Отклонение от нормы, или приключения томбоя, обыкновенные и невероятные (книга первая)

Школа

Утром я проснулся в прекрасном настроении, ничего нигде не болело, хотелось бегать и прыгать. Быстро вскочив, я побежал в ванную. В зеркале я увидел чью — то незнакомую мордашку, к моему изумлению, лицо приобрело почти нормальный цвет, а тело перестало быть похожим на леопардовую шкуру.

Я не мог поверить, что это сделал Юрик.

Потом меня посетила неприятная мысль: если Юрка меня лечил своей энергетикой, в каком он сейчас состоянии?

С другой стороны, если он сейчас не валяется без сознания, значит, жив — здоров.

Помывшись, я отправился в поликлинику.

Первый неприятный сюрприз ожидал меня в регистратуре.

Я был записан, как Саша Денисова, а я сказал, что Денисов Саша. Еле выкрутился, сказав, что я брат-близнец, пришёл записать больную сестру.

За моей спиной в очереди несколько подростков давились от смеха, они, видать, знали меня.

Второй сюрприз ожидал меня в холле перед кабинетами. Там отирались вчерашние бойцы Вовчика. Они хмуро посмотрели мимо, сделав вид, что меня нет. Вид у них был неважный. Почти как у меня в прошлую субботу. Сначала я тоже хотел притвориться пеньком, но не удержался и спросил:

— Эй вы, а где Вовчик?

Ещё более хмуро, не глядя, они удостоили меня ответом:

— В больнице Вовчик. На тебя написали заявление в полицию, так что жди.

— Стукачи, — с презрением сказал я.

— Мы отказались писать, это мама Вовчика.

— Понятно, вернее, ничего не понятно, не мог я со своим бараньим весом нанести серьёзные травмы.

— Нанёс.

— Вы что, на меня обижаетесь?

Пацаны промолчали и отвернулись. Наверно, всё-таки обиделись.

На приёме у знакомой уже Ани меня раздели до трусов, повертели вокруг своей оси, устроили несколько тестов, и Аня недоумённо развела руками:

— Если бы не видела тебя позавчера, я бы подумала, что прошло не менее недели. Чем ты лечилась?

— Исключительно любовью и заботой близких.

— Что же ты такая худая? Плохой аппетит?

— Был совсем плохой, надеюсь к зиме потолстеть.

— Ну, толстеть не стоит, а скрыть кости надо. Смотри, у тебя даже зачатков груди нет, как мальчишка. Безжировой прослойки может быть задержка развития, а это скажется в будущем.

— Что вы всё обо мне. Как дела у тех мальчишек?

— Знакомые? Ничего страшного, небольшое сотрясение да синяки на лице. На то они и мальчишки, а тебе пора взяться за ум. Стиль стилем, а здоровье превыше всего.

— Я буду аккуратен.

— Хотелось бы верить. Принимай до конца лекарства, что тебе выписали, завтра можешь идти в школу. Сейчас выпишу справку.

Забрав справку, я вышел из лечебного учреждения и направился домой, но далеко не ушёл.

— Денисова, подожди.

Оглянувшись, я увидел побитых мною ребят.

— Покажешь нам приёмы?

— Прямо здесь?

— Можно на том же пляже как-нибудь. Только не так жестоко.

— Я подумаю, только вы же будете ребят обижать?

— Мы не хулиганы, нас Вовчик попросил.

— И вы втроём на беззащитную девочку…

Мальчишки засопели.

— Вы мне дали хорошую идею, запишусь я в секцию самбо и дзюдо. Всего хорошего.

Дома я разогрел себе обед, поел и отправился долбить учебники, дожидаясь Толика.

Взялся за историю средних веков, с интересом читал учебник, сопоставлял с тем, что знал по книгам Дюма и Скотта. Единственно, что напрягало, так это необходимость запоминать даты.

Вспомнил по прошлой жизни, что учитель истории предлагал делать большие таблички из ватмана, на одной стороне крупно писать дату, на другой — событие. Кому надо это? А! Для попа-данцев!

Вот забросило бы меня в средние века, ничего бы не знал, когда началась та или иная война, где будет твой враг в нужное время. Прекрасный стимул не учить, а зубрить учебники, хотя не факт, что автор данной книги не написал отсебятину. Особенно из фонда Сороса…

Но то, что попаданцы существуют, я прочувствовал на собственной шкуре. Почесав шкуру на спине, я собрался читать учебник дальше, но тут раздался звонок, и я побежал открывать.

Пришёл Толик. Отправив его умываться, я разогрел ему обед и сел напротив, с чаем.

С удовольствием я смотрел, как он поглощает сначала борщ, затем пюре с курицей.

Потом уже лениво он пил чай с сахаром и печеньем.

Я хотел сначала пошутить, но вовремя прикусил язык, подумав, что потом будет не затащить Толика к себе домой.

— Что там, в школе? — Толик пожал плечами: что там может быть?

— А я в поликлинике встречал пацанов, знатно мы их отделали. Не помнишь, как их зовут? А Вовчик в больнице.

— Их зовут Генка и Тимка, отделал их ты. Саша, они же совсем ещё пацаны.

— Они, вообще-то не в претензии, но заяву в милицию накатали. Пошли, перепишу домашнее задание.

Мы зашли в нашу с Юркой комнату, Толик открыл свой рюкзачок и достал дневник.

— Где моя одежда?

— Посмотри в шкафу, пока я переписываю.

Я открыл дневник и порадовался за друга. Всё было записано ровным, аккуратным почерком, отметки все положительные. Перевёл взгляд на свой дневник и скривился. Начав писать, я с удивлением увидел, что почерк мой не отличается от прежнего владельца моего тела, такой же корявый.

— Толик, нашёл свою одежду?

— Я не буду рыться в твоих вещах.

— Ладно, посмотрим, мама должна была сюда положить.

— Ты счастливый, Саша, — сказал вдруг Толик.

— Я?!

— У тебя большая семья, вы любите друг друга.

— А у тебя?

— Мои родители разошлись, мама уехала с Катей в Тамбов, я с папой живу.

— Тебя мама отпустила?

— Нет, но как я папу мог оставить одного?

Вот тебе и Толик, права была мама, с первого взгляда определила.

Открыв шкаф, я увидел выглаженные вещи Толика.

— Останешься? — спросил я, — позанимаемся вместе.

— Извини, мне надо домой.

— Ты на меня обиделся?

— Что ты?! — вскинул он испуганные глаза. — Я бы навсегда остался у тебя, согласен спать у порога, рвать твоих врагов!

— А мне не разрешаешь?

— Тебе нельзя, вдруг озлобишься.

— Вот что, Толик, — подумав, сказал я. — Давай запишемся в секцию самбо, никто нам не будет страшен.

— С тобой хоть куда, только сейчас мне надо домой, папе помочь.

Проводив Толика, я снова засел за учебники.

Прозанимался до вечера, пока в прихожей не раздались голоса мамы и Юрки. Я кинулся к ним навстречу, обнял обоих и буквально затанцевал от радости.

— Соскучился? — засмеялась мама. — Толик у нас?

— Нет, ушёл, дома какие-то дела. Он сегодня подтвердил твоё предположение, у него действительно нелады в семье. Родители развелись, и он живёт вдвоём с папой. Надо будет сходить, посмотреть, как он там.

— Правильно, Саша, наконец-то ты начал думать не только о себе. Помоги отнести покупки.

Я отнёс пакеты и пошёл искать брата, который куда-то тихо испарился.

Нашёл я его в своей комнате и с первого взгляда убедился в своих подозрениях. Был он бледен, под глазами появились круги.

— Юрик, зачем ты так делаешь? — братик засопел и полез под стол включать компьютер, — ничего бы со мной не случилось, посидел бы дома ещё недельку, поучил бы уроки самостоятельно.

— Мне надо проверять свои способности, а тут такой случай.

— Тогда иди, покушай.

— Я уже поел в садике.

— Ну что там за еда!

— Нормальная еда.

— Лучше моей?

— Лучше твоего ничего нет.

— Спасибо. Можно тебя подержать на руках?

— Держи, мне не жалко.

Я держал СВОЕГО брата на руках и думал, что окончательно врос в эту семью.

Вечером мы опять все собрались на кухне поужинать.

— Когда в школу? — спросила мама.

— Завтра.

— Уже? Даже не верится, в пятницу тебя хотели отправить чуть ли не в реанимацию.

— Дома и стены помогают, тем более дома тебя так любят.

Папа крякнул, но промолчал.

Укладываясь спать, я спросил брата, — а можно мне тебя полечить?

— Тебе меня нельзя, ты ещё очень слаб.

— Такты можешь все свои силы расходовать.

— Можно, надо уметь вовремя остановиться.

— А откуда ты берёшь силы?

— Она везде, ну и кушать надо хорошо и разнообразно. Сильные эмоции тоже выделяют много энергии.

— Я никогда не верил в экстрасенсов, а тут — родной брат.

— Ты тоже не совсем обычный человек.

— Это моё наказание.

— Не говори так, мы тебя очень любим!

— Особенно папа.

— Особенно папа.

— Ладно, давай спать, — слегка обиделся я.

— Я снова с тобой лягу. Мне хорошо с тобой, спокойно.

— Не растворись во мне.

Юрик громко рассмеялся.

Утром я пошёл в школу.

Сказать, что я волновался, значит, ничего не сказать.

Я весь дрожал. Мы договорились с Толиком, что пойдём вместе, и он встретил меня на нашем дворе.

Без приключений мы добрались до школы, вошли в класс и заняли свои места. Наши места были за третьей партой в среднем ряду.

— О, Сашка пришла! — кричали одноклассники и протягивали руки.

— Бузыкина рассказала, что у тебя всё лицо синее, а ты, как всегда, красавчик.

— Ничего, — сказал я, — теперь они синие.

— Теперь держись, Алевтина тебе покажет.

Потом прозвенел звонок, и начались занятия. Меня щадили и не спрашивали в мой первый день.

За мной пришли на уроке математики, который вела наша классная руководительница Антонина Павловна.

В класс зашла завуч и отвела меня в кабинет директора.

Войдя, я увидел в первую очередь майора полиции, мужчину около сорока лет. Во главе стола сидела довольно молодая женщина, примерно ровесница моей мамы.

— Садись, — показала мне завуч, усталая женщина где-то за сорок, на стул у стены. Сама, молча, уселась, напротив.

— Ну что, все в сборе, — начала директриса. — Сегодня мы разбираем вопиющий случай, который произошёл в воскресенье в городском парке.

Малолетний хулиган избил троих мальчиков, гуляющих в парке. Двое лечатся амбулаторно, третий, Вова Ковалёв находится в больнице.

Я слушал и не мог понять, что это за полицейская сводка. Посмотрев по сторонам и не обнаружив хулигана, я с удивлением уставился на директора.

Меня опередил майор.

— Так, где хулиган?

— Вот он сидит, встань, Денисов, пусть на тебя посмотрит полиция.

«Вау! Она признала меня мальчиком! Для этого стоило похулиганить!»

Я встал и поклонился уважаемой публике.

— Погодите, — сказал майор. — Фамилия Ковалёв мне знакома.

— Да, это мой сын, — с вызовом сказала Алевтина Андреевна, — у него частично разошёлся шов на животе после недавно проведённой операции, о чём Денисову было прекрасно известно. Он специально ударил ногой его в живот, чтобы вызвать у Вовы шок. Я думаю, хулигана надо примерно наказать вплоть до исключения из нашей школы.

— Слово тебе, Денисов, — сурово сказал майор. Мысленно я ему поаплодировал. Обычно на детей давят до слёз и раскаяния и потом, морально подавив, принимают любые решения.

Я достал справку из поликлиники и, молча, передал её завучу.

— Что это? — спросила директриса у завуча.

— Справка из больницы. Дана Денисовой Александре об освобождения от школы на три дня… Так, сильное сотрясение мозга, множественные ушибы тела, подозрения на переломы рёбер, опасная гематома на затылке.

Завуч посмотрела на меня.

— Ты не похожа на смертельно больную.

— Я лечился, — скромно сказал я, — и у меня есть свидетели. Лена Бузыкина, Толя Зверев, врач СМП, медицинская сестра, то есть брат, участковый детский врач, о папе-маме и брате я не говорю.

— Я ничего не понимаю, — взял слово майор, — это мальчик или девочка?

— Он считает себя мальчиком, вот и пусть отвечает, как мальчик.

— Он у вас что, гермафродит?

— Да какой он гермафродит, обыкновенная девочка.

— Вы меня совсем запутали, давайте разберёмся. Подозреваемый, ответьте, каков ваш пол? — в его голосе я услышал веселье.

— По свидетельству о рождении — женский.

— А на самом деле?

— Я идентифицирую себя мальчиком.

— Так ты готов отвечать за свои поступки как мужчина?

— Всегда готов.

— Будем разбираться дальше. Зачем ты предоставил справку?

— Данные побои совершили Ковалёв и компания. Побои они наносили мне регулярно из-за личной неприязни. Они, так же, как и вы, считают, что я должен вести себя, как мужчина. Администрация школы в курсе.

В результате полученной травмы я частично потерял память, и, при нападении на меня трёх молодых людей, я не помнил, чем они больны и защищался, как мог. У меня всё.

— Хорошая речь, — сказал майор, — что скажет обвинение?

— Ничего нам не известно об избиении Денисова, жалоб не было, — сказала директриса.

— Жалоб в полицию действительно не было, но сигналы поступали, — признала завуч. Саша не позволяла родителям жаловаться.

— Подозреваемый может удалиться. Мы вас вызовем.

Я откланялся и вышел. Надо признать, спокойствие мне далось нелегко. Спина была мокрой, да и терпел я долго. Поэтому, отыскав ближайший мужской туалет, я зашёл в него и быстро присел на унитаз. Только я успел застегнуться, в туалет зашёл старшеклассник, настоящий верзила, «мальчик лет шестнадцати».

— Прогуливаешь? — грозно спросил он. Я попытался подойти к умывальнику:

— Дай умыться, — пропищал я.

— Так, — приподнял мой подбородок верзила, — а я тебя знаю, ты девчонка, а похожа на пацана. Дай посмотреть, ни разу не видел пацана с п…

Я сопротивлялся, с ужасом понимая, что моих сил не хватит даже на побег.

— Меня сейчас разбирали за избиение трёх пацанов, — прохрипел я, — я очень сильный.

— Но лёгкий, — сказал старшеклассник, без усилия усаживая меня на подоконник.

— Где тут у тебя. — вцепился он в ремень, шумно сопя мне в ухо.

Я стойко держал оборону, но силы были на исходе.

— Да не цепляйся ты, дай посмотреть!

— Знаю я вас, — пыхчу я. — сначала посмотреть, потом потрогать, потом…

Верзила справился с ремнём, помяв мои пальчики, оставалось только оторвать пуговицу и расстегнуть «молнию»! и вдруг.

— Что здесь происходит? — послышался знакомый голос и в туалет вошёл майор.

Мой враг стремительно оглянулся.

— Да он сам… — вякнул он.

— Идите за мной.

Мы вернулись в директорский кабинет.

— Этот парень сейчас в туалете пытался раздеть Денисова. Что у вас в школе происходит? Я буду вынужден зафиксировать попытку изнасилования.

Парень стал белым, как полотно:

— Он сам! — заорал он, — посмотри, говорит, посмотри!

— Я тебе верю, Арсений, иди на урок, — сказала директриса.

Арсений пулей вылетел из кабинета и куда-то умчался.

— Ну что, Денисов, достукался? Уже в школе совращаешь товарищей?

Майор полиции стал красный, как рак:

— Вы меня за идиота считаете?! — рявкнул он.

— Можешь идти, — кивнула мне директриса. — А мы сейчас займёмся обсуждением твоей судьбы.

Я тихо вышел в коридор, сильно обескураженный. Что за бред? Я виноват в том, что меня били, хотели раздеть.

На цыпочках, постоянно оглядываясь, я добрался до дверей своего класса и осторожно вошёл, красный и растрёпанный.

— Саша! — воскликнула Антонина Павловна, — что с тобой?

Я обвиняюще показал пальцем на дверь:

— Это не школа! Это минное поле! Сначала меня хотели посадить в тюрьму за превышение самообороны, затем какой — то бугай по имени Арсений в туалете пытается снять с меня штаны. Товарищ майор меня освобождает из плена, тащит насильника к директору, директор его отпускает, а меня обвиняет в разврате.

Я оглядел класс. Все молчали потрясённо. Толик весь покрылся пятнами и уставился в парту, Антонина Павловна сказала:

— Иди сюда, никто тебя здесь не обидит.

Я доверчиво подошёл.

— Сними пиджак, — я повиновался. Антонина Павловна поставила меня между колен, невозмутимо расстегнула мне брюки и аккуратно заправила рубашку. Я украдкой кидал взгляды в класс, но насмешек не видел, а видел зависть.

— Что ты такой встрёпанный, Саша? — попеняла она, поправляя мне прическу. — Всегда такой был такой аккуратный, приятно посмотреть. Тебе надо всегда быть выдержанным, как дипломату. На тебя смотрит вся школа, без преувеличения.

В классе встал один мальчик:

— Можно, Антонина Павловна?

— Говори Дима.

— Если тебе, когда надо будет в туалет, скажи, я тебя провожу, — кто-то прыснул, Толик встрепенулся, но промолчал.

— Саша, ты настоящий пацан, приходи к нам в секцию бокса.

— Спасибо, у меня уже есть сотрясение мозга.

Класс взорвался хохотом, Дима покраснел.

Я опомнился:

— Правда, Дима, я очень благодарен тебе за приглашение, но я не шучу, я даже временно потерял память, а насчёт туалета большое спасибо, кто не знает, как мучительно терпеть весь день, пусть смеётся.

— Эти, безусловно, важные вопросы будете решать на перемене, а мы ещё не закончили урок. Саша, ты как, готов? Или сошлёшься на потерю памяти?

— Скорее, на сложные обстоятельства.

Тут дверь открылась, и заглянул майор:

— Разрешите поговорить с Денисовым?

Все загремели, вставая.

— Куда вы его? — нахмурилась Антонина Павловна.

— Через пять минут верну.

— Я с ним! — закричал Толик.

— Разговор, слишком конфиденциальный, — сказал майор.

Эх, если б он разрешил…

— У нас есть максимум десять минут, отойдём к окну.

Мы отошли к окну, и майор спросил меня:

— Ты помнишь адрес той фотостудии?

— Какой фотостудии? — уставился я на него.

— Где ты провёл фотосессию.

— Что за фотосессия?

— Я понимаю, тебе неприятно об этом вспоминать, но пойми, от твоих слов зависит жизнь и здоровье некоторых детей.

— Я ничего не понимаю.

— Я прошу тебя, вспомни, я знаю, что ты там был.

— Вынужден вас огорчить, это какая-то ошибка, даже если я где-то и был, я ничего не помню, могу поклясться на библии, или на пионерском галстуке.

— Это не повод для шуток!

— Какие могут быть шутки?! Мне нечего скрывать.

— Хорошо, — майор достал из папки фотографию, распечатанную на принтере.

На фотографии мальчик, похожий на меня, в костюме ковбоя, широко улыбался. Я пожал плечами:

— Это доказательство?

Майор повернул лист к себе и поморщился:

— Да, сходство сомнительное, особенно на такой копии.

— У вас всё? Скажите лучше, что там с моим делом.

— Придётся поставить тебя на учёт.

— Зачем? Теперь следят за пострадавшими?

— Что делать, от тебя заявлений не было, а от них было.

— Я надеялся, в душе, что хоть детей не будут наказывать вместо бандитов, ещё бы, за них вы горой, попробуй, девочка, окажи хулигану сопротивление, увидев хулигана, ты должна сразу лечь и раздвинуть ноги, а уже потом обращаться в полицию, в состоянии трупа, или близко к тому.

У майора заиграли желваки:

— Обвинять вы все умеете, а помочь не хотите, или боитесь?

— Я сожалею, вы не верите ни одному моему слову, вы потеряли моё уважение, разговор считаю бессмысленным.

— Кто тебя сегодня спас?

— Преступник наказан? Торжествует добро? Да завтра он затащит меня в любой угол и сделает со мной всё, что захочет, и никто ему слова не скажет. Зачем ломать жизнь хорошему мальчику из-за неизвестно кого!

А если я его порежу ножом, моя судьба будет пряма, как полёт пули: колония. Прощайте, на нас уже смотрят.

Я круто повернулся и пошёл к классу, откуда действительно вышла Антонина Павловна.

— Что с тобой, Саша, ты весь дрожишь?

— Поговорите с полицией, и вас затрясёт.

— Ты не во всём прав, Саша Денисов, — майор шёл следом за мной, — возьми визитку, как говорится, если что вспомните, или по другим каким делам.

— Честь имею!

— Антонина Павловна, следующим уроком физкультура, у меня освобождение. Можно, я пойду домой? — я машинально засунул визитку в карман рубашки.

— Замучили бедного ребёнка. Что он от тебя хотел?

— Спрашивал про какое — то фотоателье, фотосессию. Мы были на фотосессии?

— С классом нет, но вы могли ходить с родителями, с друзьями.

— Что-то мне это не нравится, — сказал я, — может быть, я зря погорячился?

— Я всегда настаиваю на выдержке, семь раз подумай, один раз скажи.

— Ладно, иди, лечи свои нервы.

Я зашёл в класс и начал собирать свой рюкзак.

— Ты куда? — поинтересовался Толик.

— В тюрьму! Ладно, не бледней, домой отпустили.

— Можно, я провожу Сашу? — спросил Толик Антонину Павловну.

— У тебя тоже освобождение от физкультуры?

Толик опустил голову.

— Ладно, заходи после уроков, — сказал я и вышел из класса.

Зазвенел звонок.

На футбольном поле нашего двора ребята гоняли мяч.

Я сел на лавочку и с удовольствием стал наблюдать за весёлой вознёй.

Наконец они забили единственному вратарю гол, и, шумно пыхтя, расселись по лавочкам.

— Саша, выходи в футбол играть, а то мы всё проигрываем, — попросил Тёма, который без верхнего зуба.

— Классно, — сказал я, — от физкультуры освободили, побежал играть в футбол.

— Чё, нельзя?

— Да нет, сейчас переоденусь, да выйду, настроение хоть подыму, на свежем воздухе побегаю.

Я поднялся домой, быстро переоделся в трикотажные шор-тики и открытую маечку, прошёл на кухню, сделал бутерброд с колбасой, взял бутылку минералки и побежал на улицу.

Положив пакет с бутербродом и бутылкой на лавочку, подошёл к ребятам:

— Как играть будем?

— Вот наша команда, — указал Тимка на разновозрастную толпу, а вот противники.

— А как отличать, когда бегать будем?

— Мы же знаем всех.

— Некогда в лицо смотреть, за мячом надо следить.

— Но формы у нас нет.

— Об этом надо подумать, создать дворовую команду, летом футбол, зимой хоккей. А сейчас наша команда играет без маек, другая в майках, побежали.

Мы посбрасывали майки на лавку и ринулись в бой. Играли мы в одни ворота, и вратарь не отдыхал, прыгая между штанг.

Я был одним из старших, и легко обыгрывал противника, не чувствуя усталости. Наконец сделали перерыв. Тяжело дыша, подошёл к лавочке с пакетом. Пакета на лавочке не было. Он лежал под лавкой, а моим бутербродом занималась собачка.

— Надо было выше класть, — сказал кто-то из ребят. — забыл, что — ли про Тузика?

— Ладно, вода, зато осталась, — полез я под лавку. Оттуда я увидел зрителей.

Напротив нас на лавочке сидели девчонки. Вылезев из-под лавки, я внимательнее рассмотрел зрительниц. Девчонки десятидвенадцати лет.

Наверно, у нас уже кончились занятия, скоро должен подойти Толик.

— Девчонки! — крикнул я, — в футбол играете? Замените мелких, попинаем мяч!

Мелкие завозмущались, но я цыкнул на них:

— Дайте и девчонкам побегать.

Девчонки, как ни странно, кобениться не стали и подошли к нам.

— Давайте, быстро замещайте вон тех троих, а вы посмотрите, как надо играть.

Вопли малышей мы проигнорировали.

— Кто за нашу команду, снимает футболки.

Десятилетки быстро скинули свои футболки, оставшись в шортиках, те, которым по двенадцать, замялись.

— Если стесняетесь, идите в другую команду, побежали!

Девчонки себя не жалели, бегали не хуже мальчишек, тощие тела лоснились от пота, туда-сюда мотались косички и хвосты, а кое у кого и грудки под футболкой, которые были уже мокрые от пота.

Насовала наша команда 8–5.

Под радостные вопли болельщиков мы подошли к лавочкам с одеждой.

Моя бутылка с водой пошла по кругу и вернулась ко мне пустой.

Девчонки постарше обмахивались полами футболок и с завистью смотрели на нас, голых по пояс.

— Хорошо мальчишкам, — проворчала одна из старших девочек.

— Эт точно! — громко сказал я, и все засмеялись.

— Ребята, — предложил я, — давайте дворовую команду создадим, сражаться будем с соседними дворами, девчонок наберём!

— Тренер нужен! — крикнул кто-то.

— Форма! — подсказал кто-то.

— Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала тренер.

— Может, у кого-то есть знакомый тренер?

Никто не ответил.

— Будем искать. Только одно условие: не разбегаться. Сделаем младшую и старшую команды, разбавим их девочками, а потом соберём сборную.

Ребята восторженно взвыли.

— Ты что это, Сашка, нас позвала? Мы же никогда не дружили, — спросила одна издевочек.

— Так я к девчонкам всегда со всей душой.

Та посмотрела на мои шорты, потом на меня и отвернулась, хмыкнув.

— Мы здесь не в любовь играть собираемся, а в футбол, кому не нравится, не держим. Насчёт формы, кстати, девчонки могут помочь.

— Что, шить будем?

— Зачем же шить? Надо будет зайти в спортивные магазины, найти подходящую, и размеры с ребят снять. А мы родителей попробуем потрясти, когда узнаем сумму, может, мяч ещё приобретём. Давайте, попробуем.

— Скоро зима, — сказал кто-то.

— Зимой можно шайбу погонять. Теперь осталось выбрать капитана.

— Ты предложил, ты и будешь капитаном.

— Всё же надо голосовать, да и подойдут ребята постарше, будут бурчать.

— А они пусть свою команду собирают!

— Справедливо. Ладно, давайте пока каждый вечер просто играть, когда найдём тренера, там он решит, что кому делать.

Я и не сразу заметил Толика, который стоял в стороне, уже переодетый.

— Ну, всё, сказал я, — подбирая свою майку, — пора уроки учить. Пошли, Толик, — и, так, полуголый, пошёл домой, не надевать же чистую майку на мокрое от пота, да и пропылившееся тело.

Бабки на лавочке очень неодобрительно посмотрели на меня, но промолчали.

— Смотри, не простудись, — озаботился Толик, — скучно без тебя в школе будет.

— Ничего, тепло ещё.

— Странно, середина сентября, а так сухо и тепло, обычно в это время идут дожди, холодно, сыро.

— Это, наверно, потому, что я здесь. Знаешь, какой у нас в Приморье сентябрь?!

— Сашка! — со звоном в голосе воскликнул Толик. — Прекрати!

Я смутился. Наверно, перевозбудился за сегодня, путаю уже свои жизни.

— Ладно, извини, Толик, просто пробиваются чужие воспоминания.

Дома я сразу убежал в ванную, бросил в машинку пропотевшую одежду и долго, с наслаждением, натирался мочалкой.

Вытеревшись полотенцем, я обнаружил, что надеть мне нечего.

— Толик! — завопил я.

— Что? — подошёл к двери Толик.

— Подай мне бельё, там, в шкафу.

— Сам не можешь, что — ли?

Я же голый! — возмутился я.

— Я не знаю, что тебе надо, — дрогнувшим голосом ответил Толик.

— Любые трусики, только не Юркины. На себя прикинь.

Толик отправился на поиски, а я, обмотавшись полотенцем, встал перед зеркалом, разглядывая, насколько сошли синяки, потрогал затылок, ещё было немного больно, подёргал себя за волосы, решив, что пора бы подравняться, а то вон, торчат во все стороны.

В дверь поскреблись. Я открыл, смотрю, стоит Толик, отвернулся, зажмурился и протягивает в мою сторону трусы.

Я не мог удержаться: — Что жмуришься, голых пацанов ни разу не видел?

Толик дёрнулся, выронил трусы и бросился в прихожую.

Пока я, давясь от смеха, натягивал трусы-шорты, Толик в прихожей, похоже, обувался. Я выскочил из ванной:

— Стой! — Толик уже взялся за ручку. — Куда? От меня так быстро не убежишь!

— Пусти! — вырывался Толик.

— Бежишь, друг? — зловеще прошипел я. А кто обещал прикинуться ковриком перед дверью?

Толик обмяк, стоял и молчал.

Я решил довершить разгром: — Хочешь, я тебя поцелую?

Толик распахнул ресницы и неверяще посмотрел на меня:

— Правда, что — ли?

Мне стало стыдно за насмешки над невинным ребёнком, и сказал:

— Правда, только закрой глаза.

Толик закрыл глаза, губы тронула мечтательная улыбка.

Он действительно был похож на переодетую девочку, и я, нисколько не тушуясь, прикоснулся к его губам, хотя намеревался чмокнуть в щёчку.

Толик погрузился в нирвану. Я внимательно посмотрел на него и подпрыгнул от неожиданности: кто-то отпирал дверь.

Меня будто ветром сдуло. Никогда не думал, что способен к телепортации.

Когда опомнился, на мне уже были длинные, красные шорты, и я натягивал майку. Только теперь я услышал мамин голос: — Толик, почему не проходишь? — Толик молчал. Пришлось его выручать, и я крикнул:

— Толик пришёл ко мне позаниматься, а я здесь переодеваюсь, — всё-таки я не удержался пустить шпильку: — Толик очень стеснительный.

— Не то, что некоторые, бегают голышом по двору и не краснеют.

— Бабки наябедничали?

— Не бабки, а бабушки. Проходи, Толик, на кухню, сейчас Саша выйдет. Если выйдет.

— Отчего же мне не выйти? — с опаской спросил я, неужели знает про мои приключения?

— Знаю-знаю, — ответила мама на мои мысли, — так что, выходи, подлый трус.

Я с невинным выражением на лице (а чё я сделал?) зашёл на кухню.

Мама готовилась кормить Толика. Толик всё ещё пребывал в нирване.

— А Сашек мы кормить не будем, сегодня не заслужили.

— Мне снять майку?

— Не надо, твои мослы и сквозь майку прекрасно видны.

— Сегодня мне звонили из школы…

— И?

— Приглашали на разбор дела некоего хулигана.

— И?

— Я сказала, что ты большой мальчик и сам способен отвечать за свои поступки. — Мама достала из микроволновки тарелку и поставила её перед Толиком. Сунула в одну руку ложку, в другую хлеб.

— Ешь! — приказал я.

Толик стал аккуратно кушать.

— Что это с ним?

— Мы играем. А что ты так рано?

— Пришла убедиться, что моё чадо ещё живо, о здоровье я не говорю. Что будешь есть?

— Что есть, то и буду. Рассказывай дальше.

— Мне сказали, что ты избил мальчиков, которые гуляли в парке… — Толик поперхнулся, не переставая, однако, кушать. Мы посмотрели на него, но ничего больше не дождались.

— Мама, у меня был сегодня тяжёлый день. Вернее, тяжёлая неделя. Давай подведём итоги. Если я буду говорить правду, Толик будет кивать, если вру, встанет и скажет. Итак. В пятницу меня пытались убить, — кивок.

— в воскресенье меня пытались добить, — кивок, — я не дался, — кивок, — за что был вызван на суд тройки. Должен сказать, нарушений не было, полиция допрашивала меня в присутствии завуча, директор был обвинителем. Меня обвиняли, чуть ли не в предумышленном убийстве, за пару разбитых носов мне грозит немалый срок… учёта в детской комнате милиции и исключением из школы. Затем я был удалён из зала, и, пока они решали мою судьбу, в туалете на меня напал какой-то бугай, решивший заменить мне гинеколога, — и это подтвердил Толик, — но и это ещё не всё, — я выдержал паузу и трагическим голосом сказал: — его представили, как жертву, а меня представили сексуальным маньяком! — кивок.

Мама растерялась.

— Так что, мама, твоя шутка насчёт пистолета перестаёт быть шуткой. Но последняя новость, боюсь, тебя добьёт, — отойдя поближе к двери, я сказал:

— Мы решили создать пару дворовых команд, нанять тренера, купить форму.

— Будем стремиться выходить на городские соревнования! — кивок.

Мама со стоном опустилась на стул:

— Ты действительно меня в гроб загонишь, молодую. Ну, что стоишь у двери? Думаешь куда-то от меня убежать? Иди за стол.

Я покаянно подошёл и сел рядом с мамой. Мама слегка шлёпнула меня по затылку. Я уронил голову и со стуком ударился лбом о столешницу. Замер.

Мама с криком вскочила.

— Мам, ну больно же! — поднял я голову. Даже Толик осуждающе покачал головой.

— Моё терпение кончилось! — воскликнула мама, схватила меня за ухо и, не слушая моих протестующих воплей, поволокла в свою комнату и поставила в угол. Всё, стой, пока папа не придёт! — у меня громко заурчало в животе. — И не урчи, не разжалобишь!

— А как же уроки?

— В углу поучишь. Толик, допивай чай, поставишь стул рядом с наказанным, и будете читать учебники, а письменные, — она повысила голос, — будешь делать ночью! Пойду, схожу за Юркой. — Мама пошла в прихожую, обуваться, а Толик тихонько проник ко мне с печенькой. — Зачем ты это делаешь? — спросил он.

— Переходный возраст наступает. Чувствую, наплачетесь вы все со мной, — произнёс я, хрустя печенькой, — и вообще, что ты меня печеньем кормишь, принеси мне бутерброд с колбасой.

— Сходи, сделай сам, мама уже ушла.

— Не могу. Ты слышал, меня поставили в угол, тебя ко мне приставили. Захочу писать, принесёшь горшок.

— Ты опять?

— Толик, скучный ты человек! Жизни радоваться надо! Смотри, сколько со мной произошло. Если бы я унывал, сошёл бы с ума. Потому что уныние-смертный грех. Запомни, Толик, если я впаду в уныние, можешь заказывать по мне панихиду.

— Санька!

— Такова цена уныния! — тащи бутерброд, мой Тузик съел.

— Может, пойдёшь, да поешь нормально.

— Нет, вечером все соберутся, поужинаем, голодным не оставят, и я пропел:

«Родители плачут, пропал аппетит у детей»

— Какой у тебя голос, Саша!

— Сам не ожидал, как-то не до пения было.

— Саша, у меня есть гитара, я немного играю, давай как-нибудь соберёмся, споём.

— Сделаем. Вот где тренера найти…

— Что его искать, мой папа бывший тренер.

Я аж подпрыгнул на месте:

— Ну вот кто из нас двоих больше издевается над людьми?

— Это не так просто. — Толик замолчал, принёс стул, табурет, на табурет поставил чай, бутерброд с маслом, сыром и толстым куском варёной колбасы. Я, так и не сев, с урчанием и чавканьем набросился на еду.

Когда я справился, Толик решился на продолжение разговора:

— Мой папа сильно пьёт, его уволили.

— На что же вы живёте? — у меня даже засосало в груди.

— Папа был футболистом, получил травму ноги, теперь получает пенсию по инвалидности.

Повисло тяжёлое молчание.

— Ему сколько лет? 36–37?

— 37.

— Ещё можно всё исправить, — задумчиво сказал я. Толик скептически покачал головой:

— У него столько друзей было, лечили, устраивали на работу, потом всё начиналось сначала. Я с ним остался, от мамы сбежал, ухаживаю за ним, кормлю, он мне доверенность написал, сейчас я пенсию получаю, это после того случая, когда мы решили заработать.

— Что за случай? Я его знаю?

— Должен был знать, но, если забыл, не скажу, просто мой папа об этом узнал, вот и написал доверенность, получаю по свидетельству, правда, приходится давать на водку, на пиво.

— Сам покупаешь?

Толик кивнул.

— Это упрощает дело.

— Как это?

— Всё, разговор прекращаем, буду составлять план. Думаю, в воскресенье приступим к операции «тренер», — я засмеялся: — знаешь, раньше тренером называли гранёный стакан! Это знаменательно. Неси учебники, убирай следы преступления, скоро мама придёт.

— Скажи, Саша, зачем ты пугаешь маму, ты же её так любишь!

— Запомни, Толик, самую страшную боль мы причиняем любимым.

Толик отшатнулся, будто его ударили, и с ужасом посмотрел на меня.

— Всё, Толик, лирику побоку, начинаем создавать одесский шум.

Через некоторое время, упёршись носами в стену, мы увлечённо штудировали учебники. Я, к примеру, погрузился в чудный мир цифр и многочленов, Толик кайфовал с географией.

Когда пришла мама, не поверила своим глазам.

— Выходите уже, — простила она меня.

— За что ты их в угол? — открыл рот от удивления Юрик.

— Не их, а нашего хулигана, Толик за компанию.

— Саша не мог провиниться, он хороший.

— Хороший, — согласилась мама, — когда спит зубами к стенке.

— Возле стенки я сплю.

— Не в том смысле.

— Я всё понял, — сказал Юрик и пошёл переодеваться и мыть руки.

— А квадрат, плюс Б квадрат… — бубнил я.

— Ладно, стойте, скоро папа придёт, он вас выпустит.

— Если не оставит до утра на горохе.

Толик с укоризной посмотрел на меня. Мама ничего не ответила, уйдя на кухню. Там она чем-то загремела. Мне страшно захотелось к ней, прижаться щекой к щеке, вдохнуть запах её волос… Я застонал.

— Устал? — отвлёк меня Толик.

— Нет, замечтался. Что ты там читаешь?

— Про Африку.

— А-а, в Африке горы — вот такой высоты, а-а в Африке реки — вот такой ширины, а-а косогоры-горы-горы, буераки-реки-раки, а-а и зелёный попугай! — пропел я в голос.

— Рано пташечка запела, — донеслось из кухни.

— Мама! — крикнул я, — мне деньги нужны!

На кухне воцарилась тишина, затем мама подошла ко мне и потрогала лоб:

— У тебя опять сотрясение?

— У меня планы на мою тушку.

— ?

— Мне надо турник, гантельки, эспандер, или попроси папу, тем более турник я не смогу повесить, а папа тоже будет им пользоваться.

— И сколько всё это удовольствие будет стоить?

— Думаю, тысяч в пять уложимся, но это на первый случай.

— А на второй?

— Об этом поговорим за ужином.

— Ты рассчитываешь на ужин?

— Я рассчитываю дожить до утра.

— С таким языком это очень проблематично, — наконец мама не выдержала, засмеялась, и, взяв моё лицо в ладони, нежно поцеловала.

Толик рядом сглотнул. Я подумал, что ему бы хотелось одновременно быть и на моём и на мамином месте.

Через некоторое время я начал приплясывать, сжимать ноги: выпитый чай просился наружу.

— Где у вас горшок? — прошептал Толик. Юморист, блин! От меня нахватался, что — ли?

— Спроси у Юрки, — ответил я, тоже шёпотом.

— Юра! — позвал Толик.

— Что вам? — недовольно отозвался Юрка.

— Иди сюда.

— Ну! — подошёл к нам мой брат.

— Где твой горшок?

Юрка запыхтел от ярости.

— Не пыхти, сейчас Саша описается.

— Мама! — закричал маленький мерзавец. — Саша описался!

— Возьми тряпку и вытри.

— Не буду я вытирать, — возмутился Юрик, отпусти лучше его на минутку в туалет.

— Пусть сбегает.

Я опрометью метнулся в туалет. Ух! Какое облегчение! Всё-таки, как прежний Сашка выкручивался в школе? В женский туалет не пускали, в мужской — тоже… Бред! Мне-то предложили охрану. Я вспомнил сильные руки Арсения. Какая охрана. Мазохисты мы, одним словом.

Когда вышел из туалета, меня оглушил умопомрачительный запах жарящихся котлет. Рот наполнился слюной. Бутерброд где-то растворился без остатка.

— Саша, — ты котлеты жарить умеешь?

— Я всё умею.

— Иди, пожарь, я гарнир приготовлю.

— Не буду, — буркнул я, мне уроки учить надо.

— Ну иди, учи, — вздохнула мама.

Толик тоже пускал слюнки.

— Хорошо-то как, — сказал я, забирая у Толика «географию», ещё бы пожрать. — Ты сегодня не торопишься?

— Сегодня не тороплюсь.

— Это хорошо, мне будет веселее, да и тебе интересно.

— Мне совсем не интересно слушать твои тупые шутки, — сердито прошептал Толик. — Ой! Извини.

— Ладно, не извиняйся, называй вещи своими именами. Что-то отец задерживается.

Мы уже прочитали все домашние задания и даже поспрашивали друг — друга, когда загремела дверь, и вошёл папа.

— Какой дивный пейзаж! — воскликнул он, увидев нас, упёршихся носами в угол, — просто бальзам на раны!

— Что ты так поздно? — спросила мама из кухни.

— Ходил на родительское собрание, — мы с Толиком переглянулись.

— Ну и что? — напряжённо спросила мама.

— Сейчас умоюсь, переоденусь.

— Детей отпустишь?

— Подумаю.

Мне показалось, прошла вечность, пока дождался папу.

— Ты знаешь, мать, нашего э-э ребёнка хотят исключить из этой школы за злостное хулиганство! Поставить на учёт в полиции!

— Да, хулиган во всём признался.

— Я был против.

Мы, молча, с удивлением ждали продолжения.

— Интересно получается, когда сын директора школы избивает нашу дочь до потери сознания — это нормально, а когда она даёт отпор троим зарвавшимся недорослям, нашу девочку сразу называют преступником и оторвой. Хорошо, на собрании присутствовал майор полиции, мы потом с ним побеседовали. Он, кстати, не инспектор по делам несовершеннолетних, а оперативник по особо тяжким, — обещающий взгляд в мою сторону, — что-то наша любимая доченька знает. Знаешь? — я отрицательно покачал головой, не обратив внимания на побледневшего Толика. — Ну да ладно, это его дела — всех подозревать. Рассказал он и про неприятный случай в туалете. Страшно было?

— Скорее противно.

— Майор был свидетелем, так что не верить я не могу. Пока ставить на учёт Сашку не будут, до следующего раза. А вообще, Сашка себя повела, как мужчина. — Папа внимательно посмотрел на меня, — так что, может быть, в скором времени она добьётся этого звания. Ты понял? Главное не сознавать, что ты мужчина, а поступать по — мужски!

— Йес! Сэр! — Толик только вздохнул.

— Ну что, мать, можно выпускать узников совести?

— Выпускай. Пусть уберут за собой свои завалы и идут на ужин, а то Саша сейчас упадёт в голодный обморок. С обеда не ела.

— С утра.

— Как с утра? — испугалась мама, — почему?

— В школе не захотелось, пришёл домой, позвали играть в футбол, бутерброд мой съел Тузик, воду выпили игроки, дома был поставлен в угол, грызть гранит науки.

— За что поставили в угол, ты понял? — спросила мама.

— За мой длинный язык, — вздохнул я.

— Хоть это понимаешь, — но и свои цирковые номера брось!

— Но мама! Во-первых, если хулиганю, значит, выздоравливаю, а во — вторых, голова всё ещё болит.

— Да я слегка!

Всё! Я не выдержал, кинулся к маме, обнял, прижавшись к её груди.

Кто меня осуждает, пусть сначала потеряет свою маму…

— Ну хватит уже, — растрепала мои волосы мама, — иди, помогай Толику, и за стол.

За ужином, когда я немного наелся, папа спросил:

— Ты что, играл сегодня в футбол?

— А что, сегодня нельзя было?

— Ты, обычно, только болел.

— Позвали, проигрывали без меня. Сегодня очень весело было, мы пригласили девчонок, бились изо всех сил и всех победили со счётом 8–5!

— Саша девчонок уговорил играть полуголыми, как и сам, — обвиняющим тоном сказала мама.

— Правда? — спросил папа, — я кивнул.

— Ты видел? — спросил папа у Толика.

— А что такого? Они такие же, как пацаны.

— Зато знаешь, как весело! — Вклинился я, — девчонки совершенно отмороженные, сбивали пацанов с ног! Да, папа, хорошо, что ты завёл этот разговор. Мы решили создать нормальную дворовую команду, для этого нам надо нанять нормального тренера, купить форму, мяч…

— О-о-о, — воздел руки папа.

— А что? Меня выбрали капитаном будущей команды, теперь я как администратор.

— Тебя? Капитаном? — папа захохотал. — Ты футбол даже по телевизору не смотришь!

— Причём здесь телевизор! — возмутился я. — Мы сами хотим играть, а не сидеть с пивом у телевизора!

— Но-но, покритикуй ещё! Скоро наступят холода, и вы забросите свой футбол, вырастите из формы и всё.

— Папа, — терпеливо сказал я, — зимой можно играть в хоккей. Нет коньков и льда, можно играть в хоккей с мячом, зальём коробку, купим коньки, клюшки, шайбу, вытащим вас, замшелых стариков, из затхлых квартир! Давай, а? — Толик тоже смотрел с надеждой.

— Хорошо ты сказал про замшелых стариков. Но есть ведь детские спортивные школы, отделы гороно, районо, которые обязаны этим заниматься, — я махнул рукой.

— Ладно, не спеши отмахиваться, попробую я заняться этим делом, коли мой сын капитан команды.

— Ура! — закричал я.

— А поцеловать папу? — спросила мама.

— У него щека колючая, — отшутился я, — а как насчёт домашних тренажёров?

— Каких ещё тренажёров? — изумился папа.

— Турник, гири, штанги, беговая дорожка, велотренажёр.

— Сашка, может, я что-то проглядел, и ты действительно мальчишка?

— А когда ты последний раз глядел? — невинным голосом спросил я.

— Выпорю, — пообещал мне папа, — там и поглядим.

— Спасибо, папочка, за доброе слово, пойду, провожу Толика, а то поздно.

Пока Толик раздувался от возмущения, папа сказал: — А Толика провожу я.

Действительно поздно, а ты притягиваешь все приключения на свой тощий зад, как магнит.

Я потрогал себя сзади:

— Действительно, тощий. Надо заняться собой.

— Давно пора, всё лень тебе было. Неужели это наш ребёнок? — повернулся он к маме, — та пожала плечами:

— То ластиться, то дерзит, то смеётся, то плачет… Это наступает страшный переходный возраст. Наше дитя выросло, папа.

Папа ушёл провожать Толика, а мы с Юркой стали укладываться спать на нижней кровати. Юрик бросил вниз свою подушку: наверху ему, видители, душно. К нам на кровать присела мама, погладила наши головы:

— Смотрю, Юра окончательно переехал к Саше.

— Там душно, зимой туда переедем.

— Понятно, — засмеялась мама, — аргумент неотразимый. Что, Саша, обиделся?

— На мам не обижаются, тем более я сознательно напросился.

— Зачем?

— Хотелось подурачиться.

— Хорошо подурачился в углу?

— Это было восхитительно, Толик ухаживал за мной, мы даже разыграли Юрика, — тот обиженно засопел.

— У тебя правда голова болит? — озабоченно спросила мама.

— Потрогай затылок, — приподнялся я. Мама нащупала шишку, я поморщился и зашипел от боли.

— Бедненький! — пожалела меня мама, а я ударила тебя по этой шишке и отправила в угол?

— Нет, в тот раз ты не попала по шишке, я и не знал, что она ещё так болит. Юрик, ты не посмотришь?

— Не посмотрю, я и так знаю, потому и сплю с тобой.

— Ну, мальчики, с вами не соскучишься, ладно, спите, — она поцеловала нас на ночь, и ушла.

— Полежав немного, я спросил братика:

— Юр, скажи, как ты это делаешь? — Видишь ауру?

Юрик хихикнул: — Ты завяжи себе глаза и походи по незнакомой комнате, а потом, когда наткнёшься на человека, спроси у него, почему он не натыкается на мебель. Как думаешь, что он тебе скажет?

— Открой глаза?

— Угадал.

— А как мне открыть глаза?

— Помнишь кино «Вий»?

— Да.

— Что он просил?

— «Поднимите мне веки, не вижу».

— А зачем он это просил?

— Чтобы увидеть человека сквозь заколдованный круг.

— Вот видишь, если ты хочешь видеть, нужно попросить открыть тебе глаза.

— А кого попросить?

— Не знаю.

— А ты как?

— А я — так! — воскликнул Юрик и напал на меня. Я схватил его поперёк туловища, мы повернулись и с грохотом свалились на пол.

— О, господи, — донеслось до нас, — опять начинается.