговоры о нации, ее чести и ее праве – пустой звук откуда-то из средневековья…

Может быть, и так… Но их доконала жадность. Я знал, что все этим кончится! Их подвела жадность! Они не смогли удержаться и в Версале устроили Германии чудовищное аутодафе. Они ее ограбили, изнасиловали и плюнули в ее душу. Они думали, что это им сойдет с рук. Никогда ни один народ в мире не смирился бы с таким унижением. И немцы не смирились. И вот, по прошествии стольких лет, немцы опять говорят теми же словами, что и двадцать пять лет назад: величие нации, ее право, ее честь… Ну разве это не счастье, пусть перед смертью, но убедиться в собственной правоте? Конечно, счастье…

Как странно устроена жизнь. Я, имея все законные права, без устали работая и отдавая все силы счастью моего народа, все равно не добился от него той любви, которую он дарит этому странному австрийцу. Фантастический человек! Воистину неисповедимы пути Господни! Как можно было в размякшей, раскисшей, потерявшей ориентиры стране, стране, парализованной кризисом и упадком, стране сломленной, сдавшейся и ограбленной, воспитать целое поколение патриотов? Поколение чистых белокурых мальчиков, готовых отдать жизнь за любимую Родину! Ох, если бы у меня в восемнадцатом году была хотя бы одна такая дивизия! Я бы с ней вошел в Париж! Я бы по дну Ла-Манша прополз и ворвался в Лондон!

Этот Гитлер – великий человек. Какой там канцлер. Он – настоящий император немцев. Вождь. Суровый, безжалостный аскет. Без увлечений, без слабостей. Невысокий, стройный, с выразительным жилистым лицом, с тяжелым – исподлобья – взглядом. А как он говорит! Просто, энергично, гневно, правдиво. Используя понятные народу слова и обороты. Так до него никто не говорил: «Немцы! У нас была великая, мощная империя! Мы стояли в ста километрах от Парижа, мы ждали приказа «Вперед!». А кучка предателей в тылу воткнула нож в спину воюющей армии. Теперь Германия унижена. Мы, наши отцы и дети, наши жены и сестры должны унижаться и работать на толстомордых англичан, на онанистов-французов, на идиотов-американцев. Сейчас вы должны ответить мне, своему вождю, с кем вы: со мной – и тогда я поведу вас к вершинам славы и могущества – или с предателями-жидами, – и тогда вы недостойны меня и пусть вы сгниете, работая на них». И народ ответил: «Да! Мы с тобой, наш вождь. Мы возродим былую честь Германии. И нас снова будут бояться и уважать!»

Сегодня немецкая армия вошла в Париж. Как все-таки странно устроена жизнь. Сколько бы я отдал тогда, четверть века назад, чтобы вот так, как он, стукнуть сапогом по мостовой на Елисейских Полях! Но не судьба. Как Моисею не суждено было ступить на Землю обетованную, так и мне не суждено было возглавить триумф Германии. Господи! Но как я счастлив, что Ты дал мне возможность дожить до этого! Увидеть это! Узнать, что все – не зря. Что Германия не унижена и ее власть будет теперь длиться тысячу лет. Это уже теперь очевидно: Гитлер – великий вождь.

Так рассуждал старик, а тем временем солнце склонилось к закату. К нему подошел его верный слуга, накинул на его прямые плечи плед и повел его в замок. Стало по-вечернему прохладно. Дома старик велел разжечь камин, попросил простого грушевого шнапса, выпил рюмку, закусил смальцем со шкварками. Ему хотелось в эту минуту быть простым немцем. И опять слезы умиления и счастья потекли по его щекам. Он внимательно послушал радио. Посмеялся тому, что с десяток французских офицеров убежали куда-то в Марокко и заявили, что они не признают немецкой победы. Обрадовался сообщениям о полной морской блокаде Англии и миру с Россией. Цокнул языком, когда какой-то умник рассказал о том, как глубоко американцы завязнут в будущей войне с японцами. Потом он пошел спать.

Он долго не мог уснуть. Счастье переполняло его. Он хотел быть там, в Париже, вместе с армией, с Гитлером, с генералами, которые при нем были простыми обер-лейтенантами и гауптманами. Демонстративно пить эльзасское и закусывать сладкой капустой, щипать за ягодицы ветреных парижанок, которые тут же, разумеется, признали за немцами массу достоинств… Как он был счастлив в эти минуты.

Так он и умер через несколько недель – абсолютно счастливым человеком. Это был сосланный в Голландию в восемнадцатом году германский император Вильгельм II.

Дорогие друзья! Когда вы иногда задумываетесь о том, что такое счастье, вспоминайте эту историю про старого кайзера Вилли.

– Такой был день приятный для старика! Как радостно, должно быть, он помирал. Все сделано. Стоял солнечный день. В Компьенский лес притащили тот самый вагон, в котором Германия подписывала перемирие с Антантой в 18-м году. Привели за шкирку французов, посадили, заставили подписать капитуляцию. И император был рад, сидел в Голландии и думал: «Как хорошо!» Он не видел последующего поражения и национальной катастрофы, он видел только триумф. Самое время помирать.

– Я думаю, что Гитлер его боялся. Когда он оккупировал Нидерланды, то приказал старика изолировать. Просто так, на всякий случай. Старик не был таким счастливым в свои последние дни. Он был старый и очень умный. Он понимал, что впереди – катастрофа. Он хотел выступить против Гитлера, об этом много писали, это известный факт. Но сын-нацист сказал ему: «Молчать!»

– А сын стал гражданином рейха?

– Они всегда были гражданами Германии, несмотря на то что императорская семья жила за границей. После Первой мировой войны Веймарская республика заключила договор с императорской семьей о разделении имущества. Там все было написано, что кому принадлежит. Там и про гражданство все было написано.

– Им что, какую-то собственность сохранили?

– Да, конечно. Император не жил в нищете.

– Не то что у нас: все отобрали не только у царя, но и у всех помещиков и буржуев, а часть, и немаленькую, даже не просто отняли, но и сожгли… А царскую семью – убили. Кстати, Ральф, вот скажи: нужна ли в России реституция? Одни говорят, что нужна, а другие говорят, что нет. Кто прав, по-твоему?

– Я считаю, что реституция необходима.

– Но многие полагают, что реституция возможна, когда прошло не много времени. Например, я у тебя отобрал, потом справедливость восторжествовала и ты у меня свое забрал обратно. Но в России все по-другому, потому что, после того как я у тебя забрал, меня убили. Потом сделали детский садик, потом детдом, а после детдома сделали еще двадцать коммуналок и там поселили людей. Потом люди перепродали свои комнаты. Прошло не 20 лет, а прошло 70 лет. Десятки раз это переходило из рук в руки. Если проводить реституцию сейчас, то она превратится не в восстановление справедливости, а в еще одну конфискацию.

– 70 лет или 80 лет… Какая разница? Не важно, что прошло 2–3 поколения. Я готов согласиться, что не надо в России делать реституцию напрямую, потому что это действительно очень щекотливая тема. Но тогда должна быть разработана какая-то система – например, денежных компенсаций. Пусть – символических. Не обязательно именно этот дом или фабрику возвращать. Но хотя бы признать незаконность конфискаций Россия должна. Это – безусловно.

– Один из главных аргументов против реституции состоит в том, что в Прибалтике была не реституция, а пародия на нее. Отсюда делается вывод, что честной реституции вообще не может быть.

– Да, в Латвии, конечно, смешно получилось. Что касается имущества латышей, у которых его отобрали коммунисты, то тут более-менее все ясно. Однако сами латыши экспроприировали имущество прибалтийских немцев. Теперь они говорят, что по закону о реституции мы возвращаем имущество только гражданам Латвии. Немцы, которые проживали в Латвии, и их потомки могут получить гражданство. Однако для этого нужно сдать экзамен по латышскому языку. Я не очень понимаю, как знание языка связано с несправедливо отобранной собственностью…

– Вот-вот! Немцы, которые жили в Прибалтике, никогда не говорили по-латышски, они говорили либо по-немецки, либо по-русски!

– У каждой страны есть свои права…

– Но тогда не надо называть это реституцией! Назовите это, например, местью большевикам!

– И тем не менее это реституция. Плохая, но реституция. Россия же даже не признала факта необходимости реституции. И это неправильно. Пусть будет плохая реституция. Но будет! Чтобы все знали, что отбирать – неправильно.

– Но давай вернемся к твоей биографии. Итак, ты служил…

– Пять лет. Нет, два года учился и три служил. Потом я демобилизовался, учился и работал в Лондоне, в компании «Бостон консалтинг». Затем, поскольку я знал русский, мне предложили поработать в России. Помогать делать приватизацию. Прошу обратить внимание, что я один из немногих иностранцев, который приехал сюда и стал государственным чиновником. Я работал первым заместителем генерального директора Российского центра приватизации. Я, кстати, сразу поставил в известность спецслужбы России о том, что служил в военной разведке. Это я сообщаю, чтобы у ваших читателей не возникло лишних вопросов.

– Я прекрасно помню, как Российский центр приватизации постоянно трясли прокуратура и Счетная палата. Радость общения с ними была доверена тебе…

– Счетная палата и прокуратура… Да уж, они копали, просто все поднимали! Но – у нас было все чисто. Не нашли, к чему придраться. Это – предмет моей гордости.

– Ты, кстати, вместе с Максом Бойко известен не только тем, что общался с проверяющими органами, но и тем, что тебе принадлежит идея и первая попытка продать «Связьинвест» в 95-м – 96-м годах. Пусть она оказалась не вполне удачной, но зато в 1997 году, когда 25 процентов акций «Связьинвеста» были задорого проданы Соросу, мы использовали все ваши наработки, в частности, идею слияния «Связьинвеста» и «Ростелекома». А вот ответь мне, как же ты начал учить русский язык в Германии, не побывав в России?

– Я был в России в качестве туриста в 78-м году. Расскажу вам про это историю, чистый анекдот. Мы приезжаем в гостиницу «Молодежная». Мы там остановились, вышли на дежурного, получили ключ от номера на шестом этаже. В туалете бумаги нет, телевизор разбит. Полный хаос! Но что для нас это в 16–17 лет? Нас предупреждали, что это Советский Союз, здесь уровень ниже, чем в ФРГ, поэтому мы в принципе были готовы. В целом уровень соответствовал нашему представлению о том, что нас здесь ждет. Через полчаса дежурный идет и говорит: «Ошибка. Этаж закрыт на ремонт. Вот вам другой ключ. Такой же номер, только на пятом этаже». Мы идем на пятый этаж. Там уровень значительно лучше – и бумага в туалете есть, и телевизор работает. Хорошо. Вечером идем в гостиничный ресторан. Встречаем студентов из ГДР. Слово за слово, спрашиваю: «Вы на каком этаже?» Они отвечают: «На шестом». Мы им все рассказали, они так обиделись, когда поняли, что их держат за второй сорт… Мы были тогда в Москве, Тбилиси и Баку.

– Ты приехал из Германии. Что для тебя Россия?

– В России я живу больше десяти лет. Я ни в одном городе, ни в одном месте не жил так долго. В прошлом году я был там, где родился, – немного севернее Бонна. Там я жил в относительно небольшом городе. Я к родственникам приехал на Рождество. 7 тысяч человек, все знают друг друга. Скучно…

– Это просто ты долго жил в таком мегаполисе, как Москва. Если бы ты приехал в Лондон или в Нью-Йорк, то тебе не стало бы так скучно. Кстати, раз уж речь пошла о твоей Родине, расскажи, пожалуйста, о своем поместье.

– Мое поместье расположено на окраине Лейпцига. Оно не слишком большое, но и не слишком маленькое. Земли там у меня – 12 гектаров. Там есть парк. В нем – специальные дорожки для конных прогулок. Есть конюшня с лошадьми. Но все это – для пенсии. Пока я там жить не собираюсь. Мне Москва нравится. Мне вообще Россия и русская природа нравится. Может быть, потому, что уже привык? Я встаю каждый день и бегаю по лесу. Даже когда бывает очень плохая погода, как сегодня. Встаю, темно, ничего не видно, низкие облака… А мне – нравится. Я купил банк, который одним из первых вступил в систему госстрахования вкладов. Сейчас открыты офисы в Балабанове и Москве. Вот получаю новую лицензию, хочу зарегистрировать его в Боровске, в Калужской области. Там очень красиво. Такой старый купеческий город с монастырем. Очень красивые здания, которые, правда, сильно заброшены. Кстати, если говорить о Москве, то ни один город в мире такого разнообразия архитектуры не предлагает. Новый Арбат – советский реализм. Тверская – сталинский «большой стиль», ампирные особнячки Замоскворечья, модернистская Никитская… Еще я очень люблю пользоваться метро. Часто бывает, что я стою в пробке и, вместо того чтобы сидеть в машине, решаю спуститься в метро. Российское метро – это настоящее чудо. Вообще тут, в России, так много пространства. А в Европе все застроено.

– Ну, ты не увлекайся. Вот, например, Лондон, он современный, динамичный такой, тот же Нью-Йорк… Да и Берлин становится все красивее и красивее.

– Да, сейчас застраивается это пространство между Западным и Восточным Берлином. Раньше там была окраина, а сейчас центр города. В Берлине появилась очень хорошая архитектура. Я считаю, что Берлин за последние пять лет стал мировой архитектурной лабораторией. Там столько всего нового построили…

– И все-таки ты приехал в Россию! Зачем?

– На самом деле, поначалу это была чистая афера. Я работаю в Лондоне, в небольшом инвестиционном банке. В России 93-й год, только что расстреляли парламент. И тут звонит мне один знакомый, Шарбель Аккерман, и говорит: «Приезжай сюда. Тут интересно, холодно и опасно». Вот я и приехал.

А.К.

ПАПИНА ЗЕМЛЯ

С недавнего времени у католиков новый папа. Про него написано уже много. Кажется, все интриги со всеми побочными линиями обсуждены и разобраны. Прекрасно всем известно, что он из Баварии. Интересно, как там, на папиной родине, устроена жизнь, на что она похожа, как выглядит со стороны? Как себя ведут там люди? Можно съездить и одним глазком глянуть самому. Так, не углубляясь в тонкости и подробности.

Папы обычно довольно сильно влияют на жизнь множества стран. Притом, что особенно дорого, понтифики не являются политиками. Политики, с теми все ясно: им надо нравиться простой незатейливой публике, они скачут на потребу толпе. Им приходится врать, кем-то прикидываться, обещать разное, чтоб их не выгнали с работы и позволили еще несколько лет покомандовать. Не то папа: ему на этой Земле не перед кем отчитываться. И не надо, как некоторым, дожидаться начала второго срока, чтоб взяться наконец за дело своей жизни. Что люди скажут? Да пусть говорят что хотят, пустое это все… Это не к папе вопрос.

Ну, в принципе вокруг довольно много людей независимых и несгибаемых. Однако мало таких, к которым миллионы, а может, и миллиарды прислушиваются со всем возможным вниманием. Пожалуй, в этом все дело.

Я вам не скажу за всю Баварию, но в Мюнхене особенно хороши ранние субботние утра, бездельные и сонные, и солнечные, когда свежо и звонко на улицах. И вот в такое утро перед завтраком плывешь по бассейну, какие обыкновенно устраиваются на крышах хороших отелей, смотришь на город, раскинутый внизу, а там – чистая отмытая зелень, тихие деликатные трамваи, черепичные крыши, башни и башенки, соборы, страшно знакомые многим по Риге, выстроенной немцами же… И вдруг примечаешь вдали, над обрезом крыш, уже над землей как будто облачка, тучки, в которых белое с почти черным. Но стоит присмотреться, понимаешь: это Альпы! Белое – это снег, а темное, что казалось темной водой внутри тяжелого облака, – это густая зелень сосновых лесов. В ясную погоду горы видны особенно хорошо… Альпы! Слово-то какое… Так и тянет к себе. А в чем проблема? Взял машину, сел, поехал – и, грубо говоря, через 40 минут ты уже в предгорьях, в баварской глубинке. Сельская местность, густой прозрачный воздух, крепкий запах трав и свежайшего навоза, холмы и перелески, глубокая зелень, шпили аккуратных сельских церквей, тут и там крестьянские здоровенные дома, крытые тяжелой красной черепицей, палевые бычки на пастбищах, отмытые до блеска новенькие трактора, сияющие автомобильным лаком что твои «мерседесы». И самое главное – тут Альпы уж совсем близко, их почтительно рассматриваешь снизу вверх.

Там, конечно, не найти блеска и роскоши, и размаха, и шопинга, как в больших городах, – но можно найти свои плюсы, сделать свои трогательные находки. Я, к примеру, нашел в предгорьях Альп деревеньку Фрасдорф, а в ней – постоялый двор «Карнер». Карнер – фамилия симпатичной дамы, которая купила заведение в 1982 году. Трехэтажный крепкий дом, в хорошем состоянии – расскажи кому, что заведение функционирует с 1576 года, так не поверят. А зря: там же на все документы, архивы, нотариусы с давних пор… Есть, к примеру, письменное разрешение на варку пива, которое постоялому двору выдал лично курфюрст Фердинанд Мария. Все в порядке: подпись, печать, дата: 1663 год. Дела у постоялого двора шли весьма хорошо уже в те годы. Этому есть весьма убедительные, хотя и косвенные доказательства. История сохранила для нас датированную 1705 годом письменную жалобу на австрийских солдат, которые в рамках войны за испанское наследство занимались грабежом в этих краях. Так вот с интересующего нас постоялого двора они вывезли ни много ни мало 1 тысячу 640 гульденов, чего в те времена хватало на покупку 100 коров. Примечательно, что через 100 лет – в 1806-м – деньги с хозяев заведения вымогали уже французские солдаты, расквартированные в деревне. Те придут – грабят, эти – грабят… В общем, как говорится, куда бедному крестьянину податься?

Дело прошлое, все эти вторжения из-за границ. Хотя, конечно, и сейчас во Фрасдорфе полно приезжих. На парковке машины, судя по номерам, из Кельна, Дюссельдорфа, Бонна – и вовсе из ближнего зарубежья… Как людей заносит в простую баварскую деревеньку? Чего им тут, казалось бы, искать? Мало ли деревень кругом! Раньше – понятно, какой был смысл. Деревня лежит приблизительно на полпути между Зальцбургом и Мюнхеном. Этой дорогой везли соль, которая по-немецки будет Salz, отсюда, соответственно, и Salzburg, где Burg – это за́мок). Фактически это был такой немецкий чумацкий шлях. В один прием обозам проделать весь путь не удавалось, в аккурат во Фрасдорфе чумаков заставала ночь. А раз остановка, так, значит, надо где-то ужинать и спать. Успех постоялого двора объясняется как раз тем, что он возник в нужном месте и в нужное время. Да и 400 с лишним лет кулинарных упражнений тоже не прошли даром: ресторану постоялого двора в свое время дали аж две мишленовских звезды. И это в деревне! Сельская, так сказать, простота! Но конечно, назвать эту местность глушью все же никоим образом нельзя. Как-никак тут два старинных знаменитых города вблизи да горнолыжные трассы (до ближайшего подъемника 5 километров), одна причем на леднике, то есть в работе и зимой и летом, а еще в 15 минутах езды – знаменитое озеро Химзее с пляжами и причалами… Видите, не все так просто, как кажется на первый взгляд. Так что ресторан высокой кухни тут не случайно возник, и нельзя сказать, чтоб он пустовал… Шеф-повару это вскружило голову до такой степени, что он ушел в самостоятельное плавание. По правилам Мишлен, звезды в таких случаях снимаются по крайней мере на время. Но даже при формальном и временном отсутствии звезд еда такая, что завсегдатаи Куршевеля, с которыми я обедал у «Карнер», довольны. Они медленно пережевывали пищу и вслух рассуждали:

– Так, значит, в Куршевеле что? Каталки. Так и тут – тоже каталки. Далее еда… Тут она никак не хуже, чем там. Но тут в отличие от Куршевеля можно жену отправить на шопинг в тот же Мюнхен! Или в Зальцбург на экскурсию. А от Куршевеля до Женевы три часа пилить – это нереально… И потом, возле Куршевеля, кажется, нет озер, к тому ж не слыхать, чтоб туда ездили летом… Гм… А ну-ка дайте еще раз карту вин!

Нового шефа зовут Gerit Junge. Скоро Мишлен ему устроит экзамен, для начала на одну звезду.

– Страшно?

Он смеется. Подумаешь, экзамен!

– А какое твое блюдо тебе больше нравится?

– Пожалуй, гусиная печень. Из Франции получаем.

Я после специально отведал: печень таки удалась.

Хотя в принципе еда – это не самое важное в жизни. Местные краеведы покажут вам могилку некоей Марии Фуртнер (похоронена в 1884 году), местной достопримечательности, которая все 56 лет своей жизни (не считая младенчества) принимала в пищу исключительно воду, чем страшно озадачила тогдашних ученых. Но даже при всем при том, что некоторые вообще не едят, все-таки приятно, когда есть возможность вкусно поужинать – с чувством, с толком, с расстановкой. Я, кстати, был уверен, что название этой деревни, Фрасдорф, связано с кулинарией, по-немецки ведь Frass – это жратва. И одно s, казалось мне, просто потерялось. Но – нет. Старожилы уверяли меня там, что имелось в виду совершенно другое слово – Frase, то бишь фреза, что в старинные времена, говорят, означало также и долину.

Так, значит, Фрасдорф… Я полюбил пешие прогулки по ее окрестностям. Выходишь за околицу, и – вперед по добротному асфальтовому проселку… Там будет на пути скучная для местных вещь, но для нас совершеннейшая экзотика – открытый публичный бассейн, бесплатный: его вскладчину «вырыли» сельские жители. В самом деле, отчего ж не вырыть? Не у каждого ж есть свой на, скажем так, приусадебном участке.

А там развилка: налево пойдешь – в Tauern попадешь, направо – в Grainbach… Мне, конечно, больше глянулся первый вариант. Я исходил из того, что в латыни в старые времена не было разницы между V и B, да и сейчас есть написание Bvlgari, – и я рассчитывал после часовой прогулки оказаться в горной такой сельской таверне… И взял, конечно, влево, а там – вперед по извилистой дороге, вверх-вниз, вверх-вниз, это ж предгорья. В основном, правда, все-таки вверх. Путь пролегает главным образом по лесу. Среди лугов с рулонами сена, запакованными, надо же, в пластик (мне вспомнилась советская история про знакомого колхозного пенсионера, которого долго тягали в ментовку за привезенный домой с поля полусгнивший рулон сена; к весне выяснилось, что прочие рулоны, не тронутые злоумышленниками, в угоду ложно понятой честности сгнили насквозь, до черноты, и всем было жалко, что их не украли). В лесу, на полянках, встречаются свежеспиленные сосновые стволы, аккуратно уложенные в штабеля и пронумерованные красной краской: это не что иное, как Ordnung. А вот забавный указатель: Kaltenbrunn. Неплохо. В переводе это означает всего лишь холодный источник.

Где лес погуще – там воздух посмачней, а где пожиже, там видны близкие Альпы, которые хоть и сильно пропиарены, но все ж таки на самом деле хороши, и крестьянские, как бы пряничные, домики на совсем уж близких холмах. На каком-то повороте у поленницы я увидел двоих местных, старика и мальчишку. Дед был, как положено, в баварской шляпе, какие там в простом народе носят заместо наших кепок, и сказал мне, как все там, gruess Gott, где первое слово означает привет, или приветствие, а второе, как известно, Бог; впрочем, часто это баварское «здрасте» сокращается до короткого Gott.

– Далеко ль до Tavern, отец?

– Да с полчаса будет.

– А там что вообще?

– Известное дело, хутор. Там двое крестьян живут, и все…

Надо же, всего двое! И держат таверну! Она, наверное, маленькая, экзотическая, уютная…

– А ты-то сам кто такой будешь?

– Я здешний лесник бывший, а теперь на пенсии. Вот, гуляю с внуком.

Забавно, что у двух этих баварских крестьян – модные русские имена: Антон и Макс.

И точно, через полчаса прогулки через лес, по мосткам, перекинутым через горные речки и ручьи, показался хутор. Который в немецком понимании представляет собой не пару почерневших от непогоды избушек, но серьезный трехэтажный дом, балконы которого уставлены цветочными горшками. А рядом – основательный и весьма чистый скотный двор, на котором, как выяснилось, стоят 35 коров. Они зафиксированы в стойлах каким-то особым замком, я таких у нас в деревнях не видел. Пока я так осматривал ферму, из дома вышла дама. Она неожиданно вежливо для такой ситуации – вторжение на частную территорию – поздоровалась и молча стояла, ожидая от меня объяснений.

– Э-э-э… Я просто гулял, шел по дороге… А тут ваш хутор. Теперь я дальше пойду.

– Куда ж вы пойдете? Дальше нету дороги! Наш хутор – последний…

Стало быть, я попал на край света… Дальше ходу нет, можно только продираться вверх через лес до горных вершин.

– Понравилось вам тут? Если что, милости просим. – И хозяйка вручила мне визитку с надписью «Konrad und Anna Worndl, tel. 08052/2517». По ходу беседы выяснилось, что речь идет не о простодушном сельском гостеприимстве, но о бизнесе: семья Worndl сдает в своем доме две квартиры отпускникам, с двумя спальнями, кухней и всеми прочими удобствами – по 40 евро в сутки. За отдельную плату вас еще будут кормить домашней едой.

На другой день, кинув взгляд на карту местности, я решил добраться пешком до деревни Grainbach. Чем именно она меня привлекла? Да тем, что там – ближайший к Фрасдорфу подъемник. Всего 5 километров, то есть час неспешного хода. Значит, идешь… Вдали – все те же Альпы, по сторонам дороги – луга с ленивыми, скорей всего кастрированными, бычками, пугающей аккуратности домиками, вымытыми, сверкающими тракторами… А мимо то и дело пролетают машины, причем со страшной деликатностью, они не то что не сигналят, а даже, кажется, притормаживают, чтоб поменьше тебя беспокоить… Дойдя до Grainbach, я там первым делом заглянул в местный кабак: как же усталому путнику не выпить кружку холодного бочкового пива, – после чего двинулся дальше. Деревня оказалась, как и следовало ожидать, коттеджным поселком уровня сильно выше среднего. Покой, достаток, чистота – скучища, одним словом. Не за что глазу зацепиться. Так я думал, пока не увидел камень в человеческий рост, а на нем – барельеф со страшно знакомым профилем каски и штык-ножом, и двумя как бы мальтийскими крестами – здоровенным и поменьше. Что ж это такое? Я подошел поближе и прочел: «Община Grainbach – павшим героям. 1914–1918». О как… Странно думать, что для кого-то те немецкие солдаты, в сегодняшних терминах – агрессоры, воевавшие против нас, – герои. Еще удивительней то, что немцы, оказывается, открыто об этом говорят. И выбивают эти слова в камне, и отливают в металле… Гм… Но это не все. Еще мощней оказалась надпись на большом кресте: «В память о героях». Мощней – оттого, что тут же выбиты годы, в которые герои оставляли о себе память: «1939–1945». Похоже, тут, в немецкой глубинке, в стороне от модных туристских маршрутов, где все свои и нет смысла притворяться и валять дурака, – местные решили позволить себе говорить что думают. Нравится нам это или нет. Помню, в ГДР немало я видел ветеранов той большой войны. Им, само собой, не позволяли вот так говорить о героизме, им разрешалось только посыпать головы пеплом. Кстати, именно там, в Восточной Германии, про фашистов вспоминают с куда большей теплотой, чем на западе страны. Ну и?.. Я не знаю, что «и», не знаю, что дальше. Я только говорю о том, что видел. И что меня это слегка задело. Можно спросить: а отчего это я так нейтрально отнесся к немецкой памяти о героях Второй мировой? Честно скажу: не знаю. Может, оттого, что дальше слов у них это дело не идет? И интонация, с которой сказаны эти их слова, очень спокойная и ни к чему не обязывающая? А может, и другие какие причины можно найти, если серьезно задуматься… Меня же там больше впечатлило все-таки другое. То, что на коротком этом отрезке дороги, всего-то 5 километров, я насчитал 11 распятий! Они тут и там стоят на сельских этих проселках, с интервалом приблизительно так в полкилометра. Кресты эти с Христом бесхитростные, наивные, самодельные, простые такие, уж точно им далеко до художественной ценности. Куда там. Какие-то неизвестные анонимные крестьяне изготовили эти распятия и поставили их на виду. Вроде ж крестьяне – а откуда такая глубина? Что ж это за вызов? Как же это шибает по мозгам! С чем это сравнить? Что может похожим манером пронзить чужого путника на русском проселке? Поди знай…

Я дошел до подъемника, поднялся наверх и глянул сверху на долину. Она тихо и доверчиво лежала внизу. Неохота было думать о том, что и сюда доберется веселая интернациональная тусовка, здесь кончится наивная сельская жизнь и настанет полный Куршевель…

И.С.

ВОЙНА НАРОДНАЯ

Прошло уже больше 60 лет после окончания Второй мировой войны. 60 – это фактически жизнь целого поколения. Во всяком случае, в России. То есть уже практически некому рассказать нынешним первоклассникам, как это было.

Вот мне про войну рассказывал дед, Георгий Федорович Карпов, фронтовик, инвалид войны. Еще – отец, Рейнгольд Давыдович Кох, спецпереселенец в шесть лет, колхозник в семь, короче – труженик тыла. Еще, конечно, бабка, тетка, мать, теща, тесть…

А кто расскажет, например, моим внукам? Мне, по моему возрасту, уже вполне можно и дедом стать. Кто? Слава Богу, мать с тещей еще живы. Но что они такого особенного помнят? Матери было восемь лет, когда война закончилась, теще – одиннадцать. Ну помнит мать, как много было эвакуированных, как дед вернулся с фронта, голодуху. Теща – тот же голод да эвакуацию по Ладожскому озеру зимой 41-го. Это, пожалуй, и все… Негусто.

Несмотря на все усилия, война уходит от нас, закрывается другими войнами, пусть менее масштабными, но более свежими, она затягивается как рана, превращаясь в страшный, но уже заживший рубец, становится просто историческим событием.

Современная жизнь со своими дурацкими и мелкими проблемами заслоняет прошлое, и неумолимая социология бесстрастно фиксирует, что немцев россияне любят и уважают больше, чем украинцев и грузин, а Чубайса ненавидят сильнее, чем Сталина.

Людям моего поколения, и тем более старше, нужно понять, что сегодня страшная война середины прошлого века воспринимается так же, как нами в 70-х воспринималась Первая мировая. Помните, как она воспринималась? Да никак она не воспринималась. Мы свободно могли говорить об ошибках русского командования, о тупости Николая, о предательстве Антанты, об идиотах-сербах… И еще легко и охотно говорили о полной бессмысленности этой войны, не понимая, что бессмысленность – это характерная черта любой войны…

И вот теперь мы смотрим на Вторую так же, как когда-то смотрели на Первую. И что же мы видим? Что нам в историческом отдалении стало понятнее, чем когда мы были вблизи? Стали ли нам понятнее масштабы событий? Огромность жертв, которые понес народ? А самое главное – для чего они были, эти жертвы? А вот в самом деле, нужны ли были эти жертвы? За что так остервенело дрались, погибая десятками миллионов, наши соотечественники? Уж не за усатого же упыря положили весь 23-й, да и не только 23-й, год рождения…

Есть у меня одна мысль. Тяжелой ношей лежит она на душе. Все рвусь я ее высказать, да боюсь, что опять накинутся на меня дорогие россияне, порвут, как тузик грелку. Поэтому расскажу я для начала другую историю.

История одного поражения

Франция вступила во Вторую мировую войну в 1939 году. Вступила она, правда, только на бумаге, поскольку никаких боевых действий не вела и вести не собиралась. Стояли друг против друга французские и немецкие войска вдоль границы и только шутливо переругивались. Так французы трактовали свой союзнический долг перед Польшей. Мол, мы Польше обещали объявить Германии войну, если та нападет на Польшу, вот мы ее и объявили. Но, в самом деле, мы ж не обещали воевать! Объявить войну – пожалуйста, а вот взаправду воевать – это уж слишком. Мы что, идиоты? Ишь что придумали – воевать! А вдруг убьют? Нашли дураков. Мы вот тут лучше красненьким разомнемся, в окопчике, вдали от жен, на пленэре…

А в это время Польша истекала кровью в неравной борьбе против Германии и Советского Союза. Интересно, если бы поляки знали, как им «помогут» союзники, они бы перед войной так же вели себя с Гитлером и Сталиным или как-то поаккуратнее, что ли?

Немцы ударили весной 1940-го. В считанные недели от французской армии остались рожки да ножки, а английский экспедиционный корпус едва успел унести ноги из Дюнкерка, да и то благодаря тому, что Гитлер дал им время эвакуироваться. Он тогда еще играл в благородство. В июне немцы вошли в Париж, и Франция капитулировала.

Северную Францию присоединили к рейху, а из Южной соорудили марионеточное государство со столицей в Виши. Горстка офицеров во главе с де Голлем бежала за границу и продолжила борьбу в составе русской и английской армий, а большая часть солдат и офицеров сняли военные мундиры и спокойненько, надев штатское, продолжили заниматься тем, чем занимались до войны: сеять хлеб, работать на заводах, торговать…

В Париже продолжали работать театры и рестораны, француженки начали заигрывать с немецкими солдатами, а французские заводы без перерыва производили военную технику, только теперь уже для вермахта. В порту Гавра стоял немецкий флот, из Нормандии уходили немецкие подлодки громить английские транспортные конвои, в том числе и на пути в Мурманск и Архангельск.

Вся французская экономика, и промышленность, и сельское хозяйство работали на Гитлера. Французы не особенно комплексовали по поводу того, что они работают на врага. А что поделаешь, война проиграна… Раз наше французское государство оказалось настолько плохим, что проиграло войну, то, значит, так ему и надо. Это вовсе не повод рисковать своей башкой.

Все французские деятели культуры ужасно страдали во время немецкой оккупации. Им в горло не лез круассан, они давились кофе со сливками. Вот как страдали за поруганную честь Родины. А по вечерам выходили и пели и плясали для немецких офицеров. И Эдит Пиаф, и Морис Шевалье. Один только Жан Габен надел американскую военную форму и честно воевал с врагом. А остальные как-то обошлись без этого. У них был чисто духовный протест. И у Сартра, и у всех остальных…

Немцы вывезли из Северной Франции всех евреев в концлагеря. Вишисты спросили их: «А что же делать с евреями нам?» «А делайте что хотите», – сказали им грязные боши. «А мы тогда их вышлем в Северную Францию», – ответили гордые галлы и отправили своих евреев на верную смерть. Даже генерал Франко не выслал своих евреев, а, наоборот, принимал в Испании беженцев из Виши, а французы – нет. Не таковский народ французы, чтобы евреев спасать. Уж коли они свою собственную Францию не стали защищать, то уж тем более не станут они рисковать из-за каких-то жидов.

Нет, конечно, во Франции было антифашистское подполье, так называемые маки, но подполье было везде, даже в Германии, я уже не говорю об Италии. Однако же это подполье не играло той значительной роли, которую ему задним числом приписали послевоенные историографы.

Наверное, Францию можно было отстоять. Для этого нужно было любой ценой стабилизировать фронт, провести тотальную мобилизацию, масштабные реквизиции, развернуть партизанскую войну в тылу противника. Еще нужно было начать террор против собственного населения – пораженцев, дезертиров, просто пацифистов. А это означало, что для победы необходимы колоссальные жертвы. Миллионы и миллионы людей должны были погибнуть.

А они остались живы, у них родились дети, а потом появились внуки. Сейчас, когда ездим во Францию, мы встречаем этих стариков. Стариков, жизнями которых не заплатили за победу. Или иначе – поражение было платой, которую заплатила Франция за их жизни.

История одной победы

В 1944 году союзники высадились в Нормандии. Вся Франция ликовала. Боже, да ведь об этом мечтал каждый честный француз! Нет-нет, ничего такого. Он не пошел и не взорвал немецкую комендатуру и не поджег склад с боеприпасами. Он все еще ходил на работу, где делал снаряды для немецких пушек, из которых убивали этих самых американцев, англичан, индусов, австралийцев, канадцев, новозеландцев, непальцев… Да и голлистов-французов, воевавших в рядах союзников. Однако же в нерабочее время он предавался патриотическим размышлениям, и когда союзники вступили в Париж, у парижан оказалось огромное количество национальных флагов, значков и энтузиазма. Началась борьба с коллаборационистами. Девушек, что спали с немецкими офицерами, прилюдно остригали наголо, французов, работавших в оккупационной администрации, расстреливали. Ну, в общем, вы понимаете – обосравшийся от страха буржуа теперь отыгрывался за долгие пять лет ужаса.

Несколько голлистских дивизий (капля в море) дали возможность причислить Францию к державам-победительницам, и их делегация с умным видом присутствовала на подписании немецкой капитуляции и даже поставила свою закорючку.

Так же, как победитель, Франция получила место в Совете Безопасности ООН, союзники поделились с ней атомными секретами, она стояла у истоков создания НАТО. Еще ей отдали обратно Эльзас и выделили часть оккупационной территории в Германии, а именно самую ее жемчужину – Баден. Само собой разумеется, что она получила с Германии контрибуцию, и все как-то незаметно забыли, что эта страна пять лет работала на Гитлера, и если бы он победил, она так же радостно разделила бы этот успех и с ним.

На Нюрнбергском процессе французские прокуроры были самыми въедливыми и красноречивыми, и на их фоне неотесанные американцы и русские смотрелись бледно. А через шестьдесят лет какой-то французский журналист разъяснил нам, что Россия считается державой-победительницей достаточно условно, поскольку у нее был в 1939 году недолгий флирт с Гитлером, и поэтому она до скончания века этим фактом запятнала свою биографию…

Как говорится, учись, студент! Получить на выходе фактически тот же результат, что и Россия, но значительно, несравнимо меньшими жертвами – это ли не есть настоящее искусство?

Если и теперь наши тридцать[29] миллионов людей не показались вам переплатой, тогда я, с вашего разрешения, продолжу.

Немного об эксплуатации человека человеком

Нынешние молодые люди не помнят, а вот я знаю это словосочетание – «эксплуатация человека человеком». Это был фетиш. На этом стоял марксистский догмат о преимуществе коммунизма над капитализмом. Будто бы при коммунизме будет ликвидирована эксплуатация человека человеком.

Я не знаю, как при коммунизме, – когда должен был победить «свободный труд свободно собравшихся людей», я, как, впрочем, и все остальные, до него не дожил, – но кое-что про сталинскую эксплуатацию людей мне порассказали.

При капитализме, безусловно, присутствует эксплуатация человека человеком. Но эксплуатируемый отдает свой труд в обмен на вознаграждение и добровольно. Он всегда волен прекратить взаимоотношения со своим эксплуататором и перейти к другому или, при определенных обстоятельствах, сам может стать эксплуататором. И потом, при капитализме все люди одновременно являются и эксплуататорами и эксплуатируемыми. После работы, где тебя эксплуатировали, ты садишься на такси и эксплуатируешь таксиста, а потом, в кафе за ужином, эксплуатируешь уже официанта и так далее.

В сталинские времена было иначе. Принуждение было прямым и явным. Поскольку большинство нации составляли крестьяне, то будем прежде всего говорить о них. Они не имели никакого договора, на основании которого их обязывали трудиться. Они не могли отказаться работать, не могли поменять место жительства, не могли уйти к другому эксплуататору.

Норма эксплуатации была максимальной. Из этих людей нельзя было выжать больше, чем из них выжимал Сталин. Весь произведенный продукт изымался, и крестьянам оставляли ровно столько еды, сколько было необходимо для простого физического выживания. А иногда и меньше того, чему свидетельство – голодомор 30-х и послевоенный голод 46-го года.

Добавим к этому массовые расстрелы, тотальные ссылки на север и в Казахстан, бесконечные потоки заключенных в лагеря ГУЛАГа, ежегодный призыв в армию – и мы поймем, что если для кого-то Сталин и строил коммунизм, то уж точно не для русского мужика. Этот самый мужик, как, впрочем, и татарский, и казахский, и всякий другой мужик Страны Советов, должен был, по-видимому, послужить всего лишь расходным материалом для этого храма счастья.

К чему я вот тут пишу все эти банальности? Да к тому, что большинство жителей Совдепии в тот период были рабами, чего уж кривить душой. Нет, конечно, можно придумать некую демагогию, доказывающую, что есть микроскопические различия между положением колхозного крестьянина сталинского периода и классического римского раба. Но для нормальных людей, не одержимых труднообъяснимой манией украшательства истории, здесь дискуссии быть не может. Если, конечно, ознакомиться с предметом по фактам, а не по агиткам тов. Зюганова в духе «Кубанских казаков».

Так вот у раба есть одно преимущество перед свободным человеком – его положение нельзя ухудшить. Всякое изменение может быть только к лучшему. Хуже может быть только смерть, а в ней не заинтересован никакой эксплуататор. Раб хорош живой, а мертвый раб – только морока, его надо хоронить; и потом, а кто вместо него работать будет?

Я вполне согласен с тем, что Гитлер хотел поработить русский народ. Как, впрочем, все народы, населявшие СССР.[30] Этому есть море документальных и прочих других свидетельств. Иными словами, он не предполагал сделать с ними ничего плохого по отношению к тому, что с ними и так уже случилось. Посудите сами: у рабов поменялся бы хозяин. На жизни раба это бы никоим образом не сказалось. Как вкалывал бы он за кукиш с маслом, так бы и продолжал вкалывать. Как сажали бы его за малейшую провинность в лагерь, так и сажали. С точки зрения простого русского мужика, что фашист, что коммунист – один черт захребетник и насильник, кровопийца и враг народа.

Таким образом, если смотреть на ситуацию объективно, боязнь порабощения не была для русского солдата, а это практически сплошь были крестьяне и их дети, значимым стимулом для сопротивления врагу. Рабства он не боялся, поскольку и так в нем находился. Причем в одной из самых страшных его форм – колхозе.

Как хлебом-солью встречали наступающую немецкую армию на Украине, на которой Сталин уморил голодом 5 миллионов человек, как фактически без сопротивления весь сорок первый год миллионами сдавались в плен сталинские крестьянские армии, про это написаны горы литературы, сняты километры кинохроники, есть бесконечное число свидетельств очевидцев. Не хотели крестьяне защищать то государство, которое построил их враг – русский большевизм.

И только к зиме, а еще сильнее к концу 42-го, а еще крепче после приказа «Ни шагу назад» и введения заградотрядов НКВД, стрелявших в спину своим солдатам, немецкое наступление удалось остановить под Сталинградом. Ну так Сталин здесь не открыл Америки. Аналогичным образом во время Гражданской войны создавал боеспособную Красную армию его заклятый враг, наркомвоенмор товарищ Троцкий. Те же репрессии в тылу, те же расстрелы дезертиров и отступающих, тот же страх неминуемой смерти, который гнал вперед, в штыковую русского солдата, где в рукопашной схватке смерть не была так неизбежна, как от пули энкавэдэшника.

Как хотите, но я не могу согласиться и с тем тезисом, что тридцать миллионов убитых людей – это справедливая плата за избежание гитлеровского рабства. Те, кто в этом рабстве оказался, не нашли в нем каких-либо существенных отличий от сталинского. Оно было как минимум не хуже. Во всяком случае, в этом рабстве погибло бы существенно меньше людей, чем в борьбе с ним. И ладно бы дрались за свободу, а то ведь гибли, чтобы и дальше горбатиться на старого ненавистного Хозяина.

Упаси Боже, я отнюдь не собираюсь доказывать, что Гитлер был лучше Сталина. Если была бы возможность, фашисты угнетали бы людей еще сильнее, чем коммунисты. Но сильнее было невозможно. Сталин достиг в этом вопросе абсолютного максимума.

Как пропагандистский ход сопротивление гитлеровскому рабству годится для объяснения необходимости жертв, но как реальная причина – нет.

И опять свербит у меня в голове мысль – неужели все эти люди погибли только лишь для того, чтобы сохранить и дальше большевистский режим, чтобы спасти задницы этих преступников – Сталина, Молотова, Берии, Хрущева и прочих? Тридцать миллионов людей убиты лишь для того, чтобы эти сволочи и дальше могли издеваться над оставшимися в живых?

Услышу, найду ли я ответ на этот мой вопрос? Вряд ли… Но и не поставить его я не могу.

Несколько слов о любви к Родине

Есть еще версия, что подвиг советского солдата объясняется его патриотизмом, любовью к Родине. Рассмотрим эту версию подробнее.

Я вот так понимаю, что любовь к Родине – это прежде всего (а по мне – так и исключительно) любовь к своему народу. Но ведь если это так, то русский человек, только получив винтовку в руки, должен был ее направить против коммунистов, как самых главных врагов народа. Однако он этого не сделал, а, напротив, погиб, защищая этих самых засранцев от неминуемого краха.

Есть такая притча, а может быть, и не притча, а быль. Во всяком случае, у меня язык не поворачивается назвать эту историю анекдотом. Слишком она верна и не смешна.

Однажды заходит Ягода к Сталину и говорит:

– Иосиф Виссарионович, никак мы не можем вернуть Горького на Родину. Уж мы и так и сяк. И долги его оплатили, и полное собрание сочинений издали, и бабу молодую, красивую подсунули, а он, гад, не едет – и все тут!

А Сталин отвечает:

– Значит, вы не даете Горькому его цену. У каждого человека есть своя цена. Заплатите ему его цену, и он приедет.

– А какая у Горького цена?

– Любовь народа. Дайте ему любовь народа – и он вернется.

Ягода, обескураженный простым и точным рецептом решения проблемы, застыл с открытым ртом. Немного оправившись, он осторожно спросил у Сталина:

– Вот вы говорите, что у каждого человека есть его цена…

– Да, у каждого.

– Значит, и у вас есть цена?

– Есть, конечно.

– И какова же она, если не секрет?

– Мировая революция.

Что означает эта история? А то, что счастье советского народа никогда не было задачей большевистского правительства. Напротив, народ был лишь средством для достижения более глобальной цели – «счастья» всего человечества. И ради этой цели коммунисты не задумываясь были готовы пожертвовать нашим народом. Он должен был стать всего лишь кирпичиком в будущем здании коммунистического рая. Справедливости ради нужно сказать, что они фактически и не скрывали этого своего намерения уморить русский, да и не только русский, народ. Они так и говорили – все нынешнее поколение людей коммунизма не увидит, вы умрете в боях за него, на его великих стройках. А вот следующее поколение, правда, мы точного прогноза дать не можем и ничего конкретного не обещаем, но не исключено, что этот рай на земле увидит и даже поживет в нем чуть-чуть. История показала, что они народ обманули. Все жертвы были зря. Коммунизма не было построено. И мировой революции – тоже не произошло. И никогда не будет. А народ принес огромные жертвы. Фактически четверть населения.

Если трактовать патриотизм как любовь к своему народу, то должен ли патриот защищать большевистское государство? Ответ – нет. Не должен. Оно враждебно твоему конкретному народу. И никакие благие цели не оправдывают понесенных народом жертв.

Кстати говоря, Сталин о патриотизме-то вспомнил, только когда у него уже жопа загорелась, в июле 41-го. Тогда-то он спохватился и начал говорить о наших великих предках, великой истории, стал заигрывать с церковью и так далее.

А до этого он воспитывал сплошь интернационалистов. Типа, нет национальных границ, разделение людей происходит не по линии русский – немец или там еврей – индус, а по классовым различиям: пролетариат – буржуазия, крестьянин – помещик. Поэтому – гимн Советского Союза «Интернационал», поэтому – «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!», поэтому – мировая революция, а религия – это «опиум для народа».

Мы не забудем, что эти самые большевики в Первую мировую войну агитировали за «поражение своего Отечества», поскольку считали, что настоящий интернационалист должен желать поражения своей страны в войне. В семнадцатом и восемнадцатом годах они беззастенчиво на немецкие деньги захватили и удержали власть в России и подписали с врагом абсолютно капитулянтский Брестский мир, тем самым лишив Россию плодов победы в этой войне.

Какого уровня цинизма нужно достичь, чтобы вытащить на белый свет ценности русского национального патриотизма, почти тридцать лет перед этим издеваясь над ними, выжигая их каленым железом, считая патриотизм – обскурантизмом, национализмом и буржуазной выдумкой.

И измордованный, запуганный, отчаявшийся народ взял эти ценности из рук своего палача. И погиб за него. А иначе за что же он погиб? За русский народ? Нет. Русского народу осталось бы больше, если бы он не стал погибать за большевиков.

Есть, правда, иная трактовка патриотизма. Патриотизм, мол, это не только и не столько любовь к своему народу, а это прежде всего любовь к своему государству, к модным нынче территориальной целостности, независимости и суверенитету.

Записные патриоты замахают сейчас на меня руками и закричат – как можно противопоставлять любовь к народу и любовь к суверенитету? Разве это не одно и то же? Отвечаю – нет. Не одно и то же. Совсем даже разные вещи. Не вдаваясь в длинные рассуждения, могу лишь сказать, что суверенитет в рассматриваемом, а может, и не только в рассматриваемом, но и в общем случае, это всего лишь необходимое условие для власти безнаказанно издеваться над собственным народом.

Простому русскому крестьянину, который пухнет с голоду или с оторванной ногой лежит в госпитале, в то время как его баба на себе пашет тощую серую землю, этот суверенитет до фени. Суверенитет нужен его угнетателю, который чуть что – орет: не лезьте, не ваше дело! У нас – государственная независимость и принцип невмешательства! Как хочу – так и угнетаю! Вас не спросился…

Но тем не менее допустим, что такой экзотический патриотизм, основанный на любви к праву твоего угнетателя и дальше угнетать твой народ, действительно имел место. Но даже и тогда можно было обойтись без таких колоссальных жертв. О чем свидетельствует приведенный выше пример с Францией. К середине 45-го года имела она обратно свой суверенитет. И никуда он не делся, выглядит как новенький. По-моему, даже лучше стал. Другой разговор, что, получив суверенитет из рук союзников, наш народ лишился бы большевистского правительства. Но кто бы об этом пожалел за исключением самих большевиков?

Кое-что о защите демократических ценностей

С момента появления России на европейской арене ее все время разводили на предмет участия в европейской политике. А проще говоря – использовали русскую армию как пушечное мясо. Разводка была примитивной, но, на удивление, почти всегда срабатывала. Русскому царю (царице) говорили: «Вы властелин великой державы. А великая держава должна участвовать в европейских войнах. Иначе какая вы великая? Поэтому извольте к завтрашнему утру прислать под наше командование русскую армию к деревне такой-то для генеральной битвы с армией врага европейского порядка господина такого-то. Иначе нам без вас не справиться. А за это мы скажем вам большое спасибо, назовем настоящим другом и, после битвы, пошлем тебя, козла и мудака, куда подальше. Ну разумеется, до следующего раза, когда нам снова понадобится пушечное мясо».

Так было в Семилетней войне против Фридриха Великого, куда Елизавета послала русские войска и где погибли десятки тысяч русских солдат непонятно зачем. Так было с императором Павлом и суворовскими походами в Швейцарии. Так было при Аустерлице, так было и в Первую мировую.

Только два царя не разводились на этот лохотрон. Это Екатерина Вторая и Александр Третий. Они не лезли в европейские дела, а занимались своими. Екатерина воевала с Турцией за выход к южным морям, а Александр вообще не воевал, он был занят более важными делами – строил железные дороги.

Особо хотелось бы отметить то, как развели Россию на участие в Первой мировой войне. Тут было все: и французские кредиты, и английские (грош им цена) клятвы, и взятки, и клевета, и подставы. И сербские террористы, и английские шпионы, и обещание «креста на Святую Софию», и прочая белиберда. Лишь бы Россия выступила и сковала на Восточном фронте германские и австрийские дивизии. А потом, когда Россия выполнила свою задачу, ее бросили подыхать под властью германских шпионов, и дурачка Ники вместе с ней.

Черчилль прекрасно все это знал. Он ведь был военно-морским министром Великобритании в то время. И когда в конце тридцатых годов ему стало ясно, что военный конфликт с Германией неизбежен, он начал думать, а как бы это снова развести русских на участие в новой войне.

Короче, долго ли, коротко, но он своего добился. Русские вступили в войну против Германии. Можно теперь долго упражняться в домыслах о том, хотел ли Сталин первым напасть на Гитлера, а Гитлер сыграл на опережение, либо было пресловутое «вероломное, без объявления войны» нападение. Но, так или иначе, если посмотреть объективно, то в военном столкновении Советского Союза и Германии в тот момент больше всего была заинтересована Великобритания.

Надо отдать должное Черчиллю. Это был откровенный и смелый человек. Он прямо сказал, что если Германия будет проигрывать войну России, то надо помогать Германии, а если Россия будет проигрывать войну Германии, нужно помогать России, и так пусть они воюют, пока не прикончат друг друга совсем.

Ввязавшись в войну на востоке, Гитлер ослабил удары по Британии, отказался от идеи морского десанта и тем самым фактически спас от неминуемой смерти миллионы британцев. Вместо них убитыми оказались миллионы русских. Как было не радоваться Черчиллю такой замене? Тут уж он расстарался. И военная помощь, и американцев притащил, и долго-долго не открывал второй фронт. Чтобы задачи, стоящие перед Британией, решать за счет жизней русских солдат. А потом сообщить в учебниках по истории, что победу над фашистской Германией одержали англичане. Ну может быть, американцы чуть-чуть помогли. И все, о русских – ни слова.

Чарли Чаплин, выступая на митинге в Лос-Анджелесе по сбору пожертвований в помощь Красной армии в 1942 году, прямо так и высказался, что, мол, сейчас на полях Сталинграда защищаются идеалы Америки, идеалы свободы и демократии.

Где эти идеалы и где русские крестьяне летом сорок второго? Знали бы, за что они гибнут… Уж коли так дороги были американцам и англичанам вышеперечисленные идеалы, так пусть бы сами и сражались за них, а не откупались от нас шоколадом, соляркой, тушенкой и цигейковыми шубами. Давайте, мол, так: вы солдатиков на убой, а мы вам жратвы и боеприпасов, чтобы воевать было веселее. А второй фронт мы непременно откроем, но попозже, когда вы основную часть немцев перекокошите, чтобы нам проще было. А то нас конгресс и палата общин осудят за большие потери на фронте. А с вас как с гуся вода, вам же отвечать не перед кем, дорогой дядюшка Джо: Бога и демократию вы отменили, а народ у вас замечательный, боевой такой народ, бессловесный. Ему скажут – иди и умри, а он и готов. Хоть за Сталина, хоть за идеалы свободы и демократии. Таким народом управлять одно удовольствие. Он и без винтовок на фронт готов пойти, с одними саперными лопатками.

Эй, сталинолюбцы и сталинофилы! Вы, распространители околесицы про бесконечную сталинскую мудрость и стратегичность мышления! Развели англичане и америкосы вашего божка как последнего лоха. Так же как презираемого им за глупость Николая Второго. И никуда не делся, дурак, отправил русских мужичков умирать за чужие интересы. И убили их, как и сто, и двести лет назад. И спасибо никто не сказал.

А что бы было, если бы не стали гибнуть наши солдаты, а, как французы, сдались на милость победителя и изведали гитлеровского рабства? Да ничего бы не было. К сорок пятому году, а может, и раньше, столкновение с Британией и Америкой было бы все равно для Гитлера неизбежным. Скинули бы янки на Германию с десяток атомных бомб – и сдулся бы старик Алоизыч, как японцы, никуда бы не делся. Тут бы и мы подоспели, с развернутыми знаменами, за помощью по плану Маршалла. Будьте, типа, любезны, отвалите положенные нам, как пострадавшей стране, доллары на восстановление народного хозяйства. А? Что? Сталин? Да забирайте его, на здоровье. Хотите – судите, хотите – так расстреляйте. Нам он – по барабану. У нас теперь демократия. За идеалы которой геройски в июне сорок первого, ну до капитуляции, погибли аж два батальона советских солдат. Вечная им память!

Особо нужно отметить следующее обстоятельство. Американская экономика в сороковых годах была примерно в десять раз больше, чем экономика Германии, даже вместе с ее сателлитами. Если же говорить об объединенной экономике Америки и Великобритании, а тогдашняя Великобритания включала в себя, помимо прочего, еще и Индию, Пакистан, Бирму, Южную Африку, то и сравнивать нечего. Плюс Канада, Австралия, Новая Зеландия… Бесноватому не справиться с ними было ни в жисть.

Можно, конечно, возразить, что у Гитлера тоже был атомный проект. Но заметим, что он не уделял ему должного внимания и к сорок четвертому году свернул почти совсем. Однако даже если предположить, что у него к 45-му году была бы атомная бомба, тем не менее не было второй важной составляющей – средств доставки.

Как известно, у немцев не было хорошего дальнего бомбардировщика, способного перелететь через Атлантику. Впрочем, в то время его не было ни у кого. Конечно, Вернер фон Браун далеко продвинулся в конструировании ракет. Но даже самый последний его проект, ФАУ-2, едва мог долететь до Англии. А нужны были трансконтинентальные ракеты, которые появились только в середине пятидесятых. А у американцев были авианосцы, которых у немцев не было, и построить их они бы не успели. Так что обречен был Третий рейх. Как говорится, без шансов. Вопрос состоял только лишь в том, кто будет противостоять немецкой армии в сухопутной операции, до тех пор пока ученые не доделают бомбу. Кто сложит свои головы в перемалывании немецкой военной машины и сдерживании ее экспансии – русские или американцы с англичанами?

Ответ на этот вопрос вы знаете…

Булат Окуджава

Как отнестись к жертвам войны? Как осознать бесповоротность и фатальность для нации этих потерь? И вот еще что важно, во всяком случае для меня: невозможно отделить собственно жертвы сталинского геноцида и жертвы, понесенные народом во Второй мировой войне.

Иначе появляется много вопросов. Вот только малая часть из них. Например, как быть с жертвами финской войны (около миллиона человек)? Это ведь часть Второй мировой? Их тоже по графе «защитники отечества» списываем? Или мы над их могилами будем плакать как-то по-другому, не так сильно? Или они не наши братья, деды и отцы? Я бывал на этих тихих кладбищах в Ленинграде, где похоронены наши солдаты, погибшие в финскую. Там нет кликушествующих патриотов и официальных лиц с официальными же слезами скорби. Но там лежат наши соотечественники – безответные жертвы сталинского безумия и бездарности.

Или миллионы «освобожденных» советских военнопленных, которых прямым ходом в сорок пятом отправили из гитлеровского концлагеря в концлагерь сталинский и которые сгинули там навеки… Их мы как помянем? Какого лесу эти щепки? А ведь эти жизни целиком на совести вашего кумира, господа патриоты и поклонники великого Сталина. Гитлеру эти жертвы не припишешь.

Так же как неисчислимое количество человеческих жизней, которые умерли от голода, болезней и неподъемного труда в лагерях и колхозах во время войны. Их кто уморил? Как их считать? А всех расстрелянных в лагерях и тылу? В трудармиях? И почему умерших от сталинских изуверств до войны нужно поминать как жертв репрессий, а умерших по этой же причине во время войны – как погибших за Родину? Они что, разный хлеб сеяли, в разных рудниках вкалывали или разный лес валили?

Вся эта махина жертв у меня порождает ужас от того, насколько черствы и бессердечны мы все, которые с умным видом, кивая головами, слушаем рассуждения типа: зато у нас есть алюминиевая промышленность, – или: зато мы производили лучший средний танк Второй мировой войны. Так и представляешь себе этот мясокомбинат, на котором с одной стороны загоняют людей, а на выходе получают танковые шестеренки, жиклеры грузовиков, лонжероны самолетов.

Вот, типа, деревня Пупкино, в ней было пятьсот дворов, около трех тысяч человек, церковь, школа, погост. Девки пели, мужики на гармошке играли, скотина какая-никакая. Трудились, женились, детей рожали. Все. Нет деревни Пупкино. Вырезали к ебени матери. Зато какой замечательный маслопровод у тягача ИС-100 ХУЙ С ГОРЫ! Ну посудите сами, разве это не хорошая мена за какое-то засраное Пупкино? У нас этих Пупкиных – вся Россия, а маслопровод нужен позарез! Без него мы никуда… И сидят якобы умные люди, кивают головой, поправляя очки. И действительно: куда мы без маслопровода? Без него ни в космос полететь, ни бомбу подвезти.

Или вот хутор Говнищи. Говнищи – они и есть говнищи. Вот мы их и удавили. За ненадобностью. А взамен – не поверите: отличные кормораздатчики для свиней. Город Кислобздеевск – расстрелян за синтетический каучук. Село Емелино – утоплено за шикарные подметки для солдатских сапог, а станица Мухосранская – уморена голодом. На этот раз – просто так. По ошибке. Но здесь мы признаем: да, были перегибы. Что есть – то есть. И со всей большевистской прямотой говорим – с Мухосранской перегиб вышел; как говорится – головокружение от успехов…

Люди! Ау! Да провались она пропадом, эта говенная промышленность, которую только что бульдозером снести! Не будет от такой промышленности ни толку, ни счастья, ни будущего. Она же на крови! И ведь так и случилось. Не получилось нам, оставшимся в живых, счастья от этих смертей.

И вот еще вопрос: а от такой победы нам какое счастье привалило? Полной ложкой ели мы это счастье. Не в пример какой-нибудь Германии или Японии. И апофеозом этого счастья стала мечта любого советского гражданина – автомобиль «Жигули», лицензионный вариант «Фиат 124» образца 1964 года, с барского плеча, за ненадобностью проданный нам проигравшими войну итальянцами и до сих пор радующий многих наших соотечественников как максимальная роскошь, которую они могут себе позволить.

Какое сладкое слово – победа. Победа… Победа? Бои за взятие Будапешта длились зимой 1944/45 года 108 дней. Потери Красной армии составили 320 тысяч человек только убитыми. Чтобы понятно было, что такое 320 тысяч человек, я скажу, что это примерно население сегодняшнего Смоленска.

В 1956 году Будапешт восстал. Мы его – танками. Опять бои. Опять потери с обеих сторон. С тех пор венгры нас дежурно ненавидели. А мы им, взамен вонючих «икарусов», нефть по цене втрое ниже мировой. И в концовке – еще должны остались. Отдавали венгерский долг, наделанный коммунистами, еще лет десять уже в 90-х.

Ну что, есть теперь у нас Будапешт? Нет Будапешта… И Смоленска нет… Целый Смоленск одних мужиков. Здоровых, работящих, молодых и постарше. Семейных и холостых. Работники, цвет нации. На хера тебе был этот Будапешт, Иосиф Виссарионович? Какую задачу ты решал? Для чего? Кого ты освобождал? Какому богу ты молился? Как тебе там, в земле, лежится? Эх…

А ведь еще были Варшава, Кенигсберг, Берлин, Прага, Вена, Белград, сотни городов и деревень, форсирование рек, оборонительных рубежей… Угробили Брянск, Таганрог, Самару с Саратовым, Нижний, Петербург с Москвой, еще с десяток городов и десятки тысяч деревень… Брали Киев – теряли Воронеж. Брали Минск – теряли Астрахань. И где теперь эти Минск с Киевом? Нет ни Киева, ни Воронежа. Это у вас называется победа, господа патриоты? Если это победа, тогда что такое поражение?

Не-не, заверещат патриоты. Вы не так считаете. Так нельзя считать. А геополитический выигрыш, а ведущая роль на международной арене в послевоенный период и др. и пр. и так далее?

А я тогда предложу вам за этот самый выигрыш следующую мену. Вы отдаете на убой своего ребеночка, а я вам – геополитический выигрыш и еще поилку для коров вдобавок. Поверьте, это я по-божески. В сталинской арифметике на одного убитого и одной поилки не получалось, так, гайка какая-нибудь и аршин «геополитической» земли где-нибудь в польских болотах. В этом аршине его и похоронили… Ну как вам сделочка? Что, не нравится? А что ж вы чужих детей так легко раздаете? А?

Или вот себя любимого… Вы приходите в специальное присутствие. Заполняете бланк. Вас фотографируют, ставят штампик, выдают фанерную звезду на могилку и… в расход. И в зависимости от выбора либо мы одну миллионную процента ВВП приращиваем, либо два вершка земли где-нибудь в Арктике прирезаем к своей любимой Родине. А как душевые показатели растут! За вычетом вас-то на остальных больше приходится… Что, опять не нравится? А почему? Вроде все в рамках вашей идиотской логики, а вам опять не нравится? Что здесь-то не так, а? Как-то у вас непатриотично получается… Вот талдычите вы о «ненапрасных» жертвах, а как собой пожертвовать – так в кусты. Некрасиво… Это ж одно удовольствие – за Родину пасть!

Так что же такое произошло? Что же случилось с русским народом? Каким он стал без этих людей? Без московской профессуры, которую, назвав «народным ополчением», Сталин осенью сорок первого отправил без оружия умирать на подступах к столице? Без уморенной блокадным голодом старой питерской интеллигенции? Без русского мужика, угробленного в войне и коллективизации? Без десятков миллионов неродившихся детей, поскольку потенциальные родители, находясь в сталинском лагере, не смогли произвести их на свет?

Каждый четвертый – только вдуматься: каждый четвертый! – убит, умер от голода или сдох в тюрьме или лагере. Боже мой! Вот представьте себе всех своих знакомых. Мужчин, женщин, стариков, детей. А теперь выберите каждого четвертого. Причем, когда выбираете, упор делайте на крепких, здоровых мужчинах. Теперь их всех вычеркните. Все, нет их. Сгинули. Вот теперь так и живите. Каково? Готовы ли вы к такой жертве? И сейчас, когда вы все себе представили, спокойно порассуждайте о геополитике и маслопроводах. Получается? Если да, то – к психиатру. Убежден, вы больны.

В Древнем Риме легион, бежавший с поля боя, подвергался децимации. То есть каждого десятого воина убивали. Эта казнь считалась очень большим позором. Наш народ, переживший почти пять децимаций, в чем провинился? С какого поля боя он бежал? Чей приказ он отказался выполнять? Может быть, он виноват в том, что не смог построить Утопию? Что хотел просто жить, работать, растить детей? Что оказался недостоин той великой роли, которую ему отвели его вожди? Воистину самые кровавые садисты – это идеалисты, мечтающие о всеобщем счастье…

Существуют ли в мировой истории случаи, когда какие-нибудь другие народы понесли аналогичные потери? Мне на память приходят по меньшей мере два примера. Первый – это геноцид евреев во время Второй мировой войны, и второй – это уничтожение камбоджийцев во времена правления Пол Пота.

В Камбодже коммунисты из восьми миллионов жителей уничтожили три. В процентном выражении – случай беспрецедентный. Но поскольку это случилось не так давно, изучен он слабо, и я не нашел литературы, которая бы давала серьезный анализ последствий такого страшного удара по этносу. Еврейский геноцид изучен значительно подробнее. Поэтому давайте посмотрим, как ученые оценивают последствия для еврейского народа такого рода потерь.

Накануне Второй мировой войны в мире проживало примерно 16,5 миллиона евреев. В период холокоста было уничтожено, по разным оценкам, от 4,5 до 6 миллионов евреев. Еврейские ученые тщательно проанализировали последствия для еврейского народа таких огромных потерь (фактически – каждый третий). Вот некоторые из этих последствий (цит. по: «Between Science and Fiction: Notes on the Demography of the Holocaust» Sergio Delia Pergola, The Hebrew University of Jerusalem, Israel). Заранее оговорюсь, что я опускаю констатации как абсолютного, так и процентного сокращения еврейского населения и изменение пропорций его расселения по разным странам – они очевидны.

Итак: «…состояние здоровья и смертность. В дополнение к немедленному эффекту от физического уничтожения физические и нравственные страдания усугубились для выживших серьезным снижением общих для нации стандартов здоровья, ростом заболеваемости и смертности. Некоторые из этих долгосрочных эффектов, по всей вероятности, переносятся и на следующие поколения.

Супружеский статус. Снижение шансов на женитьбу в период гонений определило заметный рост постоянного безбрачия среди еврейского населения, традиционно имевшего высокую норму семейности. Более того, высокая смертность привела к появлению большого количества вдов, сирот и других форм разрушенных семей среди выживших.

Способность к воспроизведению потомства. Редкость браков, так же как и боязнь иметь детей, в сочетании с трудностями их воспитания в условиях преследований и постоянных перемещений привели к экстремально низкой рождаемости среди евреев. Соответственно выросло число бездетных, «пустых» еврейских семей. Особенно в период 30—40-х годов. И в последующий период это обстоятельство не было компенсировано.

Половая структура населения. Мы можем доказать, что количество жертв среди евреев-мужчин было пропорционально выше, чем среди женщин. Соответственно этот дисбаланс отразился и на половой структуре выжившей части еврейского народа.

Возрастная структура. Уничтожение повлияло на возрастную структуру еврейского населения неравномерно. По-видимому, наиболее дееспособные возрастные группы евреев были уничтожены полностью. Это случилось прежде всего в Восточной Европе, где еврейское население было сравнительно моложе… В остальном скорее всего выживание среди физически здоровых взрослых людей было выше, чем среди детей, особенно младенцев… В дополнение к снижению рождаемости это привело к резкому старению выжившего еврейского населения.

Профессиональные навыки и занятия. В течение периода преследования были утеряны возможности в области образования, занятости и общественной карьеры. Даже если после войны эти утерянные шансы были различными правительствами формально компенсированы, тем не менее значительная часть евреев безвозвратно утеряли свой социальный статус и возможности экономического процветания…

Еврейская самоидентификация и образ жизни. Одним из наиболее заметных последствий геноцида является тот удар, который был нанесен в этот период еврейской самоидентификации. Это был самый сильный удар за все время существования еврейского общества. Очевидно, что имело место массовое разрушение еврейских общин и социальных групп, которые до этого были сильно связаны с иудаизмом, с его религиозными и культурными обычаями и традициями. Геноцид, своим избирательным ударом, безусловно, снизил еврейскую идентификацию у выживших…»

Это евреи пишут про себя. Спокойно, честно и по делу. Но ведь все, что здесь написано, можно распространить и на нас! С нами произошло то же самое! Евреи, по сути, пишут, что после холокоста они уже не тот народ, что до него. Не так здоровы, не так склонны к воспроизводству, не так воспитывают детей, не так смелы, не так думают, имеют уже другие ценности…

Но ведь это про нас написано! Это мы уже не те. Мы не так здоровы, не так смелы, не так верим в Бога, не хотим учиться, рожать, работать… Спасибо, товарищ Сталин, за детство счастливое наше. Ну и партайгеноссе Гитлеру отдельное спасибо. Уважил, ничего не скажешь.

Есть такой грустный анекдот. Встречаются два старых друга, которые давно не виделись:

– Ну как дела?

– Да ничего. Вот дрессировщиком в цирке работаю. Ты, кстати, видел мой новый номер?

– Какой номер?

– Ну, где я вывожу на арену слона, шепчу ему что-то на ухо, и слон садится?

– Нет, этот я не видел. Я – давно, правда – видел другой номер, где пятьдесят человек на канатах практически вытаскивают на сцену слона, он весь в цепях, орет благим матом, его начинают бить плетьми, палками, жечь раскаленным железом, кровь хлещет… Наконец, после получаса пыток, слон садится.

– Нет, то был отец моего слона…

Евреи, которые первыми и, пожалуй, единственными в мире записали всю историю своего народа, которые уже всех достали навязыванием обсуждения своих проблем, которые, используя любую возможность, трубят на весь мир о своей особенности, непохожести, отдельности от остального мира, эти самые евреи жалуются на ослабление еврейской идентичности.

А мы, потерявшие каждого четвертого, уничтожившие цвет своей нации, разграбившие и разрушившие свои церкви, забывшие своих невинно убитых предков и поклоняющиеся их палачам, ничуть не бывало! Никаких сомнений в силе русского духа. Все путем, господа хорошие, народ – богоносец, чекисты в церкви, а взамен уничтоженной четверти нации – черная металлургия и… победа.

Груз этой победы, вкупе с другими художествами, надорвал народ. Тяжелая грыжа безразличия и апатии опустилась на Россию. Фантастическое невежество в сочетании с идиотским апломбом, пьянство, импотенция, ксенофобия, лень, тяжелая сонливость и вспышки дикой, немотивированной злобы и агрессии, ностальгия по плетке и клетке – вот те трофеи, которые мы, через шестьдесят лет, имеем от этой победы. Даже Одессы и Севастополя нет. Города-герои, гордость и слава России, ныне – заграница.

Нет-нет, не подумайте, что я призываю к вторжению на Украину. И уж тем более я не виню Горбачева и Ельцина в распаде СССР. Это был неизбежный процесс развала империи. Ведь известно, что империи долго не живут. Лет 300–400, не больше… Я просто, как мы и договаривались вначале, смотрю на победу через 62 года. И все…

Ну хорошо. Допустим, что накануне войны у нас было любимое, избранное и подотчетное народу правительство. Допустим, что мирный труд советских людей непосредственным образом сказывался на их достатке и все годы Советской власти они день ото дня богатели и радовались жизни. Допустим даже, что не было репрессий, голодомора, коллективизации. Допустим, что Сталин не собирался нападать на Европу и Гитлер напал на нас немотивированно, вероломно, что был акт неспровоцированной агрессии. То есть допустим, что все было так, как написано в школьных учебниках. Тогда, конечно, такую страну и защитить не грех. Тогда «вставай, страна огромная», тогда «весь советский народ как один человек» и «все для фронта, все для победы»…

Но и тогда возникают вопросы. А чем можно мотивировать огромные людские потери во второй фазе войны? А почему был выбран вариант форсированного разгрома фашистской Германии, предусматривающий колоссальные жертвы среди наших солдат? Зачем нам были эти все территории? Польша, Чехия, Словакия, Венгрия, Румыния, Болгария и так далее… Вот сейчас, черед шестьдесят два года, может мне кто-нибудь ответить на один простой вопрос: если бы не мы, а американцы взяли Берлин, а мы сохранили бы жизни более миллиона наших людей, что бы изменилось?

Цена, уплаченная за «освобождение» Европы, не имеет объяснения. Особенно сейчас, когда мы знаем, как благодарят нас за «освобождение» «освобожденные» народы. Пожалуй, единственный позитив от форсированного наступления Красной армии – это спасение евреев от полного уничтожения. Вот смотрите: все уже было готово. Печки гудели, эшелоны с евреями подходили по графику, машина уничтожения работала на максимальных оборотах. И тут на тебе: русский Иван на танке приехал и всех оставшихся евреев спас от неминуемой смерти.

Правда, статистика довольно необычная: на каждого спасенного еврея чуть ли не по три-четыре русских положить пришлось. Ну так эта статистика была заложена великим Сталиным. Тут не поспоришь. Именно он решил не отдавать американцам Восточную Европу…

Миллионы праведников

В еврейской этике есть учение о праведниках-неевреях. Я не буду здесь подробно разбираться в хитросплетениях еврейской религии, а остановлюсь лишь на том, что еврейское учение признает праведниками, в том числе и прежде всего тех гоев, кто помогает евреям выжить.

Хрестоматиен пример с Оскаром Шиндлером, с большим количеством других людей, которые спасали евреев во время холокоста. В Иерусалиме есть специальная Аллея праведников, где в честь каждого из них посажено дерево.

Согласно Торе, первым праведником был Ной, праведником был Лот, единственный спасенный Богом из Содома и Гоморры, и (внимание!) праведником был персидский царь Кир (на иврите – Корэш). Причем Кир даже среди праведников считается особо важным и праведным праведником. Пророк Исайя (на иврите – Иешайя) считал его действия боговдохновенными, хотя и признавал, что Кир истинного Бога так и не познал. Он просто был Его орудием.

Чем же так отличился персидский царь Кир? Всего лишь тем, что напал на Вавилон, покорил его, а евреям, которые к этому моменту уже семьдесят лет как находились в вавилонском плену, разрешил вернуться домой и позволил восстановить Храм.

Чему учит нас этот случай праведности? Тому, что если человек объективно совершает добрый поступок, то этот поступок так и остается добрым и достойным награды, независимо от реальных мотивов, которыми руководствовался этот человек, поступая так, а не иначе. Действительно, ведь царь Кир был ничуть не лучше вавилонского царя Валтасара, которого он победил, – такой же захватчик, грабитель и душегуб. И напал он на Вавилон отнюдь не с вегетарианскими намерениями спасти евреев. Так уж по ходу дела получилось, что взял да и спас. А уже через несколько лет персидские армии вторгнутся в Элладу и триста спартанцев будут сражаться в Фермопильском проходе…

Да, трудно персидского царя назвать положительным героем, однако факт налицо: есть в послужном списке сделанное доброе для евреев дело, пусть сделанное походя, не задумываясь, почти случайно, но сделанное, – зачисляешься в праведники. Поверьте, я ничего не придумал, это написано во всех еврейских книгах.

Первая мысль, которая приходит в голову, что Сталин – праведник. Не только потому, что его армии спасли евреев от неминуемой смерти, но и потому, что после войны он оказал решающую поддержку в признании Государства Израиль. Чем не современный Кир – орудие Бога? И спас, и разрешил вернуться на Землю обетованную. Но нет, не поворачивается язык назвать Сталина праведником. Хоть и совершил он доброе для евреев дело, однако сильно он себе подпортил репутацию борьбой с космополитизмом. Прокатилась эта борьба катком по всей уцелевшей еврейской интеллигенции и оставила зияющую дыру в еврейском народе, едва живом после гитлеровского геноцида.

Но вот кто ничем не запятнал свою праведность перед евреями, так это миллионы солдат Красной армии, что зарыты в бесчисленных могилах по всей Восточной Европе. И нет у них никакой аллеи в Иерусалиме, и не молятся за них раввины в своих печальных молитвах, и не снимают голливудские режиссеры про них пронзительные и талантливые фильмы… Закопаны их косточки, давно забыты их имена, и растворился в земле их прах. И только иногда тонкие и образованные интеллектуалы уставшим голосом поговорят о «природном антисемитизме» русских, и все…

Хотя, впрочем, это и не евреев вина. Если уж мы сами все забыли, что ж тогда на других пенять. Вот голые факты: «Во всем мире, на территории 49 государств, находится около 52 тысяч воинских захоронений, где покоятся останки советских и российских воинов. В общей сложности в этих могилах покоится прах около 9 миллионов человек. Установлены имена лишь около четверти из них». Это заявление сделал начальник Военно-мемориального центра (ВМЦ) Вооруженных сил РФ генерал-майор Александр Кирилин.

А что касается евреев, то они, конечно же, помнят своих спасителей. В одном из последних репортажей из Таллина, еще до разрушения памятника русскому солдату, я у его подножия увидел большой венок с надписью на иврите. Значит, есть истинное понимание праведности этих мощей. Значит, молятся евреи за своих спасителей.

А вот официальное заявление Центра Симона Визенталя (крупнейшего и авторитетнейшего учреждения по вопросам холокоста и нацистских преступлений):

«Перемещение памятника принижает жестокость преступлений холокоста в Эстонии и оскорбляет память жертв нацизма в этой стране. Недвусмысленно осуждая преступления против эстонцев всех конфессий и национальностей при Советской власти, ни в коем случае нельзя забывать, что именно Красная армия остановила массовые убийства, проводившиеся нацистами и их приспешниками из числа местных граждан вплоть до освобождения Эстонии от оккупации нацистской Германией. Удаление памятника эстонским правительством отражает прискорбное отсутствие у него понимания глубины преступлений нацизма и оскорбляет память его жертв. Демарш эстонских властей не вызывает удивления с учетом того, что Эстония проявила безразличие к преступлениям, совершенным эстонскими пособниками нацистов, и с момента обретения независимости не привлекла к ответственности ни одного из них, в то время как многочисленные советские функционеры были осуждены местными судебными органами». Тут, собственно, и добавить нечего.

Кстати, интересно было бы послушать образованного еврейского богослова по поводу эстонцев. Меня интересует, например, как он оценивает их «археологические раскопки». Что это за упражнение? Для чего оно? Что они хотят нам показать, эти горячие эстонские парни?

И пока суд да дело, я вам расскажу, что я думаю по этому поводу.

Недосверхчеловеки

С самого начала оккупации Прибалтики власти Третьего рейха никогда не позволяли эстонцам и латышам даже заикаться по поводу своей независимости. План Гитлера был прост – полное поглощение этих территорий, а для латышей и эстонцев – программа «ариизации», то есть ассимиляции и постепенного превращения в немцев. У нацистов это как-то очень сложно и запутанно объяснялось, но смысл был именно такой.

Вот, например, цитата из письма министра по восточным территориям Третьего рейха (уроженца, кстати, Таллина) Альфреда Розенберга: «…территории между Нарвой и Тильзитом всегда были связаны тесными узами с немецким народом. Семисотлетняя история внутренне сориентировала большую часть живущих там народов на Европу и, несмотря на все угрозы со стороны Москвы, врастила их в великогерманское жизненное пространство.

Цель деятельности рейхскомиссара в Эстонии и Латвии… заключается в формировании здесь рейхспротектората, а затем в превращении этой территории в часть великогерманского рейха путем привлечения к сотрудничеству полноценных с расовой точки зрения элементов и мер по переселению. Балтийское море должно стать внутренним Северным морем под владычеством Германии.

…Что касается переселенческой политики, то необходимо иметь в виду, что 50 процентов эстонцев сильно германизированы вследствие смешения с датской, немецкой и шведской кровью, что позволяет рассматривать их как родственный немцам народ… Приток фольксдойче мог бы больше всего активизировать процесс германизации территорий у границ Восточной Пруссии.

…Перед рейхскомиссаром, имеющим штаб-квартиру в Риге, ставится преимущественно конструктивная задача. Край, который был завоеван немецкими рыцарями, поставлен на ноги ганзейскими купцами и германизация которого осуществлялась путем постоянного притока немецкой и частично шведской крови, должен превратиться в мощный бастион у границ Германии. Культурные предпосылки для этого налицо, а право позднее расселиться там германский рейх будет предоставлять тем, кто отличился в этой и в Первой мировой войне (потомкам погибших и тем, кто принимал участие в борьбе в Прибалтике в 1919 году и так далее).

…Военный суверенитет также должен находиться в руках германского рейха, а не малых народов Остланда.

…Для начала важно решить вопрос об использовании на работе евреев… Для них с самого начала предусмотрено принудительное привлечение к труду, и в зависимости от обстоятельств они будут собраны в крупные гетто или организованы для работы в колонны и направлены на восстановление объектов, разрушенных во время войны, строительство дорог и так далее.

…Что касается культурной жизни, то необходимо с порога пресекать попытки создания собственных эстонских, латышских… университетов и вузов…Будет принято специальное постановление о введении уроков немецкого языка, по меньшей мере в школах. Можно начать подготовительную работу по реорганизации университета в Тарту в немецкий университет, каким он был прежде, и по восстановлению Высшего Технического училища в Риге…»

Из этой цитаты становится совершенно ясно, что латышские и эстонские эсэсовцы (как, впрочем, и полицаи) никак не могут называться борцами за независимость. Действительно, ведь когда они приносили присягу на «…неограниченное послушание главнокомандующему немецких вооруженных сил Адольфу Гитлеру…», то прекрасно отдавали себе отчет в том, что борются не за восстановление суверенитета Эстонии или Латвии, а во-первых, за право стать «чистокровными арийцами» и войти всем народом в состав Третьего рейха; во-вторых, получить каждому в качестве трофея деревеньку и две-три сотни славянских рабов и, в-третьих, всех евреев – убить, а их имущество – отобрать и поделить.

Что ж, эти стимулы просты, понятны и действенны. Если вы обычному деревенскому парню, откуда-нибудь с эстонского хутора, скажете, что у него есть шанс стать «сверхчеловеком», войти в касту небожителей и править миром, и для этого дадите ему в руки оружие, еды от пуза и возможность безнаказанно грабить, насиловать и убивать «неполноценные народы», то вы почти гарантированно получаете хорошего вояку. Как говаривал Гиммлер, «…я освобождаю вас от химеры под названием совесть…».

Гитлер, как и Сталин, не обещал латышам и эстонцам независимости, но в отличие от Усатого Джо Алоизыч предложил им «гораздо лучший мех» – право войти в «расу господ». Психологически этот кульбит был рассчитан достаточно четко. Посудите сами: семьсот лет эстонцы и латыши работали на немецких баронов. Вся аристократия Прибалтики была немецкая, а местным была отведена участь «рабочей скотинки». У латышских и эстонских крестьян веками вырабатывался стереотип, что немцы – это господа, хозяева, власть. Даже когда эти территории были завоеваны Россией, даже и тогда бароны остались владельцами своих поместий и, присягнув русскому царю, «остзейские» немцы влились в военную и научную элиту России.

И вот теперь пришли эти самые «господа» и говорят: «Будете вместе с нами – будете нами». Из угнетаемых превратитесь в угнетателей – в общем, как поется в известной песенке, «кто был ничем, тот станет всем». Легко представить себе тот энтузиазм, с которым эстонцы и латыши ломанулись «воевать с большевизмом». Особенно трогательно в этом отношении поведение латышей. Эти «борцы с коммунистической угрозой» поставили для Гитлера две дивизии, то есть ровно столько же, сколько в Гражданскую они поставили для Ленина и Троцкого. То есть против Советской России воевало примерно столько же латышей, сколько боролось за установление в этой самой России Советской власти. Удивительная последовательность, ничего не скажешь…

Чтобы лучше осознать уровень вовлеченности, например, эстонцев в войну на стороне Гитлера, приведу некоторые цифры.

По официальным данным, в июне 1941 года численный состав Красной армии был около пяти миллионов человек. Как известно, в то время – как, впрочем, и сейчас – в СССР была всеобщая воинская повинность. С учетом взрывоопасной обстановки в Европе вряд ли Сталин позволил бы осуществлять призыв так, как он осуществляется сейчас. То есть возможностей «откосить» от армии в то время практически не было. Таким образом, можно смело предположить, что Красная армия к началу войны имела в своем составе весь, как выражаются военные, «контингент» призывного возраста.

Население СССР в тот период было около 150 миллионов. Примерно половину населения составляли старики и дети. Половину трудоспособного населения – женщины. Следовательно, мы приходим к выводу, что трудоспособного мужского населения было 35–40 миллионов человек. То есть в армию был призван каждый восьмой трудоспособный мужчина. Это очень высокий уровень мобилизации.

Коренное население Эстонии перед войной составляло 940 тысяч человек. Поскольку служба в полицейских частях и в эстонском легионе СС была добровольной, а русских в эстонские части не брали, то соответственно считать нужно не от общей численности населения Эстонии, а только от количества эстонцев. Итак, половина – старики и дети. Половина от половины – женщины. Итого: трудоспособных мужчин-эстонцев накануне войны было примерно 235 тысяч человек.

За годы войны в полицейских частях и эстонском легионе СС служило около 70 тысяч человек. Таким образом, практически каждый третий трудоспособный эстонец воевал на стороне Гитлера. То есть уровень мобилизации эстонцев был по крайней мере в два раза выше, чем у Сталина перед войной, и достигал уровня мобилизации СССР в самый пик войны, когда численность Красной армии доходила до 11–12 миллионов человек. Что же касается латышей, то у них показатели мобилизации были даже выше, чем у эстонцев.

Воевали эстонцы и латыши не где-нибудь, а на передовой – в отличие от власовцев, которым Гитлер до конца не доверял. Воевали они хорошо. Полицейские части тоже были безупречны и прилежно участвовали во всех карательных акциях. Вот небольшая справка по этому вопросу, которую я составил на основе данных, приведенных в книге К. Семенова «Войска СС» (М.: Яуза, 2004), и дополнил данными из газет и Интернета.

Бригаденфюрер СС Шталекер издал 20 июля 1941 года приказ, которым создавалась Рижская вспомогательная полиция порядка численностью три тысячи человек, а начальник немецкой полиции Латвии, бригаденфюрер СС Шредер, учредил в августе должность командира полиции порядка, которому была подчинена вся латышская вспомогательная полиция, куда служить шли с энтузиазмом.

То же было и в Эстонии. Британский историк Гордон Уильямсон пишет: «Отклик эстонцев на призывы немцев оказался таким, что набралось достаточно добровольцев, чтобы сформировать три полноценных армейских батальона, несколько полицейских батальонов и шесть погранично-сторожевых полков».

В итоге к осени 1941 года немецкие власти располагали в оккупированных странах Балтии крупными местными вспомогательными силами для несения полицейской службы и службы в «воспитательно-трудовых лагерях», где уничтожались военнопленные. Только в Эстонии их было создано 25, и там в 1941–1944 годах было уничтожено 64 тысячи советских военнопленных, а в «воспитательно-трудовом» концлагере Саласпилс под Ригой было загублено свыше 100 тысяч человек, включая детей, у которых брали кровь для немецких раненых солдат. В этом принимали участие местные полицейские силы.

Уже с осени 1941 года эстонские добровольческие батальоны воевали в составе германского вермахта. А в июле 1942-го, в первую годовщину «освобождения» Таллина немцами, глава нацистской администрации Эстонии генерал-комиссар Карл Литцман обратился с призывом к местному населению создать эстонский легион для участия в боях на Восточном фронте. Это обращение нашло живейший отклик.

В короткие сроки были сформированы три батальона 1-го эстонского добровольческого гренадерского полка. Причем один батальон полка вскоре был придан самой элитной неарийской дивизии ваффен-СС «Викинг» и отличился в боях. В мае 1943-го оставшаяся часть полка была укомплектована до размеров бригады, став 3-й эстонской добровольческой бригадой, состоявшей из 45-го и 46-го гренадерских полков.

А в 1944 году рейхсфюрер СС Гиммлер решил создать полнокровную эстонскую эсэсовскую дивизию, слив 3-ю бригаду с эстонскими добровольческими батальонами, воевавшими в составе вермахта, и несколькими полицейскими батальонами; 658-м эстонским армейским батальоном командовал эстонец, майор Альфонс Рабане, награжденный Гитлером в феврале 1944 года Рыцарским железным крестом.

Боевое крещение части дивизии получили в ожесточенных сражениях под Нарвой, где, кроме эстонцев, сражался цвет эсэсовского интернационала – части 11-й добровольческой панцер-гренадерской дивизии «Нордланд», голландского легиона «Нидерланды», фламандской бригады «Лангемарк», бригады «Валлония» и двух латышских эсэсовских дивизий.

В тех боях участвовало такое количество эсэсовских добровольцев из разных стран, что Нарвское сражение получило название битвы европейских СС. Эту битву эсэсовцы проиграли. Но эстонская дивизия так проявила себя в боях, что по приказу Гиммлера большую ее часть эвакуировали в Германию из Курляндского котла (Латвия) и потом она сдерживала советское наступление в Силезии и Чехословакии.

Боевые качества эстонских эсэсовцев были высоко оценены руководством. Шесть бойцов и командиров дивизии (в том числе отличившийся под Нарвой унтершарфюрер Харальт Нугисекс) были награждены Гитлером по представлению Гиммлера Рыцарским железным крестом.

В марте 1945 года дивизия в полном составе в районе немецкого города Виттенберг была окружена частями Красной армии. С боями дивизия вышла из окружения и отступила в Чехословакию, где оставалась до полного разгрома Германии. 11 мая 1945 года под Прагой основная масса личного состава (10 тысяч человек) была взята в плен Красной армией. Однако часть эстонцев (включая 3 тысячи человек из учебного полка дивизии) отступили на запад и сдались англо-американским войскам.

По схожему сценарию развивались события в Латвии, откуда 16 октября 1941 года на фронт в Россию был отправлен 16-й добровольческий латышский батальон под командованием полковника-лейтенанта Карлиса Мангулиса. А в конце декабря в Белоруссию отправили 17-й Видземский латышский батальон.

Желающих служить было так много, что шеф немецкой полиции рейхскомиссариата «Остланд» обергруппенфюрер СС Эккельн решил на этом отличиться и стал поставлять латышских добровольцев на все фронты. 13 января 1942 года он отправил 18-й Курземский батальон на Украину. 30 марта «одолжил» 21-й Лиепайский батальон осаждавшей Ленинград группе армий «Север». В мае направил еще два латышских батальона на Украину, один – в Белоруссию и один опять под Ленинград. К середине 1942-го семь латышских добровольческих батальонов воевали на Украине, шесть – в Белоруссии и Польше, а три батальона отличились в боях под Ленинградом, где были отмечены немецким командованием и рейхсфюрером Гиммлером, посетившим в январе 1943-го Ленинградский фронт.

Убедившись в боеспособности латышей, Гиммлер приказал сформировать латышский легион СС, куда пожелали вступить 32 тысячи добровольцев! В марте 1943 года сформированную из них 15-ю ваффен-гренадерскую дивизию СС (1-ю латышскую) возглавил министр обороны Латвии генерал Рудольф Бангерскис, удостоенный звания группенфюрера СС.

Боевое крещение 1-я латышская дивизия СС получила в ноябре 1943 года в боях под Новосокольниками, отражая наступление советских войск. Как пишут историки, «защищались латыши отчаянно и успешно отразили несколько атак противника, хотя и ценой больших потерь». После этого дивизия участвовала в непрерывной серии тяжелых оборонительных боев, а осенью 1944-го едва избежала окружения, когда ее вывели в Восточную Пруссию. А затем под ударами Красной армии дивизия отходила все дальше на запад, и в апреле 1945-го остатки дивизии сдались британским войскам.

Доблесть, проявленная латышами в боях, побудила немцев сформировать в марте 1944 года 2-ю латышскую добровольческую дивизию, получившую название 19-й гренадерской дивизии ваффен-СС.

Когда численность дивизии достигла штатных 10 500 человек, ее бросили в ожесточенные оборонительные бои под Ленинградом. Потом дивизия участвовала в уже упоминавшейся битве под Нарвой, а затем с боями отступала, пока не попала в Курляндский котел, где почти вся погибла.

11 гренадеров дивизии были удостоены Гитлером Рыцарских железных крестов, а командир 42-го добровольческого гренадерского полка СС обер-фюрер Волдемар Вайс стал первым латышом, получившим эту награду.

Что касается полицейских сил, то «художества» латышских карателей я уже описал в своей статье «Еще один член цивилизованной семьи народов». А относительно эстонских полицаев фактура следующая.

Как уже отмечалось выше, эстонские полицейские формирования стали создаваться сразу же после прихода фашистов. При помощи абвера и СД были образованы «отряды самообороны» («Омакайтсе»). К ноябрю 1941 года ими было проведено 5 033 облавы, арестованы 41 135 человек, из которых казнены на месте 7357человек. Из них2 тысячи – евреев. Помимо евреев, эстонская полиция и «силы самообороны» ликвидировали сторонников Советской власти (к которым зачастую причислялись все русские). После занятия вермахтом Тарту летом – осенью 1941 года в противотанковом рву отрядами «Омакайтсе» были убиты более 12 тысяч мирных жителей и военнопленных.

К середине года полицейские силы Эстонии составляли более 10 тысяч человек. Они действовали не только на территории своей республики – 36-й эстонский полицейский батальон участвовал в массовом расстреле евреев в белорусском городе Новогрудок. Другие эстонские батальоны несли охрану лагерей военнопленных, работавших на угольных шахтах Украины. 286-й батальон участвовал в карательных операциях в Восточной Пруссии и Белоруссии. 658-й восточный батальон проводил карательные операции против мирного населения в районе г. Кингисепп и дер. Керстово (Ленинградская область), сжигал целые деревни (Бабино, Хабалово, Чигиринка и др.).

Спецбатальон «Остланд» на территории Украины и Белоруссии участвовал в расстреле евреев (12 тысяч человек). В ноябре 1942 года батальон участвовал в ликвидации партизан в районе г. Овруч, где было сожжено более 50 деревень и расстреляно свыше 1500 жителей. В одной из деревень заживо сожжены 40 крестьян. Также были расстреляны как «неполноценный расовый элемент» 243 цыгана в концлагере Харку.

Эстонские полицейские участвовали в ликвидации евреев, привозимых из стран Европы, в основном из Чехии. 5 сентября в местечко Каасику прибыл эшелон с тысячей евреев из гетто Терезиенштадт. Все они были расстреляны эстонцами. Через неделю такая же судьба постигла и евреев, доставленных из Берлина.

В 1943 году в концлагерь Клоога, охрану которого нес 287-й эстонский полицейский батальон, были доставлены несколько тысяч евреев из гетто Каунаса, Вильнюса, концлагеря Саласпилс в Латвии и Трансильвании, которых впоследствии использовали на торфоразработках. Перед наступлением Красной армии все они были расстреляны эстонцами. Всего за годы войны эстонцы-каратели уничтожили более 150 тысяч человек.

К чему я все это пишу? Да к тому, что эстонцы и латыши были нашими противниками во Второй мировой войне. Просто-напросто. Они воевали на стороне Гитлера и потерпели поражение. Нет, я далек от обличительного пафоса. На стороне Гитлера много кто воевал. Например, в гитлеровскую коалицию входили Италия, Венгрия, Румыния, Болгария, Турция, Япония. Я про другое, я про независимость и суверенитет. Вот представим на секундочку, что в 45-м году Эстония и Латвия сохранили свою государственность и не были… да-да, я готов согласиться и с такими терминами – «оккупированы», «захвачены» сталинским СССР. Как бы державы-победительницы рассматривали статус этих государств? Безусловно, как государств – участников войны на стороне фашистов. Со всеми вытекающими от этого последствиями. Не отщепенцы, не прислужники, не обманутые юнцы, а практически все (!) мужчины призывного (да и не призывного) возраста этих стран воевали на стороне Третьего рейха.

Из этого в общем-то довольно очевидного факта вытекает интересная и актуальная частность. Красная армия не освобождала Эстонию и Латвию. Она их победила. И соответственно памятник русскому солдату в Таллине – это не памятник воину-освободителю. Это памятник воину-победителю. А значит, и статус его должен быть иным. Попробовали бы немцы снести памятник советскому солдату в Трептовпарке. Что бы тогда началось! А тут взятки гладки. И Евросоюз, и НАТО их поддерживают.

Избежать ответственности за такое участие в войне этим народам позволила пресловутая советская оккупация. Эти гордые люди влились в «дружную семью советских народов», а с победителей какой спрос? Никакого!

Я вспоминаю миф об Эзопе. Помните, когда он был обвинен в преступлении и мог избежать ответственности, если бы признал себя рабом. Ему все предлагали именно такой выход. Однако он был свободным человеком и решил предстать перед судом как свободный человек. И был казнен.

Да, конечно, пока латыши с эстонцами были «порабощены» коммунистами, то и вопросов никто не ставил. Какой спрос с рабов? Тем более они сами так себя называют. Но вот они стали свободными. Независимыми и суверенными… Ну что ж, ответьте теперь за все. Ну не трусьте же, не юлите. Скажите: «Да, это наша история. Да, были преступления. Участие в войне на стороне Гитлера – чудовищная ошибка наших народов. Расстрелы, геноцид, участие в холокосте – это наш грех». Так нет. Не хватает смелости. Выдумывают, понимаешь, каких-то борцов за независимость… Стыдно слушать.

В силу понятных обстоятельств у меня много знакомых из числа бывших советских немцев, ныне проживающих в Германии. Так вот они рассказывают интересную вещь. В составе немецких налогов есть и суммы, предназначенные на выплаты жертвам фашизма. Наши, конечно же, давай возмущаться: «А мы-то тут при чем? Мы никакого отношения к этому не имеем. У нас вон тоже есть погибшие на войне, только в составе Красной армии». А им ответили просто: «Вы приехали на свою историческую Родину. Вы хотите влиться в свой народ. Так и разделите с ним его историю. А в ней было всякое. И хорошее, и плохое. Это наше государство. И если вы хотите быть его гражданином, то должны вместе со всеми нести историческую вину своего народа».

Господа латыши и эстонцы! Если вы считаете себя свободными людьми, то не пугайтесь своей истории. Имейте мужество признать очевидное. И взять за это ответственность. Как свободные люди. Если вы таковыми себя считаете.

За время войны в Красную армию было призвано около 30 миллионов человек.

Убыль личного состава Красной армии в течение войны в связи с увольнением составила около 1 миллиона человек.

По состоянию на май 1945 года численный состав Красной армии был около 11 миллионов человек.

Итого погибло 18 миллионов солдат.

Остальные погибшие – это мирные жители. Сколько их – никто не знает.

А.К.